Соотношение нормы и письменности

Автор материала: Светлана Алексеевна Москвичева. РУДН, Филологический факультет кафедра Общего и русского языкознания.

Норма реализуется в письменной варианте языка: Слова улетают, написанное остается (Verba volant, scripta manent). Письменность позволяет не только преодолеть время и пространство, но и победить эфемерность высказывания, исчезающего сразу после рождения. Письменность дает языку новый «носитель», если уместно использовать здесь термин информатики. Язык больше не зависит от возможностей и объема человеческой памяти, но обретает собственное, независимое от носителя существование. Только здесь норма может получить стабильность. Но, в сущности, только здесь она и может быть востребована. Устная спонтанная речь протекает при иных условиях, она не столь нуждается в регламентации. Устная речь опирается исключительно на компетенцию носителя, ищет основания в себе, она крайне вариативна, письменная речь опирается на сознательно обработанные правила.

По-настоящему норма в европейских языках начинает складываться после изобретения книгопечатания. «Изобретение Гуттенберга положило начало эпохе воспроизводимости техники письма. Единая (uniforme) и точная (exacte) воспроизводимость больше не была подвержена индивидуальным особенностям рукописного текста. Необходимость унификации языка отныне стала требованием времени. Именно с появлением книгопечатания родилась идея создания и внедрения жестких норм» [Bossong 1996: 611].

Момент изобретения книгопечатанья совпадет с эпохой образования национальных государств в Европе. Как было сказано выше, идея нации опиралась на единство языка. Формула «Единое государство, единая нация, единый язык» была востребована. В государствах эпохи первого национализма (Новое время) спор о норме был не праздным. Речь шла не только и не столько о литературной обработке языка, сколько о закреплении определенного языка в качестве «государственного». Сосуществующие на одной территории языки и диалекты вступили в борьбу за право стать национальными.

«Прежде всего, нужно развести понятия война и конфликт. Война языков представляет собой константу мировой истории. В ситуации войны оказываются две языковые системы, одна из которых стремится подчинить другую поставить ее вне закона, вытеснить со своей территории. В войне побеждает тот, кто сильнее» [Bossong 1996: 610]. «Siempre la lengua fue compañera del imperio»,- писал в 1492 году создатель Грамматики испанского языка Антонио Небриха. Ситуация конфликта не столь фатальна. Она предполагает возможность и поиск различных альтернативных решений. Если войны были всегда и везде, то конфликты нормы более локализованы во времени и пространстве.

Конфликт нормы связан с концептом нации в современном понимании: нация как территориальное, политическое, юридическое, административное, языковое единство. Идеальной (прототипической) будет нация, у которой совпадают все эти границы. Идеи нации, нормы, конфликта нормы относится ко времени создания «больших» европейских наций Нового времени. Они были подхвачены в эпоху второго национализма, времени «пробуждения» малых нардов Европы, национальных революций и восстаний, крушений империй (XIX – начало ХХ века) и третьего национализма (начиная со второй половины ХХ века по настоящее время).

Всегда письменность и литературная традиция выходила на первый план. Она воспринималась как материальное, вполне осязаемое выражение национальной идентичности. Разумеется, письменность (в широком смысле, в том числе и нормы письменной речи) это феномен культурный, тип письма ни в коем случае не вытекает из структуры языка, это не более чем «одежда», но эта «одежда» дорога носителям языка, именной с ней они ассоциируют свою идентичность. Это одна из оснóвных культурем цивилизации. Поэтому любые, даже самые незначительные попытки реформы письма вызываю бурную реакцию общества. И чем древнее и устойчивее традиция, тем больше сила протеста. В мае 1990 года Высший Совет по французскому языку (Conseil supérieur de la langue française) предложил первую редакцию орфографической реформы («Rectification de l’orthographe»). Реформа носила исключительно «косметический» характер, не затрагивая ни принципов, ни основ французской орфографии. Речь шла об исправлении некоторых «нелогичностей»: так, например, вместо ‘combatif’ предлагалось писать ‘combattif’ в соответствии с глаголом ‘combattre’ и.т.д. Обществом реформа была принята плохо. Но ничто не вызвало такой бури протеста, чтобы не сказать ярости, как попытка навести порядок в употреблении диактрических знаков и особенно accent sirconflexe! «Писать такое слово как île без его маленькой шапочки, означает отнять у французского языка весь его шарм, лишить его славного прошлого, уступить кажущейся простоте и подготовить падение цивилизации!». Не больше, и не меньше. Хотя всего лишь предлагалось оставить его там, где он является смыслоразличительным, и убрать там, где его появление свидетельствует о давно прошедших фонетических процессах. Но это «всего лишь» корнями уходит в глубины веков французской культуры, связывает ее с римской, и дорого образованной части французского общества. Реформа была тихо «похоронена» в 1991 году в момент начала войны в Персидском заливе.

Не случайно практически все моменты исторических переломов сопровождаются реформой орфографии. Реформу алфавита провел Петр Первый. Орфографическую реформу осуществили большевики, практически сразу после прихода к власти. Советской власти с ее прекрасно организованным карательным аппаратом удавались многие из тех начинаний, которые в обычной ситуации общество принимает неохотно.

С другой стороны, изменение нормы может происходить и при поддержке и одобрении общества или же его части. Например, при попытке создания новой национальной идентичности политики и лингвисты совместными усилиями начинают таким образом изменять норму близкородственного языка, чтобы язык стал максимально непохожим язык от которого необходимо отойти (ситуация в современной Украине, где за двадцать с небольшим лет направленного корпусного планирования, норма литературного украинского языка значительно отдалилась от бытовавшей ранее и более близкой к русской), или же, наоборот, норма стремится сблизиться с нормой более престижного языка, вплоть до принятия его в качестве эталона.

3. Норма, конфликт нормы и название языка. Выбор названия языка может стать серьезным источником конфликта. «Сама по себе ситуация выбора названия языка не обязательно приводит к конфликту, но учитывая тот факт, что очень часто нормативные конфликты кристаллизуются именно в ходе конкуренции двух или нескольких названий для одного языка» [Bossong 1996:612], представляется логичным сопоставить и проанализировать эти факты. Просто так, вдруг название языка не меняется. Если возникла потребность в выборе нового названия для языка, это сигнализирует о более глубинных процессах, происходящих в обществе, и в первую очередь, о кризисе идентичности. Конфликт идентичности может повлечь за собой конфликт нормы, или нет, но конфликт нормы всегда свидетельствует о кризисе идентичности. У одного языка может быть единое название. Так, французский язык всегда остается французским, где бы и кто бы на нем ни говорил: во Франции, Швейцарии, Канаде или Африке. Такая же ситуация с русским языком. Некоторые языки имеют разные названия. Различия в названии языка могут наблюдаться в ситуации а) конфликта идентичности без конфликта нормы и б) конфликта идентичности при конфликте нормы[Bossong 1996:612].

Из двух названий испанского языка español и castellano в Латинской Америки предпочтение часто (но не всегда!) отдается castellano, чтобы таким образом утвердить идентичность отличную от испанской «абстрагируясь от того факта, что этимологически кастельяно один из регионов той же страны» [Bossong 1996:612]. В Испании, напротив, предпочитают термин «испанский», настаивая на единстве языка и территории государства.

Кризис нормы и идентичности, получивший в истории название questione della lingua, пережила в XVI веке Италия. Это была эпоха формирования итальянского национального языка и выбор как варианта языка, на основе которого можно было бы создать кодифицированный вариант, так и названия языка, стали предметом жестких дискуссий. «Это был одновременно конфликт нормы и идентичности. В качестве нормативных были предложены различные модели: архаичный тосканский язык Данте, менее архаичный тосканский диалект, на котором писали два других великих писателя Боккаччо и Петрарка, современный тосканский, язык аристократических дворов северной Италии. Споры о выборе языка сопровождались спорами и о названии будущего национального языка. Нужно ли его именовать «флорентийский» в честь «трех гениев» литературы треченто, все они были флорентинцы. Или же тосканским, потому что он полностью базируется на системе тосканских диалектов. Или же итальянским, поскольку целью создания нормы являлось объединение политически разъединенной Италии». [Bossong 1996:613]. Выбор названия языка и нормы как общеитальянской, а не региональной разновидности обозначил общенациональные приоритеты.