Любовь и дружба

Переходя к исследованию любви в этико-психологическом плане, т. е. как конкретного межличностного отношения, необходимо соотнести ее с другим близ­ким понятием, также выражающим особую форму нравственной связи, свободно утверждаемой людьми в их взаимном общении — с понятием дружбы.

Здесь, прежде всего, следует отметить, что любовь предполагает в высшей степени заинтересованное действие или отношение к другому или другим, кото­рое всегда связано с определенной степенью самопо­жертвования. Она невозможна без свободного направ­ления собственного интереса на другого или другое — на объект любви. В этом смысле любовь обязательно предполагает деятельность в интересах другого чело­века, а в случае ее широкого понимания — в интересах всего общества. Дружба не обязательно предполагает самопожертвование (это скорее является в дружбе ис­ключением, вызванным особыми обстоятельствами), не предполагает подчинение своего интереса интересу другого, а, наоборот, основана на взаиморазвитии ин­тересов, улучшении качества их удовлетворения в про­цессе общения и взаимодействия с другом.

И дружба и любовь начинаются со встречи, но последняя в гораздо большей степени захватывает мысли человека. О любимом нельзя не думать. Он ста­новится объектом постоянного внимания, сознание влюбленного постоянно держит возлюбленного в сво­ем поле, с его предполагаемыми реакциями соотносят­ся фактически все производимые действия, все при­нимаемые решения. Любовь связана с обожеств­лением партнера, которое во многих случаях ведет к его неадекватному восприятию. Как отмечает Франческо Альберони: «Любовь — это открытие чего-то такого, что оказывается сильнее нас. Мольба, обращенная к любимому,— это крик отчаяния. А друга мы видим таким, каким он есть»*. Дружба, соответственно, свя­зана с адекватным пониманием того, кто является дру­гом. Она до пускает добродушно-ироничное отношение к определенным чертам друга, которые становятся объектом дружеской шутки.

* Альберони Ф. Дружба и любовь.— М, 1991.— С. 13.

Дружба допускает различные степени и даже фор­мализацию тех обязанностей, которые друзья должны выполнять друг перед другом. Любовь в гораздо мень­шей степени знает границы степеней и по принципу своему стимулирует безграничное самопожертвование во имя любимого. Дружба обязательно предполагает взаимность, в то время как любовь может существо­вать и без взаимности.

В дружбе обязательно имеет место форма обще­ния, связанная с взаимным обменом того, что психолог Э. Берн называет трансакциями, или взаимными одоб­рениями и похвалами. Берн считает, что такой обмен присущ не только дружественным отношениям, но и всем обычным формам профессионального и бытового общения. Он рассматривает эти отношения как свое­образную игру, что само по себе выражает отчужден­ные стороны бытия человека в обществе. Необихевиористы (Д. Хоманс, Д. Тибо, Г. Келли) также говорили, что условием всякого партнерского взаимодействия яв­ляется обмен вознаграждениями. Несмотря на элемен­тарность и недостаточность этой модели, следует от­метить, что она все же отражает определенную сторо­ну дружеских отношений. И друг и влюбленный в определенной степени ожидает похвал от своего друга или своей возлюбленной (возлюбленного). В любви, од­нако, может и не быть двухстороннего обмена трансак­циями. Очень часто там представлены другие отноше­ния, в которых одна сторона выступает как расточаю­щая похвалы, а другая — как их принимающая. Обмена похвалами и комплиментами в любви может и вообще не быть, если она безответна. В дружбе трансакции более заземлены, в сравнении с любовными отноше­ниями, они более объективны, в большей степени свя­заны с реальными достижениями того и другого. Они также, несомненно, более весомы, по сравнению с иными партнерскими или игровыми формами обмена трансакциями. На взаимном обмене признаниями до­стижений или похвалами, связанными с подчеркива­нием каких-то значимых качеств любимого или друга, держатся многие эмоциональные моменты дружбы и любви. Оценки со стороны друга оказываются важнее, чем со стороны иных обезличенных общественных структур.

Другие исследователи дружбы в дополнение к значимости обмена похвалами отмечают значение сти­мулов, происходящих из схожести характеров, близо­сти социальных установок (Дж. Клор, Б. Лотт), обраща­ют внимание на реализацию в межличностном обще­нии некоторых базовых потребностей. Американский психолог У. Шутц выделяет потребности в принадлеж­ности, контроле любви как базовые потребности лич­ности, определяющие основу межличностных взаимо­отношений. С моей точки зрения, постулирование таких потребностей вне анализа реальной связи эмоциональ­ных состояний с представлениями сознания является, конечно, невероятным упрощением. Когнитивная пси­хология (Т. Ньюк, З. Рубин), символический интеракционизм (Д. Мак-Колл) концентрируются на изучении социальных ролей, культурных символов, составляю­щих важнейшие стороны личного самосознания. Гума­нистическая психология обращает внимание на роль межличностного общения в поиске смысла существо­вания, преодолении отчужденного бытия (В. Франкл, К. Роджерс).

Так или иначе, все исследователи дружбы обраща­ют внимание на значение взаимного обмена оценками, в которых признаются общественно значимые качества каждого из участников дружеских отношений, взаим­ного интереса в обсуждении интересующих их про­блем, схожести их мнений по поводу хотя бы ряда решений таких проблем, взаимной заботы, которую друзья проявляют в отношении друг друга, взаимных услуг, в которых друг от друга ожидается больше, чем от других членов общества.

Взаимные услуги, однако, составляют не главный элемент дружбы. Увеличение роли данного элемента может даже уничтожить дружбу, превратить ее в корпоративное партнерство или в отношения одно­сторонней зависимости, если в обмене услугами на­блюдается дисбаланс. Как отмечает Ф. Альберони: «Дружба погибает, если мы берем себе за правило бес­прерывно пользоваться помощью друга. Она несов­местима с высокой степенью потребности в другом. Такие отношения полностью противоречат независимому характеру дружбы и в конечном итоге разру­шают ее»*.

* Альберони Ф. Дружба и любовь.— М., 1991.— С. 52.

Само представление о том, что нужно сделать по просьбе друга, является исторически конкретным. Для античных представлений была, например, вполне обыч­ной мысль о том, что ради друга можно нарушить за­кон, например, помочь ему бежать от преследователей, спрятать его от врагов, даже если последние действу­ют как представители органов государственной влас­ти. Друзья предлагали Сократу бежать ради спасения жизни, а его отказ был вызовом, противопоставлением отношениям дружбы отношения универсального нрав­ственного принципа, отношения закона, хотя бы и проявившего себя в несправедливом обвинении. В сов­ременном обществе дружба как нравственный фено­мен (в чем она отличается, скажем, от круговой поруки преступного сообщества) не предполагает подобного рода услуг. В целом историческое изменение форм дружбы заключается в том, что в ней все более и более вытесняются такие формы отношений между партне­рами, которые в чем-то противоречили бы их обычным нравственным отношениям с другими членами обще­ства. В этом смысле дружба все более перестает быть корпоративным общением и все более становится формой свободного союза психологически и идейно близких друг к другу людей. С этим, видимо, связан один интересный феномен восприятия дружбы в со­знании людей, отмеченный И. Коном: каждая новая эпоха смотрит на предыдущую с позиций представле­ния о том, что настоящая дружба исчезает*.

* См.: Кон И. Дружба.— М, 1987,— С. 9-10.

Тем не менее социологические исследования по­казывают, что ценность дружбы как элемента образа жизни современного общества сохраняется. Желание иметь друга особенно сильно у молодых людей. Это также подтверждает, что основу дружбы составляют совсем не взаимные услуги, развитие чего более веро­ятно предположить как раз у людей зрелого возраста, более активно включенных в деловую жизнь.

Любовь в обычном светском понимании содержит познавательный элемент, неотделимый от выявления прагматических характеристик любимого. Но она же пытается преувеличить реальные качества любимого, представить их в приукрашенном, ложном свете. Не­достатки при этом либо не замечаются, либо объясня­ются массой всегда имеющих место причин, позволя­ющих еще более усилить чувство любви, примешав к нему сострадание и жалость. С представлением о люб­ви как раскрытии невидимой другим сущности друго­го человека связаны ее многие современные опреде­ления. «Ясновидение любви,— отмечает Ю.Б. Рюри­ков,— как бы чувствование потаенных глубин человека, безотчетное ощущение его скрытых вершин. Это как бы прозрение его неразвернутых достоинств предощу­щение непроявленных сил, которые могут вспыхнуть от огня любви — и поднять человека к его внутренним вершинам»*. Но, как известно, сущность всегда абст­рактна. Поэтому ее выделение предполагает момент идеализации, которая может быть доведена до высо­кой степени и даже обращена в приукрашивание лю­бимого, создание в мысли такого его образа, который в действительности не существует.

* Рюриков Ю.Б. Мед и яд любви.— М., 1990.— С. 44.

Вместе с тем любовь содержит и конкретные мо­менты. Любят за отдельные черточки, красивые глазки, носики и т. д. Абстрактные и конкретные характе­ристики любви, вообще говоря, противоречат друг другу. В этом заключается ее трагизм. Дело в том, что в отношениях с любимым мысль, по-видимому, движет­ся так же, как и в обычном процессе познания. Любовь начинается с конкретных моментов, возгорается на основе совпадения каких-то отдельных черт любимого с предварительно сформированным и представленным в сознании или подсознании образом. Это так называ­емый импринтинг, вызывающий быстрое схватывание нового целостного образа как совершенного, эмоцио­нально притягательного. Затем начинается выделение сущности другого человека, в абстрактном виде неиз­бежно сопровождающееся идеализацией этого челове­ка. Если этот процесс одновременно сопровождается ответными эмоциональными реакциями, это приводит к усилению чувства и сближению отношений. В даль­нейшем, по-видимому, начинается движение от абстрактного к конкретному, мысль как бы начинает при­мерять сформулированный ей абстрактный образ к действительности. Это самая опасная стадия любви, за которой может последовать разочарование — тем бо­лее закономерное и сильное, чем более сильной была степень осуществленной абстракции.

Опасность разочарования в любви, безусловно, связана и с изменением партнеров. Последнее может быть просто физическим, происходящим в связи с ес­тественным процессом старения, но может быть и духовным. В том случае, если духовное развитие одно­го из партнеров по каким-то обстоятельствам заторма­живается, возникает взаимное непонимание, связанное с различными интеллектуальными запросами. Учиты­вая данную, на мой взгляд, самую страшную ловушку, которую подготавливает нам любовь, следует обяза­тельно стремиться к взаимному духовному развитию в любви.

На этот момент обращает внимание Вл. Соловьев (1853-1900). Он признает рациональные, познаватель­ные стороны любви и, в то же время, отмечает сильное эмоциональное воздействие этого чувства, обязатель­но выводящее человека за пределы единичности. «Ис­тина как живая сила, овладевающая внутренним су­ществом человека и действительно выводящая его из ложного самоутверждения, называется любовью. Лю­бовь как действительное упразднение эгоизма есть действительное оправдание и спасение индивидуаль­ности. Любовь больше чем разумное сознание, но без него она не могла бы действовать как внутренняя спа­сительная сила, возвышающая, а не упраздняющая индивидуальность»*. Определения любви связывают­ся здесь с некоторым высшим смыслом, предполагаю­щим выход за пределы единичности, но отнюдь не противоречащим развитию индивидуальности. С точ­ки зрения Соловьева, знание не устраняет любовь (не приводит к разочарованию), а, наоборот, должно быть использовано во имя любви для более тонкого изуче­ния друг друга, духовного преображения и творческо­го развития индивидуальности.

* Соловьев В. Смысл Любви // Русский эрос или философия любви в России.— М., 1991.— С. 32.

Восприятие любви и дружбы на чувственном уров­не имеет существенные различия. Любовь, влюблен­ность это страсть, которая во многих случаях связана с мукой. Дружба допускает страдания только в смысле сопереживания страданиям друга. Если же друг пере­стает быть другом, страдания не происходит, что, ко­нечно, нельзя сказать о любви. Древнегреческие фи­лософы различали понятия эрос как слепую страсть, связанную со стремлением к телесным наслаждениям, основанную на соединении противоположного, и филию как спокойное чувство, связанное с соединением подобного. Однако и в любви, связанной с физическим влечением, с отношениями между противоположными полами могут присутствовать элементы дружбы, пред­полагающей взаимные интересы и взаимную заботу. Способны ли эти элементы укрепить любовь или они, наоборот, ее разрушают? Может ли любовь оказывать обратное влияние на дружбу, быть творческой силой, способствующей взаимному развитию интересов лю­бящих друг друга людей? Это вопросы, которые стано­вятся предметом нашего внимания далее.