Любовь и ненависть

Любовь может быть рассмотрена как выражение склонности человека. В обычном смысле мы любим именно того, кто нам нравится, того, к кому мы испы­тываем духовное или плотское влечение. Но в этике, особенно в христианской этике, понятие любви отра­жает иной аспект взаимоотношений людей. Требова­ние любви связывается в этике с отношением к друго­му как равному, взаимной поддержкой, культивацией чувства взаимной сопричастности общему делу, оно провозглашается как долг. В христианской этике лю­бить всех одинаково оказывается необходимым имен­но по долгу. Это распространяется даже на врагов. В известном смысле они заслуживают даже более вни­мательного, более снисходительного отношения, чем друзья, так как по логике вещей, враги это не христи­ане и у них, с точки зрения лиц христианского веро­исповедания, нет надежды на спасение.

Ненависть как определенный аффект, толкающий человека к действиям, может быть рассмотрена и в нравственно позитивном и в нравственно негативном смысле. Все зависит оттого, кого именно мы ненавидим и насколько ненависть может стать столь сильным аффектом, который устранит объективность восприятия ситуации и усилит такие негативные состояния как, например, зависть. Каин убивает Авеля именно из за­висти. У данного библейского персонажа ненависть зах­ватывает всю его натуру и она, безусловно, должна быть оценена нравственно отрицательно. Но ненависть мо­жет играть и позитивную роль, например, ненависть к врагу в случае справедливой войны, т. е. войны направ­ленной на сохранение независимости своей родины, на защиту неотъемлемых прав и свобод личности.

Христианская концепция отвергает ненависть как нравственно оправданное чувство, противопоставляя ему нормы типа «не гневайся», «не судите, да не суди­мы будите» «кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему другую» и т. д.

На базе таких норм строится известная доктрина ненасилия. Последнее фактически оказывается един­ственно возможным способом действия в тех случаях, когда силы противника намного превосходят твои соб­ственные и всякое сопротивление по существу беспо­лезно. Тогда можно попытаться как-то изменить пове­дение противника, не выражая прямое сопротивление его воле. Преимущество поведения, основанного на идеях ненасилия, заключается в локализации возмож­ностей расширения насилия, ведь любое сопротивле­ние вызывает у причиняющего насилие желание при­менить еще большую силу, в результате чего масшта­бы насилия увеличиваются. Ненасилие не исключает необходимости сопротивления злу. Противника можно попытаться убедить, с ним можно не кооперироваться в плане помощи в реализации его позитивных про­грамм (что приводит к дестабилизации экономической жизни и заставляет противника пересмотреть его цели). Доктрины ненасилия получили также большое развитие на базе восточных религий. Принципы нена­сильственной борьбы были впервые сформулированы М. Ганди. В Индии они привели к успеху в националь­но-освободительном движении. В современном мире доктрины ненасильственного сопротивления получают большое распространение, причем строятся они уже не только на религиозных, но и на светских основаниях.

Некоторые христианские теоретики не исключали необходимость применения силы для сопротивления злу, в том числе для борьбы с так называемыми врага­ми церкви, что проявилось во время крестовых похо­дов. Широко известна позиция русского философа Н.И. Ильина, отстаивающего необходимость противле­ния злу силою. Так что принцип любви как универсаль­ного отношения одного человека к другому реально под­вергался в христианстве значительному ограничению, и базой этого ограничения был, как это не парадоксаль­но, социально-групповой анализ общества, восприятие ^его как разделенного на людей, придерживающихся Различных религиозных и политических взглядов, из которых одни рассматриваются в качестве истинных, а другие в качестве ложных.

Любовь как универсальный принцип обществен­ной связи, вообще говоря, была бы хороша только в социально недифференцированном обществе. Но та­кого общества мы не имеем. Общество не является од­нородным не только в социальном, но и в экономичес­ком плане. Это порождает определенные трудности в реализации христианских добродетелей. В частности, эти трудности касаются вопроса о том, по отношению к кому и в какой степени может быть и должна быть оказана благотворительность в традиционном христи­анском смысле. Понятно, что чисто теоретически мы можем любить всех одинаково, но практически мы не можем, например, раздать свое имущество всем в оди­наковой степени, так как это, учитывая многочислен­ность населения Земли, просто останется незамечен­ным. Таким образом, оказывая какие-то благотвори­тельные действия, проявляя милосердие, заботу, мы обычно выбираем человека или круг людей, по отно­шению к которым совершается милость. Только в этом случае благотворительный акт может стать видимым и реально действенным. Но тем самым мы в какой-то степени обязательно ущемляем интересы других лю­дей и отклоняемся от универсального принципа хри­стианской любви.

В западной этике в связи с данной проблемой было сформулировано понятие совершенных и несовершен­ных добродетелей. Несовершенные добродетели это как раз те добродетели, в которых любовь получает опреде­ленную избирательность. Это прежде всего относится к милосердию и благотворительности. Понятно, что мы не можем в одинаковой степени оказывать поддержку всем. В какой-то степени это конечно возможно, скажем, в случае, если общество законодательно определяет, какую поддержку оно оказывает, например, несовершен­нолетним беременным женщинам, как оно выплачива­ет пособия по безработице и т. д. Но законодательное определение распределения некоторых материальных благ в пользу нуждающихся все равно не может ликви­дировать избирательность в добровольных пожертвова­ниях. Скажем, таких как пожертвования на развитие в пользу школ, больниц, культурно-просветительских уч­реждений и т.д. Выбор здесь остается за тем лицом, которое это пожертвование осуществляет.