Экономические предпосылки возникновения и развития средневекового общества в Западной Европе

Как отмечает французский исследователь Жак Ле Гофф, в христианском мире представлены некоторые общие тенденции, унаследованные от Римской импе­рии и отдельные элементы социальной жизни, также развитые на римской почве. Рим как бы передал сред­невековой Европе драматическую борьбу двух путей развития, символизируемую легендой о споре двух братьев-основателей. Ромул выступал за замкнутый мир, огороженный стеной. Рем мечтал о Риме с откры­тым пространством без границ и стен*. Рим, как изве­стно, в целом пошел по первому пути, хотя в условиях империи, занимающей большую территорию, он неиз­бежно ассимилировал достижения греческой и восточ­ной культур. В истории средневековой Европы то же противоречие выразилось в виде противостояния тенденции к неограниченному общению, развивавшейся наказе вселенской религии и расширяющейся торго­вой деятельности, и тенденции к самоизоляции, сфор­мированной на базе принципов социальной организа­ции феодального общества.

* См.; Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада.— М., 1992. —С.9.

История средневековой Европы начинается с вар­варских завоеваний территорий, принадлежавших ранее Римской империи. Понятно, что, подчинив себе обширные территории, варвары должны были как-то организовать на них экономическую жизнь, найти средства обеспечения социальной стабильности обще­ства и обеспечить политический контроль над всеми реально способными носить оружие лицами, которые проживали на данной территории.

Это порождает необходимость возникновения го­сударства. Как отмечал еще Энгельс, у германцев го­сударство возникает именно потому, что они вынужде­ны были осуществлять контроль над завоеванными римскими территориями. Но эти государства были весьма своеобразные. В них, конечно, не было столь развитого административного аппарата управления, какой был в Римской империи. В них не было развитых путей сообщения, так как в условиях постоянных пе­ремещений варваров, постоянных завоеваний за доро­гами просто некому было следить; не было всех харак­терных для императорского Рима видов финансовой де­ятельности, связанной с системой откупов (получение права на сбор налогов), так как не было развитого рынка. Но весь этот регресс, своеобразный историчес­кий упадок как раз и явился условием возникновения феодального общества, а вместе с ним — и условием возникновения нового стиля мышления человека. Сред­невековый человек, с одной стороны, больше верит в свои силы, он помещает себя в центр творения, пола­гая, что весь окружающий мир в конечном счете со­здан для него, с другой стороны, в своих моральных воззрениях он не надеется на собственный разум, от­казывается от тех нравственных исканий, которые дали огромный разброс решения мировоззренческих про­блем в античном обществе и безропотно принимает на себя роль раба божьего, беспрекословно следующего указаниям своего хозяина.

Первые государства средневековой Европы (а это Королевство остготов, расположенное на территории современной Италии, Королевство вестготов, располо­женное на территории современной Испании, Коро­левство франков, расположенное на территории совре­менной Франции и Германии, более мелкое Королевство бургундов, также расположенное на территории современной Франции) не были очень стабильными.

Бичом всех названных государств было отсутствие единой системы контроля над территориями и неупо­рядоченная система наследования королевского титу­ла. В них не существовало единого представления о праве и собственности.

В раннесредневековом законодательстве проявля­ется чуждый римской юридической традиции принцип персонализации права. «В варварском королевстве люди не подлежали действию единого закона, распро­странявшегося на всех жителей его территории, но каждого человека судили по правовому обычаю той этнической группы, к которой он принадлежал; фран­ка по франкскому обычаю или, точнее, по закону своей группы среди франков, например, салическому; бургунда — по бургундскому, а римлянина — по римско­му праву. Отсюда удивительные расхождения, когда за насилие над девушкой римлянин наказывался смер­тью, а бургунд штрафом; напротив, свободная женщи­на, живущая с рабом, по римскому закону всего лишь сожительница, не теряющая своих прирожденных прав, тогда как салический закон низводил ее до поло­жения рабыни»*. Теодорих пытался ввести единую юрисдикцию для всех наций, находящихся под его властью. Но он был практически последним продол­жателем римской традиции.

* Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада.— С. 34.

В дальнейшем принцип персонификации права сменился принципом территоризации. Единое право действовало на определенной территории, где обычно верх брал закон какой-либо одной доминирующей эт­нической группы. Эти территории были меньше всей территории, находившейся под властью того или ино­го государя. Территоризация права соответствовала Духу изоляции, присущему феодальному обществу. Даже в поздних национальных государствах, где были введены единые законы, она сохранилась в виде при­сущих данной местности традиций и нравов, которые нередко имели не меньшее значение, чем законы.

Варвары, пришедшие на римские территории, столкнулись с достаточно сложной задачей сохранения своих обычаев и традиций. Они были очень малочисленны. Ни вестготы, ни франки, ни другие группы завоевателей не насчитывали более 100 тыс. чел. Име­ются расчеты, которые показывают, что общее число варваров, осевших на римском Западе составляло все­го 5% населения*. Это затрудняло не только задачу сохранения культурного наследия, но и задачу утвер­ждения выгодных для завоевателей способов распре­деления захваченного богатства.

* Ле Гофф Ж. Указ, соч.— С. 33.

Будучи относительно малочисленной группой, варвары не могли просто присвоить собственность завоеванных народов. Они, конечно, стремились проде­монстрировать свою независимость, приобретая не­большие участки земли, но так же, как и коренное на­селение, быстро попадали в зависимость от более крупных земельных собственников. Занятие сельским хозяйством в качестве батраков, конечно, не было пре­стижным и желательным. Поэтому в конце концов новым правителям не оставалось ничего, кроме поли­тики поддержки насильственного закрепления крес­тьян за определенными территориями, контроль над которыми полностью находился во власти феодала. Это неизбежно привело к свертыванию денежного обмена и натурализации хозяйства.

Отсутствие порядка наследования, способного со­хранить единую власть, приводило к постоянным раз­дорам при разделе наследства и вызывало не только кризисы власти, но и кризисы всей государственной организации. Данное обстоятельство, например, зако­номерно привело к разделу империи Карла Великого после его смерти. В силу того, что Каролинги рассмат­ривали свое государство как личную собственность, империя неизбежно разделилась между сыновьями правителя.

Король в отмеченных условиях был прежде всего военным руководителем. Он обеспечивал контроль над своей территорией за счет прямой силы. Но подобный контроль, собственно, ничего не мог дать в условиях натурализации хозяйства, когда нельзя было даже со­бирать подати в виде денежного налога. Стремление как-то наладить систему государственной жизни, упо­рядочить организацию армии и обеспечить общий контроль над определенными территориями привело к возникновению так называемой ленной системы. Как отмечает О. Егер, рассматривая основы жизни франк­ского государства, при завоеваниях в распоряжении завоевателей оказалось столько земель, что можно было не касаться земельных владений романского населе­ния. Лишь небольшая его часть была обращена в трибутариев, обожженных постоянным налогом (чиншем). Наиболее богатые землевладельцы, а также епископы легко сблизились с новой земледельческой знатью, которую составляли завоеватели, или, вернее, дружин­ники, принадлежавшие к военной свите короля. Каж­дый из дружинников получал свою часть из земель, находящихся в распоряжении короля, как аллод или жребий, в полное и наследное владение, но только с ограничением — некоторая доля этого владения, т.н. са­лическая земля, не могла переходить по наследству женщинам, т.к. владелец аллода был обязан нести во­инскую службу по защите страны. Но поскольку коро­ли нуждались в постоянном войске, они создавали себе нечто подобное, выделяя из своего королевского зе­мельного владения участки под названием бенефици­ев тем, кто принимал в качестве левдов обязательства постоянной придворной и военной службы при особе короля. Эти бенефиции составляли, таким образом, нечто вроде вознаграждения за службу, и только ко­роль имел право отнять данное им владение, если воз­награжденный оказывался неверным или чем-либо провинился перед королем. Многие из наиболее бога­тых людей получали, таким образом, сверх своего ал­лода и королевский бенефиций и принимали за это оп­ределенные обязательства, становились в непосредствен­ное и постоянное подчинение королю. Но и крупные землевладельцы, и епископы, у которых церкви были наделены земельными владениями, также нуждались в постоянных служебных отправлениях. В виде вознаг­раждения тем, кто им служил, они выделяли бенефи­ции из своего аллода. «Таким образом создавалась новая политическая система, которой предстояло ве­ликое будущее и которая под названием ленной систе­мы стала отличительной чертой последующих столетий. Во главе этой системы стоял король, при бес­прерывных походах и вызванных ими ненадежных, неустановившихся отношениях, при общем положении своего народа среди исконного населения страны, имевший достаточно возможности проявить власть, в которой все нуждались и на которую все рассчитыва­ли. Свою власть король проявлял в скромных формах: на повозке, влекомой волами, он медленно объезжал страну, всем доступный, останавливался в тех местах, куда обычно народ собирался к нему на суд»*.

* Егер О. Всемирная история: В 4 т.— Т. 2. Средние века.— СПб., 1997.— С. 68.

На основе ленной системы позднее развился вас­салитет.

Суть вассалитета, означавшего дальнейшее дроб­ление собственности, также состояла в передаче дру­гому лицу части полномочий собственника, прежде все­го — права получения гарантированной передаваемой частью собственности дохода в обмен на требование военной поддержки. Оказавшись не в состоянии само­стоятельно контролировать производственный процесс на обширных территориях, подчиненных ему полити­чески в смысле прямого военного господства, власте­лин был вынужден распределить эти территории меж­ду зависимыми от него людьми. Такая практика зак­реплялась традицией и отражалась в понятиях фьефа и оммажа. «Фьеф» (ленн) означал часть собственнос­ти, передаваемой в пользование. Им чаще всего была земля. «Оммаж» означал взаимные обязательства, ко­торые стороны принимали на себя.

Вассалитет порождает представление о феодаль­ном обществе, его нравственной и социальной струк­туре как отношениях личной зависимости. Сеньоры и вассалы, несомненно, были лично зависимыми, связан­ными словом, за котором стояли определенные обяза­тельства. Сам сеньор находился в зависимости от бо­лее крупного собственника (сюзерена). Крестьяне, ко­нечно, тоже были лично зависимыми от владельца земли. Но эта зависимость имела ограничения. Фео­дал мог наказывать крестьян, но не имел права обра­щаться с ними как с рабами. Часть отношений между феодалом и крестьянами находилась в компетенции об­щественного судопроизводства. Оно получило значи­тельное развитие в национальных монархиях. Обще­ственное судопроизводство создает такой класс отно­шений, в которых форма личной зависимости уже преодолевается, человек начинает чувствовать свою принадлежность к некоторому общему целому, которое становится условием его существования. Это способ­ствует развитию национальной психологии.

Жак Ле Гофф связывает с понятиями фьефа и оммажа основные определения феодального общества в узком смысле слова (как определенного принципа социальной организации). Социальная организация, отвечающая практике применения фьефа и оммажа, возникает в эпоху поздних Каролингов. Вассал влагал свои руки в сомкнутые руки сеньора и произносил: «Сир, я становлюсь вашим человеком». Первые упо­минания о таком порядке относятся к середине XI в. До XIII в. передача фьефа чаще всего подтверждалась словом, а не письменным документом. Против невер­ного вассала сеньор мог предпринять меры вплоть до изъятия фьефа. Вассал тоже мог отказать в верности сеньору, который не выполняет своих обязательств. Это должно было сопровождаться торжественным от­казом от фьефа. Сеньор первоначально владел фьефом как собственностью, вассал же лишь пользовался до­ходами. Но постепенно права вассала все более и бо­лее возрастают, приближаясь к праву собственности. Рост власти вассала над фьефом был обеспечен уста­новлением наследственности фьефа. Первоначально почти каждый вассал был человеком нескольких сень­оров. Это вносило путаницу, так как позволяло обещать самому щедрому из сеньоров преимущество верности. Чтобы устранить эту неопределенность, наиболее мо­гучие сеньоры стремились добиться приоритетного оммажа (тесный оммаж). Это дало основание для воз­никновения известной лестницы вассалитета, правилом которой было: вассал моего вассала не мой вассал. Из этой системы затем возникла абсолютная монархия, со­провождающаяся уменьшением власти сеньоров, утвер­ждением их более сильной зависимости от короля.

Основной нравственной добродетелью в назван­ной структуре становится верность. Она соответствует порядку заключения оммажа. Верность также обус­ловлена изменением тактики ведения войны в связи с разработкой новых технических средств, новых воору­жений. По мере того как в действие вводятся одетые в доспехи рыцарские войска, на территориях строятся очень солидные укрепления, обнесенные стенами го­рода, основное значение приобретает не личная доб­лесть во время боя, а опять же верность, которая га­рантирует то, что сеньор может положиться на войска своего вассала.

Возникновению сильных национальных государств предшествовало увеличение продуктивности сельско­го хозяйства, сделавшее более выгодным сохранение стабильной территории, находящейся под охраной сильной власти. Без этого было бы невозможно введе­ние новых технологий, связанных с использованием колесного плуга с отвалом и посадкой продуктивных культур (бобов, чечевицы, гороха), требующих соблю­дения сроков посадки и предварительной подготовки земель. Класс рыцарей начинает вводить новые тех­нологии приблизительно с X в. К 1075 г. рыцарство, вначале представляющее группу, отличающуюся богат­ством и видом служения, становится наследственной кастой. Оно делится на два эшелона: кастелянов — вла­дельцев замков (доминионов), осуществлявших на дан­ной территории всю полноту публичной власти, и про­стых рыцарей, имевших в подчинении небольшое чис­ло лично зависимых людей. Со временем эти рыцари продублировали замки сеньоров. Сами же сеньории ук­рупнились, кастелянские полномочия были сосредото­чены в руках совсем небольшой группы, лично пре­данной королю. Но это произошло уже в процессе ста­новления абсолютных монархий.

С XII в. система феодализма постепенно начинала поворачивать от натуральной формы хозяйства к де­нежной. Развивались независимые города, появился достаточно развитый рынок, улучшились сухопутные пути. Крупным феодалам стало проще осуществлять контроль над большей территорией, не прибегая к помощи посредников. Появилась возможность полу­чать подати в виде денежной ренты. На всех западно­европейских землях в XIII в. распространилось движе­ние по освобождению крестьян. Барщина и трудовые повинности заменялись фиксированной податью (цен­зом). Экономическая эволюция, начавшаяся с XIII в., не благоприятствовала мелкому и среднему рыцарству, которое залезало в долги и вынуждено было продавать свои земли.

По мере развития новых экономических отношений, связанных с возрастанием роли денежного оборота, и по мере усиления политической власти королей, васса­литет, служивший ранее важным средством поддержа­ния социальных устоев феодального общества, стано­вится не нужен. В крупных национальных монархиях короли расправляются с непокорными сеньорами, пре­тендующим на политическую самостоятельность, и со­здают новые принципы общественной жизни, основан­ные на крупном землевладении, судопроизводстве, конституционном определении порядка общественной жизни. Вассалитет просуществовал в странах Западной Европы относительно недолго, около двух с небольшим столетий и не был универсальным явлением в развитии феодального общества. Россия, например, не знала та­кого принципа социальной организации. Она в силу причин, связанных с необходимостью централизации, вызванной борьбой против татаро-монгольского ига, сразу перешла от отдельных княжеств к централизму, в котором отдельные земельные собственники были под­чинены непосредственно царю.

Возможно, феодализм, в узком смысле слова свя­зан именно с понятиями фьефа и оммажа. Но важней­шим принципом в организации крупных национальных монархий становится награда землей за верность и заслуги перед королем (в том числе — за воинские доблести). В Древнем Риме воинам тоже давали земли в виде награды за верную службу. Но по крайней мере в начале развития Римской империи предполагалось, что они сами вместе со своими домочадцами будут обрабатывать собственные наделы. В феодальном об­ществе владельцами земель стали высшие военные руководители (офицерство). За счет владения землей с закрепленными за ней крестьянами они имели посто­янный доход, намного превосходивший то жалование, которое они получали на военной или государствен­ной службе. Таким образом возник новый привилеги­рованный класс. Так как армия в большинстве случаев комплектовалась принудительно, за счет введения во­инской повинности, какая-либо стимуляция рядовых воинов перестала иметь решающее значение. Если даже армия комплектовалась добровольно, наемники в ранних феодальных государствах все равно содержались не на средства правительства, а на средства се­ньора, отдельного феодала, который в случае военной необходимости выступал со своим отрядом и привле­кал силы своих вассалов. Приоритетное значение в такой системе, конечно, имела не личная воинская доблесть, а именно преданность.

Преданность высшему государственному лицу, царю или королю приобрела особое значение в период развития абсолютных монархий. Это отражают, напри­мер, теоретические споры между Иваном Грозным и Андреем Курбским в истории русского государства. Курбский отстаивал права удельных князей, в том чис­ле очень важное право «отхода», которое позволяло отойти со своими войсками и территориями под начало другого великого князя. Так что свой собственный пе­реход на сторону Литвы Курбский, вообще говоря, не рассматривал как предательство. Иван Грозный защи­щал позицию централизованного правления, аргумен­тировал необходимость усиления царский власти. В Ев­ропе эта позиция была обоснована многим раньше в трудах Византийского мыслителя VI в. нашей эры Агапита. Ее суть сводится к тому что греховный, земной, и небесный, божественный, миры предельно разделены. Единственным связующим звеном между Богом и ми­ром является царь как наместник Бога на земле. Цер­ковь же помогает духовному объединению верующих, не касаясь вопросов обустройства земного бытия, а лишь помогая царю в выполнении его миссии. Курбский, на­оборот, делал акцент на возможности индивидуального общения каждого подданного с Богом, и, следовательно, на самостоятельных решениях, на которые он способен.

В Западной Европе этапом, подготавливающим воз­никновение централизованных национальных монар­хий, стало развитие приоритетного оммажа. Выделение в лестнице вассалитета приоритетной линии открывало путь к развитию государств, объединенных под влас­тью одного повелителя. Но необходимо отметить и дру­гие условия их образования. Это прежде всего суще­ствовавшее достаточно долгое время право крестьян менять своего господина и возможность побега в город, который делал сбежавшего свободным. Трудно сказать откуда был взят обычай перехода. По-видимому, он со­хранился с тех времен, когда феодал, сеньор или князь рассматривался прежде всего в качестве военного защитника мирного населения от воинственных скотовод­ческих племен, а оброк рассматривался как необходимая для содержания дружины повинность. Право перехода и возможность побега в города приводили к выравнива­нию уровня эксплуатации, способствовали развитию привычных ожиданий, и там самым вызывали стабили­зацию условий жизни в рамках определенной террито­рии. Так складывались определенные народности.

В целом развитие феодального общества в Европе дало ощутимые результаты в смысле улучшения эко­номического благосостояния. Это подтверждается ро­стом населения, которое между X и XIV вв., вероятно, удвоилось. Согласно Дж.К. Расселу, население Запад­ной Европы с 14,7 млн чел. около 600 г. дошло до 22,6 млн чел. к 950 г. И стало насчитывать 54,4 млн перед Черной смертью 1348 г. Чума и усиление мусульман несколько сократили христианский мир, но не отме­нили развивающихся в нем прогрессивных технологи­ческих и социальных тенденций.

Особое значение в жизни средневекового обще­ства постепенно приобрели города. Средневековый город это не только центр политической жизни. Это торговый центр, причем не просто торговый центр, представляющий место обмена товаров ремесленного производства, а именно центр деятельности купцов, которые выступают как посредники между производи­телями и потребителями. Трудно оценить, сколько не­взгод вынесли на себе купцы, начавшие движение по дорогам средневекового общества, наполненным раз­бойниками, но несомненно одно: они, выступив в каче­стве особого звена между производителями и потреби­телями, создали новый стимул развития производства. Теперь можно было производить не только для того чтобы самому принести свой товар на рынок, но и для того, чтобы за определенную плату отдать свой товар тому, кто готов взять на себя заботу о дальнейших условиях его реализации. Это давало стимул для рас­ширенного производства, и в то же время способство­вало развитию представления о взаимной зависимос­ти между людьми, о такой социальной связи, которая выходит за рамки национальных границ, преодолевает особенности разных духовных традиций. Купцы играли доминирующую роль в организации порядков городской жизни и были основной социаль­ной силой, обеспечивающей городское самоуправле­ние. Рост городов как крупных купеческих центров начинается в основном с XI — XII вв., когда так называ­емые восточные купцы, продающие пряности и доро­гие ткани, сменяются европейскими купцами, осуще­ствляющими постоянную посредническую деятель­ность между производителями.

В это время происходит оживление денежного об­мена. Большую роль в его развитии сыграла церковь. Церкви в то время выступали в виде кредитных касс и поддерживали купеческую деятельность как новый эле­мент городской культуры. В связи со все более актив­ным участием церкви в мирских делах понимание тру­да как «наказания господне» постепенно заменяется в христианской доктрине представлением о труде как средстве к спасению. Здесь надо отметить, что несмот­ря на приоритет духовного над материальным и даже прямое осуждение накопления богатства ради него самого, христианская доктрина не осуждала труд как средство обеспечения жизни и даже способствовала увеличению его производительности во имя высвобож­дения свободного времени, которое могло бы быть по­священо Богу. Как отмечают В.П. Гайденко и Г.А. Смир­нов: «Выполнение заповеди любви к ближнему ставит перед христианином главным образом духовные зада­чи, однако диктуемые этой заповедью жизненные уста­новки предписывают также делать все необходимое для разумного устроения жизни, и экономической ее сто­роны и социальных отношений. Это, прежде всего, тре­бование трудиться для поддержания своей жизни, что­бы не быть обременительным для других людей»*.

* История философии: Запад— Россия— Восток.— М., 1995.— С. 285.

Важным элементом городской жизни была цеховая организация. Предпосылкой развития ремесленного производства на Западе, по-видимому, было распреде­ление отдельных специалистов по разным деревням, осуществляемое феодалом для обеспечения собствен­ных нужд. Затем эти лица, фактически приобретающие новую профессию и уже переставшие быть крестьянами, так или иначе перемещались в города. Для защиты своих интересов они создавали цеховые организации.

Цехи не только осуществляли трудовую взаимо­помощь, регулировали социальные основы производства, но и устанавливали стандарты качества. Квали­фикацию мастера оценивала коллегия мастеров. На­рушение стандарта качества не допускалось, так как, по существу, означало бы преимущество в конкурен­ции — такое же, какое дало бы применение машин. Нарушителя стандарта, поставщика на рынок нека­чественного товара, в средневековой Праге, напри­мер, сажали в клетку, возили по городу, а затем топи­ли в Влтаве.

Средневековые города начинают бурно развивать­ся начиная с XII в. Особо интенсивное развитие полу­чают независимые города Северной Италии. В 1176 г. они нанесли поражение Фридриху Барбароссе, оше­ломившее феодальный мир. В 1302 г. пехотинцы фла­мандских городов наголову разбили цвет французс­кого рыцарства. Тем не менее решающая роль в ис­тории феодального общества принадлежала все же не городам, а национальным монархиям. Экономическая база городов была недостаточной для политической мощи первого порядка и даже для экономической де­ятельности широкого размаха. Развитие средневеко­вого общества продемонстрировало, что возврат к полисной модели общественной жизни невозможен. Перед человеком в силу самих масштабов осуществ­ляемой им деятельности открылся более широкий горизонт бытия.

Этому как нельзя лучше соответствовало христи­анское неантропоморфное понимание Бога. Как изве­стно, оно пришло из иудейской традиции. Сами иудеи первоначально были в основном кочевниками ското­водами. Во время своих переходов, подчиненных по­иску новых пастбищ, они сталкивались с высоко раз­витыми цивилизациями, видели прекрасные города. Сами же они ничего этого не имели. Единственный способ утвердить свой приоритет и приоритет своего бога (а объявление своего бога наилучшим и наибо­лее могущественным было характерно для всех наро­дов) в таких условиях заключался в том, чтобы объявить этого бога как существующего вне пространства, как возвышающегося над всеми относительными раз­личиями материального мира. И это решение оказа­лось очень перспективным с точки зрения развития самосознания личности. Оно позволило выйти за границы мышления, отдающего приоритет пространству, в котором разворачивается бытие, и обратить взоры к процессу, ко времени жизни, выполнению миссии, в общем — к истории, в которой человек приобретает новые возможности для организации своей собствен­ной судьбы.