Скептицизм

В предшествующей скептицизму традиции сам мир рассматривался как универсальный субъект. В его центре почти во всех концепциях греческой филосо­фии (даже материалистических) находилась «Душа-правительница». Познание и понимание добродетели в основном восходило к представлению о месте чело­века в универсальном порядке бытия. Скептики пре­рывают эту традицию, объявляя мир непознаваемым, и, по существу, оставляя человека наедине с самим со­бой. Они считают, что спокойствие духа, которое так­же, как и у многих других античных философов, явля­ется их идеалом, можно достичь и в неизвестном, не­понятном для человека мире. Я думаю, что в своем представлении о необходимости производства жизнен­ного идеала, в условиях принципиальной ограничен­ности возможностей познания, скептики не правы толь­ко в степени: мы действительно вынуждены жить и хотим быть счастливыми в мире, который не можем до конца познать.

Идеи скептицизма были представлены во многих античных школах. Парменид утверждал, что воспри­нимаемое с помощью ощущений не дает истинного знания. Гераклит говорил, что хотя логос всеобщ, мно­гие живут так, как будто у них имеется особое понима­ние. Сократ говорил: «Я знаю, что я ничего не знаю», Платон полагал, что людям доступен лишь правдоподобный смысл (правильное мнение). Аристотель также считал, что человеческое познание ограничено. Одновременное видение всех форм принадлежит, с его точки зрения, лишь божественному разуму. Ближе всего к оправданному, вытекающему из неопределен­ности положения субъекта в мире скептицизму, подо­шел Демокрит. Его идея о том, что холод и тепло отно­сительны, даются по уговору, хотя в действительности существуют лишь атомы и пустота, предвосхищает локковское различие первичных и вторичных качеств, а его принцип умеренности прямо следует из того, что мы не знаем, какая из страстей наилучшая. Тем не менее Демокрит, как сторонник абсолютного детерми­низма, по логике вещей тоже должен был верить в до­стижимость исчерпывающего (по крайней мере для какой-то ограниченной сферы бытия) знания.

В результате осознания сложностей процесса по­знания, связанных с тем, что сущности оказываются замаскированными, что они не раскрываются непос­редственно на основе наблюдения явлений земного мира, у многих философов рождалось желание при­близиться к некоторому метафизическому миру, по­стичь идеи, имеющие самостоятельное бытие, что, как казалось, обеспечило бы обладание истинным, всеобъ­емлющим знанием. Но в действительности, обретение такого знания фактически означало бы устранение субъективности, ведь оно лишило бы человека неопре­деленности его положения в мире, из-за которой и раз­виваются все механизмы опережающего отражения, в том числе и такой развитый механизм, как сознание. Скептицизм пробивает первую брешь в обычном для древнегреческих мыслителей стремлении к обладанию всеохватывающим знанием, он вообще ставит под со­мнение пользу от такого знания, даже если бы его было возможно получить.

Основателем скептицизма считается Пиррон (IV — нач. III в. до н. э.). Он полагал, что состояние спокойствия духа достигается в результате воздержания от сужде­ний. Своей жизнью Пиррон, как и многие другие гре­ческие философы, демонстрировал непоколебимую веру в собственные идеи. Это выражалось в том, что данные идеи использовались как жизненные принципы. Счи­тая мир непознаваемым, Пиррон, по-видимому, считал, что невозможно оценить и степень вероятности опас­ностей, которые нас в нем подстерегают. Поэтому он ходил по улицам, не замечая ничего, не опасаясь пово­зок, и от опасностей философа уберегали его ученики.

Пытаясь кратко выразить суть концепции скепти­цизма, Тимон формулирует три вопроса и дает на них следующие соответствующие доктрине ответы: какова природа вещей?— непознаваемость; как мы должны к ним относиться?— воздерживаться; какую мы получа­ем выгоду из такого отношения?— невозмутимость.

Идеалом такой невозмутимости, наверное, можно считать поведение Пиррона во время кораблекруше­ния, когда он, указав на поросенка, спокойно прини­мавшего пищу и просто не воспринимавшего ситуа­цию, сказал, что это идеал поведения истинного муд­реца и все должны следовать ему. Данный пример хорошо показывает, что совсем не всякое знание дает человеку практическую пользу. Так, адекватное вос­приятие ситуации кораблекрушения только усиливает беспокойство.

С точки зрения скептиков, во многом традицион­ная для античности идея зависимости добродетели от знания, представление о том, что на пути познания можно достичь большего счастья, является ложной. Они считают, что в таком случае индивид оказывается рабом по отношению к истине: он или сожалеет о том, что не обладают ею, или боится ее лишиться. Таким образом, стремление к истине, так же как и намерен­ное стремление к счастью, приводит только к ненуж­ному беспокойству души.

Скептики отрицают значение общезначимых эти­ческих понятий не только тем, что указывают на различие нравов разных народов и различие предпочте­ний разных людей, они теоретически пытаются обосно­вать, что достижение таких представлений не может дать человеку счастья. Секст Эмпирик (2-я пол. II — нач. III в.), один из наиболее известных представите­лей данного течения, оставивший после себя много со­чинений, пишет по поводу стремления человека к до­стижению истинного блага следующее: «Не уловивши блага, он будет сильно тревожиться от желания овла­деть им, а достигнув его, никогда не успокоится вслед­ствие избытка радости или заботы о полученном»*.

* Секст Эмпирик. Соч.: В 2 т.— Т. 2,— М., 1976.— С. 26.

В то же время вывод о том, что спокойствие духа наступает в результате воздержания от суждений, скеп­тики рассматривают как случайно получивший подтвер­ждение факт обыденной жизни, ведь если бы это следо­вало из теории, то также было бы основано на суждении. Практика, таким образом, оказывается выше теории. Если теоретическое рассуждение в пользу подтвержде­ния тезиса о том, что стремление к конечному благу не нужно и допускается, оно возможно только как следую­щее вслед за практикой. Зафиксировать здесь такую последовательность является весьма важным, ведь она свидетельствует о понимании того, что счастье как спо­койствие духа является выражением определенного эмоционального состояния, эмоция же не может быть создана теорией, она — факт субъективной жизни.

Для доказательства тезиса о невозможности дости­жения истины скептики разработали 10 способов демон­страции трудностей согласования видимого и мыслимо­го: 1) у различных существ различные наслаждения; 2) у различных людей различные способности (агривянин Андрон, по словам Аристотеля, перешел через Ли­вийскую пустыню, а для других это невозможно); 3) раз­личия в наших чувственных отверстиях (яблоко зрению представляется желтым, вкусу — сладким); 4) различие предрасположений (молодость, старость, отвага, страх различны для различных людей); 5) различие в воспри­ятии законов, вера в предания. Одно и то же для одних справедливо, для других несправедливо, для одних доб­ро, для других зло. Персы не считают невозможным жениться на собственной дочери, а у эллинов это противозаконно; 6) соединения и взаимодействия показы­вают, что ничто не является самим собой; 7) восприятия различны в зависимости от расстояния; 8) различие эффекта действия в разных количествах от одного и того же (вино в небольших количествах укрепляет тело, в больших количествах — приносит вред здоровью); 9) по­стоянные события не вызывают удивления, но те же события — там, где они происходят реже, удивляют (на­воднения и землетрясения одних поражают, для других — привычны); 10) восприятие всего происходит в соотно­сительности (камень в воздухе тяжел, в воде — легок)*.

* См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях зна­менитых философов.— М., 1979.— С. 385-387.

Проанализировав эти пункты, легко увидеть, что релятивизм скептиков развивается именно через выявление субъективности, понимание того, что субъект представляет собой особую единицу бытия, принципы существования которой не совпадают непосредствен­но с бытийственными принципами организации поряд­ка мира в целом. Особенно ценными здесь мне пред­ставляются идеи о влиянии на восприятие состояний субъекта (п. 4), утверждение веры в традиции (п. 5), различие восприятия в зависимости от постоянства событий (п. 9).

Различие человека как субъекта и мира как объек­та его представления, получившее у скептиков форму крайнего релятивизма, тем не менее имеет принципи­альное значение. Это ставит предел распространенно­му в мифологии и в философской метафизике перене­сению субъективных характеристик организации че­ловека и принципов деятельности людей (достижение результатов деятельности на основе заранее продуман­ного плана, стремление к упорядочиванию жизни, рациональному поведению) на принципы организации мира в целом. Но тогда активность, на которую спосо­бен человек, также должна быть понята отлично от той ограниченной меры, которая может быть задана ему со стороны некоторой мировой гармонии, например, со стороны форм, заключенных во вселенском разуме (Аристотель), и в таком случае она не имеет заранее полагаемых пределов, может развиваться безгранично на основе развития новых средств труда, освоения новых видов деятельности. Добродетель также не мо­жет быть объяснена через необходимость подчинения порядку организации космоса, она должна быть поня­та на адекватной субъективному интересу основе. Простого знания о добродетели, в отличие оттого, что полагал Сократ, оказывается в таком случае недоста­точно для ее реализации.

Скептики говорили, что строгая приверженность определенным принципам морали приводит к лишне­му беспокойству, к сожалению о неправильно совер­шенных поступках или переживанию в связи с тем, что ты недостаточно добродетелен. Следовательно, быть добродетельным оказывается невыгодным в личност­ям плане. Такой вывод может показаться аморальным, но подобный аморализм вполне объясним. Представ­ление о том, что добродетельное поведение основано на том, что человек включен в мировую гармонию, уже разрушено, а другая основа еще не найдена. Совсем не случайно, скептицизм как доведенная до крайности теория сомнения развивается именно в эпоху эллиниз­ма, когда конфликт личности и общества усиливается, когда рушатся привычные представления о полисной организации, для которой гармония личной и обще­ственной жизни казалась естественной, а стремление каждого к обладанию гражданскими добродетелями представлялось чем-то само собой разумеющимся. Од­нако эта естественность была лишь результатом нераз­витой индивидуальности, все еще отождествляющей за­коны своего бытия с универсальными принципами ор­ганизации жизни вселенной. Отказ от апелляции к мировому разуму, знанию, несмотря на то, что это сопро­вождается падением престижа общественной морали, тем не менее, составил необходимый этап на пути поис­ков нравственного самосознания. В логическом продол­жении и в дальнейшем движении развития нравствен­ного самосознания тезис о том, что быть добродетельным невыгодно, заставляет найти иную основу понимания добродетели, найти способ реального соединения прин­ципов морали с принципами субъективного бытия.

Итак, пока мы можем отметить в основном две новые идеи скептиков, важные в плане движения к более глубокому пониманию субъективности: спокой­ствие духа (счастье) как сопутствующий отсутствию определенного суждения о мире результат и необхо­димость практической жизни в непознаваемом мире. Второе положение согласуется с привычным для ан­тичности тезисом о том, что лучше подчиняться закону, чем не подчиняться ему, даже если и нет уверенности в том, что он правильный. У скептиков это связано с разделением вопроса о возможностях теоретического познания и практики, которая позволяет как-то приспо­сабливаться к миру, хотя о нем и невозможно истин­ное знание.

Необходимость подчинения закону или, точнее,— общепринятому мнению, у скептиков выражена доста­точно слабо, проявляется лишь как смутная идея. Но в античности в целом уже присутствует идея о том, что общепринятое является правильным в смысле большей степени вероятности, так как, во-первых, общеприня­тое всегда является умеренным, крайности же осуж­даются в большинстве философских концепций тоге периода, во вторых — в общепринятом заключен неко­торый универсальный смысл, раскрывающийся через языковый контекст употребления общих понятий (последнее скептики, правда, отрицали, такое представле­ние было сформулировано Сократом).

Тем не менее, понимание того, что человек живет и вынужден практически действовать в мире, который он никогда не сможет познать, в принципе рождает желание найти какие-то способы приспособления к миру, возможные в условиях ограниченного знания. Эта идея получает достаточно интересную разработку в Новой Платоновской Академии, члены которой тоже выражали идеи скептицизма.

Академики, в частности — Аркесилай, Карнеад, Клитомах полагали, что диалектика Платона, превра­щенная из средства достижения универсального зна­ния в самоцель, отлично подходит для защиты идей скептицизма. В то же время Карнеад понимал, что в процессе жизни приходится принимать какие-то ре­шения, что знания могут оказать в этом помощь. Одна­ко выводы, полученные с помощью применения диалек­тического метода, имеют лишь вероятностный характер. При решении практических вопросов, возникающих в процессе жизнедеятельности, следует руководствовать­ся разными степенями вероятности. Наиболее важные решения следует принимать на основе всесторонне обследованной вероятности.

Использование платоновской диалектики как сред­ства просчета вероятностей близко методу софистов, основанному на демонстрации практических послед­ствий разных допущений, но у скептиков это имеет более абстрактную, интеллектуальную форму выраже­ния. Их метод все-таки прежде всего направлен на демонстрацию необходимости отказа от категоричес­ких суждений о мире.

В практическом плане интеллектуальные упраж­нения скептиков зачастую сопровождались утвержде­нием совершенно безнравственных выводов. Так Карнеад, бывший вместе с посольством, посланным Афинами в Рим, прочитал там несколько лекций. В первой лекции он защищал идеи справедливости и высказы­вался в пользу необходимости выполнения нравствен­ных обязанностей перед народом, государством и т. д. Во второй же лекции он, наоборот, утверждал, что ве­ликие государства стали таковыми только в результате несправедливых действий, что если бы исходить из справедливости, Риму нужно было бы отдать все свои завоеванные территории, что при кораблекрушении нужно прежде всего спасать свою жизнь. Тем самым он возмутил защитника традиционной римской мора­ли Катона.

Утверждение противоположных тезисов, однако, не смущает представителей скептической философии. Наоборот, это является демонстрацией всесилия чело­веческого разума, и это, собственно, только и позволя­ет достигнуть состояния спокойствия, связанного с воздержанием от утверждения категорических сужде­ний о добре и зле. «Скептическая этика исходит из убеждения, что разум имеет нравственно регулирую­щее значение только как самоотрицающий разум. Бо­лее того, согласно скептикам, человек тогда и счаст­лив, когда разум находится в постоянном поиске и беспрерывно разрушает свои собственные построения, когда он по каждому вопросу может выставить противоположные суждения»*.

* Гусейнов А.А., Иррлитц Г. Краткая история этики.— М., 1987.— С. 191 -192.

Может показаться, что в концепции скептиков со­держится некоторое противоречие. Так, с одной сторо­ны, они пытаются показать практическую бесполез­ность познания, советуют воздерживаться от суждений, с другой стороны, заставляют разум находиться в по­стоянном поиске, выдвигать определенные допущения и их же опровергать. Возникает вопрос о том, зачем же нужен этот постоянный поиск, если результат заранее известен, неужели же такая кропотливая работа нуж­на только для того, чтобы доказать ограниченные воз­можности познания и ненужность общезначимых пред­ставлений о добродетели?

Я думаю, что скептики совершенно правильно возражали против познания в смысле поиска некоторых метафизических сущностей. И дело даже не в том, что метафизическая реальность является произвольной конструкцией человеческого разума. Скептики поня­ли, что метафизика это тупиковое направление разви­тия человеческой мысли, так как люди различны, живут в разных обстоятельствах, считать, что все эти различия несущественны и свидетельствуют лишь о несовершен­стве земного мира, нельзя, то есть нельзя однозначно отдавать приоритет общему и универсальному, что де­лало большинство античных философов. Скептики по­пытались предложить нечто другое. Их интеллектуальный поиск может быть рассмотрен как призыв к конк­ретному рассмотрению всех условий жизни человека, в которых ему так или иначе приходится принимать оп­ределенные решения, в том числе — и совершать свой нравственный выбор. Идеи Карнеада о том, что в жиз­ненных делах, в зависимости от степени их важности, необходимо руководствоваться в разной степени обсле­дованной вероятностью, свидетельствуют о том, что скептики не отрицали полностью практическую роль знания. Их призыв к отказу от суждений — это протест против интеллектуального насилия, которое человек способен учинить сам над собой тогда, когда он оказы­вается в плену собственных же метафизических пост­роений, когда он начинает безоговорочно верить в про­извольные конструкции собственного разума. История человечества показывает, что такого насилия было очень много. Оно продолжается и сейчас. В этом отношении предупреждение скептиков весьма актуально.