Неоплатонизм

Прежде чем перейти к средневековой этике, мы рассмотрим еще одну концепцию, построенную на принципах, характерных для эллинской цивилиза­ции, — неоплатонизм.

Крупнейшим представителем этого течения явля­ется Плотин (204—270 гг. н. э.). Плотин строит много­уровневую модель бытия, в которой все существующее объявляется созерцанием. В этом смысле он, несомнен­но, завершает античную традицию.

Уровни бытия выглядят в концепции Плотина сле­дующим образом: 1) Единое; 2) Ум; 3) Мировая душа; 4) многообразие конкретных вещей. Единое является самодостаточным началом бытия. Но оно эманирует, выходит за свои границы, порождая другие уровни. При этом существующее в мире многообразие создается непосредственно не благодаря воле единого, а потому что каждый из последующих уровней, кроме последне­го, (т. е. ум и мировая душа) проявляют собственную, заключенную в созерцании, активность. Так, эманированный ум созерцает единое, но в нем имеется и соб­ственное самосозерцание. Оно обусловлено тем, что божественные формы созерцают друг друга. Через дан­ное самосозерцание Плотин объясняет присутствующее в мире многообразие, противопоставленное единому, которое такого многообразия лишено.

Божественный ум, фактически тот же нус, что был у Анаксагора и Аристотеля, содержит в себе всю совокуп­ность форм, с которым соотносится многообразие суще­ствующих в мире вещей. Ум «сам есть совокупность всех ноуменов, так как идея их он воспринимает не откуда-либо извне (а содержит в самом себе)»*. По-видимому, Плотин, в отличие от Аристотеля, считает, что каждой отдельной вещи соответствует своя форма, потому что сами эти отдельные вещи возникают в его концепции из-за того, что мировая душа именно созерцает боже­ственные формы, содержащиеся в Уме. Такое возникно­вение мыслится Плотином как немедленный сопутству­ющий созерцанию результат, как если бы на картине ху­дожника сразу же появлялось то, что он задумал.

* Плотин. Избранные трактаты.— М., 1994.— С. 62.

Человек, согласно Плотину, находится на самом низшем уровне бытия. Его душа связана с материаль­ным телом. Последнее бренно. В силу этого жизнь за­канчивается смертью, но все это, с точки зрения Пло­тина, не дает основания для того, чтобы роптать на тот мир, в котором мы живем. Как созданный богом, и этот мир прекрасен. И в материи содержится след совер­шенных божественных форм. Зло, согласно представ­лениям Плотина, возникает как результат несовершен­ства материального мира. Но в общей гармонии уни­версума и оно идет на пользу. «Некоторые беды,— говорит Плотин,— например, бедность и болезнь, идут на пользу только тем, кто их испытывает. Но мораль­ное зло приносит пользу всему свету. Прежде всего оно позволяет проявиться божественной справедливо­сти. Кроме того, оно приносит и другую пользу. Оно заставляет людей сохранять бдительность. Оно будит наш ум и наш дух, чтобы мы могли противостоять рас­пространению зла. Оно позволяет нам понять, как хо­роша добродетель по сравнению с бедами, которые есть удел дурных людей. Зло возникло не для этого. Но поскольку оно возникло, оно должно приносить пользу. Самая великая сила — умение извлекать пользу из са­мого зла»*.

* Цит. по: Aдo П. Плотин, или Простота взгляда.— М., 1991.-С. 118-119.

Онтологическая концепция, в которой зло рас­сматривается как реальный, следующий из несовершенства мира феномен, ставит практические задачи по борьбе с этим злом, требует от человека развития моральных качеств, направленных на его локализа­цию. Но поскольку весь мир, в том числе и присут­ствующее в нем зло, в концепции Плотина не более чем созерцание, своего рода игра, основной задачей человека оказывается не борьба со злом как какой-то материальной силой, а духовное самосовершенство­вание. Это определяет специфическое понимание добродетелей, которые разделяются на два уровня: низшие, относящиеся к условиям общественной жиз­ни человека, и высшие, направленные на самосовер­шенствование. Известный исследователь творчества Плотина Пьер Адо говорит по поводу данного разделения следующее: «Существуют добродетели, которые можно было бы назвать общественными. Здравомыс­лие, справедливость, мужество и воздержанность на своем уровне лишь сдерживают порожденные телом страсти и регулируют наши отношения с другими людьми. Над этими общественными добродетелями есть очищающие добродетели. При их помощи душа вместо того, чтобы вступать в союз с телом, подобно общественным добродетелям, полностью отделяется от него и обращает взор к Богу»*.

* Aдo П. Указ. соч.— С. 76.

Плотиновское стремление к познанию единого заключает в себе одну из ведущих тенденций западноевропейской философии, заключающуюся в проти­вопоставлении подлинного единого бытия множественному неподлинному миру. Причины подобного противопоставления, на наш взгляд, имеют прежде всего нравственный характер. Есть много оснований говорить о том, что мир, в котором мы живем, являет­ся неподлинным. Как уже отмечалось, это и непос­редственно наблюдаемое разрушение, смерть, нрав­ственное возмущение против убийства себе подобных ради поддержания жизни (употребление в пищу жи­вотного белка). Но почему же в качестве подлинного реальному множественному бытию противопоставля­ется именно единый, обобщенный, в этом смысле — упрощенный мир? Этому тоже можно попытаться дать свои объяснения. Желая получить исчерпывающие ответы на метафизические вопросы своего бытия, человек, естественно, хочет быть убежденным в их истинности. Но в теории истина, как известно, бывает одна. Отсюда и намечается путь от множественного мира к каким-то запредельным сферам бытия, пред­стающим в сознании в качестве онтологически выс­ших, единственно правильных. Нетрудно догадаться как продолжается логика движения по этому пути: множественный мир с его эфемерными страстями, суетными интересами изображается как мешающий познанию блага, достижению истинного счастья и истинной добродетели. Отсюда у Сократа, Платона, стоиков, в христианской аскезе совершенно очевидно звучат призывы к устранению от активного бытия в множественном мире. Бытие в реальном мире ка­жется неподлинным, так как здесь высокие нравствен­ные принципы оказываются искаженными эгоистическими желаниями, мотивами, направленными на преходящие ценности, например — удовольствия, связанные с бренным телом.

Плотин во многом доводит названную тенденцию до своеобразного логического конца. Он совершенно определенно провозглашает восхождение к единому как основную задачу жизни человека. Метод такого восхождения выглядит как особая процедура, направ­ленная именно на отвлечение от множественности. «Кто желает созерцать какую-либо из ноуменальных сущностей,— говорит Плотин,— тот должен удалить из своего сознания все без остатка чувственные образы и только тогда может увидеть то, что стоит выше всего чувственного; точно также и тому, кто желал бы узреть того, кто стоит выше ноуменов, необходимо отрешить­ся от них, и только тогда он узрит Его...»*.

* Адо П. Указ. соч.— С. 72.

Выход к единому сопровождается состоянием выс­шего энергетического напряжения, экстаза, в котором человек чувствует себя обладающим высшим благом и не испытывает никаких иных желаний. Сам Пло­тин, по свидетельству его ученика Порфирия, четы­режды испытывал такое состояние. Но соединение с единым требует таких энергетических затрат, таких усилий, которые человек не может выдерживать по­стоянно. Он поэтому может находиться на данном уровне бытия лишь временно. Возвращаясь к обычно­му состоянию своей жизни, человек, испытавший единение с единым, однако, сохраняет в себе след божественной любви. Это, по-видимому, способству­ет тому, что некоторые фундаментальные нравствен­ные принципы человек начинает выполнять бессоз­нательно.

Плотин весьма прозорливо обращает внимание на то, что на бессознательном уровне достигается боль­шая чистота морального принципа, чем это возможно на уровне сознания, ведь сознание как раз и связывает человека с множественным миром, где высокие принципы искажены разнонаправленными, в том чис­ле и сугубо эгоистическими мотивами деятельности.

Вообще, если сравнить те уровни бытия, которые выделяет Плотин, а они, согласно его учению, в опре­деленной мере представлены и в душе каждого отдель­ного человека с уровнями психической организации, признаваемыми современной психологией, можно об­наружить удивительные параллели. У Плотина душа человека включает: сознание (связь индивидуальной души с мировой душой), сверхсознание (связь инди­видуальной души с единым), бессознательное (авто­матизмы поведения, связь души с множественным миром, который тем не менее является отражением божественных форм). Сознание и наше «Я» в пони­мании Плотина «находится, подобно средоточию, или промежуточному центру, между двумя теневыми зо­нами, расположенными выше и ниже: безмолвной, не сознающей себя жизнью нашего «я» в Боге, и молча­ливой, бессознательной жизнью тела»*. Современная психология признает интуицию (или сверхсознание), сознание (ориентация в множественном мире), под­сознание (психические автоматизмы). Сверхсознание у Плотина — это соединение с абсолютом, которое, од­нако, требует такого психического напряжения, что личность не может находиться на этом уровне долгое время. С сознанием связана обычная человеческая де­ятельность, в том числе — целеполагание. Бессозна­тельное — это проявление мотивов, не искаженных де­ятельностью сознания, которое, по Плотину, неизбежно связано с множественным миром и потому ослабляет сопровождаемые им действия. Применительно к мо­рали это закономерно должно означать, что сознание нарушает чистоту нравственного принципа, так как связывает моральные мотивы с другими мотивами деятельности и условиями бытия. Плотин верно заме­чает, что «человек, совершающий мужественный по­ступок, не осознает в эту минуту, что он поступает храбро»**.

* Aдo П. Указ, соч.— С. 24.

** Цит. по: Aдo П. Указ. соч.— С. 29.

Сверхсознание Плотин не понимает так, как пони­мает его современная психология, допускающая осу­ществление на этом уровне логических операций, с чем связано явление интеллектуальной интуиции. Плотиновский абсолют есть нечто единое. Выход на общение с ним не дает какого-то нового знания о множествен­ном мире, но передает личности опыт (след) божествен­ной любви. Следовательно, в этой концепции, несмот­ря на нерасчлененность абсолюта, бесполезность его логического анализа, все же допускается влияние «сверхсознания» на мотивы поведения, представлен­ные на бессознательном уровне.

Современная моральная теория признает, что со­знательно сформулированные положения, представления о нормах поведения, могут затем быть вытес­нены в сферу подсознания, где они приобретают сильную эмоциональную окраску и эффективно вли­яют на моральные действия. Перевод сознательно сформулированных заповедей в автоматизмы пове­дения показывает значение рациональной аргумен­тации морального действия. Но здесь нужно отме­тить еще одно важное обстоятельство, которое дела­ет моральные нормы более действенными именно на подсознательном уровне, одновременно порождая иллюзию об их божественном происхождении, пред­ставление об их абсолютности, т. е. то, основание чего Плотин пытался утвердить как следствие при­косновения к единому.

Гештальтпсихология показала, что психическое восприятие явлений на подсознательном уровне стро­ится в соответствии с законом стремления к предель­но ясному выражению любого воспринимаемого обра­за. Даже сами органы чувств человека обрабатывают поступающую из внешнего мира информацию систем­но. Всякому воспринимаемому образу придается опре­деленная завершенность, степень которой как бы выше реальной целостности, завершенности самого объек­та, представленного в действительности. Учитывая на­званный закон, можно предположить, что сфера под­сознания стремится довести до предельно ясного, эмо­ционально обобщенного и рационально обработанного выражения* даже те идеи, которые сознание, в силу ограничений, идущих со стороны несовпадения идеа­ла с действительностью, отражения противоречивых характеристик бытия, никогда бы не довело до такой предельной степени обобщения.

* При большой роли эмоционального момента в работе подсознания следует отметить, что в этой сфере могут происходить и логические операции, что подтверждается интеллектуальной интуицией.

Живучесть моральных абсолютов в человеческой культуре, их реальная сила воздействия на мотивацию поведения, на наш взгляд, заключается именно в особенностях трехчленной структуры психической организации. Конструктивная, созидательная приро­да человека (формирование его мышления в процессе созидательной трудовой деятельности) обязательно приводит к фиксации условий бытия, имеющих негэнтропийную направленность. Подсознание стремится воспринять эти условия в виде законченных, органи­зованных по завершенному системному принципу об­разов. При этом оно опирается на интуицию, или сверх­сознание, которое, используя обычные операции на­учной абстракции, доводит выделенные сознанием фундаментальные условия бытия до завершенного, логически непротиворечивого вида.

Таким образом, путь возникновения моральных абсолютов в мышлении человека представляется мно­гоступенчатым: от сознания, фиксирующего необхо­димые условия бытия, к подсознанию, стремящемуся зафиксировать отвечающие этим условиям мотивы по­ведения на уровне автоматической реакции и работа­ющему по системному принципу, т. е. в конечном сче­те стремящемуся к упрощению реальности, от него к интуиции, осуществляющей данное упрощение мето­дом логической абстракции, от интуиции опять к ав­томатической реакции подсознания, но уже минуя те противоречивые характеристики бытия, которые фик­сируются сознанием. При завершении формулирова­ния абсолютов интуиция работает, минуя те ограни­чения, которые идут от множественности и противо­речий бытия, но автоматическая реакция подсознания, построенная в соответствии с выводами интуиции, проявляется в реальном мире, где реализация абсо­лютов оказывается невозможной и даже кажется про­тивоестественной тому, что может быть выработано сознанием. Отсюда и возникает мысль о загадочнос­ти и божественном происхождении абсолютов.

В нравственных абсолютах, несомненно, отража­ется идея приоритета созидания над разрушением, объединения над разделением, равенства над неравен­ством, взаимных симпатий над антипатиями и т. д. Суть бытия, однако, заключается не только в объединении с другими людьми, но и в обособлении от них, не только в созидании общей истории человечества, но и в твор­честве своей собственной жизни, не только во всеоб­щей любви, но и в особых предпочтениях. Возникаю­щие здесь противоречия часто предстают как неразре­шимые загадки в теоретическом определении морали, служащие основанием для отказа от рациональной по­зиции в морали вообще.

Но иногда выход из названных противоречий пред­лагается. Одно из направлений разрешения возникаю­щих здесь трудностей, как уже говорилось, заключает­ся в призыве к бегству от реального мира, к самососре­доточению, освобождению от собственных эмоций, устранению всего того, что не связано с вечностью, что может затруднить переход в совершенный метафизи­ческий мир (если такой полагается существующим), или же просто к снижению уровня самоощущения индиви­дуальности, что помогает освободить человека от тоски по неминуемой утрате собственной жизни.

Второе направление решения проблемы лежит в историческом мышлении. Обычно точку зрения мо­ральных абсолютов пытаются противопоставить исто­рически релятивному пониманию морали, например, противопоставить всеобщие нравственные императи­вы классовому подходу. Но моральный абсолютизм не противостоит историзму во всех отношениях. Наоборот, рассуждение с позиции моральных абсолютов очень часто сочетается с историческим мышлением. При этом в сознании из исторически относительной, реально существующей в данном обществе морали выделяется некоторый единственный, как полагается, наиболее важный принцип. Затем он доводится в мысли до совершенства. После этого делается попытка соотнести его с реальностью. Разумеется, в этой реальности он оказывается практически невыполнимым: люди, дей­ствующие как ангелы в неангельском обществе, попа­дают в ситуацию полной незащищенности перед други­ми людьми, развивающими эгоистические мотивы дея­тельности ради удовлетворения собственных интересов. Но вместо того чтобы отказаться от высокого принципа или дополнить его совокупностью других практически действующих принципов, у теоретика очень часто воз­никает желание представить саму реальность как недо­статочно совершенную для воплощения придуманного им же самим совершенного принципа жизни.

Далее закономерно возникает желание добиться такого соответствия, т. е. подогнать действительность под данный совершенный принцип, доразвить ее до его уровня. Н. Бердяев метко назвал подобный ход мыслей идеологией развития тоталитарных режимов. Думается, что во многом он был прав. Хотя в основе преобразова­ния жизни, вообще говоря, всегда лежат какие-то тео­ретические идеи, и элемент абстракции в них неизбе­жен,— абсолютизация одного основания развития, од­ного, даже самого гуманного нравственного принципа, неизбежно приводит к искажению его содержания, иногда даже превращает его в свою противоположность. Так, под флагом борьбы за справедливость осуществля­ется насилие уравнительного равенства, гуманизм обо­рачивается терпимостью и вседозволенностью, патри­отизм превращается в национализм и т. д. Другими сло­вами, абсолюты приносят вред тогда, когда логика их реализации строится в соответствии с логикой привыч­ной нам формы диалектического мышления, предпола­гающего последовательное разрешение противоречий вплоть до организации их гармонического синтеза в це­лостной системе совершенных отношений.

Древнегреческая философия в силу своей антиисторичности, естественно, не решала проблему соотнесения идеала и действительности на пути создания представлений об историческом развитии общества, хотя концепции совершенного общества и предлага­лись. Но после того как идея историзма вошла в западный стиль мышления через христианскую философию, теории, представляющие историю именно как историю возникновения совершенного общества, достаточно быстро появились.

Сказанное выше позволяет сделать вывод о том, что в рассуждениях о морали нельзя мыслить исклю­чительно в соответствии с хорошо известной диалек­тической процедурой восхождения от абстрактного к конкретному. Тем не менее многие лучшие умы чело­вечества (например, такие как Г.В.Ф. Гегель, И. Кант, К. Маркс, Вл. Соловьев), в полном согласии с истори­чески обусловленным типом мышления, часто стреми­лись именно к подобному рассуждению и создавали свои нравственные утопии.

Выводы

¨ Для этических концепций эпохи эллинизма характерна ак­тивная разработка этической проблематики, которая разви­вается в русле фиксации противоречия личности и общества. Способом разрешения данного противоречия оказывается формулирование идеала личной невозмутимости.

¨ Среди концепций, пропагандирующих такой идеал, поощ­ряющих неучастие в общественных делах, выделяются скептицизм и эпикуреизм. Стоицизм также отстаивает идею независимости личности от общества, призывает к спокойствию и стойкости духа, хотя и не отрицает необходимости участия в общественных делах, понимаемого как выполнение данного судьбой предназначения.

¨ В скептицизме субъективно безразличное и потому спо­койное отношение к миру развивается на основе крайнего релятивизма, демонстрации ограниченности возможнос­тей человека в познании мира. В эпикуреизме утверждает­ся принципиально тот же, что и в скептицизме, идеал атарак­сии, но это, наоборот, происходит на основе применения научного знания для преодоления страхов и доказательства возможности избирательного отношения к миру. В стои­цизме основой для обретения спокойствия становится идея всеобщего детерминизма. Из нее следует, что изменить в своей судьбе, по существу, ничего нельзя.

¨ Наиболее интересно специфика человеческого субъек­тивного отношения к миру подчеркнута, на мой взгляд, в эпикуреизме. Именно в этом учении даются рекомендации о том, как мы можем использовать ограниченные зна­ния для жизни в условиях глобального незнания (незнания, связанного с принципиальной невозможностью по­знать весь универсум). Однако в стоицизме происходит фактически первое теоретическое разграничение идеаль­ного как рефлексивной способности субъекта и матери­ального как условий его бытия в мире. Все предшествую­щие решения в основном рассматривали разум либо как тонкую материю, огонь или какого-либо рода иную суб­станцию, присущую не только индивидуальному субъек­ту, но также пронизывающую все уровни организации космоса и упорядочивающую его. Демокрит, хотя он и говорил об идеях как отпечатках, возникающих в мозгу человека в результате проникновения в него тонких ато­мов, то есть показывал, чем отраженное может отличать­ся от отражаемого, тем не менее не смог объяснить функ­циональную роль этих отпечатков, то есть не показал, как человек в результате этого может приспосабливаться к действительности. Но тогда он, также как и философы идеалистической ориентации, фактически не объяснил, чем, по существу, идеальное отличается от материально­го. Стоики впервые решительно разграничили индивиду­альный и космический разум, связав первый с ориентиро­вочными способностями субъекта, с его осознанным стремлением к сохранению своего состояния. Тем самым они сделали первый шаг к пониманию того, что же дей­ствительно представляет собой идеальное.

¨ Но эта идеальная регулятивная способность человеческо­го разума осмыслена в стоической философии первона­чально исключительно через негативную свободу, т. е. через нежелательную свободу отклонения от того, что предписано мировым законом. Настоящего субъекта, способного к активным преобразовательным действиям, эмоционально переживающего успехи и недостатки прак­тической деятельности, тем более — субъекта, видящего счастье в борьбе, в развитии новых способностей, а не в спокойствии или созерцании, античность еще не знает.

¨ Античную нравственную традицию завершает неоплато­низм. В нем все уровни бытия представлены как созерцание. Вбожественном уме имеет место самосозерцание форм. В результате созерцания этих форм Мировой душой воз­никает материальный мир. Человек занимает промежуточ­ное положение между Мировой душой и материальным миром. Он также стремится к созерцанию. Высшим состоянием его жизни может быть восхождение к Единому — верховному неделимому началу всех уровней бытия, кото­рое и порождает их в своей эманации. Восхождение к еди­ному возможно лишь как временное состояние, так как требует больших энергетических затрат. Но даже непро­должительное слияние с ним не проходит бесследно, так как человек сохраняет в структурах своей психики след божественной любви. Важным шагом, сделанным неопла­тонизмом в понимании нравственной жизни человека, было утверждение о том, что, действуя бессознательно, че­ловек зачастую поступает более нравственно. Это происхо­дит потому, что сознание связывает его с множественным миром, в котором чистые нравственные помыслы искажены эгоистическими интересами. Поднятая Плотином проблема о соотношении сознательного и бессознательного в нравственном действии составляет крайне важный вопрос тео­ретической этики, получивший рассмотрение в ходе даль­нейшего развития нравственных идей.