Трудовая кооперация как фактор развития сознания и нравственного мышления

Способность к саморефлексии, взгляду на себя со стороны, необходимому для развития нравственного самосознания, развивается у человека вместе с разви­тием способностей к абстрактному мышлению. После­днее обусловлено характером тех социальных отноше­ний, которые возникают в связи с осуществлением совместной деятельности и характером изготавливае­мых орудий труда. Трудно сказать, какой из этих фак­торов является первичным.

Археологическими находками подтверждается со­ответствие между изменением объема мозга, развити­ем лобных долей предка человека и сложностью изго­товляемых им орудий труда. Об этом, в частности, сви­детельствует различие черепов предков человека до и после введения так называемой техники леваллуа. Последняя предполагает принципиальное изменение способа изготовления орудия труда. Если раньше но­вая форма придавалась предмету за счет удаления (обтесывания) некоторых выступающих граней повер­хности, теперь, в технике леваллуа, обрабатывается ядро, а в виде орудия сохраняется имеющий сложную форму отщеп*. Питекантроп использовал ручные ру­била, обработанные без применения техники леваллуа, хотя он имел уже достаточно большой объем мозга. Техника леваллуа зарождается вместе с переходом к среднему ашелю в Европе 0,2 — 0,3 млн лет назад. Пос­ледние данные свидетельствуют, что в Африке эти из­менения происходят приблизительно в тот же период**.

* См.: Семенов Ю.И. На заре человеческой истории.— М., 1988.- с. 172.

** См.: там же, с. 175.

Совершенствование орудий труда происходило под влиянием усложняющейся трудовой деятельности и в целом не могло бы иметь места без установления но­вых социальных отношений внутри группы архантропов. Еще до возникновения усложненной техники из­готовления орудий труда внутри групп пралюдей мож­но наблюдать развивающиеся противоречия, средством разрешения которых является введение некоторых общественных норм. Прежде всего это нормы, уста­навливающие равенство в распределении продуктов производства, полученных в результате разных типов производственной деятельности. Таких типов первона­чально было только два: охота и собирательство. Нор­ма, вводившая равное распределение, по существу, и превращала собирательство и охоту в типы производ­ственной деятельности, она отделяла потребление от момента непосредственного завершения охоты или собирательства и вводила опосредовавший его момент распределения, которое в условиях минимальной эф­фективности производства не могло быть никаким иным, кроме как уравнительным. Но дело не только в самом факте равенства в присвоении результатов про­изводства. Огромное значение играло осознание фак­та взаимной поддержки между лицами, занятыми раз­ными видами деятельности. Это наполняло каждый род занятий смыслом расширенного воспроизводства, ори­ентированного не только на свои нужды, но и на нуж­ды всех членов общины. Таким образом, в результате постоянного разделения труда возникал и реальный стимул к совершенствованию орудий производства, что в конце концов и завершилось возникновением новой техники леваллуа, а затем привело и к другим усовершенствованиям.

Постепенно охота, как более продуктивный вид производственной деятельности, начала вытеснять со­бирательство. Ранний олдовайский человек (Homo habilis) уже охотился на крупных животных. У архантропов охота становится более эффективной. «Остат­ки крупных млекопитающих (гиппопотама, носорога, жирафа) более обычны в стоянках средней и верхней частей Олдовая II, чем в нижней части Олдовая II и в Олдовае I»*. Но, по-видимому, еще большее значение имело развитие собственно производственных отноше­ний, связанных с началом взаимного обмена деятель­ностью. Это не только создавало стимул к совершен­ствованию орудий, но и изменяло отношение к миру: управление, как деятельность, в которой всегда учиты­вается ориентация на будущее, на результат, отдален­ный от происходящих в настоящем событий, потребо­вало изучения объективных свойств окружающего человека мира, прежде всего — наблюдения природ­ных циклов, формирование системы устойчивых ожи­даний, того, каким мир будет в следующий момент времени. В этом смысле именно управление, деятель­ность активная, тем не менее, как это ни парадоксально — вводило и развивало созерцательное отношение к действительности, т. е. такое отношение, в котором свойства мира изучались вне их сиюминутной значи­мости для человека.

^* См.: Семенов Ю.И. На заре человеческой истории.— М., 1988.— С. 179.

Реальное изменение социальных отношений и со­знания человека под воздействием развивающихся функций социального управления происходило, одна­ко, достаточно медленно, и управление, как нам кажет­ся, не было единственным фактором, поставившим человека в иное по сравнению с животными отноше­ние к миру. Управление в смысле согласования совме­стных действий требуется, по-видимому, уже при кол­лективной охоте. Ясно, что организация совместного жилища, поддержание огня также требует управлен­ческих функций. Но от первых коллективно согласо­ванных действий до периода возникновения человека современного типа проходит очень значительный, по сравнению с последующей историей человечества, интервал времени. Техника леваллуа возникает около 200 тыс. лет до н. э. Приблизительно к этому же пери­оду относится начало использования огня. Дуально-родовая организация и производящий тип производ­ства, требующие развитых управленческих функций, возникают многим позднее — около 35 тыс. лет назад. Таким образом, первые свидетельства о совместных действиях и общем жилище предка человека и свиде­тельства того, что человек стал использовать достаточ­но сложные орудия, отличающиеся от простого камен­ного рубила, разделены временным периодом более миллиона лет. Возникает закономерный вопрос о том, что происходило с человеком в течение всего этого времени?

Достаточно развитая трудовая деятельность, вза­имная кооперация, которую осуществлял Homo habilis, свидетельствует о том, что у него было мышление и какие-то аналоги речи. Специальные исследования черепов питекантропа и синантропа (выступы нижней темной и задней части височных долей)* дают уже неоспоримые свидетельства наличия у них высокораз­витой речи.

* См.: Кочеткова В.И. Эволюция мозга в связи с прогрессом материальной культуры // У истоков человечества: (основные проблемы антропогенеза).— М., 1964.— С. 202.

Возникновение речи представляет специальный вопрос теории антропосоциогенеза и языкознания. Мы хотим обратить внимание на эту проблему в связи с вопросом о качественном скачке, произошедшем в процессе развития второй сигнальной системы. Дей­ствительно, возникновение средств в передаче накоп­ленного социального опыта за счет коммуникации представляло, по существу, систему, дублирующую широко распространенный в природе инстинкт. Изве­стна также гипотеза о том, что человек первоначально осуществлял инстинктивные виды труда (кооперация, осуществляемая на базе инстинкта — не редкость в природе). Но если это так, возникает вопрос, в резуль­тате чего был сломан столь надежный и эффективный механизм, как инстинкт? Я думаю, что опыт трудовой кооперации пралюдей осуществлялся с самого начала не на инстинктивной основе. Только приняв такую посылку, можно объяснить возникновение речи.

Определенную проблему антропосоциогенеза, воз­никающую при рассмотрении происхождения челове­ка из обезьяны, составляет то, что обезьяна сама по себе не является животным, осуществляющим развитую кооперацию, например, такую, какую осуществляют волки или енотовидные собаки в процессе охоты. Охо­та последних примечательна тем, что одни животные загоняют жертву, повторяя ее движения, другие же бегут параллельно по прямой, сохраняя силы, и в кон­це концов настигают жертву. У обезьян ничего подоб­ного неизвестно. Тем не менее, по своим физиологическим характеристикам обезьяна, конечно, является животным, наиболее близко стоящим к человеку.

Я полагаю, что для объяснения качественного скач­ка отделяющего человеческое сознание от сознания высших приматов, необходимо показать, как перестра­ивались в принципе уже имеющиеся у обезьян мозго­вые функции. Думается, что предположение о том, что группа обезьян по каким-то причинам вынуждена была спуститься с деревьев и добывать пищу на поверхно­сти земли, соответствует действительности. Орудием добычи, по логике вещей, должны были стать наиболее приспособленные к этому органы обезьяны, т. е. ее вер­хние конечности. Занятость верхних конечностей пред­метами, которые употреблялись в пищу в процессе собирательства, а также орудиями охоты (первоначаль­но хотя бы простыми палками) обусловили закономер­ный переход к прямохождению. Это хорошо известная теория. Но в ней остаются белые пятна, связанные с вопросом о том, на основе чего обезьяна, в общем-то не имеющая практики коллективной охоты, перешла к трудовой кооперации.

Думается, что попав в изменившиеся условия бы­тия, поставившие некоторую группу обезьян на грань выживания, эти животные просто позаимствовали опыт других стадных животных. Примеры заимствования чужого опыта в общем-то встречаются в животном мире. Например, вороны пытаются заимствовать опыт орлов, бросая черепах с высоты, для того чтобы раз­бить их панцирь. Их ошибка заключается только в том, что они не бросают последних на камни. Но обезьяны, надо полагать, успешно осуществили заимствование опыта групповой охоты, использовав для этого доступ­ные им орудия, т. е. палки и камни.

Столь детальное, осмысленное в отдельных опера­циях, восприятие чужого опыта было уже не просто осознанием того факта, что животные одного вида не убивают друг друга, как это полагал Кропоткин. Это было заимствованием конкретного вида кооперативной Деятельности, в которой достижение результата невоз­можно при эгоистически направленных действиях и взаимная зависимость является наглядно наблюдае­мым фактом. При этом наблюдение осуществляется уже на некоторой понятийной основе. Это предполагает такую интерпретацию явлений действительности, которая рождает определенный спектр метафизичес­ких идей, не имеющих прямого отношения к техноло­гии самого производства, в данном случае — не имею­щих прямого отношения к тому, как именно, допустим, нужно помогать друг другу для того, чтобы успешно охотиться. Факт кооперации, по-видимому, осмыслива­ется в связи с утверждением приоритета целого по отношению к индивидуальному бытию, в связи с со­зданием представления о том, что группа представля­ет единый, хотя и разделенный на индивидуальные составляющие организм. И совсем не случайно идеи приоритета рода, могущества рода как силы всех при­надлежащих к нему людей (в том числе — умерших), представление о божестве как производящем начале, в то же время проявляющем себя во всем многообра­зии мира, находят выражение практически во всех ранних мифологиях.