Глава четвертая. Подробности, доселе неизвестные

Осмотр состоялся. Это был тяжелый поход; ночной бой с заразой иудушливыми испарениями. И вместе с тем путешествие, богатое открытиями. Одиниз участников разведки, толковый рабочий, в ту пору - юноша, рассказывал ещенесколько лет назад кое-какие любопытные подробности, которые Брюнзо вдонесении префекту полиции счел уместным опустить, как недостойныеадминистративного стиля. Способы обеззараживания были в те времена весьмапримитивны. Едва успел Брюнзо миновать первые разветвления, сети подземныхканалов, как восемь из двадцати его рабочих отказались идти дальше.Предприятие было сложное, осмотр влек за собой и очистку; приходилось ирасчищать и производить измерения, отмечать отверстия стоков, считатьрешетки и смотровые колодцы, устанавливать места разветвлений, указыватьточки присоединения новых каналов, обозначать на плане очертания подземныхводоемов, измерять глубину мелких притоков главного канала, высчитыватьвысоту каждого бокового канала до замка свода и его ширину как у началазакругления свода, так и у основания стен, наконец определять уровеньпритока воды, откуда бы она ни поступала в главный водосток - из боковых ликаналов, или с поверхности земли. Продвигаться вперед было тяжело. Нередкоспущенные вниз лестницы погружались в топкий ил на глубину трех футов.Фонари едва мерцали в ядовитых испарениях. То и дело приходилось уноситьпотерявших сознание рабочих. В некоторых местах неожиданно открывалисьпропасти. Грунт там расселся, каменный настил дна обрушился, водостокобратился в бездонный колодец, ноге не на что было опереться; кто-то изспутников Брюнзо вдруг провалился, его вытащили с большим трудом. В местах,достаточно обезвреженных, по совету химика Фуркруа, зажигали, от перехода кпереходу, большие клети с просмоленной паклей. Местами стены были покрытыбезобразными грибами, похожими на опухоли; даже камни казались больными вэтом месте, где нечем было дышать. Брюнзо в своих изысканиях обследовал всю клоаку от верховья до устья. Вместе, где Большой Ворчун разделяется на два водостока, он разобрал накаменном выступе дату "1550": этот камень указывал границу, где остановилсяФилибер Делорм, которому Генрих II поручил произвести осмотр подземныхсвалок Парижа. То была печать XVI века на клоаке; работу XVII века Брюнзоузнал в кладке водостока Понсо и водостока Старой Тампльской улицы, крытыхсводами между 1600 и 1650 годами, а работу XVIII - в западной секцииканала-коллектора, проложенной и покрытой сводом в 1770 году. Оба эти свода,в особенности менее древний, построенный в 1740 году, гораздо сильнеепотрескались и обвалились, чем каменная кладка окружного водостока,проложенного в 1412 году. Это был год, когда ручей родниковой воды изМенильмонтана возвели в достоинство Главной клоаки Парижа, - так мог быповыситься в чине простой крестьянин, став камердинером короля, или, скажем,Жан-дурак, превратившись в Левеля. В нескольких местах, в особенности под Дворцом правосудия, былообнаружено нечто вроде старинных темниц, вырытых в самом водостоке. Это былиin pace! В одной из таких келий висел железный ошейник. Все они были тотчасже замурованы. Среди находок попадались и очень странные, в том числе скелеторангутанга, убежавшего в 1800 году из Зоологического сада; он-то и был,вероятно, тем пресловутым чертом, которого многие видели на улицеБернардинцев в последнем году XIX столетия. Бедняга черт кончил тем, чтоутопился в клоаке. Под длинным сводчатым коридором, примыкавшим к Арш-Марион, была найденапрекрасно сохранившаяся корзина тряпичника, вызвавшая удивление знатоков. Втопкой грязи, которую рабочие отважно принялись ворошить, всюду попадалосьмножество ценных вещей, золотых и серебряных украшений, драгоценных камней имонет. Если какому-нибудь великану вздумалось бы процедить эту клоаку, в егосите оказались бы сокровища многих веков. В месте слияния стоков сТампльской улицы и улицы Сент-Авуа была подобрана любопытная медная медальгугенотов с изображением на одной стороне свиньи в кардинальской шапке, а надругой - волка в папской тиаре. Самая поразительная находка была сделана у входа в Главную клоаку. Впрежние времена вход был загорожен решеткой. Ныне сохранились лишь крюки, накоторых она держалась. На одном из крюков, вероятно занесенный потоком,висел, зацепившись за него, безобразный, испачканный кровью, истлевшийлоскут. Брюнзо поднес фонарь, чтобы рассмотреть эту тряпку. Она оказалась изтончайшего батиста, и на одном уголке, изодранном меньше других, можно былоразличить вышитую геральдическую корону над следующими шестью буквами:ЛОБЕСП... Корона была короной маркиза, а шесть букв означали Лобеспин.Оказалось, что у них перед глазами находился лоскут от савана Марата. Вюности у Марата бывали любовные приключения. Они относились к тому времени,когда он служил при дворе графа д'Артуа в качестве лекаря при конюшнях. Отлюбовной связи с одной знатной дамой у него осталась эта простыня, то лислучайно забытая, то ли подаренная на память. Это было единственное тонкоебелье, которое нашлось в доме Марата после его смерти, и его похоронили вэтой простыне. Старухи завернули сурового Друга народа в пеленысладострастия, превратив их в погребальные. Брюнзо прошел мимо. Изорванныйлоскут оставили на месте, не тронув его. Из презрения или в знак уважения?Марат заслужил и того и другого. Впрочем, печать судьбы была здесь слишкомявственна, чтобы осмелиться на нее посягнуть. К тому же могильные останкиподобает оставлять в том месте, какое они сами себе избрали. Все же это быланеобычайная реликвия. На ней спала маркиза, в ней истлел Марат; она прошлачерез Пантеон, чтобы достаться крысам клоаки. Обрывок альковной ткани,которую с таким веселым изяществом изобразил бы некогда Ватто, кончил тем,что стал достойным пристального взгляда Данте. Тщательный осмотр всех подземных свалок нечистот Парижа продолжалсяцелых семь лет, с 1805 по 1812 год. Продвигаясь вперед, Брюнзо вместе с темнамечал, производил и завершал важные земляные работы: в 1808 году онпонизил дно водостока Понсо, в 1809, прокладывая всюду новые линии,продолжил сточный канал под улицей Сен-Дени, вплоть до фонтана Инносан; в1810 он прорыл водосток под улицами Фруаманто и Сальпетриер; в 1811 - подНовой Мало-Августинской улицей, улицей Майль, улицей Эшарп, под Королевскойплощадью; в 1812 - под улицей Мира и Шоссе д'Антен. Вдобавок он руководилдезинфекцией и очисткой всей сети. На втором году работ Брюнзо взял себе впомощники своего зятя Нарго. Вот каким образом в начале нынешнего столетия общество выгребало своедвойное дно и приводило в порядок свои клоаки. Так или иначе, но грязь былавычищена. Извилистая, растрескавшаяся, развороченная, облупившаяся, изрытаяямами, вся в причудливых поворотах, с беспорядочными подъемами и спусками,зловонная, дикая, угрюмая, затопленная мраком, со шрамами на каменных плитахдна и с рубцами на стенах, страшная - такова была, если оглянуться впрошлое, древняя клоака Парижа. Развилины во все стороны, перекресткикоридоров, разветвления - то в виде гусиных лапок, то звездообразные -словно в подкопах, тупики, похожие на отросток слепой кишки, пропитанныеселитрой своды, смрадные отстойники, мокрые лишаи на стенах, капли, падающиес потолка, кромешная тьма. Ничто не могло сравниться по ужасу с этим древнимсклепом-очистителем, с этим пищеварительным трактом Вавилона, пещерой, ямой,пересеченной улицами, бездной, необъятной кротовой норой, где вам чудится,будто во мраке, среди мерзких отбросов прежнего великолепия, бродит огромныйслепой крот - прошедшее. Такова, повторяем, была клоака былых времен.