Глава вторая. Древняя история клоаки

Если вообразить, что Париж снимается, как крышка, то подземная сетьсточных труб по обеим сторонам реки покажется нам с высоты птичьего полетачем-то вроде толстого сука, как бы привитого к реке. Окружной канал направом берегу будет стволом этого сука, боковые отводы - ветвями, а тупики -побегами. Это сравнение передает лишь общий вид и далеко не точно, так как прямойугол, обычный для подобных подземных разветвлений, редко встречается врастительном мире. Вы получите более правильное представление об этом необычномгеометральном плане, если вообразите себе перепутанные и густо разбросанныена темном фоне затейливые письмена некоего восточного алфавита, связанныеодно с другим в кажущемся беспорядке, то углами, то концами, словно наугад. Подземелья и сточные ямы играли важную роль в средние века в Византии ина древнем Востоке. Там зарождалась чума, там умирали деспоты. Народысмотрели с каким-то священным ужасом на это скопище гнили, на эту чудовищнуюобитель смерти. Кишащая червями сточная яма Бенареса вызывает такое жеголовокружение, как львиный ров Вавилона. Теглат-Фаласар, как повествуюткниги раввинов, клялся свалками Ниневии. Из клоаки Мюнстера вызывал ИоганнЛейденский свою ложную луну, а его восточный двойник, загадочный хоросанскийпророк Моканна, вызывал ложное солнце из сточного колодца в Кекшебе. В истории клоак рождается история человечества. Гемонии раскрыли тайныРима. Водостоки Парижа были страшны в старину. Они служили могилой, и онислужили убежищем. Преступление, вольнодумство, бунт, свобода совести, мысль,грабеж, все, что преследуют или преследовали некогда человеческие законы,пряталось в этой дыре: шайки майотенов в XIV веке, уличные грабители в XV,гугеноты в XVI, иллюминаты Морена в XVII, банды поджаривателей в XIX. Столет назад оттуда выходил ночной убийца, туда прятался от погони вор; в лесубыли пещеры, в Париже - водостоки. Нищая братия, галльское подобие picareria{Жулье (исп.).}, свирепая и хитрая, считала водостоки филиалом Двора чудес ипо вечерам спускалась в отверстие сточного колодца на улице Мобюэ, как всобственную спальню. Вполне естественно, что те, кто обычно промышлял в глухом тупикеКарманников или на улице Головорезов, искали ночного убежища под мостикомЗеленой дороги или в закоулке Гюрпуа. Там вас окружает целый ройвоспоминаний. В этих бесконечных коридорах появляются всевозможные призраки,повсюду слякоть и зловоние; там и сям встречаются отдушины, сквозь которыенекогда Вийон из недр водостока беседовал с Рабле, стоявшим наверху. Клоака старого Парижа была местом встреч всех неудач и всех дерзаний.Политическая экономия видит в ней свалку отбросов, социология видит в нейосадочный пласт. Клоака - это совесть города. Все стекается сюда, всему дается здесьочная ставка. В этом призрачном месте много мрака, но тайн больше нет.Всякая вещь принимает свой настоящий облик или по крайней мере свойокончательный вид. Куча отбросов имеет то достоинство, что не лжет. Здесьнашла пристанище полная откровенность. Здесь валяется маска Базилио, но вывидите ее картон и тесемки, ее лицо и изнанку, откровенно вымазанные вгрязи. К ней присоединился фальшивый нос Скапена. Весь мерзкий хламцивилизации, выброшенный за ненадобностью, падает в эту бездну правды, кудаобрушивается огромный социальный оползень. Все поглощается ею ираскладывается напоказ. Эта беспорядочная свалка становится исповедальней.Тут невозможна обманчивая личина, тут смываются все прикрасы, тут гнусностьсбрасывает свой покров, тут полная нагота, разоблачение всех иллюзий, тутнет ничего, кроме подлинных вещей, являющих зловещий вид разрушения и конца.Бытие и смерть. Здесь донышко бутылки изобличает пьяницу, ручка корзинысудачит о прислуге, там набалдашник от сломанной трости, некогда кичившийсялитературными вкусами, снова становится простым набалдашником, королевскийлик на монете в одно су откровенно покрывается медной ржавчиной, плевокКайафы сливается с блевотиной Фальстафа, золотая монета из игорного доманатыкается на гвоздь с обрывком веревки самоубийцы, посинелый недоносокваляется, обернутый в юбку с блестками, в которой потаскуха плясала на балув Опере на прошлой масленице, судейский берет вязнет в грязи рядом сполуистлевшим подолом шлюхи. Это больше чем братство, это - панибратство.Все, что подкрашивалось, здесь умывается грязью. Последняя завеса сорвана.Клоака - циник. Она говорит все. Эта откровенная гнусность нравится нам, она облегчает душу. После тогокак на земле нам пришлось столько времени терпеливо смотреть, какой важныйвид напускают на себя государственные соображения, нерушимость клятвы,политическая мудрость, человеческое правосудие, профессиональная честность,чопорность высокопоставленных особ, неподкупность чиновников, нам доставляетутешение спуститься в клоаку и увидеть обыкновенную грязь, которая тамвполне уместна. К тому же оно и поучительно. Как мы уже говорили, вся история проходитчерез клоаку. Кровь Варфоломеевской ночи сочится туда капля за каплей сквозькамни мостовой. Все массовые убийства, всякая политическая и религиознаярезня - все стекает в это подземелье цивилизации, сбрасывая туда трупы. Ввоображении мечтателя все убийцы, известные в истории, стоят там на коленяхв отвратительном полумраке, подвязав обрывки савана вместо передника, иуныло смывают следы своих деяний. Там и Людовик XI с Тристаном, Франциск I сДюпра, Карл IX со своей матерью, Ришелье с Людовиком XIII, там и Лувуа, иЛетелье, Гебер и Майяр, - все они стараются соскоблить с камней пятна иуничтожить улики своих преступлений. Вы слышите под сводами шум метлы этихпризраков. Вы вдыхаете неописуемое зловоние социальных катастроф. Вы видитебагровые отблески по углам. Там течет та ужасная вода, в которой омывалиокровавленные руки. Исследователю социальных явлений необходимо войти под эти темные своды.Это часть его лаборатории. Философия - микроскоп мысли. Все стремитсяизбежать ее внимания, но ничто от нее не ускользает. Всякие уловкибесполезны. Что вы обнаруживаете, увертываясь от нее? Собственный позор.Философия своим неподкупным взглядом преследует зло и не позволяет емуисчезнуть бесследно. По вещам, обезличенным из-за распада или как быистаявшим от разрушения, она угадывает все. Она восстанавливает пурпурноеодеяние по обрывку лохмотьев и женщину по ее тряпкам. По клоаке она судит огороде, по грязи судит о нравах. По черепку она воспроизводит амфору иликувшин. По отпечатку ногтя на пергаменте она устанавливает разницу междуевреями Юденгассе и евреями гетто. По тому, что осталось, она определяет то,что было - добро, зло, ложь, истину, кровавое пятно во дворце, чернильнуюкляксу в притоне, каплю свечного сала в лупанарии, преодоленные испытания,призываемые искушения, блевотину оргии, пороки опустившегося человека,печать бесчестия на душах, склонных к грубой чувственности, и на одеждеримского носильщика она узнает след от локтя Мессалины.