Глава первая. Уединенность в сочетании с казармой

Горе Козетты, такое острое, такое тяжкое четыре или пять месяцев томуназад, незаметно для нее начало утихать. Природа, весна, молодость, любовь котцу, ликование птиц и цветов заставили мало-помалу, день за днем, капля закаплей, просочиться в эту столь юную, девственную душу нечто походившее назабвение. Действительно ли огонь в ней погасал или же только покрывалсяслоем пепла? Во всяком случае, она почти не ощущала того, что прежде жгло ееи мучило. Однажды она вдруг вспомнила Мариуса: "Как странно! - сказала она себе.- Я больше о нем не думаю". На той же неделе, проходя мимо садовой решетки, она заметила блестящегоуланского офицера, в восхитительном мундире, с осиной талией, девичьимищечками, с саблей на боку, нафабренными усами, блестящим кивером и сигарой взубах. У него были белокурые волосы, голубые глаза навыкате, красивоекруглое лицо с пустыми глазами и нахальным выражением - полнаяпротивоположность Мариусу. Козетта подумала, что этот офицер, наверное, изполка, размещенного в казармах на Вавилонской улице. На следующий день она увидела его снова. Она запомнила час. Была ли это простая случайность, но только теперь она видела его почтикаждый день. Приятели офицера заметили, что в этом "запущенном" саду, за этой ржавойрешеткой в стиле рококо, почти всегда обретается довольно миловидноесоздание в те часы, когда мимо проходит красавец-лейтенант, небезызвестныйчитателю Теодюль Жильнорман. - Послушай, - говорили они ему, - тут есть малютка, которая умильно натебя поглядывает, обрати на нее внимание! - Вот еще! Стану я обращать внимание на всех девчонок, которые на меняпоглядывают! - отвечал улан. Это было как раз в то время, когда Мариус был уже близок к агонии иповторял: "Только бы снова увидеть ее перед смертью!" Если бы его желаниеосуществилось и он увидел Козетту, поглядывавшую на улана, он, не произнесяни слова, умер бы с горя. Кто был бы в этом виноват? Никто. Мариус принадлежал к числу людей, которые, погрузившись в печаль, в нейи пребывают; Козетта - к числу тех, которые, окунувшись в нее, выплывают. Кроме того, Козетта переживала то опасное время, то роковое состояниепредоставленной самой себе мечтательной женской души, когда сердце молодойодинокой девушки походит на усики виноградной лозы, цепляющейся по прихотислучая за капитель мраморной колонны или за стойку кабачка. Это быстролетноеи решающее время опасно для всякой сироты, бедна она или богата, потому чтобогатство не защищает от дурного выбора: вступают в неравный брак и в высшемобществе, подлинное неравенство в браке - это неравенство душ. Молодойчеловек, безвестный, без имени, без состояния, может оказаться мраморнойколонной, поддерживающей храм великих чувств и великих идей, а какой-нибудьсветский человек, богатый и самодовольный, щеголяющий начищенными сапогами илакированными словами, если его рассмотреть не извне, а изнутри, чтодоступно только его жене, оказывается полным ничтожеством, подверженнымсвирепым, гнусным и пьяным страстям, - настоящей кабацкой стойкой. Что же таилось в душе Козетты? Утихшая или заснувшая страсть; витавшаяли там любовь, нечто прозрачное, сверкающее, но замутненное на некоторойглубине и темное на дне? Образ красивого офицера отражался на поверхностиэтой души. Было ли там, в глубине, какое-то воспоминание? В самой глубине?Быть может, Козетта и не знала об этом. Вдруг произошел странный случай.