Глава 2. Предпринимательская деятельность в средние века (XIV - XVII). 12 страница

В первой половине XVIII века заводы Демидовых быстро росли: в 50-е годы их было уже 34. Акинфий добился новых милостей, заводы стали его наследственной собственностью, ему покровительствовали и Анна Иоанновна, и Елизавета Пет­ровна. Демидов тайно пользовался трудом беглых каторжников и раскольников. Этим возмущался начальник казенных заводов на Урале, известный историк В. Н. Татищев. Но это прошло без последствий для Акинфия Демидова, даже более того - в 1740 году он получил чин статского советника "за размножение заводов", а в 1742 году - действительного статского с рангом генерал-майора. Постепенно Акинфий стал главой государства в государстве, он захватывал чужие рудники, сгонял их перво­открывателей. Демидов имел свое войско и чеканил свою моне­ту. Возможно, чеканили эту монету каторжники с вырванными ноздрями в подвале Невьянской башни, и когда приезжали ре­визоры, подвал заливали водой, скрывая следы преступле­ния, тысячи и тысячи старообрядцев из Выговской общины и Керженца переселились к Демидову, как рудознатцы, мастера-профессионалы самого высшего класса. Можно лишь под­черкнуть, что, разрабатывая раскольничью тему в романе "Петр Первый", А. Толстой писал: "Промышленный капитал возглав­лялся раскольниками. Раскол был экономическим движением... У раскольников была сильная и крепкая организация, они вла­дели тремя четвертями русского капитала. Почти вся горная промышленность создана раскольниками. Весь Урал был в их руках. Часть раскольников была за Петра, преимущественно промышленная группа, но торговый раскольничий капитал бо­ролся с нововведениями, со всем новым, со всем иноземным. Они считали Петра Антихристом. Все это еще мало изученное, сложное историческое явление". Скорее всего, раскольничье движение, если бы с таким упорством не преследовалось рус­скими монархами, особенно Петром, смогло бы сыграть роль протестантских движений, как в Европе. Раскольники были предприимчивы, трудолюбивы, совестливы, считали, что трудо­вое богатство от Бога...

Акинфий Никитич умер в 1745 году в 67 лет по дороге на свои невьянские заводы. Общая цена недвижимого имуществаДемидовых составляла 2,5 млн. рублей. На их долю приходила четвертая часть производства чугуна в стране. Прибыль у Акинфия составляла 50 %, капитал оборачивался в два года. У Демидова было 22 завода, 210 сел в 10 уездах, 32,6 тысяч душ на вотчинах и заводах. Наследство поделили между тремя сы­новьями Акинфия. Потомки первых Демидовых были известны в основном своей благотворительностью и эксцентричностью. По­степенно следы демидовской династии потерялись во времени.

При Екатерине II положение мануфактуристов усложняется из-за активизации борьбы дворянства за промышленность. Были урезаны дотации промышленникам от абсолютизма. Прави­тельство стало предлагать им самим приобретать угодья, хотя некоторым раздавали и так, "как исключение". Так, в 1778 году воронежским суконщиком Туликовым было отмежевано в Ор­ловском уезде 3000 десятин земли для завода сукон. Правда, за землю Туликовы платили небольшие деньги ив 1791 году дер­жали более 1 тыс. овец "разных иностранных пород". Казенные земли все же расхищались, так как за них не отвечал никто. Присваивались за бесценок земли вогул, башкиров. Наслоения разных социально-экономических отношений в России в середине XVIII века существовали. Владелец полот­няной мануфактуры в Иванове Грачев скупал пустоши, необхо­димые ему для заготовки дров, оформляя свои приобретения на имя графа Шереметьева, крепостным которого он являлся. Грачевым были куплены даже деревни с крепостными крестья­нами. Некоторые покупки делались им на паях с помещиками. Ко времени своего выкупа из крепостного состояния (1795 г.) Грачев имел 3084 десятин земли вокруг Иванова. Обманы были всеобщими, так как сделать что-то "по закону" было невоз­можно. Боролись между собой заводчики за землю. Пользуясь покровительством императрицы Елизаветы, граф Шувалов за­хватывал заводы других предпринимателей и крупные земель­ные территории. Когда в 1759 году он построил молотовый за­вод на реке Иж, выяснилось, что эти земли, отличающиеся "лесами и прочими удобствами", принадлежат генерал-майору Тевкелеву. На Урале шла борьба за землю и богатства не только между Строгановыми и Демидовыми, например, но и самими братьями Демидовыми. Но так как земля, за которую они боролись, была для них как бы бесплатной, это не стимулировало интенсивность труда и технического введения, как в Европе, а сохраняли феодальные методы и примитивный труд.

Еще в XVII веке стали возникать "товарищества" купцов. В XVIII веке на создание компаний обратило внимание и прави­тельство Петра. За время с 1715 по 1725 года возникло 15 компаний строительства и содержания мануфактур. Одни из тех компаний были созданы по инициативе правительства, другие - по почину самих мануфактуристов. К предприятиям второго рода относятся компании Тамеса с Затрапезным (полотняная мануфактура), Рюмина с Томилиным (игольная фабрика), компания Бабушкина, Кузнецова, Естифеева и Лукь­янова (каразийная фабрика). Очень часто объединялись про­винциальные предприниматели. Так, в 1735 году для строитель­ства суконной мануфактуры, не прося из казны денег, объединились 7 курских купцов (трое Голиковых, а также Лос­кутов, Нифонтов, Максимов, Мухин).

Принудительно компании насаждались лишь Петром I. Еще петровский указ 27 октября 1699 года предписывал купеческим людям торговать компаниями. В 1721 году он задумал даже об­ратиться к авантюристу Джону Ло с предложением построить в России торговую компанию. Участники многих компаний, возникших при Петре I, вербовались приказными методами. Насколько бесцеремонным образом Петр I обращался с купца­ми, создавая компании мануфактуристов, свидетельствует исто­рия Суконного двора в Москве. В 1720 году по указу Петра I было решено "учинить из купечества и отдать ей все дворы су­конной мануфактуры в Москве подле каменного мосту", а так­же "мастеров и мастеровых людей, и что к тому заводу принад­лежит". Прилагался список купцов, собранных по всей России. Берг-коллегия послала этим купцам не только указы, но еще "нарочно из московского гарнизона солдат на их компанейских прогонах", чтобы компанейщики из своих городов были высла­ны в Москву. Понятно, что от таких компанейщиков толку бы­ло мало, и сама компания оказалась нежизнеспособной: в 1724 и 1726 гг. 10 компанейщиков из 14 были "за разные резоны от той суконной мануфактуры отрешены".

Иногда новых компанейщиков присоединяли к компании по просьбе старых: в 1721 году "интересанты" шелковой ману­фактуры Апраксина и др. объявили имена нескольких богатых

людей и просили Мануфактур-коллегию "их присовокупить к ним в компанию". Купцы, которых принуждали, обычно выго­варивали себе льготы. Так, в 1721 году те купцы, которых пра­вительство побуждало ко вступлению в компанию Апраксина, Шафирова и Толстого для организации шелковой мануфакту­ры, требовали предварительно дать им право на ввоз из-за гра­ницы в ближайшие два года парчи на сумму 50 тыс. рублей.

В XVIII веке наряду с промышленными были созданы и торговые компании, особенно для внешней торговли. Риск от­дельных компанейщиков в компаниях был небольшим, поэтому в компании вступали и самые осторожные купцы. Но и госу­дарственные, и частные компании были недолговечными из-за внутренних конфликтов. Иногда война между компанейшиками приобретала характер настоящего разбоя и сопровождалась на­падениями. Английский купец Маев в 1741 году вступил в ком­панию братьев Беловых для поддержания Кирицких железных заводов, добавив своего капитала 12 тысяч рублей к имеющим­ся 18 тыс. руб. Когда он в 1744 году приехал на завод, то Г. Бе­лов "с необычайным многолюдством учинил на него прежесто­кое нападение" и насильственно отобрал у него крепости на совместно купленные земли. Компанейщики, пользуясь всяким удобным случаем, обманывали и обирали друг друга. В 1786 го­ду олонецкий купец Мехкелев совместно с купцом Колесниковым получил разрешение на строительство медеплавильного завода в Вологодском наместничестве на реке Вишера. Мехке­лев взял от Колесникова деньги на строительство завода, но указ на "построение завода заложил без ведома и воли его на то" иностранному купцу Туссену за 11500 рублей. Иногда ком­пании создавали из боязни нового дела, но, видя выгодность и несложность при примитивной организации труда, выходили из компании и затевали свое дело.

Примерно так и возникла первая ситценабивная фабрика. Это самостоятельное и новое для России производство затеяли английские купцы Вильям Чемберлен и Ричард Козенс. В 1753 году они подали челобитную о предоставлении им льгот и прав (покупка людей с землями, свободная и беспошлинная продажа своего товара внутри страны и за рубежом, беспо­шлинный ввоз материалов на 20 лет, запрещение другим поль­зоваться их методом набивки рисунка на ситцы). С 1763 года велись активные работы по ситценабивке и даже утеснение соседей-фабрикантов. Инспекция фабрики показывала, что рабо­та идет хорошо, но ее продукция распространялась плохо, причиной была иностранная конкуренция. Предприниматели просили правительство с будущего 1757 года прекратить ввоз подобного иностранного товара. Потом они согласились, чтобы ввозили только дорогие ткани. Сенатский указ 1757 года полно­стью шел навстречу их домогательствам. Фабрикантам была выдана беспроцентная ссуда на 10 лет - 30 тысяч рублей, раз­решено было купить еще 300 крестьян. Эта фабрика не выделя­ется изо всей массы десятков других крупных предприятий XVIII века - детище меркантилистской политики русского аб­солютизма. Показательной особенностью было лишь то, что организаторами фабрики были английские купцы из промышленно развитой страны со свободным предпринимательством. Но они быстро усвоили всю практику российской действитель­ности, мечтали о праве стать крепостниками, вместо ничем не ограниченной конкуренции. А за выполнением правил монопо­лии Козенсом должны были следить - это целый слой фиска­лов, доносчиков, взяточников. Жаловались и купцы, что моно­польные фабрики дают мало товара и низкого качества, и всеми правдами и неправдами доставали заграничное. В начале 60-х годов в промышленной политике наблюдаются ничтожные сдвиги в сторону предоставления свободы промышленной дея­тельности. В этих условиях у Козенса, на его же фабрике вырос конкурент, датчанин Лиман, который в 1767 году после долгой борьбы стал единоличным обладателем Шлиссельбургской сит­ценабивной фабрики. В 1773 году прибавилась Славянская фабрика Катерины Шейдемановой, появляются и более мелкие фабрики, но это не означает развития свободной конкуренции, так как все фабрики просили себе льгот и монополии.

В XVIII веке возникали не только отдельные мануфактуры и промышленные компании, но и складывались целые отрасли производства, которые имели те же черты, что и хозяйство в целом. Показательным является развитие винокурения, даже эта выгоднейшая отрасль не могла прибыльно существовать как казенное производство, но и выпустить ее из своих рук госу­дарство не хотело.

В России производство вина из хлеба началось примерно на рубеже XV - XVI веков, когда вино, как и другие хмельные на­питки (брага, пиво, мед), готовили и продавали держатели корчмы. В середине XVI века появляются кабаки. Если все до­ходы от продажи напитков в корчме шли ее держателю (за вычетом оброка), то в кабаке напитки принадлежали казне (или феодалу), ей же шла прибыль от их продажи. Кабаки имелись повсюду (и в деревнях), а корчмы, как частное предпринима­тельство, ликвидировали, но полностью покончить с кор­чемством (самогоноварением) не удавалось никогда. Доход от вина государству постоянно возрастал. Но в казенных винокур­нях производство вина было невысоким, в середине XVII века они удовлетворяли потребность казны на 4 %. В 1699 году Бурмистерская палата и Ратуша в наказе обращали внимание на то, что производство вина в казенных винокурнях обходится доро­же, чем покупка вина у подрядчиков, поэтому в начале XVIII века пришли снова к откупной системе. В начале 20-х годов XVIII века купеческих предприятий было 80 %, а также казенные, помещичьи и дворцовые. Во второй четверти XVIII века в отличие от первой, когда на заводах части поме­щиков использовался наемный труд, помещичье винокурное производство основывалось на эксплуатации крепостных ра­ботников. Но и при таких условиях труда помещичье и дворцо­вое землевладение было выгодным, и в 1742 году в Москву и Петербург было поставлено столько вина, что его нельзя было распродать. Купеческие заводы в 40-е годы XVIII века стали запустевать, так как существовала монополия государства и класса феодалов на землю, зерно для них было бесплатным и крепостной труд тоже. Но самые предприимчивые купцы все же изыскивали возможности богатеть. Тогда с 30-х годов стали поступать жалобы помещиков на купцов. Эти все обстоятельст­ва сокращали количество казенных винокурен, осталось 50 %, а дворцовые и помещичьи росли. Последнюю точку поставили реформы 1754 - 55 гг., когда была провозглашена монополия дворянства на винокурение. Были ликвидированы купеческие предприятия (из-за соображений конкуренции), а также казен­ные (из-за нерентабельности).

К особенностям развития экономики России приспосаблива­лись и частные предприниматели, которые своими усилиями спо­собствовали экономическому развитию России, но действовали также не по законам свободного предпринимательства и конку­ренции, а по существующим правилам.

В истории российского предпринимательства XVIII века од­но из видных мест занимала деятельность семьи Баташевых, которых долгое время заслоняла слава Демидовых. Выплавляв­шийся на заводах Баташевых металл иностранные купцы срав­нивали с известным всему миру "свейским" (шведским) желе­зом. Баташевское заводское хозяйство по выплавке чугуна было в ту пору третьим в России, уступая по мощности лишь знаме­нитым металлургическим предприятиям Демидовых и Яковле­вых. А в 1800 году на долю Баташевских приходилось 11,6 % всего чугуна, производимого в стране.

Родоначальником династии был выходец из тульской ору­жейной слободы Иван Тимофеевич Баташев. Благодаря покро­вительству Никиты Демидова за мастерство в горно-металлургическом производстве, Иван Тимофеевич стал скупать небольшие земельные участки на реке Тулице под заводское строительство (сначала на имя Демидова). В 1716 году Баташев приступает к строительству Тульского металлургического заво­да, но, поссорившись со всесильным Демидовым, подает челобитную и в 1728 году строит на реке Грязенке Медынский (Грязенский) завод, организовав там полный металлургический цикл и доведя объем производства до Тульского. Наследником дела стал младший сын Родион, который построил Молотовый завод. В 1754 году, после смерти Р. И. Баташева, все заводы перешли к его сыновьям. Но указ Сената о ликвидации (с це­лью сбережения лесов) металлургических, винокуренных и сте­кольных заводов на 200 верст от Москвы закрыл все заводы. Баташевы потерпели убыток в 40 тысяч рублей, которые им никто не компенсировал.

Баташевы перебираются в новый район - среднего и ниж­него течения Оки и притоков. Строят там 3 завода, продуман­ным, часто обманным, путем захватывая чужие земли и оформ­ляя их на себя. В 60-70 гг. XVIII века ими построено еще 2 завода близ Нижнего Новгорода. Чтобы приобрести землю и рабочую силу, Баташевы шли на хитрости, так как закон за­прещал приобретать крестьян недворянам (с 1726 г.). Качество продукции у Баташевых было хорошее, поэтому экспорт вырос с 1 % (1755 г.) до 7,5 % (1757 г.). Брались предприниматели и за военное производство для укрепления связей с казной, да­вавшей разрешение на строительство новых заводов. Особен­но они лили много пушек во время Русско-турецкой войны (1768 - 74 гг.), за что их освободили от подушной подати.

Семь лет хлопотали Баташевы о дворянском достоинстве. При помощи взяток собрали "доказательства" своего дворян­ского происхождения. Сенат ходатайствовал перед Екатери­ной II о том, чтобы Андрея и Ивана Баташевых (третье поколение) "потомственно с детьми восстановить в первобытных предках их дворянское достоинство". В 1783 году братья были восстановлены в дворянском звании. В этом же году хозяйство поделили между братьями. К началу XIX века Баташевы владе­ли 14 металлургическими и обрабатывающими предприятиями, на них производили и мирную продукцию - косы, проволока, гвозди, посуда, потом наладили производство паровых машин, а всего 85 наименований. В второй половине XIX века, и это характерно, в связи с конкуренцией Баташевы утратили свое прежнее значение.

Славу России составляли и частные предприятия производ­ства художественных и бытовых изделий. Речь идет о фарфоро­вой фабрике Гарднера. В XVIII веке в России обосновалось немало иностранцев. Многие из них успешно использовали благоприятные для предпринимательской деятельности воз­можности. Среди таких преуспевших предпринимателей оказался и основатель Вербилковской фарфоровой фабики английский купец Франц Гарднер, прибывший в Москву в 1746 году. Вначале он открыл банкирскую контору. Фарфоро­вую фабрику он "расположился завести" в 1760 году. После этого несколько лет Гарднер путешествовал по России (Украине, Сибири, Олонецкому краю, Соловецким островам и т. д.). Везде он искал добротный материал для фарфора, за­ключал договоры на поставку сырья, как человек деловой и сведущий в технических делах. Особенно ценные сорта так на­зываемой "глуховской" глины Ф. Гарднер нашел на Чернигов-щине. Только после всего этого в 1765 году он подал в Ману­фактур-коллегию челобитную об открытии фабрики.

Гарднер рассчитывал на льготы и помощь от государства, обещая удовлетворить потребности империи в фарфоровой по­суде взамен иностранной. Он просил 200 душ крепостных, так как вольные люди могут уйти и унести секреты изготовления. Гарднеру отказали в покупке крестьян как недворянину и ино­странцу, а землю он купил сам в с. Вербилки Дмитровского уезда Московской губернии. Купчая на крестьян была выписа­на на имя знакомого русского помещика Вырубова. Посуда, производившаяся на фабрике Гарднера, была хорошей и вошла в употребление в России, иногда вместо саксонского фарфора. В 1771 году на фабрике работало 70 человек, в конце 70-х -155 человек. Из них только управляющий и художник были иностранцами.

В 1777 году Вырубов проворовался, и в ходе следствия вла­сти могли забрать крепостных с фабрики, что означало ее оста­новку. Гарднер, пользуясь своей известностью, изготовил для двора несколько орденских сервизов - Андреевский, Александ­ровский и Георгиевский. За это Гарднер был принят Екатери­ной II, отклонил ее предложение вступить в российское под­данство, но фабрику спас. Также он получил немаловажное покровительство князя Н. Б. Юсупова, одно время управляв­шего императорскими фарфоровыми заводами. Предпри­имчивый англичанин был хорошим коммерсантом, наладив массовый выпуск посуды. Но наследница Гарднера плохо вела дела после его смерти, кроме того, обострились отношения с Англией в начале XIX века. На имущество английских поддан­ных был наложен запрет, фабрика сохранилась, но переживала трудности. Ее возрождение связано с деятельностью третьего поколения Гарднеров в XIX веке.

В целом промышленное развитие отражало объективные потребности развития России XVIII века, входящей при по­мощи побед Петра в мировое сообщество. Но процесс созда­ния промышленности и мануфактур лишь внешне напоминал европейский. Отсутствовали главные пружины поступатель­ного развития: свободное предпринимательство, конкуренция, неприкосновенность частной собственности, одобрение богат­ства, приобретаемого честным путем. Петр и его преемники пытались осуществить промышленное развитие России, не только игнорируя истинные источники саморазвития, но и всячески подавляли их. И в процессе этого подавления, вместо формирования нового класса промышленников, носителя более прогрессивных отношений, лучшие и активнейшие его пред­ставители подавлялись и устранялись под разными предлогами, переходили в другие сословия. Эти обстоятельства развития промышленности оказывали влияние и на другие стороны жиз­ни людей: ухудшали нравы, сохраняли примитивный быт, не стимулировали распространение просвещения.

Отрицательно сказывалось уродливое развитие торговли и промышленности России в XVIII веке на состояние городов как естественных центров предпринимательской деятельности. Ста­тус города на начало XVIII века был не определен. Делами городов занималось много приказов. Учреждение в 1699 году Бурмистерской палаты объяснялось в официальном акте по­печением государства о "купеческих и промышленных людях, отягощенными всякими делами и е. г. в. заводами и иными сборами в разных приказах". Но реальным основанием этого процесса была централизация не только доходов и сборов, но и всяких дел "купеческих и промышленных людей" в одном при­казе. Эта централизация не улучшила, а даже затруднила дело городского управления, так как на местах уже ничего нельзя было решить. В 1700 году усилилась роль ближней канцелярии, которая издала указ "о присылке изо всех приказов ведомостей о числе людей всяких чинов на Москве и по всем городам...". Предписывалось также присылать сведения о денежных, хлеб­ных и других запасах, имевшихся в приказах, и в Ратушу. Указ устанавливал, что такие сведения должны подаваться ежеме­сячно. Но Ратуша не стала самостоятельной, как предполага­лось, так как централизация коснулась и городских финансов, а без финансовой самостоятельности решения Ратуши превраща­лись в фикцию. Даже организационно выборный городской орган Ратуша был включен в систему государственного управ­ления. Центр должен был контролировать все стороны город­ской жизни. Губернская реформа 1708 - 10 гг. практически подчинила земские органы администрации и лишила даже мос­ковскую ратушу значения центрального органа городского управления.

Реформа центрального и местного управления 1718 - 20 гг. внесла больше четкости и определенности в управление торгово-промышленным населением городов, но опять же в сторону цен­трализации. Произошло полное искажение задач и целей город­ской реформы, которая должна была стимулировать самоуправ­ление городских жителей, третьего сословия, в целом всей предпринимательской среды. Но полностью интересы торгово-промышленного сословия игнорировать было нельзя, так как оно было значительной силой, на которую мог опереться абсолютизм. Поэтому при определении подушной подати 1721 - 22 гг. кресть­яне должны были выплачивать сумму, примерно равную содер­жанию армии и флота, без учета их хозяйственных возможно­стей. При рассмотрении же налогов посадского (городского) населения проявилась попытка создать более благоприятные условия для развития торговли и промышленности в стране, несколько облегчить тяжесть государственного тягла для посад­ских людей, "при использовании опыта купечества и налоговых платежей в Голландии, Швеции и других странах". Стремлени­ем найти взаимоприемлемые варианты в отношении ассорти­мента товаров, составлявших торговую монополию казны, было издание выраженного протекционистского тарифа 1724 года, который свидетельствует о желании больше использовать по­тенциал торгово-промышленного населения, принять решение в интересах и абсолютистского государства, и купечества. Но фактически все решалось в интересах государства и дворянства, которое нуждалось не в свободе, а в сильной власти и приви­легиях, поэтому фактически уничтожались или делались фор­мальными все "лишние" городские органы (ратуши, магистра­ты, бурмистерские палаты).

Главный магистрат не имел возможностей возглавить город­скую общину не только из-за отсутствия свободы и финансов. Сам город был очень неоднороден по составу - там жили не только бюргеры, но и, главным образом, дворяне, а они были заинтересованы во власти воевод, государственных органов, которые действовали в их интересах. Само купечество было тесно связано с абсолютизмом, например, участвовали в торго­вых операциях дворцового ведомства. Самые именитые купцы не представляли свое сословие, а были в распоряжении царицы и царевен. Это древняя традиция использования торговых людей для нужд феодалов ("дворцовые купчины"). Они были антиподами свободных предпринимателей. Один из них, И. М. Дмитриев, сын оброчного крестьянина с. Покровское, имел торги в Архангельске и дом в Москве. Этот обладатель парусной, бумажной и "восковой белильной" фабрик, по дан­ным 1724 года, ни в какой сотне или слободе не числился и открыто называл себя ("писался") "всепресветлейшей госуда­рыни императрицы Екатерины Алексеевны купчиною".

Характерен пример В. Н. Соленикова, купца Басманной слободы в Москве. Он отражает облик многих из тех, на кого распространилась реформа 20-х годов. Солеников владел дерев­нями, где были кожевенные и игольные заводы. За это его за­писали в санкт-петербургские жители. Потом при помощи взятки придворному В. Монсу (жемчугом на 300 рублей) через приказчика Г. Полибина он добился записи в придворный чин - "стремянного конюха". Перед "купчиной е. и. в. пресветлейшей государыни" открывались большие перспективы, но они прервались из-за разбирательства дела Монса. Обращает на себя внимание огромный объем торгов Соленикова, за 1723 год он поставил Е. Мейеру холста 900 тыс. аршин, пеньки - 28 тыс. пудов, масла конопляного - 4 тыс. пудов, юфти - 500 пудов, вос­ка - 150 - 200 пудов. Скорее всего продавались казенные (обще­государственные) богатства, деньги от которых шли на содержа­ние двора и его "слуг". Попытки вернуть Соленикова в слободу, чтоб он платил налог, ни к чему не привели. И таких купцов на службе абсолютизма было немало. Использование покровитель­ства со стороны феодальной верхушки, фактически не по­дотчетной законодательству, характерная деталь. Из-за таких раз­вращающих третье сословие отношений, идея с магистратами, которая была опробована в Европе, при общей несвободе в России проявилась уродливо. Магистраты сами чинили произ­вол. Уроженцы села Покровского жаловались, что "за малые торжишки их таскают в магистрат и записывают в слободы".

После смерти Петра I П. И. Ягужинский, А. Д. Меньшиков, А. В. Макаров, А. И. Остерман, А. Волков, обсуждая внутрипо­литическое положение страны с позиций крепостного дворян­ства, боявшегося крестьянских выступлений, пошли по пути недальновидного прагматизма. Демократия, даже урезанная, в лице Главного магистрата, оказалась хлопотной, дела торгово-промышленных людей по привычке волокитились. Проще по­казалось возложить "суд и расправу" на губернаторов и воевод, что и осуществил Верховный тайный совет в 1727 году. Линия развития выпрямилась, все возвратилось на круги своя. Попыт­ки установить торгово-промышленное самоуправление показа­ли, что роль городов и его населения незначительна, а чтобы она усилилась, третьему сословию нужна была свобода пред­принимательства и возможность богатеть.

В целом город не смог монополизировать промышленность и торговлю, как на Западе; городов на протяжении всего XVIII столетия было мало, а рынок чрезвычайно широк. Цехо­вой строй, характерный для первых этапов развития феодализ­ма и существовавший в зачаточном состоянии в России еще в прошлые века, так и не развился. В самом городе возникали очаги крепостничества, мешая борьбе за городские вольности, сосредоточению в городе ремесла. Разделение труда между го­родом и деревней, если бы оно было более четким, гораздо крепче связало бы город и деревню через обмен. А в России каждый занимался не своим делом: горожане сажали огороды, крестьяне заводили промышленность - отсюда специфические сословные проблемы были смазаны, отношения не вызревали и не разрешались, а превращались в хронические. Город был так же закрепощен, как и деревня. Например, если кто из го­родских граждан для каких-то своих нужд хотел выехать из го­рода, даже ненадолго, он должен был брать из магистратов пас­порт и пропускные письма, которые по возвращении у него отбирались. Как и в средние века, происходило принудительное переселение граждан "по государственным соображениям". Так, в Петербург переселялись на постоянное жительство дво­ряне, купечество и мастеровые. В 1712 году Сенат утвердил список из 1212 бояр, дворян, генералов и офицеров, подлежа­щих переселению, а в 1714 году с этой же целью предписыва­лось направить из всех губерний 300 семейств мастеровых: так заселяли новую столицу. Эти обстоятельства не могли не отра­зиться на облике русских городов, где никто не чувствовал себя хозяином, а каждый считал себя подневольным человеком, от которого ничего не зависит.

Иностранец, путешественник по России, в начале XVIII ве­ка описывал так русские города. В Архангельске улицы покры­ты ломаными бревнами и так опасны для проходящих по ним, что люди постоянно находятся в опасности упасть. Вдобавок в городе находятся беспорядочно разбросанные развалины домов и бревен после пожаров. Но снег, выпадающий зимою, уравни­вает и сглаживает все. В Нижнем Новгороде он отметил, что в праздник все были пьяные и весь день бродили вокруг кабаков, при этом женщины пьют не меньше мужчин. Другой иностра­нец, описывая Петербург, заметил следующее. Этот город пред­ставляет двойственное зрелище: здесь в одно время встретишь просвещение и варварство, следы X и XVIII вв., Азию и Евро­пу, скифов и европейцев, блестящее гордое дворянство и неве­жественную толпу. С одной стороны - модные наряды, богатые одежды, роскошные пиры, великолепные торжества и зрелища, подобные тем, которые увеселяют избранное общество Парижа и Лондона, с другой - купцы в азиатской одежде, приказчики, слуги и мужики в овчинных тулупах, с длинными бородами, с меховыми шапками и рукавицами, и иногда с топорами, за­ткнутыми на ременные пояса".

Если торговля, производство, деятельность купечества и жизнь городов относятся к проблемам, которые развивались в России из века в век, то в XVIII столетии появляется еще од­на сфера, влияющая на развитие предпринимательства - это экономическое образование и наука. Это совершенно необхо­димые элементы развития страны в эпоху просвещения и гума­низма также имели свои особенности проявления в России. Здесь сталкивались две линии: с одной стороны, расширение масштабов торговли, появление ее новых форм, потребовали от купцов специальных знаний, с другой стороны, привычка абсо­лютизма вмешиваться не только в социально-политическую сферу, но и в общественное сознание людей, затрудняли этот процесс.