Глава 2. Предпринимательская деятельность в средние века (XIV - XVII). 11 страница

Новый стиль жизни проникал и в купеческие дома, в основ­ном в столицах. Недаром Берхгольц констатировал: "как хорошо живут между собою здешние купцы; они ни одного вечера не остаются одни и постоянно собираются друг у друга". Правда, об этом же образе жизни купцов были и другие мнения, что они редко бывают в ратуше, а проводят все дни в банкетах. Некото­рые купцы обставляли дома по-европейски: зеркала, картины, портреты, мебель европейского типа. Проявились новые запросы и в костюмах купцов. В доме кадашевца Кузьмы Алмазникова в сундуках были и французский кафтан, и кафтан венгерский с немецким кружевом, и три кунтыша на польский манер - один беличий и два лисьих. Встречаются не употреблявшиеся ранее веши и у рядовых московских тяглецов. Двор и имущество Же-лезникова Садовой слободы были оценены всего в 39 рублей. Но среди имущества были и суконные камзолы, и башмаки.

Растущей роскошью был озабочен И. Посошков, он предпо­лагал: 1) сократить ввоз предметов роскоши; 2) ограничить в законодательном порядке потребности в них и связанные с ни­ми расходы. Богатое платье он оставлял только для знати.

Стиль большинства купцов отражал другие потребности: "блаженство состояло в том, чтобы иметь жирную лошадь, тол­стую жену, крепкое пиво, в доме своем особую светелку, баню и сад". Утром сидел такой купец в лавке, выпивал с покупате­лями несколько "галенков" (0,7 л) чаю. После обеда купец спал до трех часов по русскому обычаю, а затем играл с приятелями в шашки на пиво. Летом купцы с друзьями ездили за город с пирогами, самоваром и водкой - выпить купцы любили. Зимой они смотрели кулачные бои, медвежью травлю, катались с гор. Обычный купец носил русское платье, ходил "при бороде", летом в чуйке (душегрейке), зимой в шубе. Жил в деревянном доме, вид имел почтенный и богобоязненный. Состоятельный купец всегда имел в запасе "свою пословицу", которая в кругу знакомых заменяла ему остроумие, вызывая смех и давая повод к выпивке. Поговорками купец буквально "сыпал", особенно при первом знакомстве, желая произвести положительное впечатление. Главным достоинством купеческих сыновей считалось умение читать, писать и считать на счетах. Но особенно почитались способности зазывать покупателя, быстро говорить, нахваливая свои товары. Желанными для разорившихся дворян служили купеческие дочери. Петербургские моты стремились жениться на московских купчихах, а московские - на петер­бургских. Да и для самих купцов родственные связи имели большое значение. Выгодная женитьба могла поправить со­стояние, перевести купца в новое качество. До трети всех первогильдейских купцов состояло в родственных связях. Наслед­ник обычно находил дела, оставленные отцом, в сравнительном порядке. Шли годы. Вместо деревянного домика сооружалось большое каменное здание, купец брил бороду, надевал сюртук и вправлял брюки в сапоги. Но, главное, он старался продол­жить дело отца. Многие купцы были старообрядцами и даже пытались установить контакты с Е. Пугачевым, надеясь, что он не только сделает более свободным предпринимательство, но и разрешит придерживаться своей веры.

Особый интерес представляют свидетельства о новых нравах вообще и нравах купцов в частности, в России XVIII века, ино­странцев. Они судили о положении дел с позиций того уровня цивилизованности, которого достигла Европа в XVIII веке, без отечественной снисходительности, но и без достаточного пони­мания русских проблем. Хотя именно посторонний взгляд мог указать не только на явление, но и на причины, его породившие.

Наблюдательный путешественник-француз пишет, что сель­ские жилища русских напоминают простоту первобытных нра­вов; они построены из сколоченных вместе бревен, маленькое отверстие служит окном, в узкой комнате со скамьями вдоль стен стоит широкая печь. В углу висят образа, и им кланяются входящие прежде, чем приветствуют хозяев. Каша и жареное мясо - обыкновенная еда, они пьют квас и мед, употребляют и водку, которую не проглотит горло европейца. Богатые купцы в городах любят угощать с безмерною и грубою роскошью; они подают на стол огромнейшие блюда говядины, дичи, рыбы, яиц, пирогов, подносимых без порядка, некстати, и в таком множестве, что самые отважные желудки приходят в ужас. Причину сохранения быта на примитивном уровне Сегюр видит в том, что у низшего класса в этом государстве нет всеоживляющего и всеподстрекающего двигателя - самолюбия, нет желания возвыситься и обогатиться, чтобы умножить свои на­слаждения. Ничего не может быть однообразнее их жизни... ог­раниченнее их нужд и постояннее их привычек. Нынешний день у них всегда повторение вчерашнего, ничто не изменяется, даже их женщины, в своей восточной одежде, с румянами на лице, одевающиеся в одежды, украшавшие их бабушек и прабабушек.

Русское простонародье, погруженное в рабство, не знакомо с нравственным (одобряемым обществом) благосостоянием, но оно пользуется некоторой степенью внешнего довольства, имея всегда обеспеченное жилище, пищу и топливо; оно удовлетво­ряет самым необходимым потребностям и не испытывает стра­даний нищеты, этой страшной язвы просвещенных народов. Помещики в России имеют почти неограниченную власть над своими крестьянами, но, надо признаться, почти все они поль­зуются ею с чрезвычайной умеренностью; при постепенном смягчении нравов подчинение их приближается к тому поло­жению, в котором были в Европе крестьяне, прикрепленные к земле. Каждый крестьянин платит умеренный оброк за землю, которую обрабатывает, и распределение этого налога произво­дится старостами, выбранными из их среды. Сепор описывает роскошь и образованность высшего дворянства, требующие больших денег. Для езды в карете на любое расстояние запря­гают 4-6 лошадей. Содержится очень много дворовой при­слуги, часто не занятой делом - отсылка в деревню являлась наказанием. Крестьяне преданы добрым хозяевам, известны случаи, когда они собирали деньги и отдавали барину, чтоб он не продал их за долги. Но в принципе произвол даже самых кротких помещиков был безграничен. Во время пятилетнего пребывания в России, утверждает Сепор, он не слыхал ни од­ного случая жестокости и угнетения. Крестьяне действительно живут в рабском состоянии, но с ними хорошо обращаются. Нигде не встретишь ни одного нищего, а если они попадаются, их отсылают к владельцам, которые должны их содержать.

В целом торговые отношения и их носители получили опре­деленное развитие в XVIII веке, но не такое существенное, как было заявлено в программах двух главнейших деятелей столе­тия - Петра I и Екатерины II. Предпринимательство развивает­ся только тогда, когда строится на естественных основаниях жизни людей, которые можно только осторожно корректиро­вать, но ни в коем случае грубо не вмешиваться в этот процесс. Кроме того, предпринимательство должно строиться на интере­се, честолюбии, стремлении выделиться - именно эти качества в людях подавлялись, в интересах и "верхов", и "массы" наро­да. Усилия предпринимателей в стесненных обстоятельствах тратились не на развитие, а на преодоление препятствий. По­этому и в XVIII веке Россия представляла собой страну даже не с традиционным, а скорее с примитивным образом жизни, народ которой видел своего врага не в тех, кто сковывал его жизненные силы, а в тех, кто пытался свои возможности реализовать.

Другой формой предпринимательской деятельности является ростовщичество, отношение к которому в России всегда было неоднозначным. Ростовщический капитал обнаруживает себя на поздних стадиях развития феодализма. Он объективно способствует расслоению в обществе - превращению мелких производителей в рабочих, в держателей крупных сумм в предпринимателей. Но, как и любая предпринимательская деятельность, ростовщичество в России имело свои особенно­сти. Прежде всего кредитные операции в XVII - XVIII вв. осу­ществлялись не через банки, а через ростовщиков. Главными ростовщиками были мелкие ростовщики - богатые крестьяне и ремесленники, отдельные землевладельцы^ монастыри, купцы, крепостные графа Шереметьева, Морозовских вотчин. При феодальном землевладении особенное значение имела дача ссуд знатным расточителям. Им не хватало дохода, приносимого им крестьянами. Вообще ссуды запрещались еще уложением 1649 г. (чтоб "несправедливо не богатели"). Но этот закон лег­ко обходили, создавая только обман и новые трудности. Этот закон существовал до 1754 года, в котором был принят новый и размер среднего процента ограничен в процентах годовых. За­кон долго не менялся, так как большой необходимости в ссудах у господствующего класса не было, можно было деньги безо всяких процентов взять у своих крестьян. Но доходность крепо­стных поместий не возрастала, так как труд крестьян и управ­ление были примитивными, а мотовство и роскошь дворянства

превращалась в обязательный атрибут поведения. Во второй половине XVIII века возрастает задолженность русского дво­рянства ростовщикам. Для определенной части населения рос­товщичество было способом накопления капитала. О поль­зовании ростовщическим кредитом свидетельствовали многие выступления депутатов в Уложенной комиссии 1767 г., об этом же свидетельствовал представленный Г. Р. Державиным план организации "Патриотического банка", имевший задачей вызволение дворянства из "лап ростовщиков". Нормальным кре­дитным отношениям, как и торговым, была противопоставлена корректирующая правительственная политика.

Ростовщики вкладывали деньги не только в торговые опера­ции, но и в улучшение хозяйства, в покупку и аренду земли, в улучшение инвентаря, наем рабочих и т. д. Обеспечением ссу­ды могло служить любое имущество, земля. Обычно сейчас же по получении ссуды земля передавалась заимодавцу. Доход, получавшийся с земли, являлся как бы "ростом" и, вместе с тем, гарантировал интересы кредитора. Но это характеризовало отношения между незнатными людьми. Законодательство дво­рянского государства делало невозможным легальный переход дворянских земель в руки представителей других сословий. По­этому крепостные не давали деньги помещикам, хотя у некото­рых были такие возможности, так как без залога под кредит не было никакой гарантии возврата денег: "потребовать оных обратно и в случае неуплаты пожаловаться крестьянину невоз­можно". Но среди ростовщиков были и дворяне, а ростовщики-недворяне небезуспешно прибегали ко всякого рода подставным лицам и юридическим трюкам. Открывалась "страшная" пер­спектива утраты "благородным" сословием их владений. Так, А. Болотов писал: "Роскошь и непомерное мотовство большей части наших дворян скоро произведут то, что большая часть на­ших сел и деревень принадлежать будут фабрикантам, купцам, подьячим, секретарям, докторам и лекарям, и не мы, а они гос­подами и владельцами будут".

В течение XVIII века было принято несколько указов против ростовщичества. Указ 1733 года и Манифест 1786 года говорили о необходимости обуздать "лихву". А указ об учреждении Вспомогательного банка для дворянства (созданного в 1797 году на деньги налогоплательщиков) с горечью констатировал, что значительная часть землевладельцев попала в "руки алчных корыстолюбцев и ростовщиков". Исходя из этих соображений, русские банки XVIII века были поставлены на службу дворян­ству, которому выдавали долгосрочные дешевые ссуды из 6 % годовых. Размер ссуды был тем больше, чем.больше было у дворянина "душ". На протяжении XVIII века органы кредитования помещичьего землевладения роздали в виде ссуд (многие из которых превратились в безвозвратные) громадные суммы. Эти суммы не сыграли никакой положительной роли в хозяйственном развитии страны, уничтожали имеющиеся ростки пред­приимчивости среди дворян, тратились на непроизводительные расходы. Получалось, что кто брал в долг, жил лучше рачи­тельного хозяина, так как хороший хозяин ссуд чаще всего не брал, а сам платил налоги в этот же самый банк.

Но, учитывая ограниченность возможностей банков, а также неограниченность потребностей дворянства, деньги у ростов­щиков все же брали, и банки только на короткое время могли уменьшить ростовщический процент. Даже более того, все по­туги дворянских банков (выпуск ценных бумаг и т. д.) обо­рачивались выгодой для ростовщиков. Ростовщичество изымало феодальную ренту в пользу буржуазных элементов, объективно способствуя развитию капитализма. Задолженность высшей знати ростовщикам составляла миллионы рублей. Граф Шере­метьев, крупнейший землевладелец, брал ссуды не только у купцов, но и у богатых крестьян. К 1800 году его долг достиг 2 млн. рублей. Громадными ссудами пользовались Демидовы, долг которых в 1794 г. составлял 812 тыс. рублей. Это нерацио­нальное хозяйство могло жить только на дотациях и льготах. В целом мануфактуристы брали в долг у купцов, но даже в се­редине XVIII века пользование кредитом считалось у русских мануфактуристов признаком плохого состояния дел и даже могло быть поставлено предпринимателю в вину. Иногда рус­ские брали в кредит у иностранцев под высокий процент, так как невозможность получить ссуду поднимала его еще больше. Совершенно верно подметил эту особенность А. Радищев в "Проекте гражданского уложения" (1801 г.), где он писал о бесцельности закона о "лихве": "лихва тем больше, процент тем дороже, чем больше может быть опасности в нарушении закона". Правовая незащищенность кредитора заставляла брать высокий процент "за страх". Более выгодной и менее опасной была дача в долг государству, но и здесь из-за неопре­деленности законов ростовщик рисковал своим состоянием.

Но больше всего необходим был кредит купцам, промыш­ленникам, торговым и оброчным крестьянам, поэтому все за­коны против ростовщиков были направлены фактически про­тив народа. Собственное состояние и "животы и промыслы", были недостаточны не только для начала дела, но и для уплаты налога. Купцам ссуды выдавали в последнюю очередь, хотя был создан специальный Медный банк для поддержки предприни­мателей. Деньги из этого банка расхищались придворной зна­тью, крупными землевладельцами, такими, как граф Шувалов. Иногда государственные ссуды вместо купцов отдавали на во­енные расходы. В России дореформенной поры (1861 г.) все банки были государственные, коммерцией они не занимались и при трудностях брали деньги у государства, а значит, у налого­плательщиков. Российские рантье, вкладывающие деньги в банк, жили на проценты на празднолежащие капиталы, то есть брали у того же государства, у предпринимателей через налоги, не давая им становиться на ноги. "Зло монополизации казен­ного кредита произошло не от доступности его заемщикам, а от его доступности вкладчикам, которые безо всякого труда могли не только жить на проценты, но и копить капиталы, получая проценты на проценты. Это сделало из казенных банков средо­точие самого тупого и скупого ростовщичества". Не имея воз­можности официально взять кредит, купцы давали взятки чиновникам и получали "неучтенные" суммы, за которые не всегда платили проценты.

Чаще государство раздавало ссуды промышленникам. При Петре было построено 200 промышленных предприятий, из них на казенные средства - 43 %, на частные - 57 %. Частным про­мышленникам давали льготы, денежные ссуды. Иногда казен­ные предприятия передавались безвозмездно частникам, да еще с приплатой. Государство кредитовало таких крупных за­водчиков, как А. Виниус, Марселис и др. Но чаще бедная казна вместо кредитов давала землю, ее недра, крепостную рабочую силу. Эти факторы, как не стоящие ничего предпринимателю, не работали на богатство, а просто эксплуатировались.

Чаще всего люди брали кредиты друг у друга, договариваясь об условиях и сами регулируя отношения. В селе Иваново

в XVIII веке в долговом списке крестьянина И. Бабурина в 1780 году значилось 154 человека, в основном крестьян, и из соседних районов, у него кредитовались даже князья (Вязем­ский, Голицын, Шаховской). Интересен список кредиторов брянского купца Никулина, составленный в 50-х годах XVIII века. Суммы были невелики, но всего кредиторов было 43 человека, он кредитовался в Брянске, Курске, Орле, Ка-рачеве, Трубчевске, Мценске, Стародубе, Козельске, Волхове, а также в некоторых уездах. О широте вексельного оборота и кредитных связей свидетельствует тот факт, что по векселям, опротестованным в Туле в 1764 - 65 гг., в качестве должников фигурировали десятки фамилий купцов. В 1770 году было опи­сано имущество московского купца Михаила Евреинова для покрытия его долгов в "кригс-комиссариате" (на 23 тыс. руб­лей) и в "штате-конторе" (на 15 тыс. рублей). Однако при этом оказалось, что самому Евреинову фабрикант Рюмин был дол­жен 27 тыс. рублей, граф Воронцов - 7300 рублей и барон Строганов - 2800 рублей.

В целом развивающаяся и приобретавшая некоторый им­пульс российская экономика в XVIII веке и складывающиеся первоначальные капиталистические отношения требовали ак­тивной кредитно-финансовой политики, но эта политика должна была поддерживать наиболее экономически активные, предприимчивые слои населения; она же была направлена на поддержку отмирающих, паразитических классов. Из-за этого высок был ростовщический процент, уродливы отношения кредиторов и должников, и, самое главное, эти отношения консервировали примитивную экономику, а не давали им­пульс ее развитию.

Производство, промышленность всегда считались высшей степенью развития предпринимательства, так как там создаются продукты, которые становятся объектом самых разных видов предпринимательской деятельности. В России XVIII века раз­витие промышленности, как и другие сферы, имели свои осо­бенности. П. Н. Милюков считал, что Россия XVIII века - это страна "без капиталов, без рабочих и без покупателей". "Искусственно перенесенная с Запада Петром I мануфактура на пустом месте" могла держаться только искусственными средствами и могла привиться благодаря продолжительному и успешному покровительству. Рабочие были даровые, покупатели - обязательные, и тем не менее "какие скудные плоды при­несли первые усилия создать путем покровительства нацио­нальную промышленность". М. И. Туган-Барановский рас­суждал о "первобытном хозяйстве" России XVIII века, при ко­тором "крупное производство не могло основываться на сво­бодном (наемном) труде. Крепостной труд был гораздо выгод­нее для фабриканта". "Если на Западе мануфактура получила прекрасно обученных рабочих из ремесленников, то у нас и необученных было достать крайне трудно". В результате "у нас водворилось крупное производство с принудительным трудом", отличавшимся низкой производительностью и обусловившим то, что "промышленная техника в течение всего XVIII века не делала на них (мануфактурах) никакого успеха".

М. М. Покровский считал Россию XVIII века страной "тор­гового капитализма", где происходил даже возврат к натураль­но-хозяйственным отношениям, усиление крепостничества. "Вольнонаемный рабочий, уже снившийся дворянскому публи­цисту первой половины XVI века и местами действительно за­водившийся в более передовых имениях, исчезает на целых два столетия". Отсюда и "крах петровской крупной промышлен­ности", от которого "капитал, загнанный дубинкой в промыш­ленность, опять просился в торговлю", именно "от Петра ведет свое начало крепостная фабрика". "Момент добровольного найма имел некоторое значение только в начальный период создания заводов. Стоило рабочему очутиться на заводе, как он превращался в крепостного". Мануфактура при Петре I "стро­ится на крепостной основе, с широким привлечением даровой крепостной рабочей силы" и является "придатком к поме­щичьему крепостному хозяйству". Владельцами петровских ма­нуфактур были помещики, а купец в качестве промышленника появился в середине XVIII века. При низкой "производи­тельности крепостного труда, отсутствии капиталов и ото­рванности от рыночного спроса, крепостная мануфактура первой четверти XVIII века могла сложиться лишь в условиях проводимой правительством политики монополий и запретительных пошлин и раздачи заказов-поставок и подрядов, то есть искусственным путем". "Кризис дворянской (помещичьей) мануфактуры дает себя знать уже в 40-х годах, почти ни одна петровская мануфактура не пережила XVIII век".

В этих наиболее характерных высказываниях известных ис­ториков о промышленном и мануфактурном производстве XVIII века обозначены не только причины, но и результаты развития производства в этом столетии. К основным факторам, действующим на это развитие, относятся: отсутствие свободы деятельности и для промышленников, и для рабочей силы. Та­кой неестественный экономический процесс должен быть по­стоянно контролироваться, регулироваться и поддерживаться материально государством. Кроме того, что вся промышленная система держалась на каких-то чрезвычайных усилиях, в этом процессе была задействована целая армия чиновников, которые тормозили процесс, брали взятки, неправедно делили государ­ственные средства, кормились кто как может и от государства, и от промышленности. Следствием этого были огромные за­траченные средства и незначительный для народной жизни России результат. Кроме того, носителями новых мануфактур­ных отношений были часто не свободные предприниматели, которым для осуществления своих интересов нужны постоян­ная прибыль, расширение производства, техническое обновле­ние и порядок с рабочей силой, а государство, которое может черпать деньги почти бесплатно для себя из казенных средств, и дворянство, не нуждающееся в особой активности из-за льгот и привилегий. В таких объективных условиях все декларации и попытки индустриализации России оборачивались тягостями для общества без улучшения жизни его граждан. Народ выра­жал свой протест в бунтах, саботаже, побегах, а государство объединилось против него в чиновничье-дворянскую монархию с бюрократической системой управления и большой регулярной армией, которая легко переориентировалась с внешнего врага на внутреннего. Дополняли всю систему политические и идео­логические учреждения.

В таких своеобразных условиях развивалась промышлен­ность России в XVIII веке. Возможностей для предпринима­тельства у разных групп населения, но по разным причинам, фактически не было. Феодальная форма собственности явля­лась определяющей для тех мануфактур, которые были основаны землевладельцами - феодальным государством, дворцовым хозяйством, дворянами и теми представителями купечества, которые при мануфактурах имели купленные или приписные деревни. Купеческая и крестьянская мануфактуры представляли новые отношения, но у них не было земли, и они должны были все равно пользоваться крепостным трудом и даже желали этого. В XVIII веке существовали следующие виды мануфактур: вотчинная, помещичья, с крепостными крестьянами; посессион­ная, также крепостная, появляется после указа 1721 г., разрешаю­щего передачу в условное владение купцам для работы государст­венных крестьян; частная, созданная купеческим капиталом.

Безо всякого сомнения, создание промышленности в России было насущной необходимостью. Но необходимость, в связи с планами Петра I, была обусловлена потребностью содержания армии и ведения войны. Все обмундирование и вооружение приходилось завозить из-за границы, нужно было одеть им­портным товаром 100 тысяч солдат, которые находились на го­сударственном обеспечении. В расходных статьях бюджета 1701 года 78 % падало на военные расходы. Чтобы получать все это "даром", решено было строить казенные мануфактуры, ос­нованные на имеющемся материале - крепостном труде; в рам­ках существующей системы поведение власти было логичным. "Тяжелая" промышленность была главным образом казенной. Легкая промышленность была представлена купеческой ману­фактурой, где существовал наемный труд, центр ее был в Мо­скве. Но мануфактуры даже легкой промышленности работали в основном на государственный заказ и были связаны с вой­ной - такие "дворы", как Хамовный (парусный), Кожевенный, Шляпный, Чулочный, Пуговичный.

У перестройки, а вернее, создания промышленности в усло­виях Северной войны, не имелось четкого плана до 1719 года. До Берг- и Мануфактур-коллегии управление "лихорадочно" создававшейся промышленностью не было сосредоточено в од­ном учреждении. Некоторые предприятия отдавались случай­ным учреждениям - если предприятие основано не на интересе, то нужны многочисленные контролеры.

Мануфактуры имели от 15 до 1000 рабочих, появлялась на них и специализация. Чисто внешне работа на мануфактуре выглядела как на Западе, но социальные отношения были дру­гими, мануфактура - казенная, а рабочие - крестьяне. Причем при Петре рабочих еще окончательно не прикрепили к ману­фактурам; указ "о вечной приписке" к новым хозяевам ману­фактур вышел в 1736 году, это указывает на тенденцию разви­тия. Было и объяснение такому закреплению. Мануфактура держалась на обученных кадрах, которых было немного в России, они первыми уходили от хозяев при плохих условиях, этот указ - желание мануфактуристов удержать их у себя.

Запреты распространялись не только на рабочих, но и на мануфактуристов. Создавалась сложная система монополий и привилегий, правительственной регламентации промышленной деятельности. Без указа или привилегии промышленная дея­тельность законом не допускалась. 40 - 50 лет XVIII века запол­нены законодательной борьбой со всякими проявлениями сво­бодного предпринимательства, при энергичной поддержке замкнувшихся в узкий круг "указных" предпринимателей. Об этом свидетельствует, например, правительственный документ, относящийся к 1741 году и констатировавший, что "многие разных чинов люди", несмотря на беспрестанные жалобы "настоящих фабрикантов", заводят "безуказные фабрики"; или сенатский указ 15 октября 1751 года, предписывавший, чтобы никто без дозволения Мануфактур-коллегии "никаких товаров делать не дерзал и не отваживался".

Обстановка в самой среде "указной" промышленности то­же была различна. Большинство только освобождались от ка­ких-то повинностей, но некоторые имели монопольное право на производство товаров определенного рода на определен­ный срок, казенные ссуды, земли, право покупки крестьян, таможенную защиту, освобождение от пошлин. За все эти льготы предприниматель лишался одного - свободы действий и самостоятельности.

Вся эта система монополий и привилегий призвана была служить развитию промышленности, стимулом привлечения иностранных купцов и мастеров в Россию. Каждый такой случай тщательнейшим образом подводился под соответствую­щий пункт Петровского регламента Мануфактур-коллегии. Так, в 40 - 60 гг. была выдана монополия М. В. Ломоносову на заве­дение нового производства - бисерной и стеклянной фабрики; на 15 лет - генерал-аншефу Сумарокову на выделку козлиных кож, на 5 лет - графу Ягужинскому на выделку шелковых чулок. Известен случай, когда гофмаршал барон Сивере возбудил ходатайство об уничтожении бумажной фабрики купца Ольхина, на том основании, что его, Сиверса, бумага высшего качества и в достаточном количестве, и Сенат запретил Ольхину "рас­пространять свою бесполезную фабрику". Как заметил один иностранец, это была система обогащения небольшого числа "партикулярных" особ.

В таких условиях земля и природные богатства в XVIII веке стали широко использоваться для промышленности. Заводчики получали земли преимущественно за счет "черносошного" и "ясашного" крестьянства, которое сохранилось почти ис­ключительно на окраинах, а также за счет казны и частично городов, причем в любом случае это не наносило прямого ущерба для землевладения помещиков. Промышленники пред­почитали окраины России. Мануфактура требовала много зем­ли, так как одноэтажные деревянные сооружения занимали много места. Затрапезное, мануфактурист фабрики по произ­водству полотна, в 1729 году занимал площадь 90 десятин. Он осушал болота, благоустраивал окрестности, использовал об­ширные луга, которые нужны были для беления материй. Фаб­рикам нужно было огромное количество дров, угля, руды, фу­ража для лошадей, рабочего скота, сельскохозяйственных угодий. Русскую мануфактуру XVIII века с сельским хозяйст­вом связывала чрезвычайная узость ее энергетической базы, для поддержания производства некоторым мануфактуристам требо­валось огромное количество лошадей для перевозки дров. Иногда вокруг фабрик возникали целые сельскохозяйственные производства для решения проблем с продовольствием.

Нигде промышленность в эпоху меркантилизма не поощря­лась такими щедрыми раздачами земли, как в России. Когда правительству требовались земли и крестьяне для строительства заводов, Петр бесцеремонно отбирал у монастырей то, что тре­бовалось для этого строительства. В 1700 году при создании металлургических заводов на реке Каменке часть земли и неко­торое число Долматова монастыря были "отписаны на великого государя". Никите Демидову были пожалованы огромные леса "во все стороны" от заводов по тридцати верст. Хозяйство Де­мидовых - самый показательный пример меркантилистской политики времени Петра, со всеми ее противоречиями и уди­вительными успехами, на которые ссылаются при оценке той эпохи. Некогда по власти и богатству эту династию можно бы­ло сравнить лишь с царями. Да они и были царями - на Урале. Первым из Демидовых, обессмертивших свое имя, стал Никита Демидов Антуфьев. Был он зажиточным тульским оружейником и имел свою мастерскую. Имел золотые руки и назывался "кузнец - оружейного дела мастер". После знакомства с Пет­ром, о чем ходит много легенд, Никита стал поставлять в казну дешевое оружие (за ружье, например, брал 1 руб. 80 копеек, а иностранцы - по 10 - 12 рублей). Царь стал главным покрови­телем Никиты Демидова, он предоставлял ему разные льготы и привилегии и не только этим дал ему возможность развернуть­ся и пойти в гору, но и приучил к безнаказанности. Сначала Демидов завел заводик на речке Тулице, но в 1701 году царь издал указ, что местный строевой лес должен идти только на строительство кораблей, этим демидовский завод был почти лишен топлива. Демидов "попросил" себе заводы на Урале. В 1702 году вышел указ о пожаловании Никите Демидову заво­дов на реках Нейве и Тагиле, с громадными пространствами лесов и земель, с горой Магнитной. Но условия Демидову были поставлены жесткие - откупить пожалованное в пять лет. Де­мидов расплатился за три года. Уральские домны сразу же начали давать чугуна в 2 - 3 раза больше, чем тульские. Железо выходило высокого качества, что отмечали и иностранные куп­цы. Никита поставлял водою изготовленные на Нейве припасы "куда указано будет правительством". Так был восстановлен водный путь по Чусовой, открытый 120 лет назад Ермаком. Иностранцы отмечали, что нигде в России не было лучше до­рог, чем на демидовских заводах. Между тем Демидов добивал­ся от правительства льготы за льготой: его освободили от разо­рительного постоя войска, он беспошлинно провозил железо, предназначавшееся казне. В своей области Никита стал круп­нейшим монополистом, оставив далеко позади частников-конкурентов, таких, как Нарышкины и Мемеры. Демидова ста­вили в образец всем частным заводчикам, а вскоре Петр лично указал, "чтобы на всех заводах цены железу и другим вещам противу демидовских верстаны были". Уже в старости полугра­мотного Никиту пожаловали в потомственные нижегородские дворяне. Умер этот поистине великий предприниматель в 69 лет, в 1725 году. Большую часть наследства он передал стар­шему сыну - Акинфию. Сын оказался достойным отца, он умел работать и правильно вести дела. Империя Демидовых при нем добилась наибольших успехов. В сохранившихся письмах к приказчикам Акинфий кажется жестоким и энергичным человеком, входящим в подробности каждого дела. Он не дове­ряет крепостным приказчикам, ругает их за "обманство и озорничество", называет "лежнями и трутнями". Похоже, что вся империя держалась на энергии самого Демидова.