Через холмы и ещё дальше. 6 страница

Нет ничего хуже, когда человек пытается делать вид, что ничего не случилось. Не знаю, может, у других это и прокатывает, со мной – нет. Я слишком злопамятна, слишком.

- Марин, ну что, идём? – мама гладит меня по ноге.

Вот это слишком. Я моментально вскакиваю, поджимаю ноги под себя. Чёртов жест из детства, вот именно из такого детства, когда меня выставляли просто капризным и упрямым ребёнком!

По телу проходит волна судороги. Ненавижу…

Мама сидит, потом встаёт, говорит «Ну как хочешь…» и идёт к двери.

О нет, только не это!

Нынешняя Марина просто обязана расколоть эту ненавистную детскую ситуацию! Что угодно, только…

- Я же сказала, я спущусь через полчаса.

Мама останавливается.

- И что? – она явно не понимает.

Сработало. Внутри меня всё разжалось, отпустило. Я, скрывая довольство, откидываюсь обратно на подушки и расслабленно вытягиваюсь.

- Если я сказала, что приду через полчаса, значит я приду через полчаса, а не через десять минут.

Мама странно смотрит на меня, не моргая, и уходит.

Да. Я не дала повторить эту гадкую, одну из многих гадких, историй. И не дам.

- Это Джордж, - щебечет мама, - а это Даниэль. Харриет, деточка, иди сюда!

Девушка неловко поднимается с краешка кресла и подходит к троице.

- Ну-ка «чи-и-из»! – командует мама. Мужская часть композиции рвано улыбается, Харриет отводит глаза в сторону.

- Вот она, наша новая дружная семья! – восклицает мистер Робертс. – Пожалуйста, зови меня папой!

- У меня есть отец, спасибо, - я поднимаю подбородок чуть выше, чем следует по этикету.

Пауза.

- Да ты неплохо шутишь, ха-ха! – он заливается довольным смехом, подмигивает мне и грозит пальцем. – Я тебя раскусил.

Вот ту моя очередь улыбнуться.

- Вы первый, у кого это получилось.

Теперь смеются все. Кроме Харриет. Она вежливо улыбается, но не произносит ни звука.

- Давайте обедать! – восклицает бабушка и, беря маму под руку с одной стороны, а её нового мужа – с другой, возглавляет процессию.

За ней движется Антонина Васильевна.

Мы трое с мгновение смотрим друг на друга, наконец я делаю пригласительный жест, и они проходят вперёд.

За обедом шумно. Я чувствую, как голова начинает звенеть от радостных восклицаний, анекдотов, шуточек. Боже, да я не привыкла есть в таком гомоне, неужели нельзя оставить эти излияния на потом?!

- У вас поразительный дом, просто поразительный! – ахает Робертс-старший. – Натуральный замок! И ты здесь родилась и выросла, Тань?

- Да-да, представь!

- Не представляю, не представляю! Восхитительно! Замечательно! А какие потолки! Сколько метров они у вас?

И начинается. Бабушка вспоминает многочисленные ремонты, перестройки, тут же предлагает отправиться на экскурсию по замку. Взрослые немедленно соглашаются. Я сижу молча, надеясь, что она уйдёт прямо сейчас, забрав с собой весь этот… курятник…

- Я с вами! – заявляет Даниэль, вставая из-за стола. – Харри? Ты с нами?

- Нет, пожалуй, я слишком устала… - Харриет поправляет рукой длинные локоны. Голос у неё тихий, она действительно выглядит уставшей.

- О, тогда, я думаю, замок тебе покажет Марина! – восклицает бабушка.

Я подавилась салатом.

Когда откашлялась, посмотрела на бабушку, как будто в первый раз видела. Ничего умнее она ещё не придумывала.

- Нехорошо было бы отрывать Марину от обеда… - негромко говорит Харриет, глядя в тарелку.

- Ну после! Ах да, Марин, покажешь Харри её комнату. Она…

- Я знаю, где она, - глаза до сих пор слезятся, в горле першит.

- Вот и славненько! Ну, а мы пойдём!

И вся эта орава выплыла из обеденной залы, затворив за собой дверь.

Я с облегчением откидываюсь на спинку стула, прикрывая немного глаза. Тишина… Святая тишина…

Через минуту Харриет с неуверенным смешком замечает:

- Хорошо, что они ушли, правда?

Я открываю глаза и рассматриваю её внимательнее. Странно.

- Да, верно. Очень хорошо.

Она тоже отрывается от своей тарелки и смотрит на меня.

- Сколько тебе лет? Шестнадцать?

- Через три недели будет, - я отвожу взгляд в окно.

- А мне было. Месяц назад.

Я поворачиваюсь к ней.

- М? А разве месяц назад вы не играли свадьбу?

Харриет замялась.

- Да. Как раз на мой День Рождения.

Я подкладываю руки под подбородок.

- А что тебе подарили, если не секрет.

- Твою маму, - с горькой усмешкой она откладывает вилку. – Чем не подарок?

Я удивлённо поднимаю брови.

- Извини, но мне кажется, они как следует испортили тебе праздник.

Она смотрит в сторону.

- Ладно, прости, что вывела на такую тему, - я беру оставленные было приборы и ухожу с головой в обед.

Несколько мину проходят в молчании.

- Ты давно здесь живёшь? – спрашивает Харриет, с любопытством на меня глядя.

- Ну, всю жизнь. Нет, всю сознательную жизнь.

- А где прошла бессознательная?

- В другом замке. Он в трёх километрах отсюда. Княжество Серебряное.

Глаза у Харриет загораются изумлением.

- Твоя мама часто говорила о нём. Да, говорила, что это твоё имение. Это верно?

Я цокаю уголком рта.

- Увы.

- А почему ты там не живёшь?

- Потому что я под опекой бабушки.

- А эта вторая дама, Антонина Васильевна (верно?), она тебе разве не бабушка.

Я покачала головой.

- Нет, и никогда ею не была. Это лучшая бабушкина подруга. Что-то вроде того.

- Понятно.

Мы опять едим молча.

- Ты часто бываешь на… Земле?

- Я там учусь.

- А…

Я разламываю хлеб. Вижу, что она доела свою порцию.

- Попросить чай, что ли? – обращаюсь к ней.

- А?.. а, ну давай…

Я щёлкаю пальцем по звоночку. В зал торопливо входит Кристина.

- Приготовь нам чай, пожалуйста, а я пока покажу мисс Робертс её комнату.

- Да.

Она кланяется, и принимается собирать блюда и накрывать стол для чая.

- Идём, я тебя провожу.

Мы выходим из-за стола. Я пропускаю Харриет вперёд.

- Но ваш дом действительно огромный.

- О да. Типичный замок.

Мы поднялись по лестнице.

- Доспехи? – Харриет остановилась около рыцарских лат.

- Да. Что-то не так?

- Нет, что ты… Просто так странно… Они настоящие?

- Абсолютно.

- Как здорово…

Мы идём по коридору. Дождь хлещет в стёкла. Пока мы обедали, на улице собралась настоящая буря.

- Вот твоя комната. Если что, эта – моя.

- О, так мы соседи.

- Именно. Если что-то понадобится, обращайся.

- Большое спасибо.

Она зашла, осмотрелась. Комната похожа на мою, такая же просторная, с кроватью с балдахином, большим окном, книжными шкафами, письменным столом.

- Боже, как здесь красиво! – выдыхает Харриет.

- Стандартно. Моя комната такого же типа.

- Но моя комната, там, дома, гораздо меньше!

- Но это мой дом.

Она вдруг смотрит на меня, словно пытается что-то понять. Я смотрю в окно.

- Идём, чай, наверное, готов.

Чай вкусный. Как и водится у нас дома.

Голова у меня раскалывается. Гости вернулись с обследования дома (прошли целых два этажа), и теперь делятся со всеми впечатлениями. Я ловлю себя на мысли о том, что уже две минуты не отрываясь смотрю на каминные щипцы и думаю о том, как неплохо было бы прищемить ими язык Джорджу Робертсу. Может, тогда он, наконец, заткнётся?

Напряжение внутри нарастало с каждой секундой, и головная боль тоже особого удовольствия не доставляла. Я закрыла глаза, оперевшись щекой на руку.

- А Мариночка уже обручена? – вдруг осведомился мой незамолкающий отчим.

- М? – я даже глаза открыла.

- Ах нет, что вы! – заквохтала Антонина Васильевна. – Наша девочка строго против брака!

- Наша девочка?.. – пробормотала я, глядя на неё, как на душевнобольную.

- Как же так? – вскричал Джордж. – А кто же будет, позвольте спросить, продолжателем рода Вронских?

Харриет громко поперхнулась чаем.

Мне захотелось уползти под стол.

- Ну мы что-нибудь придумаем! – мама подмигнула мне, и меня чуть не вытошнило на скатерть. – К тому же, я думаю, это всего лишь переходный возраст, и, став постарше, она явно передумает…

Я резко выпрямилась (и очень зря, голову мне как будто раскроили надвое). Переходный возраст – ещё одно словосочетание, которое я ненавижу всеми фибрами души. Придумали, блин объяснение всем проблемам! Если я когда-нибудь, где-нибудь, встречу человека, придумавшего слова «переходный возраст», я убью его, и рука моя не дрогнет. Отлично, придумали, ввели в оборот, все носятся с этим возрастом, как с писаной торбой, а скажите, пожалуйста, хоть одному подростку от этого легче стало? Очень удобно прикрываться парой слов, отметая этим самым все проблемы. Ребёнок, может, хочет поделиться чем-то, спросить совета, попросить помощи – нет, ему скажут: «переходный возраст», и закончат этим диалог. Вопрос: что в таком случае делать ребёнку? Решать все проблемы самому. А теперь самое интересное.

Первое: он ребёнок. В глазах взрослых это равносильно диагнозу «кретин».

Второе: он и так по уши в этих проблемах, ничерта не понимает, и никто это ему как бы и не собирается разъяснить.

Ну и обыкновенно ему не дают и шагу ступить, заявляя, что всё это рассосётся само собой, это пресловутый «переходный возраст» и т.д. и т.п.

А как вы думаете, это вообще как будет влиять на психику несчастного подростка? Благотворно? Как удобрения, да?

Я, честно говоря, горю желанием поставить памятник всем современным детям – хотя бы за то, что они умудрились хоть как-то в этом мире вырасти.

Помните, я говорила, что иногда мне хочется убить даже моих лучших друзей? Так вот, я захотела оторвать Диане голову, когда на какую-то мою жалобу она заявила: «Переходный возраст!»

- Нашли, о чём поговорить! – буркнула я, устраивая голову на своей ладони.

- Ну что ты, это очень важно! – запротестовала бабушка. – Я считаю, что девушка должна выйти замуж!

- А что, других целей у неё в жизни нет? – устало спросила я.

- У меня в жизни была только эта цель! – мечтательно вздохнула бабуля.

- О да. И где же дедушка сейчас? – злорадно полюбопытствовала я шёпотом, так, что услышала только она.

Реакция была незамедлительная.

- Закрой рот!

Я дёрнула головой, но ничего не сказала: головная боль усилилась.

- Марин, ты хорошо себя чувствуешь? – услышала я вдруг.

Харриет смотрела на меня явно озабоченно.

- А? Да так, голова немного болит.

Теперь на меня смотрели все. Чрезвычайно приятно!

- Ты просто очень бледная… - Харриет словно смутилась того, что что-то мне сказала.

- В самом деле! – воскликнула мама. – Иди в гостиную, подожди нас там.

- Да, пожалуй… - я тяжело встала, слегка поклонилась по обычаю, и вышла.

Боже, какое облегчение! Я ушла от них, ушла, ушла…

Скорей, в мою любимую большую гостиную…

Я свернулась в кресле калачиком и уставилась в камин.

Харриет такая странная. Мне не хочется иметь с ней ничего общего, но она как будто постоянно за мной следит, и меня не покидает ощущение того, что мы очень похожи.

Глаза у меня слипались. День выдался богатым на впечатления.

А вот Даниэль мне не понравился. Больше всех даже, пожалуй. Он слишком похож на своего папашу, и следит за мной… Только его сестра делает это более или менее доброжелательно, а он как-то исподтишка и будто бы с умыслом.

Мама… ну это вообще песня. Иногда мне становится стыдно за то, что я её дочь. Неприятно знать, что я ношу её гены, что во мне течёт её кровь. Её и папина. Папу я тоже не особо-то любила.

Да что я говорю – любить может каждый дурак. К а ж д ы й д у р а к.

Ну, соответственно, и на каждого дурака найдётся другой дурак, который его полюбит. Идеально сработано, мать-природа.

А вот уважать… Хм, и давайте-ка посчитаем, скольких человек уважает Марина Вронская?

Мне не за что питать уважение, или хоть какие-либо подобные ему чувства к моим родителям. Их поступок по отношению ко мне не имеет оправданий, и если я дарую им прощение, то скорее уж никогда. Их поведение сейчас оставляет желать лучшего. Иногда я думаю, что, всё-таки, мне страшно везёт. Случись эта история где-нибудь на Земле, в обычной русской семье, я была бы определённым неудачником. Но здесь мне посчастливилось родиться в богатой, влиятельной, знатной семье. И распад семьи не оказал на меня такого прям сильного влияния.

Хотя…

Вот смотрю я иногда на своих одноклассников, которым вечно чего-нибудь да не хватает, и думаю: вот у меня есть всё, к чему они стремятся. Они мечтают вырасти и жить в особняке – я с рождения обитаю в замке. Они мечтают о дорогих автомобилях – я могу позволить себе любой. Им хочется известности – меня знает любой человек. Им хочется денег – вот они, лопатой греби. Им хочется, чтобы их опекали, за них переживали, над ними тряслись – Марина Вронская является единственным любимым ребёнком в семье.

Ну, являлась. До поры до времени. Теперь она, видимо, вышла из статуса дорогой внучки.

Итак, у меня есть всё, о чём может мечтать ребёнок в моём возрасте и старше. И что? Делает это меня счастливой? Нет.

Ах, да. Они хотят любить и быть любимыми. А что можно обо мне сказать? Я… хм, кого ж я люблю… И вернёмся заодно к тем, кого я уважаю.

Я не уважаю и не люблю своих родителей – думаю, вы это и так уже поняли. До недавнего времени я думала, что люблю бабушку – но я, кажется, глубоко заблуждалась. Вернее, никогда я не заблуждалась так глубоко. То ли я окончательно превратилась в чудовище, то ли они тали ещё хуже, чем были всегда… Хотя куда уж хуже, если я не хочу просыпаться, и чуть не каждую ночь почти полгода уже засыпаю с неугасающей надеждой не проснуться на утро?

А вот мне, судя по всему, ещё есть куда стремиться.

Бабушки требуют уважения. Когда я, по детской привычке, спрашиваю «за что?», мне заявляют несколько причин: они старшие, они мои родственники, ну и фактически родители, и «так надо».

Особенно последняя, вот она меня просто убивает. Кто сказал, что так надо? Нет, разумеется, многие (кто до этого места добрался, а то половина, наверное, схватившись за голову, кинулась искать выход) сидят сейчас и возмущаются от всей души. Нет, ну что за ребёнок! О, дорогие мои, вы не одни такие. Мои «многоуважаемые» родственники с ума сходят уже не первый год. Мало того, что надо ж, блин, докопаться до всего, что да как, и кто сказал, и нафиг это вообще надо. Половину вещей, по моему скромному мнению, можно спокойно опустить из жизни.

Вот и с уважением. А что, простите, с того, что они мне родители? Почитай отца и мать и т.д. Забавно, а если эти самые отец и мать меня не знают почти? Если они чихать на моё существование хотели? Мне и сейчас продолжать их уважать и на колени перед ними вставать?

Ах, извините, они дали мне жизнь. Ну так знаете, это ещё большой вопрос, спасибо ли им за это надо сказать. И жизнь в наше время – не редкость. Я, может, по пьяни тоже кому-нибудь её подарю. Спасибо мне скажет этот человек?

«Так надо». Это, знаете…

- Марина!

Я так вздрагиваю, что чуть не падаю на пол. Мама?

Она, радостная, подскакивает ко мне и тянет за руку. Успокоившаяся было, боль взрывается, как праздничный фейерверк. У меня темнеет в глазах. Господи, ну какого чёрта её сюда принесло?!

Я закатываю глаза в немом упрёке небу, пока меня тащат из комнаты.

- Сыграешь с нами?

В малой гостиной разложили карточный столик. Вся «семья» собралась за ним. Шуршат карты первой партии, смех, крики, шум. Шум.

- Мам, пожалуйста, можно я пойду? У меня страшно болит голова.

- Ах ты, бедненькая моя! – меня прижимают к груди так, что из меня лезет наружу весь обед. – Ну посиди с нами немножко, чего это тебе стоит?

- Здоровья! – я пытаюсь вырваться. «Семья» смеётся, глядя на мои бесплодные попытки.

- Ну я так давно тебя не видела! – мама смеётся вместе со всеми. – Дай-то потискать тебя немножко!

- Мам! – я наконец выпутываюсь из этого невообразимого сплетения – и как две руки могли такое образовать?! Взлохмаченная, растрёпанная, я смотрю на неё дико, и хочу, чтобы она поняла: я не люблю её и не дам себя тискать.

Мама явно удивлена. И неприятно удивлена.

- Это что за поведение? – ба, да у них это семейное – менять тон. Что бабушка, что она.

Я резким движением приглаживаю волосы. От боли зрение ухудшается, кажется, ещё больше, а глаза намокают.

- Я сказала тебе по-человечески: у меня очень болит голова. Почему ты не можешь меня просто отпустить? – мой голос звучит неожиданно чуть не со слезами. Мученически. Страдальчески. – Почему надо сделать ещё больнее?!

Она молчит.

- Что ты, что бабушка, что отец! Если не можете сделать мне хорошо, то хотя бы не делайте плохо! Думаешь, мне этого не хватает? Сколько ни смотрю на вас, всё никак не могу понять – вы это от большой и глупой любви, или от разумной и целеустремлённой ненависти?

Я развернулась. Господи, ну почему голова не может пройти хоть на минуточку?!

- Мне просто плохо. Что тут непонятного?

Они молчат. Я рвано вздыхаю и выхожу нетвёрдыми шагами.

В моей комнате темно. Как и у меня внутри.

Я хочу спать. Завтра в школу. Рано вставать… Я хочу заснуть, но боль не позволяет. По черепу будто трещины пустили.

Мне бы встать, переодеться, сходить в ванную, и лечь нормально, но у меня никаких сил не осталось.

Как же все они мне противны…

Надо было сразу догадаться. Если моя первая, настоящая семья оказалась настолько несостоятельной, чего же ожидать от остальных вариантов? Они чем дальше, тем будут хуже…

Стук в дверь.

- Да! – я с усилием выдыхаю звук.

Дверь тихо открывается. Никто из моих знакомых не поворачивает ручку так тихо…

Я лежу, не желая даже открыть глаза.

Кто-то присаживается на краешек моей кровати.

- Марин!.. – зовут меня шёпотом.

- Харриет? – я удивлённо разлепляю веки.

- На.

Она протягивает мне ладонь. В темноте на ней белеют две таблетки.

Я непонимающе на неё смотрю.

- Я сходила к горничным и спросила таблетки от головы, - объясняет она, протягивая мне стакан с водой. Воды ровно столько, сколько я люблю. Почти полный стакан. Обычно бабушка и мама наливают такой минимум, что я не могу нормально проглотить таблетку. – Выпей, может голова пройдёт…

Но я смотрю на неё непонимающе не поэтому. Я не настолько дура, чтобы не понять, для чего она принесла мне таблетки. Не от запора, видать, точно. Но почему она их принесла? Я её не просила, и, если её словам можно верить, это была её собственная инициатива. Далась я ей…

- Спасибо большое, - хотя мне противно принимать от неё помощь.

Вода как будто сама по себе – лекарство. Нет напитка лучше воды, товарищи. Она сняла половину боли. Теперь дело за таблетками.

- Нет-нет, стакан я сама отнесу. Спасибо, Харриет. Ты меня очень выручила.

- Да не за что, - она встаёт, складывая руки, как горничная, кажется, ещё чуть-чуть – и она поклонится, как Кристина. – Просто я знаю, каково это, когда раскалывается голова. В своё время никто не позаботился дать мне таблетку. Я просто не хочу, чтобы ты окалалась на моём месте.

Я кивнула, путаясь теперь ещё больше. Что она за человек?! Обычно я всех разгрызаю сразу, а она – что-то с чем-то.

- Спокойной ночи, Марин, - она уже берётся за ручку.

- Да, спокойной ночи.

- Кстати, - она оборачивается уже в дверях. – Бабушка просила тебе передать, что ты завтра не идёшь в школу.

- С чего бы?

- Она хочет, чтобы ты провела день с нами.

- Ну нет уж; я лучше в школу съезжу.

Она чуть наклоняет голову и уходит. Дверь закрывается с лёгким стуком.

Наверное, я обидела её этой последней фразой. Она любого обидела бы. Может быть, пойдёт сейчас, пожалуется, завтра мне влетит.

Нет, я определённо уеду завтра с утра, и никто меня не удержит. Данте необходим мне сейчас, как воздух. А достать такой наркотик можно только в школе.

- Ты куда? – спросила меня бабушка после завтрака.

- Учиться, бабуля.

- Учёба твоя подождёт!

Вся эта деревня собралась у дверей, глядя, как я натягиваю куртку и завязываю шарф.

- Экзамены, бабуль, никого не ждут! – энергично возвестила я, закидывая сумку на плечо. – Посему разрешите откланяться.

- Минуточку!..

А я уже выскочила на крыльцо.

Меня довезли до рок-бункера, я влетела туда, хлопая дверями и посетителями, ткнула кольцом в плакат «Нирваны» и исчезла в кирпичной кладке.

Данте, разумеется, пришёл на полчаса раньше меня.

- Опаздываешь, Княже.

- И без тебя знаю.

Над нашими головами проносятся раскаты истории. Мы с Данте сидим, голова к голове, и только вздыхаем по временам, пока историчка опрашивает заядлых двоечников.

Я тыкаю ручкой примерно в середину страницы учебника, оставляя тёмно-синие круглые следы.

- А учебник портить нехорошо… - протянула Вероника, глядя на это моё высокоинтеллектуальное занятие.

- А ты этот учебник видела? – я тычу ей под нос великолепными графическими иллюстрациями моих предшественников. – Тут уже портить нечего. Все пробелы, какие остались – между буквами.

Данте фыркнул и поудобнее устроился своей головой на моей.

Я вздохнула.

- Да-ант…

- Му?

- Тебе не кажется, что мы зря пришли в десятый класс?

- Очень кажется.

- До чего же это всё бесполезно… Слушай, мы ведь ничего здесь не делаем… Школа испортилась, Данте, совсем испортилась… Я не хочу в другую переходить только потому, что у меня тут полная лафа с химией и прочей дурью, которая мне никоим местом не нужна. Пойду туда – придётся работать ещё и над ней…

- Так считай, что мы сюда просто так приходим. Нет, стоп, а как же литература, английский?

- Ты что, на английском нашем никогда не сидел?

- Упс.

- Ага.

- Ну ладно, опустим английский, а литра?

- А что литра? Я всё равно на курсах проходила больше, чем нам рассказывают. Ой, Данте, мы просто так теряем каждый день по шесть-семь часов… Время… Оно никого не ждёт[5]…

- Ты говорила, что время – это всё, что тебе принадлежит.

- Ну да. У меня абсолютно полюбовные отношения со временем. Оно всегда играет на меня. И я не хочу эти идеальные отношения портить. Столько времени – и кому под хвост?..

- Директрисе.

- Ой, ну тебя…

Мы занимались одним из самых для нас бесполезных занятий на свете – участвовали в школьной лиге Business Battle. Учитывая, что в экономике мы полные нули без палочек, нам эта затея вообще была до лампочки, но нас приговорили. Никого не выпускать, пока своё не отыграют.

Амёбоподобный Рома сидел рядом – в других командах просто не осталось места – и очень нам помогал своим молчанием: не мешал придумывать название для команды.

- Это звездец, Данте, натуральный звездец, вытащи меня оттуда.

- Каким образом?

- Ну не знаю, - язвлю я. – Вспомни физику, рычаги…

- Ну знаешь, Князь мой дорогой и Серебряный, если я воспользуюсь рычагом, тебе туго придётся.

Я пихаю этого умника в бог локтём и открываю дверь.

- Ауч. Даже если облачно, всё равно такое ощущение, что из подземелья на свет божий вышел.

- Так оно и есть, Княжич. Да ты возрадуйся, свобода ведь!

- Кому как, - я хмуро отворачиваюсь, поёживаясь на ветру. Скоро, наверное, выпадет снег.

- Да ла-адно, будет тебе. Скоро каникулы, а до того у меня Днюшка, Кня-азь… Ты же приглашён, забыл?

- Неа, я уже даже знаю, что тебе подарю.

- Да? Что-что-что?

Я показала ей средний палец.

- Я от такого подарка отказываюсь, - насупился Данте.

- Не хотите – как хотите, - хохотнула я. – Моё дело – предложить, ваше дело – отказаться.

- А серьёзно?

- Ну так я тебе и скажу.

- Ты просто маленький…

- Ой, ну давай, давай, поговори мне!

- А что мне будет? – мы спускаемся с лестницы. Данте игриво толкает меня бедром.

- Хорошая взбучка… Да отвали ты, в конце концов! Вот сверну я себе тут шею, тогда успокоишься… На кол посажу тебя, холопа, и дело с концом.

- Я тебе не холоп, я тебя чаем, между прочим, каждый день пою. Из термоса. Домашним. Горяченьким.

Я аж оттаяла.

- Ну ладно, чай сочтём за смягчающее обстоятельство.

Данте просиял.

- Так ты меня на кол не посадишь?

- Обязательно посажу, - пообещала я. – Но ты сможешь покаяться!

Дома мне не рады.

Я хлопнула дверью, стряхнула воду с полусапожек. Послышались шаги, и, когда я разматывала шарф, появилась Харриет. Руки у неё так и были сложены, как у служанки. Одета она была в тёмно-синее платье, цвет которого донельзя ей шёл. Платье было выше колен, строгое, почти обтягивающее. Наверное, и это тоже придавало ей сходство с горничной. Волосы она заплела каким-то неведомым мне способом и уложила на левое плечо. Выглядела она замечательно, я не могла не отметить этого.

- Привет! – она улыбнулась. – Как в школе?

- Паршиво и бесполезно, как всегда, - я улыбнулась в ответ, снимая куртку.

- Почему бесполезно? Мне говорили, ты идёшь на медаль.

- Никуда я не иду, - отрезала я. – Это они хотят, чтобы я шла.

- Но почему ты-то не хочешь? – она была явно удивлена.

- Потому что это бесполезно, - я поджала губы. – Вот и всё. Это нужно престижу школы. А он, простите, шёл бы в задницу.

- Бабушка сегодня обсуждала твою подругу… Я не помню имени, но она как раз медалистка, и…

- Диана? – я оглядываю себя в зеркале.

- Вот, да. Дина.

- Диана.

Она осеклась.

- Ну так что же там с ней?

- Они… То есть бабушки и папа с Таней… С мамой… Говорили, что медаль досталась ей незаслуженно…

- В следующий раз пусть попридержат языки. Особенно твой отец. И моя мать вместе с ним. Они-то, конечно, знают о ней больше всего.

- Бабушка твоя сказала, что Дина, правда, гораздо прилежнее тебя…

- Диана.

Харриет замолчала.

- Ненавижу имя «Дина». Только «Диана». Это царственно и красиво. Это имя ей идёт.

Девушка потупилась.

- Извини, я не знала.

- Не страшно. Никто не знает, - я запустила пятерню в волосы. Скоро они будут доставать мне до плеч. Пора стричься.

Харриет смотрела на меня с таким откровенным изумлением, что мне даже стало приятно.

- Идём обедать? – полюбопытствовала я, направляясь мыть руки.

- Мы уже обедали. Час назад.

Брови у меня резко сдвинулись. И тут же, заметив вздрогнувшую Харриет, я разгладила лицо.

- Странно. Обычно меня всегда дожидаются. Что же, хорошо, скажи… Чт о это я… Извини.

Боже, она настолько похожа на прислугу, что я уже собиралась отдать ей приказ!

Я развернулась и широкими шагами ушла в ванную комнату. Харриет мои мысли более не занимала.

Несмотря на протесты бабушки, стол для меня накрыли. Я поняла, что больше это терпеть не собираюсь, поэтому перед обедом подозвала её к себе.

- Ну? Меня ждут! – раздражённо и нервно взвизгнула она.

- А меня не подождали, - обрубила я. – Что это значит?

- Что – «это»?

- Кого ты из себя строишь, бабуля?.. Почему нельзя было дождаться моего прихода и сесть всем вместе?

- А сколько нам тебя ждать? Мистер Робертс желал обедать!

Я фыркнула.

- Занятно даже. «Желал обедать»? Ну что ж, пусть пожелает ещё чего-нибудь. Я рада, что у него такие запросы.

- Ты ничего о нём не знаешь, он милый человек и прекрасный мужчина! И он хотел бы познакомиться с тобой поближе.

- Перебьётся! – бросила я через плечо, направляясь к столовой. – Только его мне и не хватало. Раз уж вы перемываете кости моим подругам, можешь передать им и эту фразу – поверь, я гораздо более любопытный предмет изучения!

И, рассмеявшись, я закрыла за собой дверь.

Я почти не выходила из своей комнаты. Болтала по скайпу с Мариной, переписывалась с Дианой и читала. На экзамены я начала потихоньку забивать. Медленно, но верно.

К моему огромному неудовольствию, Диана начала расспросы именно об этом аспекте моей жизни, а узнав, что я не могу больше готовиться, предложила погулять на выходных.

Я отказала в довольно резкой форме, так как прекрасно понимала, чего мне будет стоить эта прогулка – нервов у меня и так нет, не будет и мозга, а потом и подруги. Ибо со мной определённо собирались провести воспитательную беседу.

Я начала раздражаться на Марину, которая засыпала меня информацией о нравившихся ей мальчиках и заодно о тех, которые нравятся ей сейчас. Я на дух не переносила разговоров о любви и парнях, поэтому представьте себе масштабы моего терпения, когда весь прошлый август я выслушивала от Дианы вздохи и ахи/охи по поводу двух молодых людей. О которых, кстати говоря, я была невысокого мнения. После этого моя самооценка резко поднялась по двум параметрам: мне хватило терпения и сил обсуждать это с ней (ибо ну очень надо было) и я так себя не вела.