Через холмы и ещё дальше. 10 страница

Я хохотнула.

- О, они очень умные люди, поверь. Значительно умнее вас всех вместе взятых. Они просто не принуждают меня ни к чему и ничего мне не навязывают. И принимают, хотя бы иногда, во внимание то, что я говорю. Знаешь, иногда мой бред может быть полезным.

Я махнула рукой в знак прощания и удалилась.

-Я думала, ты уедешь вместе с ними.

- О нет, я попросилась остаться и поухаживать за тобой.

Я резко обернулась.

Мы с Харриет находились в малой гостиной. Она сидела на мягком диванчике, смиренно сложив руки и чуть приклонив голову, но улыбаясь, глядя вперёд. Я же стояла у окна, заложив руки за спину.

Теперь вот я посмотрела на неё с подозрением.

- Зачем?

Она удивлённо на меня глянула.

- Ты же моя сестра. Как я могу тебя оставить?

У меня в голове смешалось всё, что ещё было. Я зажмурилась и тряхнула волосами, пытаясь расчистить место для более-менее разумных мыслей.

- Я тебе всего лишь сводная сестра! Учитывая, как я отношусь к твоему отцу, и к твоему брату, и к твоей мачехе, считай, что я тебе никто.

- Господи, и что такого?

Я снова сделала отчаянную попытку собраться с мыслями. После болезни они отчаянно не хотели двигаться хоть капельку быстрее.

- Странные ты вопросы задаёшь, Харри. Мы с тобой никак не связаны. И ладно бы, если б я что-то тебе сделала такого, услугу бы какую-нибудь оказала… Я ведь не люблю тебя. Ты ведь меня бесишь! – я развернулась к ней полностью, в смятении разглядывая её точёную фигурку. – Ты слышишь? Я ненавижу тебя! Почему ты продолжаешь ко мне хорошо относиться?

Она посмотрела мне в глаза и молча улыбнулась.

Я схватилась за голову.

- Я не понимаю тебя, я не могу тебя понять! Ты противоречишь всякой человеческой логике, ты просто не поддаёшься никакому объяснению!

Она встала и тихо подошла ко мне. Положила прохладную тонкую руку на моё плечо, отводя мне руки от лица.

- Потому что это не ты. Ты больна, Марин, ты просто больна. Ты чувствовать боишься, но зато с чистой совестью готова повеситься на этой логике!

Я посмотрела на неё, как на сумасшедшую.

- Человек не обязательно должен быть милым по отношению к тебе, чтобы ты мог хорошо о нём думать и искренне желать твоего выздоровления. У тебя нервы в большом беспорядке, мысли строятся по неправильным рядам. Да, они ровны, но не там, где надо. Почему ты всё пытаешься объяснить? Почему ты не можешь просто мне поверить, что, несмотря на твоё ко мне отношение, я тобой хоть немного, но дорожу?

Я молчала.

- Конечно, не только это было причиной моего отказа уезжать. Дома меня не ждёт ничего хорошего, поверь. К тому же я благодарна тебе за то, что показала мне истинную натуру твоей мамы. Я не могу нормально с ней общаться после того, что она с тобой сделала.

Мы вместе подходим к дивану и усаживаемся рядом. Я смотрю в огонь, положив подбородок на сплетённые пальцы, уткнув локти в колени.

- Знаешь, когда ты её ударила, всё просто остолбенели. Никто не верил, что ты до такого дойдёшь. Я много о тебе слышала, о том, какой ты была до болезни. Андрей и Диана много рассказывали. По-моему, ты была… другой, но не слишком-то… Просто выдержаннее, улыбчивей и элементарно спокойнее. Как ты думаешь, как вы теперь будете общаться?

- С кем?

- С мамой.

У меня внутри полыхнул отблеск пламени.

- Никак! Я не собираюсь общаться с этой мразью.

- Марина, она твоя мама!

- Мне глубоко плевать. Иди, скажи ей, что я её дочь!

- …

- Ну вот. Ей тоже всё равно. Я теперь не представляю никакой ценности.

- Ну почему же… Твоей же бабушке выплатили страховку за Княжество.

Я резко отрываюсь от созерцания камина.

- Что?

- Да-да, причём кругленькую сумму. Твоя мама недавно получила об этом извещение и собирается нагрянуть со дня на день. По-моему, она всё ещё надеется заполучить хоть огрызочек.

Я изумлённо смотрю на довольное лицо Харриет.

- Вообще-то это строго секретная информация, - извиняющимся тоном добавляет она. – Но я посчитала это слишком подлым по отношению к тебе – обсуждать такое, пока ты валяешься наверху ни жива, ни мертва.

Рот у меня медленно открывался.

- Я подумала, что тебе полезно будет такое узнать, ибо деньги-то твои, как-никак. Оговорюсь: дедушка об этом не знает, это всё происходило между бабушками и Маргаритой.

- Маргаритой? – челюсть у меня отваливается до предельного состояния.

- Ну да, так её, кажется зовут?.. Которая новая жена твоего отца. Свадьбу, они, кстати, сыграли.

Без меня?.. Так, ладно, не до этого сейчас.

- И что там, что?

- В общем, деньги передают тихонько, когда приезжает твоя мама.

- Когда она приедет?

- Дня через два-три.

Я лихорадочно облизываю губы.

- А сумма какова?

- Половина всей.

- Чёрт!

Я вскочила и зашагала по комнате, яростно шарахая глазами по гостиной. Харриет являла собой олимпийское спокойствие.

- Что же мне делать?! – Я начинала паниковать.

- Ну, думаю, тебе ничего делать уже не надо.

- А?..

Она грустно улыбнулась.

- Я уже всё сделала. Деньги они не передадут.

- Как? Как ты это сотворила?!

Я остановилась.

Улыбка сползла с лица моей сводной сестры. Она печально наклонила голову.

- Ну, Харриет?

- Я скажу тебе это на одном условии, Марин.

Условии? Я задумалась. Ладно, пусть.

- Хорошо, что за условие?

Она подняла на меня огромные прозрачные голубые глаза и вздохнула.

- Ты попросишь бабушку, чтобы она не отправляла меня домой. Я хочу жить здесь.

Я остолбенела, надо сказать. Ожидала-то я много чего, но только не этого.

Харриет снова опустила голову.

- Я знаю, это серьёзное условие, и ты вряд ли на него согласишься, но поверь, я нигде на Земле не чувствовала себя так комфортно, как здесь…

- А это и не Земля… - заметила я негромко.

Она внимательно на меня посмотрела.

- Ну, что?

Я глянула в огонь. На удивление, мысли не мешались. Голова была ясной и холодной, как никогда.

- Хорошо. Я буду уговаривать бабушку до последнего.

Не описать, какое счастье промелькнуло в чертах Харриет.

- Спасибо! Спасибо, Марин! Я так мечтала… Ты не представляешь, что ты для меня сделала. Вот.

Она достала из глубокого кармана платья (его можно было принять за складку, если не знать, что он там вообще существует) конверт. Очень пухлый конверт.

- Тут все деньги.

Я ошеломлённо разглядывала то, что она мне протягивала.

- Возьми же, это твоё. Я стащила это из вашего фамильного сейфа. Посмотрела код. Ты уж прости. Я понимала, что это самая настоящая подлость… Но и это была моя единственная надежда остаться здесь. Ты ведь обещаешь, что я останусь?

Я кивнула и взяла конверт.

- Обещаю. И… прости, что я так с тобой. Наверное, я действительно не в себе.

- Ничего, я всё понимаю. Откровенно говоря, твои бабушки – это просто что-то с чем-то. Не могу сказать, чтобы была от них в восторге. Но в остальном мне всё здесь нравится.

- Я рада. Знаешь, ты права… Как-никак, ты мне сестра… Сегодня буду напирать на дорогих опекунов. Опекунш.

Мы поднялись к нашим комнатам. Харриет улыбнулась.

- Ты придумала, куда спрячешь деньги?

- Хороший вопрос, нет, не придумала…

- Я бы на твоём месте рассказала всё дедушке. Он, я думаю, всё быстро решит.

- Но скандал…

- С каких это пор скандалы начали тебя пугать?..

Я усмехнулась.

- Верно, я без них никуда. Ладно, думаю, я знаю, когда это провернуть…

Обед был радостным. Ну, радовались все, кроме Марго.

Марина сидела рядом и щебетала, как птичка по весне. Постоянно интересовалась, не дует ли мне, не хочу ли я ещё чего попробовать. В конце концов я осторожно её успокоила, попросив быть такой же, как всегда. Это, хвала небесам, возымело действие.

Мы с Харриет разговаривали на отвлечённые от заговора темы, переглядывались, пока, наконец, за столом не установилась относительная тишина.

- Дедуль, кстати, а пришла ли страховка на Княжество? – поинтересовалась я, с аппетитом жуя листик салата.

Дедушка оторвался от трапезы и задумался.

- В самом деле… Мне кажется, извещение приходило, а, Нил?

Бабушка подавилась кусочком отбивной.

- Какое извещение? Страховка?

- Да-да! Теперь я точно помню, приходило! И ты даже убрала деньги в сейф! – дедушка радостно кивнул бабушке.

Бабушка быстро переглянулась с Марго и Антониной Васильевной.

- Ах, да… Кристина! Принеси деньги из сейфа…

- Там нужен пароль! – напомнил дедушка.

- А, точно. Хорошо, я сама схожу.

И она ушла. А мы остались есть и ждать.

Думаю, вы легко представите себе физиономию моей бабули, когда она вернулась за стол с острым осознанием того, что денег нет.

- Ну? – продолжил дедушка. – И где же?

- Я… я передумала, - бабушка выпрямилась. – Мы отдадим деньги в приватной обстановке, под роспись, и всё такое…

- Не понял, - дедушка изогнул брови. – Что-то случилось?

Его взгляд был слишком проницательным, чтобы лгать ему в лицо.

- Деньги пропали, - выдохнула бабушка.

Повисла тишина.

Тут же поднялся такой гвалт, какого сроду наш дом не видел. Думаю, для него это было забавным экспериментом.

Мы с Харриет смотрели друг на друга и улыбались.

- Нет нужды беспокоиться! – громко сказала Харри, перекрыв шум. Все замолчали, уставившись на неё, а она со светлым лицом смотрела на белоснежную скатерть и тихо улыбалась. – Деньги взяла я.

- Мерзкая девчонка! – бабушка вскочила, опрокинув бокал. – Да как ты…

- И не стоит так выражаться, Нила Васильевна, - негромко перебила Харриет. – Я могу рассказать много больше неприятного о вас и ваших планах…

- Что?.. О чём она, Тоня? Что ты несёшь, паршивка? Как ты узнала код?!

- Это моё дело.

- Верни деньги!.. – бабушка уже готова была кинуться к ней, как я пресекла её вопль:

- Деньги у меня.

Бац – и тишина. Люблю свои реплики.

- Что это значит, Марина?.. – тихо спросила бабушка, глядя на меня через весь стол.

- У меня вопрос поинтереснее. Почему вы собирались мои деньги разделить между мной и моей достопочтенной мамочкой?

- Я забыла тебе сказать, - вставила Харриет мечтательным голосом. – Двадцать процентов ещё Маргарите.

- Клевета! – Марго вскочила, пылая.

- Наглая ложь! – воскликнула Антонина Васильевна, тоже срываясь с места.

- Правда?

Я спокойно смотрела на них и думала, до чего же низкие и мелкие душонки скрываются за этими аристократическими лицами, гордой осанкой, величавыми взглядами, пышными платьями, дорогими украшениями… Уж на что у меня душонка мелка, но они и её переплюнули.

Бабушка прижала руки к груди.

- Марин, мы всё можем объяснить!.. Пойми, твоей маме нужны деньги, после развода…

- Чушь.

Она вздрогнула.

- Сейчас она живёт припеваючи и ни в чём не нуждается. Я не желаю, чтобы при мне обсуждалась она или её интересы. Все они вторгаются в мои собственные, и лишь вредят им. Какое право, чёрт возьми, вы имеете на мои деньги?

- Деньги портят людей… - начала бабушка голосом проповедницы.

- Ах, и вы так беспокоитесь за чистоту моих помыслов и моего сердца? Дурь какая.

Бабушка вдруг скрежетнула зубами и глянула на Харри.

- Если бы не эта дрянь…

Я метнула в неё ненавистью.

- Её зовут Харриет, и она моя сестра. И я ей премного благодарна – больше, чем могу выразить на словах. Поэтому выражу делом. Она желала бы остаться здесь. Думаю, я вполне в состоянии исполнить её желание.

Бабушки открыли рты.

- Нет! – опомнилась Антонина Васильевна. – Ноги её здесь не будет!

- А правильнее было бы сказать это вам! – отрезала я. – Не рассчитывайте, что после сегодняшнего у меня будут нормальные отношения с вами!

Она прикусила язык.

- Я буду жить здесь до совершеннолетия. Или немногим дольше. Надеюсь, к тому времени Княжество отстроят, или я придумаю ещё что-нибудь. Но как только у меня появится возможность жить без вашего поганого общества, я ей воспользуюсь. Вы мне надоели. Я, значит, лежала при смерти, а они делили моё имущество. Кто-то меня уверял прямо перед тем великим вечером, что она-то не моя беспутная мать, и она меня любит, и ля-ля… Что, бабуль, такого не было?

Бабушка отчаянно краснела, как пятиклассница у доски.

- Я вас ненавижу. Надеюсь, это для вас уже тайной не является. Дедушка, - я обернулась к нему. Он-то сидел в шоке. – Могу я сделать сейчас так, как мне хочется?

Он очнулся, кивнул.

- Харриет останется и будет жить с нами столько, сколько захочет. И мне плевать, что вы думаете. Слышите, дорогие? Чхать мне на ваше мнение. Оно стоит ровно столько, сколько вы сами.

Я заложила ногу на ногу.

- И учитывая вашу цену, вы ещё мне должны доплатить. Причём немало.

Тишина, тишина…

- Марина, мы уезжаем! – завизжала Марго.

В этот момент я увидела её сущность – нервной, злой, истеричной женщины. Её двадцать процентов пошли коту под хвост. Теперь ей здесь делать нечего, и любезничать со мной – тоже.

- Сергей, собирайся! Марина, немедленно к себе!

Папа хлопал глазами. Похоже, до него так и не дошло, что случилось. Марина сидела и смотрела на мать.

- Мам.

- Что ещё?!

- Это правда?

На мгновение Марго застыла.

- О чём ты?

- Ты помогала обкрадывать Марину?

Она словно попыталась словить ртом воздух, как рыба.

- Никакой кражи не было.

- Ну да, благодаря Харри. Мам, ты правда в этом участвовала?

Я первый раз видела Марину такой ледяной. Её взгляд мог дать Медузе Горгоне сто очков вперёд.

- Мам, я тебя спросила!

- Как ты смеешь так разговаривать с матерью?!

- А как ты смеешь мне врать?! – вскочила Маринка, слёзы брызнули чистыми каплями. – Я ведь застукала тебя за подсчётами, спросила, откуда такая сумма, ты сказала, что это так, по договорённости, что ничего страшного!

Марго так и вскинулась.

- Это право матери – решать, что говорить своему ребёнку, а что нет! Мать имеет право на ложь!

Мне захотелось её ударить.

Я ненавижу взрослых. Господи, до чего же я их ненавижу!

Они гордятся тем, что дают нам «свободу». А я бы всё на свете отдала за то, чтобы один раз припомнить всё, сказать то, что я думаю о них, в лицо. Меня разъедает изнутри эта ненависть. Эти люди, которые считают, что они имеют право на всё… На меня… На мои мысли и желания, на мою душу, которой нет.

У меня нет души. Так гораздо спокойнее. По крайней мере, мысли о том, что я без неё, успокаивают.

Я не хочу заводить собственную семью не только из-за того, что мне противны постельные отношения, или любовь мужа, или у меня настолько дурной характер. Я не хочу быть кому-то матерью, ни за что! Зачем, боже мой, зачем делать несчастным ещё одного человека?! Маленький ребёнок… Что он может сделать мне в ответ? Он никому не может и слова сказать поперёк…

- Марина! – вторая сестра развернулась ко мне, по щекам светлые полоски влаги, глаза сверкают. – Можно я тоже останусь здесь?

- Нет, об этом и речи быть не может, ты поедешь с нами на Землю! – Марго попыталась схватить её за руку.

Марина вывернулась, оттолкнула её пальцы.

- Я не с тобой разговариваю. Марин?.. – она всхлипнула. – Игорь Александрович?..

Дедушка посмотрел на неё с жалостью, на её мать – с презрением, на моего отца – со знанием диагноза. И вынес вердикт:

- Все вопросы к Марине.

Мне захотелось закрыть лицо рукой. Ну что за оригинальность, блин?! «Все вопросы к Марине»… Зашибись…

Я вздохнула.

- Что же, раз я возвращаюсь к себе нормальной… И адекватной… И раз тут такие дела… Оставайся. Я не против.

- Ты никуда…

- А что, - обрадовался вдруг дедушка. – Поступишь здесь в художественное училище – здесь есть замечательное одно… Будешь жить с нами, учиться тут, ну и чем не жизнь?

- Но… - Марина сглотнула. – Марина ведь не хозяйка имения…

- Не хозяйка, - согласился дедушка. Он встал и подошёл к ней, покровительственно положил руку на плечо. – Я хозяин. И вернулся, чтобы жить там, где родился и вырос, и растить свою Маринку, свою внученьку… Раз у меня теперь три внучки – тем лучше!

Нам, по-моему, захотелось поаплодировать.

Мы смотрели в окно, как отъезжают машины, гружёные вещами. Вот Марго, ругаясь, уселась в автомобиль, хлопнув дверью, папа завёл мотор, и, взвизгнув шинами, серая «Хонда» отъехала от крыльца.

- Хорошо то, что хорошо кончается! – улыбнулась Харриет.

- У нас ещё остались целых две бабушки! – напомнила я.

- О, мы теперь команда…

- Прямо шайка какая-то… - шмыгнула носом Марина.

Мы засмеялись и обняли её с двух сторон.

- Вот когда к нам присоединятся остальные, бабушкам лучше сидеть да помалкивать, - я вздохнула и снова улыбнулась. – Ничего, теперь всё наладится.

В доме стоял ветер перемен. Покупали новые шторы, где-то на верхних этажах делали ремонт – вкусно пахло краской и новизной, и ко всему прочему, привозили сервизы. Шикарные сервизы! На сотню персон... Однажды один из старых наших сервизов сгрузили на высокий стеллаж и повезли на кухню – на замену старого. По дороге на возницу налетела Харриет и сшибла с ног не только его, но и стеллаж. Грохот был такой, что даже мы с Мариной выскочили из комнаты, где смотрели концерт Queen на Wembley Stadium. Ну, если по-честному, то всегда успевали оказаться первыми там, где что-то случалось, и уже оттуда вещали дедушке и его присным. То есть вели прямой репортаж из самого пекла событий.

Харриет убежала, поджав хвост, а за ней с воплями – Николай Максимыч, который и переправлял сервиз в кухню. Видимо, он принял её за прислугу. Мы высунулись с обеих дверных косяков, переглянулись и на цыпочках попрыгали к опрокинутому стеллажу.

- Вау… - протянула Марина, случайно наступив на то, что некогда было большим блюдом. – Вот это я понимаю!

Мы постояли ещё немножко. Откуда-то с западной части дома доносились жалобы Николая Максимыча и голос дедушки, который, кажется, решительно не знал, что тут можно сделать – ну не склеивать же весь сервиз по кусочкам!

- Мне никогда не нравился этот сервиз! – сказала я, наконец. Марина подозрительно на меня покосилась.

Я шагнула вперёд и подняла с полочки стеллажа застрявшее там целое блюдце и чашку.

- Представь, как им одиноко! – обратилась я к Маринке. У той на губах показалась улыбка.

Я отдала ей чашку.

- На счастье! – шёпотом воскликнули мы и от души хватили сии предметы посуды об пол.

По-моему, треску было больше, чем от стеллажа. Мы ретировались не хуже Харриет.

Это, так сказать, лирическое отступление.

Подвинулась к окну. Вот всё валит и валит… И не надоело ему?.. Хорошо наверное, быть снегом: падаешь, да падаешь, и много тебя, и всё равно, что кто-то тебе радуется, кто-то ругается на тебя, а кому-то всё равно…

Стекло словно застыло от мороза, и, когда я приложила к нему палец, к коже пристала плёночка холода.

- Зябко нынче, правда? – спросил меня кто-то.

Я обернулась. Сзади никого не было. И дверь была закрыта, да я и услышала бы, если бы кто вошёл. Тем не менее, я не испугалась. Слишком уж мне было скучно, чтобы пугаться тому, что меня оживило на минуту.

- Да, вы правы. Вам тоже холодно?

- Ах, да, декабрь в этом году так снежен! – вздохнул голос. Он был высоковат, тонок, и довольно нервозен.

Я медленно оглядела комнату. Нет, никого в ней не обнаружилось. Тогда я тихонько пошла по периметру, заглядывая мимоходом по диваны, кресла и за шкафы.

- Вы замёрзнете здесь! В гостиной сейчас бывают редко; её почти не топят.

Некто тоненько вздохнул, но ничего не ответил.

- А вы кто? – полюбопытствовала я. – Я вас не вижу.

Голос явно занервничал.

- Ах, это совершенно необязательно знать! Боюсь, я и так отняло у вас немало времени…

- Нет, что вы, что вы! – несмотря на невидимость этого субъекта, мне вовсе не хотелось, чтобы он ушёл, или замолчал. Или уж лучше знать, что он не отвечает, потому что ушёл, чем думать, что он сидит где-нибудь на шкафу и молча на тебя смотрит. – Мне, напротив, очень нравится с вами разговаривать!

Тишина.

- Эй!.. Ну что же вы? Ну вот. Ушёл.

Я подождала ещё несколько минут, потом вздохнула и вышла из гостиной.

Само собой разумеется, я никому не сообщила о том, что у нас в доме появился приживал. Сидя за ужином, я сильно сомневалась, а не плод ли это всё моего воображения, или уж скорее, расшатанных нервов. «Пора успокоительное пить!» - подумала я, но вместо него налегла на блинчики.

Марине и Харриет я тоже ничего не сказала, зато предложила начать занятия на фортепиано. В большой гостиной как раз стоял инструмент. Девчонки играли весьма посредственно, да и я, признаться, недалеко от них ушла. Мотивируя своё решение тем, что скоро праздники, около недели до них, приедут гости, и не дай бог, попросят сыграть что-нибудь, я добилась их согласия, и мы, когда появлялось свободное время, садились за фортепиано и разучивали не слишком сложные пьесы. Мои руки трогали клавиши чаще сестриных, потому что свободного времени у меня было столько, что хоть со скуки вешайся. Занятия музыкой оказались спасательным кругом. Я с удовольствием закрывалась в гостиной одна, и часами вспоминала колыбельные, разучивала этюды, просто бренчала мотивы из головы, не слишком здоровой…

Мне не хотелось идти в малую гостиную, главным образом из-за того, что она напоминала мне о нервах, которые, как известно, у меня были ни к чёрту. Я окончательно уверилась в том, что всё это мне приснилось, привиделось, ну мало ли, с кем не бывает… Однако через два дня после моего странного знакомства с не менее странным незнакомцем, я оказалась там, как-то забывшись, играя в попрыгунчик.

Я бросала его об пол и засматривалась, как он скачет по паркету, подлетая всё ниже и ниже. Родителей опять не было дома. Марина дремала наверху, Харриет засела в библиотеке. Я самозабвенно кидалась бирюзовым мячиком, пока он не пропрыгал от меня под самый дальний шкаф.

Я подошла к нему, опустилась на пол, легла на паркет и заглянула в пространство между полом и шкафом. И тут же чихнула – пыли там было, что на дворе снегу, свет туда не попадал, и мячик я не видела.

Я разочарованно уселась на полу. Ну вот, чем мне его оттуда доставать? Я окинула быстрым взглядом комнату, но ничего, для этой благородной цели подходящего, не нашла.

Внезапно под шкафом что-то зашевелилось. Неужто мыши? Я подобралась. Я мышей и крыс не боялась, но было бы неприятно узреть их в собственной гостиной.

- Это ваш мячик тут лежит? – спросил тонкий знакомый голос. У меня глаза медленно, но верно полезли на лоб. Опять галлюцинации?..

- Да, мой… А вы не будете так любезны подкатить его поближе, боюсь, я не дотянусь…

Послышалось ёрзанье, копошение, и вдруг что-то серенькое толкнуло попрыгунчик из тёмной щели. Бирюзовая пыльная игрушка подкатилась ко мне и радостно ткнулась в ногу.

- Спасибо большое! – поблагодарила я, несколько оцепенев. Под шкафом кто-то заелозил, и затих.

Я посидела на полу немного, рассеяно крутя в руках попрыгунчик. То серенькое – оно было похоже на лапу. Интересно, так что же, пардон, кто же это такой?..

Может, кот?

«Говорящие коты?» - скептично подняла брови я. Ну да, только этого не хватало моей бедной головушке.

Значит, животное, наукой не открытое. На этом почтенном, но совершенно дилетантском выводе, я и закончила. Встала, отряхнулась, и покинула гостиную. Чего сидеть да пыль глотать, раз со мной всё равно не хотят разговаривать?

Однако я вернулась на следующий день. В малой гостиной как раз кипела уборка, и я попросила веничек для пыли – ну и ходила, помахивала, и, по-моему, пыли после меня только прибавилось. Тем не менее, я была жутко довольная тем, что тружусь на благо общества и т.п., поэтому махала основательно и от души.

Дарья Матвеевна, пожилая наша уборщица, оставила меня шурудеть веничком, вымыла комнату, прибрала, да и сама убралась подобру-поздорову, от греха подальше. Я осталась опять одна.

С настроением дела обстояли недурно, я весело напевала «Жил был у бабушки серенький козлик», и пыль вокруг меня стояла столбом, ух!

ß Марина Вронская шурудит веничком.

Пройдясь метёлкой по всем сервизам, шкафам и подоконникам, я подставила табуреточку для удобства, взгромоздилась на неё и принялась трудолюбиво обмахивать старую вазу из поддельного фарфора, на которой были нарисованы древнекитайские купальщицы.

- Вот ка-ак, вот ка-ак, серенький козлик!.. Вот ка-ак, вот ка-ак, серенький козлик!.. – Я сунула веник внутрь и как следует там пошурудела. Поднялось облачко сероватой пыли. – Бабушка козли-ика оче-ень люби-ила! – наставительно поведала я поддельному наследию китайской цивилизации.

Да тут пыли столько, что хватит на двух таких, как я! Я потрясла вазу, внутри что-то бумкнуло, шлёпнулось на дно и чихнуло.

- Ба-абушка ко-озлика о-очень люби-ила!.. – проблеяла я жалобно.

Внутри сидящее опять крепко чихнуло, крякнув в конце.

С неудовольствием отметив, что у меня дрожат руки, и уже не напевая ничего (ибо блеяние выходило натуральное), я поднесла вазу к лицу – ну, на таком «пионерском» расстоянии, чтобы, ежели чего, поставить, и дать дёру. И глянула, пытаясь увидеть далёкое дно китайского наследия.

Тьма внизу распахнулась налитым кровью глазком. Одним.

Ровно посередине глаз торчит… Я клацнула зубами, издала какой-то невнятный звук, поставила вазочку на место, чуть не выронила, творение последователей Конфуция гулко приземлилось. Правда, судьба его меня мало волновала. В бессознательном порыве веничек был схвачен, тело сигануло с табуретки вниз и понеслось, перебирая ногами, в коридор, к людям.

Часа два я сидела на кровати, никого не впуская, и, страшно раскрыв глаза, пялилась в одну точку. Боги, боги Олимпа, а ежели этот кровавый глаз принадлежал тому моему невидимому собеседнику? Мне страшно представить себе, как он выглядит полностью.

Однако через два часа меня слегка отпустило, и я сошла вниз, шарахаясь от малейшей тени, и дрожа от страха перед каждой вазой или ночным горшком. Таким Макаром дошла я до столовой, где, к сожалению, никого не было.

Я тихонько отворила дверь, внимательно оглядела – нет, и вправду никого, какая жалость! – и вошла. Дверь прикрыла, встала столбом посреди комнаты – а зачем я сюда пришла? Тем более, раз тут ни единой души нет. Тем не менее, я прошлась вдоль стены, повернула к центру комнаты и подошла к длинному нашему обеденному столу. Я как-то всегда хотела сидеть во главе его, только почему-то даже попробовать не смогла. А сейчас, кажется, такая возможность представилась.

Я отодвинула стул по возможности бесшумно – нарушать тишину было как-то странно, и казалось ненужным – и уселась с максимально важным видом. Однако отсюда удобно обозревать всех сидящих! Я повертела головой туда и обратно, помахала властно руками, изображая себя хозяйкой дома, повелевающей безгранично. Вот оно куда приводит, предательство со стороны родных – к мании величия.

Я быстро оглянулась – вдруг в комнате всё-таки кто-то есть? Потом встала, задвинула стул на место и вздохнула. В принципе, я сейчас разыграла свою будущую жизнь. Я ведь не собираюсь выходить замуж – значит, буду одна махать руками… Перед пустым столом…

Ну вот. Опять настроение поплыло. Я раздражённо тряхнула головой и удалилась из столовой, движимая желанием хоть кого-нибудь найти и поговорить с ним, дабы не ощущать преждевременно себя старой девой, всеми покинутой и заброшенной.

Этой ночью мне снился странный сон.

Моя мама держала на руках маленького ребёнка – я решила, что это мой брат, и не почувствовала ни радости, ни огорчения. Восприняла его как факт. Это было неприятно, что я к нему равнодушна – он ведь человек, да ещё и не чужой.

Бабушка стояла рядом, гладила малыша по головке, говорила что-то ласковое. Я, скрестив руки на груди, наблюдала за этой группой, как вдруг мама оторвалась от ребёнка и посмотрела на меня. И бабушка.

В общем, не знаю, почему я решила, что они – это они, потому что лица у них были другие. Но ведь во сне доверяешь не глазам, а ощущениям, а чувства говорили мне, что это мои родные.

Я взяла у мамы малыша и вгляделась в него. Он был несколько странным – лоб был слишком высоким, лицо вообще слишком длинное, к тому же он явно был новорождённым, но кожичка была гладенькая, нежная, светленькая, а не красная и сморщенная… Несмотря на ненормальную вытянутость овала лица, он был красив и мне понравился. А потом он открыл глазки и посмотрел на меня. Почему-то я вдруг поняла, что так он смотрит только на меня – совершенно осмысленно, словно он знает, кто он, кто я, и зачем мы с ним тут находимся. Но длилось это осознание секунды, мальчик закрыл глазки и уснул. А я, глядя на него, подумала: «Так вот оно, счастье!» - и посмотрела на него со всевозможной теплотой, на которую мои затухшие глаза были способны.