Похороны

Тела погибших сначала были доставлены в запасные комнаты больницы и две больничные палатки. Солдаты каждой роты помогали опознать тела. Многие отдали свою лучшую форму, чтобы прилично одеть своих товарищей. С искалеченными телами обращались аккуратно, извлекли и обрезали стрелы, подготовив их для похорон.

Длинная линия сосновых горбов была установлена около больницы, и когда каждое тело было помещено в гроб, номер и имя были записаны, чтобы сообщить друзьям.

Отделение для рытья могил было хорошо вооружено, и сопровождалась охраной. Был такой холод, что даже при постоянной работе к среде погребение не было готово.

Мёртвые были захоронены в большой яме, пятьдесят футов длиной и семь футов глубиной, в печальной и торжественной атмосфере, которая надолго сохранилась в памяти тех, кто оценил обстоятельства и уроки этого страшного события.

Сама природа, казалось, была потрясена способом индейских пыток, и с ночи 21-ого декабря зима наступила всерьез, заставив охрану меняться, по крайней мере, каждые полчаса, а офицеров, дам и солдат защищаться от холода, кутаясь в меха бобра, бизона и волка.

Помощь, которую мы получили, представляла неплохую одежду для жизни в Лапландии или Сибири. Вкусы, мастерство и состояние владельцев были проиллюстрированы в личных платяных шкафах. Армейская кепи была совершенно бесполезна даже с поднятым воротником шинели. Рукавицы доходили до плеча. Обувь и леггины из шкур бизона доходили почти до бедра. Шапки, высокие, как у поляков, с висящими густыми волчьими хвостами, капюшоны, одеяла и пальто совершенно изменили униформу армии Соединенных Штатов. Солдаты мёрзли на плацу, другие на сторожевых вышках; охрана была основной работой всех, кто не участвовал в доставке воды, дров и продуктов.

Праздники проходили грустно, поскольку было холодно. Огни горели в каждой комнате, и один офицер всегда дежурил в каждом здании на случай тревоги. Каждое подразделение знало своё место и свои бойницы; стрелки спали в палатках вместе с оружием, и всегда были готовы к отражению противника.

Постоянные метели вскоре так намели снег на западную сторону частокола, что офицеры могли ходить по брёвнам. Когда вокруг отрыли траншею в десять футов шириной, ветер вновь заносил её снегом, который внезапно появлялся из-за Облачного Пика.

Солдаты, завербовавшиеся в октябре, в декабре с нетерпением ожидали отпуска, воздерживаясь от любых военных действий, обычных в этот период, и заметно чувствовали тяжесть понесенной потери.

Из сержантов, которые отличились в предыдущей войне, или активно работали в 1866г, почти все самые достойные погибли: Ланг, придирчивый начальник, аккуратный, честный и храбрый; Бисселл, спокойный и зрелый, внёсший в свою профессию крепкие привычки предпринимателя, которые отметили его жизнь в Чикаго до армии; Смит, гордость конных стрелков; Морган, и многие другие, заслуживающие памятника на месте их последнего упокоения не меньше, чем герои более великих и незабываемых полей сражений.

Весь гарнизон окунулся во мрак. Шарады, сценки, чтения Шекспира, обычный вечерний осмотр у полковника, и всех социальные встречи, которые когда-то были чем-то приятным, напоминающим цивилизованную жизнь, были забыты как несвоевременные и почти безобразные. Настоящая и требовательная служба не допускала никаких развлечений и удовольствий, которые были допустимы в другое время. Спокойствие и уравновешенность привели к некому подобию братства, подтверждающему священную пословицу, “Лучше идти на поминки, чем на банкет".

Но никакой рассказ, никакое богатство языка не может донести до ума незнакомца тех сцен и фактов; ни один точный каталог не может изобразить тех искажений и поруганий над погибшими людьми, как они были понятны другим. Совокупность заблуждений одного человека подвела итог отвратительным особенностям многих полей сражений; и сумма всех страданий не может оценить их ужас.

Невозможность отпуска стал естественным результатом.

Генерал Кук разработал план короткой зимней экспедиции, где “триста пехотинцев могли зимой сделать больше, чем три тысячи кавалеристов летом”. Точный способ сделать это не был решён, хотя об этом много говорили в социальных кругах, где дамы имели привилегию слушать. Было известно, что полковник был настроен провести такие разведки, не рискуя безопасностью поста. Но уничтожение команды Феттермана всего в нескольких милях от поста породили сомнения, которые свободно выражали офицеры: мог ли отряд, собранный из доступных сил, даже после успешного марша и неожиданного нападения полностью разрушить деревни Красного Облака, с его воинами, режущими женщинами и стреляющими детьми. Эти факты вызвали сомнения, что успешное обслуживание поста, пока весна повторно не откроет дорогу для путешествия, будет практической гарантией для индейцев окончательного исчезновения охотничьих угодий и конца их превосходства в Абсарака. Другие предположили, что Красное Облако решил объединить все враждебные общины в некоторую всестороннюю коалицию против белого человека.

Помимо этого, пока офицеры мечтали о многозарядных винтовках, в их распоряжении имелись только старые ружья и боеприпасы, не больше чем на четыре или пять месяцев. Подкрепление не пришло; и поскольку дело 21-ого декабря, фактически, поглотило время и энергию всего гарнизона, план полного уничтожения индейцев Северо-запада, когда ртуть замёрзла, а снег мешал продвижению, был временно отложен.

Правда заключалась в том, что дух, который привел Феттермана к неповиновению и смерти, то есть, желание отомстить за нападения, совершенные в течение последних шести месяцев, решительно вдохновил всех дам, офицеров и солдат сделать что-то; но дамы часто не обсуждали военные вопросы, и поток неблагоприятных событий заставил наших мужей отказаться от славы удивительных приключений с Красным Облаком, и остановиться на самозащите.

Незнакомец, возможно, мог подумать, что мы были осаждены. Командиры фортов Смит и Рено так рассмотрели своё состояние; и постоянная осторожность, строгая дисциплина и подготовка ко всем непредвиденным обстоятельствам соответствовала тому состоянию, в котором мы провели 1866–67гг в форте Филип Керни, Абсарака.