Счастье и общая перспектива жизни

Решение вопроса об общих перспективах жизни предполагает нравственное осмысление проблемы времени, которая также оказывается связанной с про­странственными характеристиками бытия и с идеей свободы.

Пытаясь как-то определить смысл бытия человека, способного принести счастье, философия всегда свя­зывала его с обладанием или производством таких благ, которые не стареют во времени, являются вечными и нетленными. Можно предположить, что такими благами могут быть произведения искусства, великие от­крытия, милосердные дела, все то, что принципиаль­но не меняет своей природы в различные историчес­кие времена.

В стоической философии наиболее фундаменталь­ным, тем, что не может подвергнуться изменению ни при каких обстоятельствах, оказывается не здоровый дух, не стремление к достижению славы или чего-то другого, а добродетель. Эта позиция выглядит привле­кательно и, казалось бы, оправдывает разговор о мора­ли в абсолютном смысле. Действительно, добродетель ценилась во все века, и человек, скажем, оказываю­щий помощь другому человеку, будет жить с сознани­ем выполненного долга независимо от конкретного ис­торического периода его существования. Тем не менее, в данной позиции содержится опасность абсолютиза­ции морали как жизненной установки индивида. Жизнь ради морали в смысле жертвенного или героического поведения неоправданна в том плане, что обстоятель­ства жизни могут и не потребовать подобного поведе­ния. Тогда доминанта, ориентированная на героику, окажется невостребованной, и жизнь в целом потеря­ет смысл.

Если исходить из идеи достижения счастья в ак­тивной жизнедеятельности, необходимы, во-первых, высшие ценности, определяющие долговременные цели деятельности. Во вторых,— критерии определе­ния временных интервалов настоящего и будущего, ко­торые, с одной стороны, позволят более точно опреде­лить период настоящего в связи с актуальным целеполаганием, с другой стороны — избежать подчинения жизни исключительно актуальному настоящему.

Высшие ценности, определяющие долговременные цели деятельности, следуют из исторических задач. Они предполагают отношение человека к историчес­кому процессу в целом. Необходимость такого отноше­ния утверждалась во французском материализме, мар­ксизме, гегелевской философии. Оно в принципе не­обходимо для нормального нравственного самочувствия личности. Его опасность, однако, заключается в абсо­лютизации противопоставления прошлого и настояще­го, в подчинении жизни исключительно борьбе за бу­дущее.

Простые вопросы показывают, что при определе­нии отношения к будущему нужны какие-то времен­ные и пространственные критерии. Ясно, например, что для нормального нравственного самочувствия не­обходимо заботиться о жизни следующих поколений. Но возникает вопрос о том, на сколько поколений впе­ред мы реально должны думать. Целесообразно ли, например, заботиться о сохранении энергетических ресурсов ради обеспечения жизни будущих поколений тогда, когда в настоящее время около 75 % населения Земли живет на грани голодания?

В целом можно выделить следующие типы времен­ных установок и пространственных ограничений, со­относимых с нравственной ответственностью личнос­ти перед обществом и перед самой собой:

а) глобальные проблемы человечества — время, уходящее в бесконечность и неограниченное пространство;

б) глобальные проблемы эпохи — время ограниченное тем­пом развития технологии и региональное пространство;

в) социальные проблемы — жизнь одного поколения вперед, пространство, ограниченное в основном территорией го­сударства;

г) нравственная ответственность перед самим собой — вре­мя и пространство собственной жизни.

Ценностные критерии, относящиеся к первому уровню, будут в основном совпадать с критериями эти­ки долга. Бесконечность времени не позволяет гово­рить об определенных целях бытия в том смысле, что мы не можем точно предусмотреть, какими интереса­ми будут жить люди будущего, мы можем только выде­лить общие с ними черты фундаментальных основ нравственной жизни и говорить об ответственности в смысле ответственности за сохранение жизни в целом.

На втором уровне мы сталкиваемся с конкретны­ми целями, историческими задачами, решаемыми человечеством на данном этапе и здесь мы вплотную подходим к проблеме социального времени. Это такое время, которое позволило бы найти какой-то объектив­ный критерий для определения изменения темпов раз­вития социума в их значении для субъективной мотива­ции поведения, для нравственных мотивов бытия и разумного целеполагания, связанного с удовлетворением высших социальных потребностей личности.

Проблема социального времени обсуждалась в литературе. Оно определялось как время существования, функционирования общества как совокупнос­ти социальных систем, как время общественного бы­тия людей, их материальной деятельности и отно­шений, в которые они вступают в процессе этой деятельности. В таком подходе характеристиками со­циального времени оказываются последовательность, единство деятельности и результатов. Последнее, на мой взгляд, не обязательно для определения социаль­ного времени, так как человек может испытывать неупорядоченные влияния различных социальных систем, находится в разных временных потоках, т. е. социальное время может быть неупорядоченно, неси­стемно, раздроблено и т. д. Кроме того, личностное переживание времени связано не только с производ­ством. Тем не менее при определении социального пространства и времени в большинстве работ берут­ся факторы, связанные именно с производством и трудовой деятельностью.

Производственные факторы, безусловно, задают определенные критерии быстроты течения времени. Они позволяют выделить некоторый актуальный пери­од настоящего. Несмотря на то, что время истории в целом убыстряется, актуальный период настоящего может становится более длительным. Так, для тради­ционных обществ, занятых в основном сельскохозяй­ственным производством, актуальным периодом насто­ящего был год или даже в долее короткий промежуток от посева до сбора урожая. Для современного обще­ства этот период, по-видимому, составляет около 10 лет и совпадает с временем обновления основных произ­водственных фондов.

Целеполагание, касающиеся привычных форм потребления, удовлетворения основных потребностей, ориентированных на долгосрочный результат, по не­обходимости связано с интервалом обновления основ­ных производственных фондов, так как за это время жизнь становится принципиально другой. Нельзя, на­пример, мечтать приобрести печатную машинку, когда все производство переходит на использование компь­ютеров. Нельзя стремиться до бесконечности эксплу­атировать одну модель автомобиля, даже обладающего высшей надежностью, так как за 10 лет он, несомнен­но, морально устаревает. В свое время так называемое американское направление в автомобилестроении проиграло в результате этого перед европейским. Машины высокой надежности оказались не нужны. В 60-е г. в Америке они эксплуатировались на 10% от своего физического износа.

Ответственность в плане решения социальных проблем, по-видимому, распространяется на жизнь од­ного поколения. Она выражается в заботе о производ­стве полноценного потомства и обеспечении жизни, отвечающей мировым стандартам потребления и под­держки старости.

Личность, разумеется, учитывает все названные критерии временных интервалов и соотносимых с ними ценностей. Но для нее период настоящего и бу­дущего может быть очень вариабелен.

В исследовании Е.И. Головахи и А.А. Кроника по временным установкам сознания личности для выяв­ления ориентации на настоящее прошлое или буду­щее, предлагается любопытная методика: человеку за­дается вопрос о том, какие события он мог бы отнести к настоящему, прошлому или будущему, без опреде­ления временного интервала периода настоящего. По ответам удается судить о широте пространства насто­ящего, представленного в рефлексивном сознании личности*. Пространство настоящего, расширяемое до пределов охвата большинства значимых событий про­шлого, дает ориентацию на воспоминания о прошлом как доминантную ценностную установку; настоящее, ограниченное недавними событиями, взятыми вне связи с прошлым и будущим — ориентацию на ценности переживаемого периода бытия. В крайнем вы­ражении это своеобразная установка прожигателя жизни. Наконец, включение в настоящее значимых событий будущего как достижимых возможностей показывает ориентацию на интенсивную жизнедея­тельность, посвященную более или менее отдаленным целям бытия.

* См.: Головаха Е.И., Кроник А.А. Психологическое время личности. Киев, 1984.

В принципе психологически наиболее благоприят­ным является третий тип ориентации, так как он не вызывает сильных сожалений о прошедших периодах жизни. Нагрузки, сопровождающие данный тип жиз­недеятельности, могут быть значительными. Но они в силу ориентации на перспективу не приводят к пас­сивному стрессу.

Второй тип ориентации опасен разочарованиями, связанными с потерей ценностей, присущих именно данному периоду жизни, а также тем, что эмоции по­лучают при соответствующем образе жизни привыч­ное насыщение и также теряют свою остроту. Это, на­пример, ситуация Дон Жуана, которому постоянно требуются все новые и новые женщины для возобнов­ления перенасыщенных эмоций, или ситуация чело­века, привыкшего постоянно менять мебель в своей квартире. Если эмоции, связанные с обладанием теми или иными вещами, приобретают повышенную цен­ность, переменам этих вещей не будет конца, ибо человек будет стремиться поддерживать уровень на­сыщения данных эмоций.

Тип ориентации, отмеченный первым, в какой-то степени закономерно возникает у каждого человека в конце жизни. Он в определенной степени оправдан, если жизнь наполнена действительно значительными событиями и человек испытывает гордость, подводя ее итоги. Но все же постоянная ориентация на прошлое психологически вредна. Она может вызвать пассивный стресс, если в прошлом переживаются события, кото­рые оцениваются как ошибки. Однако даже в случае общей положительной оценки жизнедеятельности по­стоянные воспоминания о прошлом лишают человека инициативы и уводят его от нормального общения с другими людьми.

Однозначная ориентация на события будущего тоже нежелательна, так как таит в себе опасность обес­ценивания настоящего. При оптимистическом настрое это может привести к нигилизму, разрыву с прошлым, формированию идеи жертвы настоящим ради будуще­го, что, как уже говорилось, закономерно ведет к про­поведи насилия, обесценивает индивидуальную чело­веческую жизнь, вовлекаемую в логику глобальных социальных преобразований. В пессимистическом взгляде, сформированном на базе последовательного индивидуализма, образ будущего как состояние неминуемой смерти делает безразличным качественные характеристики настоящего. «Двум людям, прожившим равное число лет, мир,— согласно А. Камю,— предос­тавляет всегда одну и ту же сумму опыта»*. Обесце­ненное настоящее делает невозможным утверждение каких-либо позитивных критериев бытия, блокирует со­знательную ориентацию личности на общественные ценности. Это закономерно открывает простор для ложных предпочтений, кажущихся простыми и легки­ми, но в действительности — оборачивающимися ра­зочарованиями в поздние периоды жизни. Здесь воз­можно закрепление иллюзий, например, рассмотрение тех или иных установок как неизбежного следствия жизненного пути в том случае, когда их общая непра­вомерность становится даже уже ясна.

* Камю А. Бунтующий человек.— М, 1990.— С. 57.

Очень часто личность пытается отгородиться от нежелательных размышлений о будущем за счет пол­ного слияния с настоящим, стремления получить как можно большее удовлетворение от легко доступных способов жизнедеятельности. Однако по мере потери способностей к наслаждениям молодости в более по­здние периоды жизни как раз и формируется установ­ка, расширяющая настоящее до воспоминания о мель­чайших событиях прошлого. Конфликт утерянного прошлого и неполноценного, ненаполненного событи­ями настоящего начинает все более сильно пережи­ваться личностью, вызывая дисгармонию бытия.

Для того, чтобы сломать в общем-то довольно про­сто и быстро формирующиеся установки на ближай­шие цели бытия, раскрыть путь к логическому пости­жению целостного процесса жизни от его начальных до конечных стадий, в культуре общества должны быть представлены ориентиры, связанные с долговремен­ными целями бытия.

В традиционно ориентированном обществе общая перспектива жизни раскрывалась через простое заим­ствование образцов решения бытийственных проблем от старшего поколения. Ориентация на привычные, повторяющиеся в судьбе нескольких поколений нормы поведения облегчала задачу индивидуального вы­бора, особенно при сословной общественной организа­ции, где жизненный путь в основном предопределялся принадлежностью к данной общественной группе. Старшее поколение, выступающее в качестве носите­ля традиций, закономерно пользовалось уважением. Возрастание общественного статуса личности по мере достижения зрелого возраста служило здесь реально ощутимой компенсацией потерь молодости.

Вместе с заменой характерных для традиционно­го общества отношений личной зависимости социаль­ной связью, основанной на обмене вещей, традици­онная ориентация все более и более разрушается. От­носительно спокойное бытие с сохраняющимися от рождения до смерти основаниями заменяется на по­стоянный поиск, борьбу за существование. Конечно, традиции, привычные устои жизни играют опреде­ленную роль и здесь. Их роль усиливается в периоды относительной стабилизации общества. Набирающие силу корпорации начинают формировать собственные традиции бизнеса и отношения между служащими. Однако в масштабах всего общества роль традиций заметно снижается. Убыстрение темпа жизни сопро­вождается постоянной сменой привычного, относи­тельно стабильного окружения в смысле распростра­нения новых нравов, художественных вкусов, спосо­бов проведения досуга.

Конфликт поколений приобретает здесь особую остроту в силу того, что старшее поколение принци­пиально не может повторить образ жизни молодого, даже если он в чем-то кажется притягательным. Это порождает ситуацию неприятия ценностей, осужде­ния свободных нравов с позиций ригористической морали.

Взрослый человек живет в состоянии убывающего времени. Он сознает, что постепенно приближается к старости, теряет определенные потенции бытия. Как верно замечает И. Попелова: «Изменение является по­терей. Потерей детства с его играми, потерей молодо­сти, потерей красоты и любви, потерей преимуществ взрослого возраста, потерей здоровья и силы и, нако­нец, потерей жизни. Против этого ограбляющего хода дел, против течения человеческого времени, всепоглощающего и все портящего, человек создает себе уте­шение в существовании вечного мира ценностей, ко­торый возвышается где-то над повседневным существо­ванием, преданным старению, обезображиванию, гибели»*. В приведенном положении показывается путь иллюзорного преодоления осознаваемых жизненных потерь. Но возможна ли какая-нибудь иная компенса­ция, построенная на реальных основаниях? На наш взгляд — да.

* Popelova I. Historicka dimense kutturnich hodnot // Filosficky casopis,— 1976,— C. 1.— S. 24-25.

Охватывая сознанием общую перспективу жиз­ни, фиксируя неизбежно происходящие в ней потери, человек стремится так построить систему деятельно­сти и распределить соответствующие ей мотивации, чтобы радость от полноты бытия соответствовала любому возрасту. Это возможно за счет формирования новых способностей, расширения границ и раз­нообразия способов бытия путем приобретения новых умений и реализации их в общественно ценной дея­тельности. В силу сложности развития новых способ­ностей процесс их приобретения должен начинаться в молодом возрасте, тогда, когда у личности еще есть иные потенции и возможности бытия. Это сопровож­дается напряжениями, порой весьма значительными, связанными со стрессами. Но эти напряжения оправ­дываются в связи с производимыми на каждом этапе жизни общими оценками реализации перспективных планов бытия.

Отсюда можно сделать вывод, что даже с точки зрения логики такой компенсации подлинная свобода оказывается необходимо связанной с позитивными определениями. Личность не может остановиться толь­ко на негативной свободе сохранения своего состоя­ния в силу того, что она живет во времени, отводящим определенные возможности для самореализации, но в то же время, неумолимо устанавливающем и опреде­ленные пределы действия жизненных сил. Позитивная же свобода, как уже было выяснено, оказывается не­возможной без ориентации на нравственные ценнос­ти, без объединения своей индивидуальной жизни с общественной.

Логика компенсационного отношения, также свя­занного с позитивными характеристиками свободы, присуща не только зрелому возрасту, но и детству человека. Там она реализуется в игре, где развивающийся индивид моделирует виды активности и соот­ветствующие им социальные отношения взрослых, хотя для этого еще не имеется достаточно развитых способ­ностей. Имитационные игры закономерно толкают к активному бытию, которое, правда, не достигает пико­вых нагрузок, так как активность не является здесь внешне заданной.

Наконец, возможен и еще более общий третий план компенсации. Он связан с преодолением конечности бытия с попыткой решения извечного противоречия между бесконечностью помыслов человека и конечно­стью его жизни. Он может осуществляться на основе утверждения существования каких-то метафизических миров, введения идеи кармы, но возможно и иное ре­шение — через мысленный контакт с будущими поко­лениями, через сохранение памяти о себе в сознании потомков. Выдающиеся личности всегда стремились строить свою жизнь в связи с общими перспективами развития общества, заботой о жизни других людей. Закономерным было и их обращение к потомкам, пред­ставленное в философии в жанре исповеди, например, у Руссо и Августина.

Выскажем предположение, что в материалистичес­кой концепции названное отождествление может быть произведено на базе философской абстракции, позво­ляющей мышлению выйти за узкий круг собственной единичности и испытать удовлетворение от сознания того факта, что другие люди способны испытывать аналогичные с тобой чувства, воспроизводить те же формы жизнедеятельности, т. е. надеяться на продол­жение совместно реализуемых целей бытия.