Специфика духовно-практического освоения действительности

Духовно-практическое освоение является принци­пиально важным способом практической адаптации человека к действительности, которая всегда осуществ­ляется на основе сознания, во-первых, позволяющего расширить возможности предвосхищения состояний действительности, ее опережающего отражения, во вторых,— дающего возможности конструировать дей­ствительность, создавать искусственную среду, свой­ства и проявления которой оказываются наиболее точ­но прогнозируемыми в связи с тем, что сама среда создается за счет активности сознания. Сознание в любом случае действует как коллективный обществен­ный адаптационный инструмент, хотя качество самосоз­нания и понятийного мышления принадлежит только отдельному индивиду. Коллективный характер созна­ния проявляется в том, что сами понятия вырабатыва­ются в общении, наполняются личностным смыслом только благодаря той информации, которая становится значимой в общественной коммуникации людей, в свя­зи с тем, что воспринимающий понятие индивид фак­тически всегда воспринимает не отвлеченный набор знаков, скажем, не простую последовательность цифр (такой информационный процесс может иметь место и в счетно-вычислительной машине), а стоящие за эти­ми знаками, устойчивые, общественно-канонизирован­ные реакции на определенные явления, в прогнозировании которых он всегда лично заинтересован. Даже предельно общие математические понятия становятся в индивидуальном сознании именно понятиями только потому, что для того, чтобы, например, поровну разде­лить между двумя людьми четыре яблока, надо дать каждому по два, а если попробовать дать по три, то кто-то обязательно останется в проигрыше.

В научном познании мира коллективный характер сознания проявляется в том, что изучение объективных свойств действительности идет за счет совместно раз­работанного аппарата представлений о тех базисных структурах, которые обеспечивают закономерность явлений (что опять же важно в практическом плане, в плане ожидания проявления устойчивых качеств). Не­смотря на то, что современная наука показала несос­тоятельность таких понятий, как теплород, эфир, на каком-то этапе развития научной мысли они сыграли свою роль, точно также, как сейчас важную роль в представлении о физической картине мира выполня­ет, например, понятие гравитации, хотя природа этого явления не объяснена. Я привел эти примеры только для того, чтобы показать субъективную и одновремен­но коллективно опосредованную (парадигмальную) сторону процесса познания, без чего последний не был бы процессом, основанным на человеческом понятий­ном мышлении. Общественная природа сознания, сле­довательно, проявляется в познании как процесс со­вместного поиска истины, основанной на приемлемых, получивших коллективное одобрение, объяснениях дей­ствительности. Таким образом, практический, адапта­ционный характер деятельности сознания проявляет­ся и в теоретическом знании, хотя оно может быть весьма далеко от непосредственной практики, может развиваться на основе собственной логики понятий, связанных с поиском истины, отвлеченным от непос­редственного практического интереса исследователя. В морали и в социальной жизни человека в целом мы сталкиваемся с новым аспектом коллективности сознания, с непосредственным проявлением его адаптационного характера. Так как люди выступают в ка­честве партнеров по совместной деятельности, они ждут устойчивости проявления определенных качеств уже не только от явлений мира, но и друг от друга. Для этого создается новая реальность, реальность соци­альных отношений, в которой предметом работы обще­ственного сознания становится сам человек. Обычная для природного мира адаптация к среде обитания пре­вращается у человека в конструктивную деятельность, выражается в создании новой, искусственной среды, свойства которой становятся не только прогнозируе­мыми, но и отвечающими желаниям человека, создан­ными в соответствии с его собственными ценностны­ми представлениями. Мораль выражает важнейшую сторону этой новой реальности, так как в ней в резуль­тате коллективной работы общественного сознания вырабатываются такие понятия, которые позволяют людям сплотиться в единое целое, обрести общий смысл бытия и иметь достаточно надежные гарантии устой­чивости их поведения в отношении друг друга. Мораль­ные понятия как раз и вырабатываются в процессе духовно-практического освоения действительности, в ходе которого происходит одновременное отражение существующей реальности, конструирование новой, несуществующей ранее действительности и ее прак­тическая проверка на истинность, выступающую преж­де всего в качестве жизнеспособности.

Раскрывая суть концепции духовно-практическо­го освоения действительности, необходимо отметить, что в своем общественном бытии личность сталкивает­ся с достаточно сложной, противоречивой ситуацией. Хотя социальная среда создается в результате деятель­ности самого человека, она приобретает свои особые системные качества, в ней проявляются тенденции развития, которые ограниченное по своим возможно­стям сознание неспособно полностью отразить и кон­тролировать, то есть собственное общественное бытие оказывается неподвластно целиком воле человека. Это создает специфические сложности в процессе мотива­ции: с одной стороны, планирование отдаленных по­следствий своих действий требует от личности состав­ления некоторого целостного представления об обще­стве, с другой стороны, индивид может отражать лишь достаточно ограниченный крут социальных отношений, соответственно, он не способен сделать заключение о жизни всего общества на основе этого ограниченного социального окружения. Выходом из данной ситуации оказывается усвоение некоторого практического миро­воззрения, основанного на общественном сознании, отражающем коллективный опыт общественной жизни.

Однако и общественное сознание не способно полностью охватить все общественное бытие, создать его исчерпывающую теоретическую картину даже тогда, когда уже ясны многие основы научного пони­мания общества, ведь жизнь людей представляет про­цесс, включающий стихийные взаимодействия, случай­ные связи и отношения, и он так изменчив, что не может быть выражен в завершенной теоретической модели. Почему же тогда идеи о характере социальной связи, о приоритетных целях в организации собствен­ного бытия, о практических нормах отношений с дру­гими людьми, выраженные в общественном сознании, оказываются ценными для личности, помогают ей в ориентации своего поведения? Дело в том, что почти во всех формах общественного сознания (таких как мораль, религия, искусство, за исключением научного) имеет место не просто познание окружающих явлений, а именно их практическое освоение, то есть происхо­дит не просто отражение действительности, а и ее ценностная реструктуреализация. Практический ха­рактер освоения мира обусловливает закрепление в общественном сознании в качестве, устойчивых обра­зований только таких идей, которые соответству­ют действительно необходимым в данных условиях образцам поведения. Подчинение данным образцам способствуют улучшению качества жизни, гармонии самоощущения, говоря в целом, способствуют успеш­ному выживанию определенных социальных групп, классов, сословий или более общих социально-истори­ческих общностей людей.

В гносеологическом (познавательном) аспекте об­щественное сознание отражает общественное бытие. В результате создаются различного рода теории, пред­ставления о рациональных способах организации об­щественной жизни. Однако в социологическом (прак­тически-действующем) плане сознание всегда не толь­ко отражает некоторую реальность, но и конструирует новую. Как на микроуровне, т. е. на уровне жизни от­дельных личностей и малых групп, так и на макроуров­не — уровне жизни крупных социально исторических общностей людей, происходит такое приспособление к существующей реальности, которое одновременно со­провождается возникновением новых отношений, ут­верждением новых, практически целесообразных спо­собов жизни. В этом и заключается суть процесса ду­ховно-практического освоения действительности.

Важнейшим итогом практического освоения обще­ственным сознанием общественного бытия выступают социальные нормы. Социальные нормы представляют канонизированные в культуре данного общества, час­то подтвержденные законом и поддерживаемые авто­ритетом государственной власти формы взаимодей­ствия людей. Существование социальной нормы при­дает человеку определенную уверенность в том, что он может ожидать от другого человека. Без такой уверен­ности в ожиданиях относительно действий другого человека общественная жизнь была бы совершенно невозможна. Скажем, деловое общение, бизнес были бы совершенно невозможны, если бы не было никакой веры в надежность партнеров, в то, что они будут стре­миться к исполнению своих обещаний.

Маркс рассматривал проблему возникновения со­циальных норм в обществе, пытаясь ответить на вопрос о том, как люди обеспечивают основные социальные условия производственного процесса. Важное значение в его теории имеет разграничение всех общественных отношений на первичные и вторичные. Первичные, или базисные, социальные отношения возникают, согласно взглядам Маркса, независимо от воли и сознания лю­дей. Они выступают как результат рыночного обмена, объективно необходимые пропорции общественного воспроизводства. Вторичные отношения складываются, проходя через волю и сознание людей, хотя они тоже не являются результатом простых волевых актов.

Маркс называл вторичные отношения идеологи­ческими. В современном мире термин идеология многих отпугивает тем значением, которое он получил в результате длительного противостояния на мировой арене двух различных социальных систем (капитализ­ма и социализма). Но во времена Маркса данный тер­мин не имел столь негативного вида, и в его учении понятие «идеологические общественные отношения» в основном означало отношения, которые не существуют в обществе без специальных осознанных усилий людей, направленных на их воспроизводство. Конеч­но, такое воспроизводство не обходится без определен­ной идеологии, без идей, которые так или иначе связа­ны с классовыми и групповыми интересами. В то же время основное значение теоретического рассмотре­ния понятия вторичных отношений заключено не в том, что выявляется идеологическое противостояние неко­торых идей, а в том, что раскрывается механизм, по­зволяющий успешно жить и действовать в неизвест­ной реальности, в реальности, которая не может быть полностью контролируема. Именно изучение способа, в результате которого вторичные отношения возника­ют и воспроизводятся в обществе, позволяет раскрыть внутреннюю связь различных уровней общественной организации. Последнее для нас особенно важно, так как это и осуществляется за счет социальных норм, возникающих в результате практически-духовного ос­воения действительности.

Признавая целесообразность понятия «идеологи­ческие отношения», мы стремимся подчеркнуть значе­ние учения Маркса о взаимосвязях различных уровней общественной жизни. Это, кстати говоря, почему-то очень мало подчеркивалось идеологами марксизма в дореформационной России, которые в основном сосре­дотачивались на утопических идеях Маркса, связанных с представлениями о коммунистическом обществе.

В традиционном марксистском понимании к идео­логическим отношениям относятся все вторичные от­ношения, то есть отношения права, морали, традиции, обычаи и другие отношения такого типа. В то же время «вторичность» подобных отношений не умаляет их значимости. Все виды практических взаимоотношений людей, в том числе их производственные отношения, поддерживаются за счет влияния морали, законов, традиций. Но почему последние сами по себе облада­ют определенной устойчивостью? Это обеспечивается либо благодаря деятельности специальных обществен­ных институтов, призванных следить за исполнением социальных норм, либо благодаря прочной укорененности в культуре данного общества определенных идей, воздействие которых на сознание человека нередко имеет не меньшее значение, чем страх быть наказанным за неисполнение какой-то нормы. Идеология как определенная устойчивая система идей в основном и создается именно ради поддержки устойчивых форм коммуникации людей, убеждения их в необходимости исполнения социальных норм, что и означает посто­янное воспроизводство их вторичных отношений. На­пример, рыночные отношения и рыночный обмен предполагают, что собственность должна быть непри­косновенна. Этот принцип поддерживается законом, моралью, в результате чего у людей появляется уве­ренность в стабильности условий собственного суще­ствования, а мотивы деловой активности получают развитие и обретают долговременный смысл.

Идеологические отношения, согласно Марксу, скла­дываются, проходя через волю и сознание людей. Но очень важно то, что процесс практического утвержде­ния идеологических отношений в обществе имеет дол­говременный характер, а сознание и воля людей со­ставляют лишь субъективные стороны данного процес­са. Объективную сторону составляет практическое подтверждение возникающих отношений. В конце про­цесса мы имеем приемлемые, сохранившиеся благо­даря практическому отбору образцы поведения, кото­рые представлены в общественном сознании. Таким образом, за счет более или менее длительного процес­са практической проверки идеи, которые выражают исходные представления о необходимых формах ком­муникации, превращаются в устойчивые социальные нормы, поддерживаемые системой вторичных (идеоло­гических) отношений. Неверные же идеи и представ­ления рано или поздно отбрасываются исторической практикой в результате их негативного влияния на развивающиеся процессы общественной жизни.

На наш взгляд, именно разделение различных об­щественных отношений на первичные и вторичные и рассмотрение их взаимосвязи составляет основной вклад Маркса в теорию общества. Традиционный тезис о том, что Маркс показал роль материального производ­ства и вскрыл тайну прибавочной стоимости, в действи­тельности неточен. Совершенно очевидно, что многие философы, например Лейбниц и Гегель, понимали зна­чение технических систем, писали об автоматах и машинном производстве. Что же касается теории прибавочной стоимости, то идея этого понятия принадле­жала Рикардо, что признавал и сам Маркс*. Тем не менее ни Лейбниц ни Гегель не поняли действительных при­чин развития человеческого общества и не объяснили процесс возникновения социальных норм. Поэтому они попытались объяснить историческое развитие за счет обращения к мистическим силам, к монаде и абсолют­ной идее. Для создания научной теории общества важ­но не указание на сам факт роли материального про­изводства, а именно определение механизмов взаимо­связи различных уровней общественной жизни, что и было сделано в концепции духовно-практического ос­воения, которое, по мысли Маркса, отличает процесс возникновения идей в истории общества от того, как они представлены в голове отдельного мыслителя**.

* В четвертом томе «Капитала» Маркс совершенно определен­но писал, что теория прибавочной стоимости у Рикардо имеется, хотя он и не различает ее особых форм. (См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч.— 2-е изд.— Т. 26.— Ч. 2.— С. 182.). Вклад самого Маркса в эту теорию заключался в том, что он более глубоко проанализиро­вал источники прибавочной стоимости, показал различие ее форм, а также условия возникновения средней нормы прибыли.

** См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч.— 2-е изд.— Т. 12.— С. 728. Маркс употреблял термин «практически-духовное освоение», но я считаю, что духовное должно быть поставлено на первое место, так как в начале процесса лежит именно определенная идея о целесообразной форме поведения.

В вопросе о возникновении социальных норм, если отвлечься от идеи их божественного определения, в самом общем плане конкурируют две позиции. Это позиция юридического позитивизма, с одной стороны, и идея естественного права — с другой. Идея есте­ственного права исторически более ранняя. Она со­ставляет основу большинства теорий общественного договора. Но, как показал в своей критике естествен­ного закона Гегель, под естественным в действитель­ности всегда понимается то, что выгодно законодате­лю. Когда в исследовании общества стали применять­ся социологические методы и когда наука об обществе стала стремиться освободиться от всякого рода мета­физических построений, идеи естественного права были подвергнуты критике и в качестве противостоя­щей им теории как раз был выдвинут юридический позитивизм. Эта концепция говорит, что статусом «истинного» закона обладает все то, что принято парла­ментом или каким-либо иным законотворческим орга­ном государства, то есть закон это исключительно искусственное изобретение людей. Но данная теория конечно одностороння, в том смысле, что она ничего не говорит об основаниях утверждения некоторого закона и не обсуждает, что происходит в том случае, если за­конодательные ораны государства принимают плохой закон. В действительности закон, принятый органами государства, становится фактически действующим, ис­торически «истинным» законом только в том случае, если он удачно вписывается во всю систему общественных требований, обеспечивающих воспроизводство данной системы общественных отношений. Неудачные законы нарушаются, «обходятся» и, в конце концов, достаточно быстро отменяются в силу того, что становится очевид­ным их негативное влияние на практику жизни. Духов­но-практическое освоение действительности как совер­шающийся во времени социальный процесс, таким об­разом, имеет место не только в морали, но и в праве, несмотря на то, что юридические законы обретают свою действенность в результате авторитетных решений, при­нимаемых в определенный момент времени.

Практика, вообще говоря, представляет собой про­цесс перевода идеального в материальное потому, что идеальный образ может превратиться в изготовленную из материи реальную вещь; или, применительно к раз­бираемому нами вопросу, идея о необходимости новой формы коммуникации людей может превратиться в реально осуществляемую коммуникацию, то есть в дей­ствующую социальную норму. Одновременно практика является единственным критерием истинности для ис­торического подтверждения правильности новых идей людей о необходимом типе их общественной связи.

В марксистском анализе общества много внимания было уделено развенчанию идеологии как ложного, превращенного сознания. Принимая во внимание, что одни классы могут осуждать идеологию других как ложную, несправедливую и т. д., следует в то же время отметить, что логическое понятие истины и лжи, при­менимое к научному познанию, не работает в полной мере при анализе идеологического состояния общества. Общество не может существовать без той или иной идеологии именно потому, что она необходима для воспроизводства системы общественных отношений. Идеология в широком смысле слова составляет то ус­тойчивое основание, которое нужно для воспроизвод­ства нормы поведения в жизнедеятельности ряда по­колений или, по крайней мере, в течение достаточно длительного периода исторического развития, необхо­димого для того, чтобы норма подтвердила себя прак­тически. Это основание совсем не обязательно являет­ся истиной в научном смысле. Объясняя, например, необходимость экзогамного запрета, древние люди счи­тали, что от этого рождаются люди со свиными голова­ми. На более поздних стадиях общественного развития могут приводиться иные, более развернутые, тяготею­щие к научному пониманию, обоснования норм. Но даже если они оказываются очень тесно связанными с научными основами понимания общества, основной их характеристикой является не это, а то, что они практи­чески обеспечивают типизацию поведения людей.

Таким образом, для идеологических отношений принципиально важным оказывается не то, насколько ложна или истинна та или иная идея, лежащая в осно­вании нормы, а то, что построенные на базе данной идеи отношения обеспечивают условия для воспроиз­водства общественной связи, что сама эта связь, со­знательно поддерживаемая людьми на уровне их осоз­нанных взаимодействий, оказывается необходимой для воспроизводства базисных структур общества, что она сохраняется достаточно продолжительное историчес­кое время, если эти базисные структуры прогрессиру­ют. Только в этом смысле можно понимать мысль Маркса о первичности материального производства. Из этого положения вовсе не следует, что нравственные, юридические и иные идеологические отношения про­сто отражают взаимодействия людей на некотором первичном уровне общественной жизни. Границы первичного и вторичного, определяющего и определяемо­го, в общественной жизни являются относительными. В известном смысле нравственные идеи являются как раз первичными для развития новых базисных струк­тур. Это прекрасно показал Вебер, рассматривая вли­яние протестантской этики на процесс становления капиталистического общества. Во многих аспектах моральные представления являются определяющими по отношению к материальному производству потому, что создают потребности, ради которых осуществляет­ся само это производство. Например, желание произ­водства предметов роскоши, как уже отмечалось, име­ет наиболее глубокие корни в стремлении выражения достоинства человека. Лишь потом оно зачастую при­обретает извращенные формы желания обладать ве­щью без всякой нравственной заслуги.

Идеологические отношения складываются и утвер­ждаются в общественной жизни двумя путями: либо в результате управляющей деятельности определенного общественного субъекта, либо стихийно в так называ­емых неинституциональных способах регуляции, т. е. в морали, традициях, обычаях. Отдельные элементы об­щественного сознания, необходимые для функциони­рования идеологических отношений, могут быть про­дуктами специализированного духовного творчества, духовного производства, осуществляемого в интересах субъекта социального управления. Но в целом утвер­ждение системы идеологических отношений всегда носит практический характер.

Наиболее трудно проследить путь от определен­ной идеи к практическому отношению именно в регуляторах неинституционального типа. Важная для ре­шения данной проблемы методология содержится в по­ложении О.Г. Дробницкого о нормативных отношениях как связующем звене между нормативно-оценочными формами сознания и поведением людей*. К сожале­нию, сам статус нравственных отношений, представ­ленный в исследованиях авторов, работавших на базе марксистской методологии, выглядел достаточно нео­пределенно. Большинство из них однозначно относило все процессы, связанные с функционированием нрав­ственных отношений, к вторичным сферам общественной жизни, исключая их тем самым из общественного бытия**. В лучшем случае к бытию относилось социаль­но-реализованное поведение***. Между тем важно под­черкнуть именно практический, бытийственный характер самого процесса складывания нравственных отно­шений и их реального функционирования в обществен­ной жизни, а не просто тот факт, что реализованное поведение составляет момент общественного бытия.

* См.: Дробницкий О.Г. Понятие морали.— М., 1974.— С. 250.

** См.: Рыбакова Н.В. Моральные отношения и их структура. Л., 1974.— С. 4 — 5; Архангельский Л.М. Марксистская этика.— М., 1985.— С. 35.

*** См.: Василенко В.А. Мораль и общественная практика.— М., 1983.— С. 68.

В объяснении процесса возникновения нравствен­ных отношений в прошлом также существовало много упрощений. В частности, доминирующей была схема, согласно которой последние утверждаются вслед за нравственной практикой. То есть дело изображалось таким образом, что имеющие уже место распространен­ные поступки постепенно способствуют тому, что пове­дение такого типа закрепляется в устойчивых нравствен­ных отношениях. Это, конечно, совершенно неверно, так как прежде, чем какой-то нравственных поступок мо­жет быть совершен, отношение, порождающее мотив данного поступка, уже должно иметь место.

В 80-е гг. некоторые авторы увидели наметившие­ся в теории упрощения и пытались возражать против них, в частности тем, что подвергли сомнению пред­ставление о регулятивной функции морали как ее ос­новной общественной функции. В абсолютизации ре­гулятивной функции виделся основной методологичес­кий порок, приводивший к ориентации на усвоение уже созданных нравственных норм, а не на их творческое восприятие и обновление, способствующее развитию общества и личности. Такой упрек, в частности, делал­ся Ф.Н. Щербаком относительно концепции О.Г. Дроб­ницкого, которую он называл регулятивной*.

* См.: Щербак Ф.Н. Мораль как духовно-практическое отношение.— Л.: ЛГУ, 1986.— С. 13.

На мой взгляд, возражения против абсолютизации регулятивной функции морали связаны с тем, что сама регуляция понимается неправильно, рассматривается исключительно по модели социального управления. В последнем всегда предполагается наличие специали­зированного органа, получающего и обрабатывающе­го информацию о различных частях системы, а затем отдающего команду с целью корректировки выявлен­ных отклонений, пресечения нежелательных тенден­ций развития. Между тем мораль по глубине отраже­ния процессов общественной жизни всегда выходит за рамки деятельности какого-либо определенного субъекта социального управления. Общественно-историчес­кая практика в целом, а не деятельность управляющих органов позволяет во всех видах неинституциональной регуляции находить правильные формы поведения и выражать их в виде фиксированной информации. Формой же хранения такой информации выступает общественное сознание, которое обладает спецификой целостного отражения процессов общественной жиз­ни и не сводится прямо даже к сознанию крупного, контролирующего многие отношения управляющего субъекта (например, господствующего класса). Более того, информация, характеризующая протекание гло­бальных общественных процессов, не является внеш­ней по отношению к обществу. Следовательно, и обще­ство в данном случае нельзя рассматривать как субъект управления, получающий информацию извне. Таким образом, традиционный кибернетический подход ока­зывается неприменим в полной мере к исследованию закономерностей нравственной жизни.

С нашей точки зрения, социальное управление — это только те процессы, в которых реализуется осоз­нанная цель воздействия управляющего субъекта на определенные стороны общественной жизни и пове­дения людей. Под социальной регуляцией следует понимать более общие явления, в которых приведение во взаимное соответствие процессов, развивающихся в обществе, и обеспечение типизации действия людей согласно тенденциям развития данных процессов про­исходит помимо воли управляющего субъекта. При этом регуляция предполагает не просто влияние одних процессов на другие, а заключается именно в том, что в обществе складываются механизмы, благодаря кото­рым одни общественные отношения и необходимые для их воспроизводства элементы общественного сознания (стереотипы поведения, нормы) оказывают влияние на другие общественные отношения, выполняя, таким образом, регулирующую функцию. Процессы, отвеча­ющие нравственной жизни общества, развиваются как раз в соответствии с механизмами регуляции. Они никогда не находятся целиком под контролем какого-либо определенного субъекта общественного управле­ния. Это определяется прежде всего самими условия­ми возникновения и утверждения в общественной жизни нравственных норм.

Спонтанный характер моральный регуляции, спе­цифическое для нее совпадение субъекта нормотвор­чества и объекта действия норм затрудняет понимание процесса возникновения новых норм и может породить представление о том, что данный процесс происходит как бы стихийно, методом проб и ошибок. Но это, ко­нечно, не так. Утверждение в общественной жизни новых норм морали связано с сознательной творчес­кой деятельностью людей, в основе которой лежат рациональные представления о необходимом характе­ре их общественных взаимосвязей.

Однако эти представления вырабатываются не какими-то специализированными органами общества, социальными институтами, а отдельными людьми, прежде всего теми, которые в силу особых способно­стей становятся руководителями, неформальными ли­дерами некоторого, пусть даже очень небольшого, кол­лектива. Их идеи о необходимых формах взаимосвязи, требуемых для осуществления той или иной, в том числе трудовой деятельности, получают поддержку со стороны всех членов первичного коллектива, а затем, если они оказываются перспективными и историчес­ки оправданными, и более широкое распространение. Эти идеи поддерживаются другими коллективами, со­ставляющими в целом данную социально-историчес­кую общность людей.

В общественном плане ценность представляет сама норма, а не ее творец, поэтому он или даже, вероятно, несколько таких творцов, предлагающих одинаковые нормы, часто забываются. Но даже если память о творце нормы сохраняется, если необходимые для ее обосно­вания идеи связываются с конкретной личностью, как это имеет место, например, в религиозных системах, почва для утверждения норм все равно предваритель­но подготавливается процессами духовно-практичес­кого освоения, развивающегося в локальных соци­альных группах. В момент выдвижения какого-то прак­тического принципа взаимоотношений, подходящего для локального общения, еще никто не знает его исторических перспектив и не думает, что подобный принцип может стать всеобщей нравственной нормой. Достаточ­ная длительность процесса распространения и утверждения нормы приводит к тому, что социально-историческая общность, вырабатывающая нормы морали, как и другие неинституциональные нормы, не осознает себя в качестве их творца. Это порождает представление неизвестности того, откуда берутся законы.

Тайна возникновения неинституциональной нор­мы как реального отношения людей, возникающего в связи с ее функционированием, заключается в том, что сама общность консолидируется вокруг определенных духовных образований, выражающих идеи относитель­но необходимой для решения практических задач фор­мы связи. При этом в морали сама связь предполагает такие средства собственного воспроизводства, которые способствуют в целом гуманизации общественной жизни, облегчают условия существования людей.

В процессе консолидации общности первостепенное значение приобретает фактическое исполнение нормы, а не духовные основы ее создания. Поэтому в итоге сво­его развития общность более всего сохраняет именно представление о практической целесообразности нормы, передающиеся от поколения к поколению в устойчивых оценках поведения, производимых на основе утвердив­шейся нормы. Это, конечно, не означает, что сама норма выполняется бездумно, без всякого объяснения со сто­роны воспринимающего ее субъекта. Без такого объяс­нения, как уже говорилось, не был бы возможен и сам процесс возникновения нормы. Но в итоге формирова­ния нормы ее теоретическое или мифологическое обо­снование выступает уже не просто как духовное пред­ставление. Оно становится ценностным основанием нор­мы, несущим онтологическую нагрузку. Система идей, обосновывающих норму, развивается теперь на основе факта действия данной нормы, что дает веский аргумент для убеждения в истинности соответствующих данной норме духовных представлений. Подчеркнем еще раз, что представления о необходимости исполнения нормы могут быть не научными, а иллюзорными, мифологичес­кими, основанными на ложных с точки зрения науки предположениях. Тем не менее практическое подтверж­дение целесообразности нормы придает этим представ­лениям абсолютный характер, превращает их в метафи­зические идеи, встающие над реальностью.

Утверждение нормы в общественной жизни вносит в отношения людей неизбежный и необходимый момент формализации. Он заключается в том, что нор­ма проявляет себя даже тогда, когда личность не пони­мает и, возможно, не принимает ее объяснения. Это означает, что нормативное регулирование обязательно предполагает самостоятельные мотивы поведения, реализующиеся на основе нормы без обращения к более общему пониманию того, зачем нужна норма, насколько она улучшает возможности удовлетворения потребностей людей и т. д. В правовой регуляции эти мотивы развиваются на основе страха перед санкци­ей, фиксирующей строго определенные наказания за нарушения определенных норм. В моральной регуля­ции санкции тоже имеют место, хотя они не являются столь жесткими и могут быть представлены, например, в виде осуждения со стороны общественного мнения, а также в виде угрызений собственной совести.

В исследованиях российских обществоведов в 1960 — 80 гг. однозначно преобладал деятельностный подход. Это приводило к ряду упрощений. В частности, порождало некоторый схематизм в описании отноше­ний личности и общества. Например, в педагогике этапы развития личности преимущественно рассмат­ривались по предложенной А.Н. Леонтьевым схеме смены ведущих типов деятельности (игровой, учебной, трудовой). В то же время ясно, что данная схема еще ничего не говорит о ведущих мотивах деятельности, что учебный процесс может, например, развиваться совсем не только на основе прямого интереса к учебной дея­тельности, что трудовая активность также может быть мотивирована как внешними по отношению к самому процессу труда факторами (материальное вознаграж­дение, слава), так и интересом к самому процессу тру­да. Кроме того смена тех видов деятельности, которые организует общество, хотя это и составляет предмет размышлений развивающейся личности, тем не менее не определяет все мировоззренческие проблемы в ди­намике их развития, например, не определяет этапа, на котором каждый человек задумывается о своей ко­нечности, о целях своего бытия. В объяснении мотивационного процесса деятельностный подход однознач­но приводил к выводу о том, что человек делает все ради какой-то своей потребности. Между тем, это верно лишь применительно к абстрактно-историческому понятию человека, используемому при рассмотрении предельно общих условий осуществления человечес­кой деятельности, например, таких как отношения об­щества и природы, производительные силы и производ­ственные отношения, и неверно применительно к описанию мотивов деятельности конкретной личности.

Понятие моральной деятельности также широко употреблялось в литературе в соотнесении с такими понятиями, как поступок, линия поведения, нравствен­ные отношения. Полагалось, что совокупность нрав­ственных поступков, совершаемых личностью, пред­ставляет ее линию поведения, что постоянное совер­шение положительных поступков говорит о надежности поведения, о высокой степени уверенности в том, что и в новых, даже необычных обстоятельствах, линия поведения будет продолжена. Между тем, объединение разных по своей мотивированности поступков в еди­ное понятие моральной деятельности выглядит мето­дологически несостоятельным. Человек может, напри­мер, совершить один геройский поступок, который будет противоречить всей его предшествующей линии поведения, так как соответствующие ему мотивы будут выявлены в таких обстоятельствах, которые в предше­ствующем поведении просто не имели места. Возможна и обратная ситуация, скажем, вполне респектабельный в обычных условиях жизни человек при чрезвычайных обстоятельствах совершает предательство. В определен­ной степени понятие линии поведения, конечно, прием­лемо. Но оно в основном работает тогда, когда речь идет о поведении при однотипных условиях жизни.

Что же касается понятия моральной деятельности, то оно представляется мне достаточно спорным из-за прямых структурных аналогий моральной мотивации с мотивами, отвечающими различным конкретным видам предметно-преобразовательной и социальной активности, строящихся на основе известной последо­вательности: потребность, интерес, мотив, цель. На мой взгляд, более правильно говорить о моральных моти­вах, развивающихся в многообразных видах деятель­ности, которые сами по себе не могут быть названы моральными. Даже тогда, когда речь идет о спасении другого человека, о ситуации, в которой моральный мотив, казалось бы, целиком направляет развивающуюся деятельность, в действительности всегда могут быть выявлены и другие мотивы. Например, утилитар­ные, показывающие заинтересованность общества в сохранении его членов во имя успешного совместного производства. Кроме того, совершение какого-то одно­го поступка в чрезвычайных обстоятельствах, это фак­тически не деятельность, а лишь отдельное действие.

Во всяком случае, применение обозначенного по­нятия деятельности к морали без необходимых методо­логических ограничений приводит к явным ошибкам. Прежде всего к формулированию понятия «нравствен­ная потребность». Оно широко использовалось в совет­ской этике 60 — 70-х гг. Применяя методологию деятельностного подхода, многие ученые как раз и полагали, что в результате постоянного совершения деятельности определенного типа у человека формируется соответ­ствующая направленности такой деятельности, отвеча­ющая самому процессу этой деятельности потребность. В действительности, данное понятие просто компенси­ровало бессилие теории в объяснении мотива, связы­вающего интересы индивида с интересами общества. Изображение нравственного поведения по аналогии с процессом удовлетворения потребностей (нужд орга­низма), в том числе — даже высокоразвитых, несом­ненно, было бы огрублением. С нашей точки зрения, понятие «нравственной потребности» неправомерно, так как в моральной мотивации нет периодического колебания напряжения эмоций, характерного для ме­ханизма удовлетворения потребностей. Человек, обла­дающий нравственной потребностью, стал бы выходить на улицы и искать случая сделать добрые дела, неоправданно вмешиваясь в жизнь других людей. Если такое при каких-то обстоятельствах и имеет место, то скорее выглядит как патологическое поведение. Несом­ненно, что в большинстве случаев, когда моральные мотивы проявляются наиболее явно, человек не ищет возможности проявить себя в качестве морального субъекта, а просто реагирует на внешнюю ситуацию. При этом долг выступает в качестве самостоятельного мотива поведения, ведь не ради же удовольствия (по­ложительного подкрепления) человек в критических ситуациях жертвует жизнью ради других.

Сказанное означает, что человек совсем не всегда действует на основе своих потребностей, что результа­том духовно-практического освоения может быть утверждение такого отношения к действительности, ко­торое неизбежно приобретает по отношению к отдель­ной личности абсолютный характер. Именно эта необ­ходимая черта всякого нормативного регулирования гипертрофируется в абсолютистском подходе к мора­ли, затрудняя реальное познание сути нравственного отношения человека к миру.