Утилитаризм

Утилитаризм предполагает выведение морали из чего-то внешнего в смысле социальных благ, необходимых для удовлетворения материальных и духовных потребностей людей. Он наиболее отвечает так назы­ваемому целесредственному обоснованию морали, в котором мораль рассматривается как путь для дости­жения счастья. Но в отличие от других теорий, в кото­рых также используется данный принцип, например в обычных гедонистических теориях, утилитаризм уже отражает тенденцию разделения общественной и ин­дивидуальной морали. Поэтому он говорит в основном о стремлении к расширению социальных благ, не ка­саясь вопроса о том, как именно индивид собирается пользоваться этими благами. Наиболее явное выраже­ние утилитаризм получает в принципе полезности, сформулированном Бентамом (1748—1832) в книгах «Введение в принципы морали и права» (1789 г.) и «Деонтология, или наука о морали» (1834). Согласно этому принципу, моральная деятельность является оп­равданной, если ведет к достижению наибольшего количества счастья для наибольшего числа людей. Эта теория возникает вместе с развитием капиталистичес­кого общества, скачкообразно увеличившего общее количество производимых материальных благ, подняв­шего потребление на новый качественный уровень.

Однако было бы неверно говорить о том, что тео­рия утилитаризма выражает исключительно эгоистические притязания личности. Речь идет в утилитариз­ме именно об общем счастье, хотя наиболее оптималь­ный путь достижения последнего и видится в том, чтобы каждый человек имел возможность удовлетво­рения своего интереса, достижения именно своего счастья, что при соблюдении определенных моральных правил мыслится как ничуть не противоречащее сча­стью других. Это можно разъяснить следующим обра­зом. Если каждый будет стремиться к своему собствен­ному счастью и если для этого ему будет необходимо так или иначе участвовать в производительной деятель­ности, то есть в том случае, когда удовлетворять свои потребности человек будет иметь возможность только в результате того, что он производит что-то полезное для других, общее количество произведенных благ будет возрастать: вместе с этим будут расширяться и условия обеспечения общего счастья.

Бентам предложил известный принцип подсчета и суммы удовольствия: «Сложите все ценности всех удовольствий, с одной стороны, и все ценности всех стра­даний — с другой. Если баланс будет на стороне удо­вольствия, он дает хорошее стремление действия во­обще относительно интересов этого индивидуального лица...»*. Этот принцип выглядите собственно этичес­ком смысле далеко не безупречным, так как здесь нет качественного различия между страданиями и удоволь­ствиями. Он, например, логически не запрещает рас­суждать в том плане, что если кто-то использовал дру­гого в качестве средства для своего счастья, это могло принести ему страдание. Однако последующее счас­тье было столь длительным и столь интенсивным, что мимолетное страдание не идет с ним ни в какое сравнение. Следовательно, в такой ситуации вполне можно предпочесть личное счастье.

* Бентам И. Избр. соч.— Т. 1.— СПб., 1867.— С. 28.

Для коррекции подобной двусмысленности утили­таризм, наряду с общим принципом стремления к воз­растанию количества счастья, говорит также о необхо­димости соблюдения иных, более частных принципов, таких как принципы Декалога, требование «не навре­ди», представления о справедливости, связанные с идеей защиты основных прав человека. Это делает теорию утилитаризма весьма актуальной для современ­ных этических дискуссий.

Важным пунктом теории утилитаризма является признание того, что для счастья человеку нужно удов­летворять не только какие-то элементарные потребно­сти, но и высшие потребности, связанные с обществен­ным признанием, с чувством собственного достоинства. Эти положения особенно развиты Дж.Ст. Миллем. Он отказывается от принципа количественного подсчета удовольствия, предложенного Бентамом, и подчерки­вает значение качественных определений. Удовлетво­рение чувства собственного достоинства с его точки зрения «до такой степени составляет необходимое ус­ловие счастья, что те люди, в которых оно сильно, не могут даже и пожелать ничего, что противоречит это­му чувству, за исключением разве какого-либо мо­ментального ненормального состояния»*. Для удовлет­ворения высших потребностей, однако, также оказывается необходимым распределение определенных материальных благ, так что исходные принципы утилита­ризма, пытающегося говорить об их справедливом рас­пределении, сохраняются и в отношении удовлетворе­ния высших потребностей.

* Милль Дж.Ст. Утилитарианизм. О Свободе.— СПб., 1900.—

В классическом утилитаризме личные критерии определения того, что именно может привести к возрастанию общего счастья, то есть какой поступок для этого необходимо совершить, не были четко отделены от канонизированных обществом правил поведения, которые утилитаризм также рассматривает в качестве условия достижения большего счастья.

Современный утилитаризм разделяется на два течения, в которых как бы представлены две основные составляющие утилитаристских теорий прошлых лет, то есть оценка отдельного действия в конкретной си­туации с точки зрения принципа возрастания общего количества счастья, и оценка некоторых общественных правил, норм, которые, соответственно, рассматрива­ются как справедливые или несправедливые, в конеч­ном счете,— опять же способствующие или не способ­ствующие возрастанию общего количества счастья.

Первый вариант утилитаризма получил название утилитаризма действия. Он представлен такими мыс­лителями как Дж. Смарт, Т. Спридж, А. Нарвессон. Под действием данный вид утилитаризма понимает каж­дый отдельный поступок, совершаемый в конкретной ситуации. Основным недостатком данного вида ути­литаризма является то, что он принципиально не зап­рещает поступки, способные увеличить счастье, даже в том случае если они нарушают некоторые общепри­нятые правила. «В утилитаризме действия не может быть абсолютных правил против убийства, воровства, лжи и т. д., потому что ситуации различны и различны люди. Таким образом все действия, которые в целом рассматриваются как аморальные, могли бы быть рас­смотрены в утилитаризме действия в качестве мораль­ных или аморальных в зависимости от того, вызовут ли они большее возрастание добра для всех в особен­ной ситуации»*.

* Jacques P. Thiroux, Ethics. Theoty and Practice.— Thirdedition.— N.-Y.: Macmillan Publishing Company, 1986.— P. 44.

В утилитаризме правила, представленном Дж. Эрмсоном, Р. Брандтом, под действием понимаются уже типичные действия, совершаемые в сходных ситуаци­ях, попадающих под действие правил, разрешающих данную ситуацию за счет того, что предлагаются неко­торые образцы или устанавливаются необходимые запреты. Утилитаризм правила оценивает с точки зре­ния возрастания общего счастья законы, вводимые в обществе. Суть дела заключается при этом в том, что­бы оценить какой-нибудь закон не с точки зрения от­дельного случая его употребления, когда он может при­вести и к уменьшению счастья, а именно с точки зре­ния его систематического воздействия на общественную организацию. Философы, работающие в данном направ­лении, полагают, что они преодолевают основной недо­статок классического утилитаризма, заключающийся в преобладании субъективных критериев, ориентирован­ных на гедонизм. Такая методология сочетается с идеей универсализации нравственного деяния, но отнесенно­го именно к выполнению данного закона.

Теория утилитаризма имеет разумные историчес­кие основания. Практический разум показывает, что именно результаты определяют то, за что мы уважаем человека, что обычно никто не действует просто ради демонстрации доброй воли, но — ради желания быть полезным для других, ради того, чтобы достичь соб­ственного счастья и помочь в этом другим, что в зна­чительной степени оказывается взаимосвязанным. Фейербах, несомненно, прав, когда говорит, что мы должны заботиться о наших возлюбленных ради уве­личения нашего собственного счастья. Он только не понимает, что это не охватывает всех ситуаций, в ко­торых совершаются моральные действия. Гедонизм и утилитаризм, конечно, неспособны объяснить поведе­ния, не имеющего основания в собственном интересе. На каких мотивах основывается жертвенное поведе­ние, что означают понятия достоинства, воинской че­сти, патриотизма, представляется трудным понять на основе утилитаризма, так как эта теория старается не использовать высоко абстрактных понятий. Говоря о возрастании счастья как о цели моральной деятельно­сти, утилитаристы затрудняются объяснить то, почему отдельный индивид, действующий на основе частного интереса, должен заботиться о счастье всех в масшта­бах всего общества. В утилитаризме правила такая за­интересованность просматривается, но раскрываемые на основе данной теории мотивы действия индивида в интересах остаются слишком общими, индивид может не воспринимать их на эмоционально-чувственном уровне, думая, например, что правила это, конечно, хорошо, но если он один их когда-то нарушит, от этого с обществом, собственно, ничего не произойдет.

Общее различие между удовольствием и страда­нием также недостаточно для детального объяснения особенностей морального поведения в связи с тем, что: во-первых, есть ситуации, в которых человек решает остаться моральным, несмотря на очевидную боль, ко­торую ему придется испытать, во-вторых,— удоволь­ствие само по себе не столь просто для того, чтобы оно могло быть взято в качестве исходной точки для опре­деления моральности. Что представляет собой удоволь­ствие, а что нет, в действительности, зависит от очень многих факторов и влияний, среди которых — образо­вание, воздействие стереотипов общественного созна­ния, представленных в культуре, и, даже,— влияние самой морали, так как мораль в действительности пе­рестраивает наши чувства. Для римского солдата убий­ство врага доставляло удовольствие, тогда как для приверженца христианской морали убийство — боль, даже если оно вызвано особыми обстоятельствами, которые не оставляют выбора.

Обычные возражения против теории утилитариз­ма заключаются также в сложности определения последствий для других, оценки общего количества сча­стья, в несправедливости этой теории по отношению к отдельным индивидам, так как общее количество сча­стья можно быстрее обеспечить благодаря подавлению чьих-то отдельных интересов, например, допущению таких несправедливых социальных институтов, как рабство. Современные утилитаристы, правда, отвеча­ют на обвинения подобного рода в том плане, что раб­ство просто не может быть приятно тому человеку, который захотел бы использовать его как обществен­ный институт, направленный на увеличение общего блага и на его личное счастье, поэтому такой институт оказывается невозможным для любого человека, стремящегося к возрастанию общего счастья (как своего, так и других). С этим аргументом в общем-то можно согласиться. Однако ситуация берется здесь в заост­ренном виде. В современном обществе, конечно, ни один развитый моральный субъект не согласился бы рассматривать рабство как справедливый социальный институт. Но вопрос, касающийся степени того, на­сколько счастье одних может быть обеспечено за счет других, все равно остается. Он, например, связан с определением степени использования других в каче­стве средства, определением допустимой степени со­циального расслоения общества и т. д. Утилитарный подход, в его классическом виде, собственно, ничего не может дать для ответа на подобные вопросы.

Основным недостатком утилитаризма, по сравне­нию с моральным абсолютизмом, оказывается отсутствие общеобязательного масштаба, задающего авто­ритет нравственного принципа как чего-то безуслов­ного, имеющего ценность в себе самом. Но без такого принципа, несмотря на все возможные оговорки, нрав­ственным авторитетом становится сам индивид, рас­суждающий о собственном благе и благе других. Для практически действующей морали этого оказывается недостаточно. Моральная жизнь как реальный фено­мен, в действительности, существует благодаря влия­нию исторически подтвержденных норм на личные моральные решения. Если же человек допускает воз­можность устанавливать правила для самого себя, ошибки будут неизбежны и непредсказуемы.

Утилитаризм правила является в настоящее время доминирующим, так как он до определенной степени согласуется с получившим широкую поддержку тези­сом о том, что есть такие правила, которые нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах, например, даже тогда, когда в силу некоторых исторических об­стоятельств это может привести к увеличению темпов развития производства, к возрастанию общественного блага. Скажем, нельзя нарушать базовые права чело­века, ограничивать свободу экономической деятельно­сти людей как равноправных участников рыночных отношений. Даже если это и дает временный успех, базовые принципы, основанные на признании демократии как ценности самой по себе, все равно окажутся более полезными в исторической перспективе. Хотя в приведенном рассуждении в конце концов возникает утилитарный критерий, мы тем не менее можем под­черкнуть, что тенденция к пониманию некоторых фун­даментальных правил в качестве абсолютов просмат­ривается даже при утилитаристском подходе. Но это, конечно, относится только к осознанию необходимос­ти существования в обществе некоторых фундамен­тальных правил, а не к интерпретации той цели, ради которой эти правила следует выполнять. В такой ин­терпретации позиции утилитаризма и морального аб­солютизма по-прежнему расходятся радикально.

В утилитарной теории решающее значение имеют практически ожидаемые результаты. Вопрос о том, что будет, если все сделают то же самое, выглядит близким к кантианскому подходу только формально из-за разли­чия объектов, которые подвергаются универсализации. В кантианской теории принцип универсализации про­изводит моральное значение из самого себя, и он в основном, касается моральных мотивов, которые пола­гаются имеющими моральное значение даже вне вся­ких практических результатов. В утилитарной теории моральные мотивы, наоборот, рассматриваются как ценные только в связи с достигнутыми результатами.

Философы, пытающиеся отыскать смыслы мораль­ных понятий в обыденном языке, говорят о том, что наши моральные интуиции, очевидно, противоречат утилитарному принципу. Так Питер Строссон в статье «Свобода и рессантимент», анализируя простые чув­ства нравственного возмущения и условия его локали­зации, связанные, например, с извинениями, приходит к выводу, что все это совершенно противоположно ути­литарному принципу, сводящему моральные практики лишь к технологии успеха. «Речь идет о необходимо возникающем ощущении, что вести разговор в терми­нах одной лишь общественной пользы — значит упус­кать нечто важное в нашем понимании данных прак­тик. Живое существо способно поддерживать свои силы, опускаясь в разветвленную сеть установок и чувств, составляющих существенную часть моральной жизни, представленной так, как мы ее понимаем, они совершенно противоположны объективной установке. Только обращаясь к установкам такого типа, мы сможем исходя из доступных нам фактов раскрыть смысл того, что подразумевается, то есть смысл всего того, что мы имеем ввиду, когда на языке морали говорим о вознаграждении, ответственности, виновности, осуж­дении и справедливости»*.