Велькер

С именем Роттека неразрывно связано имя ближайшего сподвижника его на политическом и ученом поприще - Велькера. Они вместе ратовали за свободу в Баденской палате, вместе издавали "Политический лексикон", который имел целью, в популярной форме и с либеральной точки зрения, распространить в обществе сведения по всем государственным вопросам. Велькеру принадлежит и самостоятельное сочинение, изданное в 1813 г. под заглавием "Последние начала права, государства и наказания"*. Это сочинение во многих отношениях носит еще печать юности и незрелости мыслей; однако оно может служить к характеристике различных сторон и направлений немецкого либерализма.

______________________

* Die letzten Grande von Recht, Staat und Strafe, philosophisch und nach den Gesetzen der merkwurdigsten Volker rechtshistorisch entwickelt von Carl Theodor Welcker. Gissen, 1813.

______________________

Так же как Роттек, Велькер не признает зависимости начал права от решения высших философских вопросов. До сих пор, говорит он, философы не могли прийти к какому-либо твердому, всеми признанному воззрению. Поэтому чисто философский вывод начал права подверг бы эти начала всем колебаниям философских систем. С другой стороны, однако, невозможно считать правомерным все, что существует в действительности. Мы должны руководствоваться опытом, но не отрешаясь от идеальных начал. Право, как и всякое нравственное отношение, предполагает понятия о Боге, о свободе и о бессмертии. Но эти идеи, составляющие предмет всех философских исследований, стоят выше всякого доказательства и до такой степени убедительны для человека, что отвергать их необходимость невозможно иначе, как при очевидном самообольщении*.

______________________

* Welcker C.T. Die letzten Griinde von Recht, Staat und Strafe... Vorrede.

______________________

Ясно, что при таком воззрении опыт служит только подкреплением принятых на веру начал. Велькер, так же как Роттек, не был последователем какой-либо определенной философской системы, но он находился под влиянием философского движения своего времени, воспринимая и прилагая в известном смысле общие, выработанные им идеи.

Несмотря, однако, на эти идеальные стремления, Велькер утверждает, что практическая философия, имея целью руководить человека в опытной сфере, должна отправляться от опытного изучения человека, сначала в отдельности, а затем в его отношениях к окружающему миру. Из этих отношений можно вывести управляющие ими законы. Изменяя отчасти известное определение Монтескье, Велькер определяет закон как необходимое направление, получаемое какою-либо силою вследствие отношения ее к другой силе посредством восприимчивости к действию другой. То, что согласно с законом, тем самым правомерно. В мире все находится в многообразных отношениях, а потому подчиняется многообразным законам. Человек как существо материальное управляется физическими законами, не подлежащими произволу; как разумное существо он управляется законами разума, и здесь проявляется его свобода. Он действует правомерно, когда он поступает согласно с сознанным им законом своей деятельности. В противном случае он приходит в противоречие с самим собою; отсюда происходят внутреннее раздвоение и страдание*.

______________________

* Ibid. Buch l. Cap. 1.

______________________

В чем же состоят законы человека как разумного существа? Они определяются трояким его отношением: 1) к чувственной природе; 2) к высшему духовному естеству, воспринимаемому первоначально внешним образом, без разумного сознания; 3) к высшему естеству, насколько оно раскрывается разумным сознанием. Это троякое отношение соответствует трем возрастам человеческой жизни. В детстве господствует чувственность, в юности - воображение и вера, в зрелом возрасте - разум. Старость составляет опять возвращение к детству. С этим связан и троякий закон, а вместе и троякое государственное устройство; ибо государство не что иное, как союз народа для постоянного осуществления высшего, сознаваемого им закона. В государстве нельзя видеть только случайное явление или полезное изобретение; оно необходимо истекает из закона и должно изображать его в себе. Этот троякий, управляющий им закон есть закон чувственности, веры и разума. На первом основана деспотия, на втором - теократия, на третьем - юридическое государство*.

______________________

* Ibid. Cap. 2.

______________________

Чувственные потребности, господствующие в детском возрасте человеческого рода, ведут к эгоистическому стремлению подчинить себе весь окружающий мир. Отсюда беспрерывные столкновения между людьми; последствием их является владычество сильнейшего. Право чувственности есть право силы. На нем основана деспотия. Она держится страхом, который составляет отрицательную сторону господствующего в ней начала. Редко, однако, она является в чистом виде; большею частью она смешивается с другими формами, преимущественно с теократиею. Человек, по самой своей природе, не может постоянно оставаться под господством чувственности. Он постепенно выходит из периода детства; мало-помалу перед ним открывается высший мир. Сначала явления природы возбуждают в нем благоговение перед высшим Существом. Он обоготворяет внешние предметы, а затем постепенно возвышается к более чистой идее Божества. Однако в юношеском возрасте он не в состоянии еще постигнуть эту идею разумом. Находясь под влиянием воображения, он понимает Божество как нечто внешнее, и детски принимает откровенные его веления. Это - период господства теократии. Формы ее могут быть различны; но везде вера является главною основою всего быта, а священник - ее глашатаем. В отличие от деспотии, тут господствуют благороднейшие стремления человеческой природы, хотя еще в юношеской форме. Но со временем и эта безотчетная вера должна исчезнуть. В человеке пробуждается испытующий разум. Он начинает понимать, что Божество, которому он поклонялся, находится не вне его, а внутри его сердца. С этим вместе внешнее откровение заменяется для него внутренним голосом разума и совести, который раскрывает ему сознание высшего мира. Для человека начинается период зрелости, того возраста, когда собственный разум остается для него единственным руководителем. Спрашивается, чего же требует от него этот руководитель? И может ли указанный им нравственный закон быть вместе и внешним законом государства?*

______________________

* Ibid. Cap. 4-6.

______________________

Велькер отвергает мнение тех, которые, смешивая право с нравственностью, полагают целью государства осуществление нравственного закона в человеческих обществах. Нравственная деятельность зависит от личной совести каждого. Тут все решается внутреннею свободою. Принуждение не имеет здесь места; оно уничтожает нравственный характер действия и ведет к самому страшному деспотизму, к подчинению человеческой совести внешнему для нее закону. Государство не может ссылаться и на общепринятые нравственные требования, которые должны быть признаны всяким разумным человеком. Таких абсолютных практических истин нет. Человеку не дано чистое познание абсолютного; скованный пределами индивидуального бытия, он постигает истину только по мере личных своих сил и способностей. Полная истина заключается в Боге, а человек должен довольствоваться стремлением к ней. Отсюда противоречия и колебания философских систем. Философы, которые требуют подчинения лица высшим, абсолютным началам, должны сначала согласиться между собою насчет этих начал. Но если бы даже нравственные требования могли дойти до степени абсолютной истины, то принудительное осуществление их в государстве породило бы один деспотизм и превратило бы граждан в рабов. Нравственность же от этого ничего бы не выиграла, ибо нравственно только добровольное исполнение обязанностей. Религия и нравственность процветают единственно там, где они могут развиваться свободно и где государство ограничивается внешним их охранением посредством юридического порядка, не делая их целью своей деятельности*.

______________________

* Ibid. Cap. 7.

______________________

Не более основательно и мнение тех писателей, которые, признавая отличие права от нравственности и ограничивая ведомство государства исключительно первым, стараются, однако, вывести право непосредственно из нравственного закона. Они видят в праве необходимое условие нравственности, а потому требуют его охранения. Но, не говоря уже о том, что из нравственного закона нельзя непосредственно вывести принуждения, тут оказываются и другие несообразности. Если права лица выводятся из лежащих на нем нравственных обязанностей на том основании, что ему должно быть дозволено делать то, что оно обязано делать, то право не идет далее обязанности. Притом дозволение имеет чисто отрицательное значение, а право носит на себе положительный характер. Если же право выводится из обязанности уважать в других внешние условия нравственного развития, то спрашивается, в чем состоят эти условия? и почему они должны охраняться принуждением? Жизнь, здоровье, внешняя свобода, собственность, честь, одним словом - все, что ограждается правом, имеет для нравственного развития человека весьма относительное значение. Требование неприкосновенности этих благ ничем не доказано. Независимо от нравственного закона они, по этой теории, не могут иметь притязания на защиту; во всяком случае, далее нравственных требований эта защита не простирается. Следовательно, и здесь право дается только для исполнения обязанности. Как же скоро оно приходит в столкновение с последнею, так оно должно терять всякую силу. Таким образом, и тут самостоятельное значение права остается необъясненным; оно является только орудием нравственности*.

______________________

* Ibid. Cap. 8.

______________________

С другой стороны, однако, невозможно и отделить совершенно право от нравственности. Существенный характер разума заключается в единстве; в этом состоит и первое его требование. Как теоретический разум признает единое основание и единую цель всего сущего, так и практический разум должен всю деятельность человека свести к единому началу. Это начало есть нравственный закон, который как высшее определение разума обнимает все существо человека. Что не заключается в нем, то противоречит разуму. Поэтому невозможно разделять в человеке внутреннюю и внешнюю его деятельность. Природа человека состоит в тесном соединении внутреннего и внешнего, идеального и реального; эти два элемента находятся в постоянном взаимодействии. Человек не может действовать внешним образом, не действуя вместе и внутренне, и наоборот. А потому совершенное отделение права от нравственности немыслимо. Через это право становится телом без души, так же как и наоборот - нравственность без права есть душа без тела. Все попытки вынести право из начал, по существу своему отличных от нравственности, ведут к построению его на чувственных влечениях или на личной выгоде; но эти начала могут породить только деспотизм. Право чувственности есть право силы. Тут не поможет никакой договор, никакие гарантии. Государство, построенное на этих основаниях, никогда не может соответствовать требованиям разума, и не один человек, сознающий нравственный закон, не может им подчиняться*.

______________________

* Ibid. Cap. 9.

______________________

Как же выйти из этой дилеммы? Право, отрешенное от нравственности, ведет к безнравственности; право, основанное на нравственности, поглощается нравственностью.

Некоторые писатели, не видя исхода, стараются основать право чисто на положительном законе. Представителем этого направления в новейшее время является Гуго. Признавая идеальные требования как конечную цель человеческого развития, он временно, в настоящем состоянии человечества, считает правом все, что установляется властью. Но этим совершенно уничтожается свобода человека. Подданные лишаются всякой гарантии; в юридической области водворяется чистейший произвол. Самые безобразные постановления освящаются этою теориею. Менее всего она может иметь притязания на именование правом разума, ибо она узаконивает все, что противоречит разуму. Конечно, безусловно идеальные требования неосуществимы при настоящем состоянии человека; но из этого не следует, что они неосуществимы ни в какой мере. Положительное законодательство может иметь притязание на уважение настолько, насколько оно к ним приближается. Гуго требует безусловного подчинения власти на том основании, что только третье, беспристрастное лицо может разрешать столкновения между людьми; но зачем нужно прибегать к третьему, беспристрастному лицу, вместо того чтобы решать спор жребием или силою? Не потому ли, что от него ожидают решения справедливого, а не произвольного? Следовательно, существование права предполагается уже при самом установлении власти; она служит ему только органом и орудием. Подчинение же чистому произволу немыслимо в разумном существе, ибо оно ставит его в худшее положение, нежели то, которого оно хотело избегнуть*.

______________________

* Ibid. Cap. 10.

______________________

Остается, следовательно, искать начал права в связи с нравственным законом. Если оно не вытекает из последнего непосредственно, то оно может быть выведено из него косвенно. Как разумное существо человек в своей практической деятельности знает один верховный закон - закон нравственный. Исполнение этого закона предоставляется свободе. Человек, по существу своему, свободен. Между тем в нем неразрывно связываются два элемента: внутренний и внешний, разумный и чувственный. Он призван осуществлять нравственный закон не только в себе самом, но и во внешнем мире. И здесь он остается тем же, чем он является внутри себя; и здесь он действует как свободное существо, не подчиняясь чужому закону. Внешняя свобода неразрывно связана с внутреннею. Человек не может от нее отречься, не отказавшись от своего достоинства как разумного существа. И та и другая составляет высшее его благо, основу всего его нравственного существования. Во внешней жизни, так же как и внутри себя, человек всегда остается своим собственным законодателем*.

______________________

* Ibid. Cap. 11. S. 72-73.

______________________

Но, признавая себя свободным, человек должен признать таковыми же и все другие разумные существа. Между тем внешняя свобода приводит его в столкновение с другими людьми. Если бы каждый следовал исключительно закону личной своей свободы, то из этого возникла бы всеобщая борьба, которая повела бы к взаимному уничтожению людей. На этом нельзя остановиться. Разум должен указать человеку средство примирить личную свою свободу со свободою других. Это средство состоит в добровольном соединении людей для установления такого внешнего порядка, в котором каждому предоставляется известная часть внешнего мира для свободного осуществления своих целей. Такой порядок есть право*.

______________________

* Ibid. S. 73-74.

______________________

Таким образом, право вытекает из свободного согласия людей, руководимых разумным требованием мирного сожительства. Источником его является договор, но договор, основанный не на влечениях чувственности или на отношениях силы, а на взаимном уважении и признании нравственного достоинства лиц. Первоначальный корень его лежит, следовательно, в нравственном законе, но оно выводится из последнего только посредством свободной воли людей. Поэтому какие бы философы ни выставляли идеальные требования, правом может считаться только то, что установлено добровольным согласием всех. Но это установление, по существу своему, не может идти далее того требования, из которого оно истекает, то есть мирного сожительства. Поэтому право имеет чисто формальный характер. Оно определяет только область, предоставленную свободе лица, а не цель его деятельности. Внутри себя лицо связано нравственным законом; но другие в это не вступаются. Пока человек признается разумно-нравственным существом, предполагается, что он руководится нравственными целями. Поэтому право, в существе своем, не противоречит нравственности. Противоречие может оказаться единственно вследствие ограниченной точки зрения третьих лиц, которые при обсуждении действия не могут проникать во внутренние побуждения человека и принуждены довольствоваться внешним согласием поступка с законом. Само же по себе безнравственное действие никогда не может быть правомерным. Право и нравственность, истекая из одного источника, должны состоять в полнейшей гармонии*.

______________________

* Ibid. S. 75-79.

______________________

Из этих оснований следует далее, что так как нравственное достоинство лиц, будучи абсолютным началом, всегда себе равно и не имеет степеней, то права всех в формальном отношении равны, хотя в материальном отношении внешнее их осуществление может быть весьма неравное*. Наконец, отсюда вытекает и необходимость охранять право принуждением. Так как внешняя свобода составляет необходимое условие нравственного существования человека, то она должна быть ограждена от насилия. Через это принуждение приобретает нравственный характер, которого оно без того не имеет. Ограждая установленное общим согласием право, оно согласуется и с истинною свободою лиц. Им отрицается только временное отклонение от признанного всеми закона, только минутное преобладание чувственности над требованиями разума. Учреждая между собою юридический порядок, люди сами установляют себе врача против чувственных страстей и увлечений**.

______________________

* Ibid. S. 79.
** Ibid. S. 82-83, 86-87.

______________________

Понятно, однако, что право, хотя оно и основано на добровольном согласии всех, не может держаться при свободе личного толкования. Минутное увлечение или заблуждение могло бы уничтожить весь юридический порядок. Поэтому разум должен указать людям средство упрочить этот порядок. Это средство есть государство. Право охраняется государством, но не установляется им, как думают некоторые. Напротив, оно необходимо предшествует государству, которое на нем зиждется и от него получает свою силу. Законодатель только записывает право; он никогда не может неправое сделать правым. Если в жизни встречаются в этом отношении некоторые отклонения и заблуждения, то они лишь временно допускаются гражданами, которые охотно терпят небольшие неудобства ввиду огромных выгод, доставляемых государственным порядком*.

______________________

* Ibid. S. 80, 84-85.

______________________

Из этого следует, что юридическое государство, так же как и право, основано на договоре. Первоначальные государства, именно деспотическое и теократическое, могут иметь иное происхождение; но как скоро из них образуется юридическое государство, так необходимо требуется согласие всех, либо ясно выраженное, либо несомненно доказанное возможностью всегда высказать свое несогласие. Этот договор должен существовать не в идее только, а в действительности, ибо иначе люди были бы свободны только в идее, а в действительности были бы рабами*. Он должен быть не одновременным только актом, а постоянною основою государства, которое держится только согласием всех. Как скоро взрослый гражданин сознательно высказывает свое убеждение, что настоящий юридический строй его не удовлетворяет, так между ним и государством уничтожается всякая связь. Он должен иметь возможность уйти куда ему угодно, и государство обязано облегчить ему выход всеми способами. Но и остающиеся всегда должны иметь средство выразить свое неудовольствие и требовать изменения существующего порядка. Это достигается правом жалобы и представления, правом, составляющим необходимое условие правомерного государства. К тому же клонятся, наконец, публичность действий правительства и свобода общественного мнения**.

______________________

* Ibid. S. 81, 89-90.
** Ibid. S. 90-95.

______________________

Эти четыре пункта, а именно свобода выхода, право прошения, свобода общественного мнения и, наконец, как корень всего остального, установление закона добровольным согласием всех, составляют существенные части всякой конституции. В этом заключаются основные законы юридического государства, столь тесно связанные с ним, что там, где одного из них недостает, свобода граждан исчезает, и юридическое государство тем самым уничтожается*. Эти законы могут, впрочем, существовать при различных образах правления. Вопросы о преимуществах монархии, аристократии и демократии, о сословном и бессословном устройстве, о разделении властей и т.п. чрезвычайно важны в политическом отношении, но юридически они безразличны. Все эти формы, даже сосредоточение совокупной власти в одном лице, могут быть правомерны, если только они установляются свободным согласием граждан, и последним всегда дается возможность выразить свое неудовольствие. Поэтому в представительные учреждения, как бы они ни были уместны в юридическом государстве, не составляют, однако, необходимой его принадлежности. Еще менее можно признать непременным требованием права демократическое устройство, которое проповедует Руссо. Хотя он и старается доказать, что в предположенном им обществе каждый повинуется только собственной своей воле, но и сущности, полновластие народного собрания ведет к деспотизму массы над отдельными лицами и даже над целыми классами граждан. Демократия, как и все другие образы правления, связана объективным правом, для установления которого требуется не решение большинства, а согласие всех.

______________________

* Ibid. S. 95-96.

______________________

Как скоро это коренное условие правомерного государства, а равно и другие основные законы намеренно нарушаются, так в государстве водворяется деспотизм; а вместе с этим правитель лишается правомерного основания своей власти, то есть юридически перестает быть правителем*.

______________________

* Ibid. S. 101-103.

______________________

Что же должны в этом случае делать граждане? Принадлежит ли им право судить о правомерности власти? и предоставляется ли им защита против злоупотреблений? Право суждения принадлежит им несомненно: у человека нельзя отнять право действовать по собственному убеждению и по внутреннему сознанию своей обязанности. Что касается до защиты, то юридически она заключается прежде всего в означенных выше основных законах государства; за недостатком же их она возможна только двумя способами: или через посредство особого, стоящего над правительством органа общей воли, в каком случае, однако, этот орган становится истинным правителем; или же тем, что самый закон в известных случаях предоставляет всякому гражданину право сопротивляться неправомерной власти, как это было в Англии и в Риме, где гражданам дозволялось даже убивать тиранов. Там же, где нет такого рода установлений, революция никогда не может быть правомерна; ибо для изменения права требуется общее согласие, а органа совокупной воли тут нет. Ни отдельные лица, ни даже большинство граждан не могут его заменить. Поэтому, когда граждане считают всякое право уничтоженным, они должны руководствоваться единственно личными своими нравственными и политическими соображениями; юридические начала тут недостаточны*.

______________________

* Ibid. S. 104-106.

______________________

Из этого нельзя, однако, заключить, что между правителем и подданными существуют только нравственные отношения. Если над правителем нет высшего судьи, если он не подлежит принуждению, то из этого еще не следует, что обязанности его не юридические. Принуждение сопровождает право, но не составляет существенного его свойства. Право остается правом, хотя бы оно не могло быть вынуждено. Вопрос состоит здесь в том, каковы лучшие способы охранения права, и на этот вопрос нет безусловного ответа. Политические учреждения изменяются, смотря по месту, времени и обстоятельствам. Самые лучшие, как все земное, подлежат искажению. Нет конституции, которая вполне ограждала бы подданных от произвола и деспотизма. Истинною гарантиею свободы остается все-таки нравственный дух граждан и основанное на нем уважение к собственному и чужому нравственному достоинству*.

______________________

* Ibid. S. 106-108.

______________________

Такова юридическая теория Велькера. Существенно в ней признание неразрывной связи между правом и нравственностью.

Оторванное от своего корня, от нравственной природы человека, право перестает быть обязательным, иначе как в силу внешнего принуждения, а это открывает дверь всякому произволу. Идеалистическая философия выработала сознание этой связи, указав на взаимную зависимость двух противоположных сторон человеческого естества; через это право получило истинное свое значение. Но связь не означает полного единства. Велькер идет слишком далеко, когда он требует, чтобы практический разум все приводил к единому началу. Та же идеалистическая философия руководит нас в этом отношении, доказывая, что из единого источника развиваются противоположные определения. Хотя каждое из них содержит в себе и другое, тем не менее они приобретают односторонний характер и через это могут стать в противоречие друг с другом. Правом ограждается не одно нравственное достоинство человека, но и чисто личная сторона его жизни, даже чувственные потребности, которые, отрешенные от нравственного достоинства лица, не могут иметь притязания на защиту, но, примыкая к нравственному центру и входя в область внешней свободы нравственно-разумного существа, сами приобретают нравственное значение и становятся правом. Этим чисто личным элементом право существенно отличается от нравственности, которая обращается к лицу единственно с требованием подчинения личного начала общему. Таким образом, внешняя свобода и внутренняя, хотя они неразрывно связаны между собою, составляют, однако, две противоположные области практического разума. Этим объясняется возможность противоречия между ними; вследствие этого правомерное действие может быть в то же время безнравственным. Все старания Велькера устранить этот факт не выдерживают критики. Напрасно он говорит, что кажущееся противоречие происходит единственно оттого, что посторонние лица не в состоянии судить о внутренних побуждениях и всегда должны предполагать в лице нравственные цели. Когда богатый домовладелец за неуплату денег сгоняет бедного жильца с квартиры, вместо того чтобы дать ему призрение, побуждение тут явно безнравственное, а между тем право должно быть охранено. Строго проведенное, требование полного единства между правом и нравственностью ведет к тому, что право не должно простираться далее обязанности, то есть к той самой теории, которая отвергается Велькером.

Чтобы избежать этого последствия, Велькер вводит в свой вывод новый элемент - личную волю. Истекая первоначально из требований нравственного закона, право установляется в силу свободного согласия всех. Это дает возможность отделить совершенно право от нравственности и утвердить первое на самостоятельном основании. Но спрашивается, почему же из всех требований нравственного закона соглашение простирается только на мирное сожительство, а ни на что другое? В чем состоит специфическое отличие этого требования от остальных? На это мы не находим ответа. С другой стороны, из этой теории следует, что не существует иного права, кроме положительного. Где нет соглашения, там нет и права. Между тем сам Велькер признает, что личное право может быть защищаемо не только против тех, с которыми мы находимся в юридических отношениях, но и против всякого постороннего*. И точно, право, коренясь в личном достоинстве нравственно-разумного существа, требует признания со стороны других, независимо от их согласия. Этим только объясняется и возможность принуждения, которое по теории Велькера остается непонятным. Если право установляется добровольным согласием всех и держится только этим согласием, то оно исключает принуждение, ибо принуждают того, кто не согласен подчиниться закону. Принуждение составляет нарушение личной воли. Тут невозможно даже сослаться на то, что человек, вступая в общество, заранее дает свое согласие на принуждение, следовательно, принуждается в силу собственной своей воли; ибо, по теории Велькера, однажды данного согласия недостаточно: надобно, чтобы оно продолжалось. Если же мы вместе с Велькером скажем, что принуждением охраняется нравственная свобода человека против чувственных увлечений, то принуждению нет границ. Человек становится под нравственную опеку других; он остается свободным только в идее, а в действительности личная его свобода исчезает. Такое объяснение находится в полнейшем противоречии со всем учением Велькера.

______________________

* Ibid. S. 82.

______________________

Поэтому и попытка Велькера вывести из своей системы начала уголовного права оказывается несостоятельною. Целью наказания он полагает уничтожение умственного вреда, наносимого юридическому порядку нарушением закона. Эта цель достигается уничтожением неправомерной воли и восстановлением воли правомерной. На этом основании Велькер считает исправление преступника одною из существенных задач уголовного закона*. Но если, как говорит Велькер, весь юридический порядок имеет для меня силу единственно потому, что я согласен его поддерживать, то кому же принадлежит власть исправлять мою волю? Нельзя утверждать вместе с Платоном, что люди добровольно ставят над собою врача, ибо врачом они пользуются добровольно, а не дают ему над собою принудительной власти. Исправление преступника есть принудительное действие, обращенное на внутреннее его существо, чем очевидно нарушается его нравственная свобода. Наказание же во имя справедливости как восстановление умственного порядка предполагает, что этот порядок должен господствовать над лицом и независимо от его согласия. Член общества может добровольно выйти из союза, но не имеет права посягать на закон.

______________________

* Ibid. Cap. 10.

______________________

Наконец, также несостоятельны и те основания, на которых Велькер строит государственный быт. Юридическое государство, по его мнению, отличается от других именно тем, что оно зиждется на добровольном согласии всех. Но если, по определению самого Велькера, правомерно то, что согласно с законом, то почему же юридическое государство более правомерно, нежели теократия и деспотия, основанные точно так же на законах, присущих человеческой природе? Если же мы и последние признаем правомерными, то право отнюдь не основывается на добровольном согласии всех. Очевидно, что у Велькера конец не важен с началом. Приходится или отказаться от вывода права из личной воли, или отрицать существование права во всех государствах в мире, за исключением весьма немногих. Кроме того, тут возникает вопрос: по каким признакам можем мы узнать, что неправомерное государство превратилось наконец в правомерное? Где уловить этот не воображаемый, а действительный договор всех и каждого, из которого образуется юридическое государство? Куда бы мы ни обратились, в самых демократических обществах мы увидим только решение большинства. Предполагать, что те, которые не протестуют, согласны, - значит опять прибегать к фикции. Меньшинство, хотя бы и не соглашалось, все-таки принуждено подчиниться. Тут не поможет не только право представления или свобода общественного мнения, но и право добровольного выхода, на котором окончательно держится вся теория и которое, по мнению Велькера, составляет высшую гарантию человеческой свободы. Удаление из отечества есть всегда зло; это - своего рода наказание; за что же я должен ему подвергаться? Если правомерно для меня только то, на что я дал свое согласие, то почему же я не могу отказать государству в повиновении, оставаясь на месте? Нарушителем права является здесь тот, кто хочет принудить меня к исполнению закона, которого я не признаю. Он посягает на коренное требование права, на необходимость личного согласия. Вынуждая это согласие, он заменяет право силою и уничтожает мою свободу.

К довершению противоречий Велькер не ограничивает цели государства охранением права. Последнее дает ему только внешнюю форму для внутренней свободной деятельности. Как отдельный человек, так и государство должны иметь в виду осуществление цельной добродетели и всех человеческих начал. Поэтому государство должно заботиться о воспитании, о нравственном, религиозном, эстетическом и научном развитии граждан; но все это оно должно делать, не выходя из пределов права, которое определяет границы его деятельности*. Спрашивается, каким же способом достигаются эти цели: добровольным ли согласием всех или принудительными мерами? Если духовно-нравственная деятельность в пределах права должна быть совершенно свободная, то она может принадлежать единственно частным лицам и добровольным товариществам, а отнюдь не государству. Деятельность последнего всегда сопровождается принуждением уже потому, что оно не имеет иных средств, кроме тех, которые оно принудительно собирает с граждан. Если же мы допустим здесь принуждение, то мы должны будем признать, что оно простирается гораздо далее чистых требований права и добровольного согласия всех и каждого. Высшие цели, без сомнения, составляют принадлежность государства; но они не вяжутся с началами Велькера.

______________________

* Ibid. Cap. 11. S. 99-101.

______________________

В исторической части своего сочинения Велькер пытался подкрепить фактическими доказательствами свою теорию исторического развития. В учреждениях некоторых из древних народов - евреев, египтян, персов, греков и римлян он показывает осуществление начал деспотии, теократии и юридического государства. Нельзя, однако же, сказать, чтобы приведенные им примеры подтверждали его взгляд. Так, например, у евреев и у персов деспотия следует за теократиею. Вообще, выведенный Велькером исторический закон совершенно произволен. Разделение периодов развития по возрастам не представляет ничего, кроме фантастической аналогии. Патриархальный быт, который мог бы соответствовать младенчеству, отнюдь не характеризуется преобладанием чувственности и установлением деспотии. Чистая деспотия составляет явление позднейшего времени; она встречается в разные времена и при разных условиях. Справедливо, что в теократии господствует вера, а в светском государстве - разумное сознание, но трудно сказать, что первая соответствует юности, а второе - зрелому возрасту, когда мы видим народы, в течение тысячелетий подчиненные одному и тому же закону. Наконец, венцом развития является юридическое государство; но если право составляет только внешнюю форму для осуществления нравственно-религиозных начал, то установление его не может быть конечною целью развития. С этой точки зрения не становится ли разумная теократия выше юридического государства?

В сущности, признание высших целей в политическом союзе выходит уже из пределов чисто юридического государства. Это одна из многочисленных непоследовательностей, которыми страдает разбираемое нами сочинение. Велькер хотел связать право с нравственностью, сохранив самостоятельность первого; но, лишенная более глубоких философских оснований, теория его содержала в себе слишком мало элементов для такого сочетания. Книга его представляет более талантливое поставление вопроса, нежели разрешение задачи.