Гартенштейн

В более либеральном направлении развили учение Гербарта его последователи. Замечательнейший из них - Гартенштейн, который в "Основных понятиях нравственных наук" ("Die Grundbegriffe der ethischen Wissenschaften"), изданных в 1844 г., представил цельный очерк не только нравственной, но и политической теории, основанной на началах, положенных Гербартом. Этим он восполнил существенный недостаток в системе учителя. В нравственных своих воззрениях Гартенштейн составляет мало самостоятельного. Единственное отличие его от Гербарта состоит в том, что он, как мы видели уже выше, не признает особой идеи совершенства, а потому и отдельной системы культуры. Культура, по мнению Гартенштейна, коренится в совокупности общественных идей*. За этим исключением, нравственная теория Гартенштейна составляет только повторение взглядов Гербарта. В учении же об обществе у него есть особенности, которые заслуживают внимания. Притом, вследствие большей полноты изложения, мы здесь можем яснее, нежели у самого Гербарта, раскрыть все вытекающие из этой системы последствия.

______________________

* Hartenstein G. Die Grundbegriffe der ethischen Wissenschaften. S. 183-184.

______________________

Так же как Гербарт, Гартенштейн противополагает фактические отношения идеальным. Идеи, являясь как нравственные требования, должны быть осуществлены в действительном мире. Возможность их осуществления определяется свойствами и условиями действительности. Поэтому прежде нежели говорить о приложении идей к человеческим обществам, надобно исследовать законы, управляющие этими обществами*. Что же мы здесь находим?

______________________

* Ibid. S. 300-303, 387.

______________________

Общества, или соединения людей для общих целей, образуются первоначально из бессознательного слияния воль в силу взаимных потребностей и влечений. Но эта бессознательная связь не рождает еще понятия о единой общественной личности. Последнее является только там, где есть сознание совокупной воли, сознание, которое выражается в слове: мы. Это мы соответствует единичному я; в нем еще яснее проявляется истинное существо обоих понятий. Действительное и есть не более как пустое, формальное единство, вытекающее из взаимного отношения различных представлений. Следовательно, основным началом является в нем многообразие представлений; но здесь это основание затемняется кажущимся единством самосознания. Слово мы, напротив, уже по прямому своему смыслу не выражает никакого действительного единства. Реальны только отдельные лица; совокупность же их представляет лишь общую точку, в которой встречаются частные воли. Поэтому выражение мы может быть столь же разнообразно, как разнообразны цели, для которых соединяются лица. Сколько существует отдельных целей, столько может быть и отдельных обществ. Через это самое лицо разлагается на части, ибо оно различными своими сторонами может принадлежать к совершенно разнородным союзам*.

______________________

* Ibid. S. 387-391.

______________________

В подстрочной выноске Гартенштейн делает оговорку, что хотя и могло бы казаться, на основании изложенного выше, что мы образуется из единичных я, но такое заключение было бы неверно, ибо мы может точно так же произойти одновременно с я. "Для нравственного общения, - говорит Гартенштейн, - в высшей степени важно определить, мы ли привходит к я, или я первоначально находит себя в мы или отрывается от мы "*.

______________________

* Ibid. S. 391, примеч.

______________________

Этою выноскою, можно сказать, опровергается все предшествующее изложение. Если мы не что иное, как пустое место, в котором встречаются единичные воли, то очевидно, что оно предполагает последние и образуется из них. Но Гартенштейн очень хорошо понимает, что в таком случае всякое нравственное требование должно исчезнуть. Поэтому он сам тут же устраняет свое собственное положение. Противоречие, лежащее в основании системы, обнаруживается здесь с полною очевидностью.

И несмотря на то, Гартенштейн, развивая свою первоначальную мысль, утверждает, что действительное общество составляется исключительно из частных воль, независимо от которых оно остается пустым отвлечением. Общая воля существует только в отдельных лицах, и общий дух не что иное, как совокупное выражение для духа всех единиц, насколько они действуют согласно. А так как эти единицы не только соединяются в общих целях, но и оказывают друг другу препятствие, то в обществе, кроме слияний, являются и взаимные давления (Hemmungen), которые ведут к столкновениям. В сочетании этих слияний и давлений состоит жизнь всякого общества. Если бы, говорит Гартенштейн, когда-нибудь удалось, под руководством психологии, раскрыть точные законы этой внутренней динамики общественных сил, то эти законы прилагались бы к шайке разбойников или к увеселительному обществу, точно так же как и к юридическому и к одушевленному обществу, ибо все эти общества отличаются друг от друга не тем, что они образуют общественную личность, а единственно своим содержанием или тою целью, которую они преследуют*.

______________________

* Ibid. S. 392-393.

______________________

Оказывается, следовательно, в противоречии с усвоенным автором воззрением Гербарта, что нравственная доброта общества определяется не формальным отношением элементов, а полагаемою целью. Нетрудно видеть, что целью определяется и самое отношение членов к целому, ибо это отношение будет совершенно иное, смотря по тому, состоит ли цель в личном удовлетворении членов или в осуществлении общих идей, которым лицо призвано служить. В первом случае я будет исходною точкою, а мы - восполнением, во втором случае мы будет исходною точкою, а я только орудием.

Гартенштейн признает, однако, вслед за Гербертом, что одних частных воль недостаточно для образования общества. Нужны еще два фактора, именно формы, которые определяются целью, и, наконец, власть, необходимая для того, чтобы общество имело прочность и не разрушилось вследствие изменения частных воль. Где общественный дух достаточно окреп, чтобы хотеть поддержания общественной цели помимо частного произвола, там он или признает существующую власть, или сам установляет таковую. Власть должна восполнить доверие, по выражению Гербарта, и заменить доверие там, где оно нарушается уклонениями частных воль от общей цели*.

______________________

* Ibid. S. 393-394.

______________________

Таким образом, между тем как, по признанию Гартенштейна, действительное общество состоит исключительно из частных воль, здесь мы встречаемся с двумя элементами, которые, по крайней мере, не вполне зависят от этих воль. Формы определяются целью, причем естественно возникает вопрос: зависят ли все общественные цели исключительно от произвола членов или есть цели необходимые? Но ответа на этот вопрос мы у Гартенштейна не находим. Начало цели совершенно устраняется из области исследования: общество представляется единственно как известное отношение частных сил, а потому для нас остается неизвестным, какое значение имеют определяемые целью формы.

Еще более недоразумений возбуждает начало власти. Если общество должно иметь постоянство, говорит Гартенштейн, то власть необходима. Но зачем же общество должно иметь постоянство помимо воли членов? В силу чего власть может уничтожать уклонения частных воль от общей цели? Одним словом, на каком основании естественное и добровольное слияние воль превращается в искусственное и принудительное отношение? Заметим притом, что Гартенштейн отступает от учения Гербарта, признавая власть существенною принадлежностью всякого общества, а не одного только государства. Отсюда следует, что сколько обществ, столько должно быть и властей, и если, несмотря на то, Гартенштейн в пределах известной территории признает необходимость единой верховной власти, то это опять вывод, который не оправдывается посылками.

Таковы общественные элементы. К чему же приводит механика, вытекающая из их взаимодействия? Гартенштейн признает, что она не дает ручательства за правильное развитие общества. Если мы взглянем прежде всего на отношение частных воль, то увидим, что они соединяются настолько, насколько этого требуют их частные интересы; последние же совпадают всегда случайно и в ограниченном размере. "Только цели, которые, независимо от субъективных наклонностей и влечений, дают хотению непосредственное достоинство, - говорит Гартенштейн, - были бы способны служить общею связью для постоянно возрастающего количества лиц". Но идеи являются здесь только частными силами наряду с другими; преобладающего значения они не имеют*. Точно так же случайна и степень слияния воль. Раздробляясь на множество мелких отношений и приходя в столкновения друг с другом, они теряют внутреннюю связь. Всякая противоположность частных сил составляет потерю для общества; подавление же слабейших опаснее, что они только сдерживаются, а не исчезают и при благоприятных условиях могут произвести реакции, разрушительные для существующего порядка. К этому присоединяется и то обстоятельство, что внешние средства, возвышающие могущество общественных элементов, именно богатство и положение, распределяются также случайно, а потому часто вовсе не соответствуют внутреннему значению этих элементов. Вследствие этого естественное отношение последних искажается; в обществе являются мнимые силы, которые служат помехою правильному развитию. Наконец, всего менее можно ожидать сохранения непрерывности союза в течение нескольких поколений. Прочность общественной связи зависит исключительно от общего сознания членов, что эта связь служит необходимым средством для достижения их целей, но именно за исполнение этого условия нет никакого ручательства при неизбежной изменчивости частных воль**.

______________________

* Ibid. S. 394.
** Ibid. S. 395-399.

______________________

Такие же затруднения представляют и другие элементы общества. Формы тогда только способны служить общественною связью, когда они определяются не произволом лиц, а сознанием цели и средств. Между тем при господстве частных отношений они установляются вовсе не в силу этого сознания, а вследствие фактического преобладания тех или других сил; поэтому они часто вовсе не соответствуют общественным потребностям. Кроме того, формы, для того чтобы быть связующим элементом, должны иметь прочность, а потребности, с которыми они должны соображаться, изменяются. Отсюда новый источник угнетения, раздоров и столкновений, разрешающихся обыкновенно внутреннею борьбою*.

______________________

* Ibid. S. 400-402.

______________________

Что же касается до власти, то охранение общественной цели против изменчивости воль требует установления единой власти на известной территории. Между тем взаимное отношение действительных общественных сил вовсе не ведет к подчинению их единому центру. Напротив, вследствие разнообразия отношений возникают различные центры власти и влияния. И если предоставленные себе, при отсутствии постороннего действия, эти силы, следуя общему механическому закону, стремятся к равновесию, а потому приходят наконец к сосредоточению власти, то в этом для общества заключается новая опасность. Сила, получившая преобладание над остальными, может иметь в виду вовсе не общественную цель, а свою частную пользу. Формы не в состоянии ее сдержать, ибо они прилагаются ею же, следовательно, сами от нее зависят. Единственную действительную сдержку представляет еще отношение к частным волям, которых противодействие может вести к падению власти, как скоро гнет становится слишком невыносимым. Но и тут все зависит от частных и случайных отношений*.

______________________

* Ibid. S. 402-406.

______________________

Все эти препятствия правильному развитию общества еще в большей степени относятся к государству. Так же как Гербарт, Гартенштейн выводит государство из потребности защиты общественных интересов. Несмотря на то, что он власть признает принадлежностью всякого общества, он делает ее вместе с тем характеристическим признаком государства, которое он, следуя Гербарту, определяет как общество, охраняемое властью. Таким, по крайней мере, оно представляется, когда мы рассматриваем его чисто с физиологической точки зрения как произведение природы, и таким, по мнению Гартенштейна, оно является на низших ступенях своего развития. Только на высших ступенях идеи становятся господствующими в нем силами. Отсюда следует, что государство образуется отнюдь не из непосредственного слияния всех воль во имя общей цели, а из частных соединений мелких союзов, которых существование предшествует ему и которые оно призвано только охранять. В строгом смысле, государство не есть отдельное общество, а система обществ*. Но по этому самому оно стоит дальше от частных интересов, нежели другие союзы, следовательно, менее способно их связывать и заключает в себе более поводов к разложению. По природе вещей, каждый заботится прежде всего о себе самом и о том, что ближе к нему стоит. Для частных лиц требования государства обыкновенно представляются только как тяжести, а если препятствия, которые они встречают в своей деятельности, заставляют их иногда принимать участие в общем деле, то это участие все-таки является не более как видоизменением частного интереса**.

______________________

* Ibid. S. 408-410, 420.
** Ibid. S. 411.

______________________

Из этого ясно, говорит Гартенштейн, что жизнь государства объясняется прежде всего отношением частных, действующих в нем сил. Неравенство их порождает различные степени общественного влияния и значения лиц. Отсюда возникают политические сословия. Сначала граждане разделяются на несвободных и свободных, на клиентов и патронов; затем свободные, в свою очередь, разделяются на простолюдинов и знатных; наконец, из аристократии естественным образом выдвигается монарх. Но хотя всякая система сил, предоставленная себе, стремится к равновесию, здесь это стремление встречает сильное противодействие - как в изменении потребностей и отношений, так и в смене поколений, в развитии знания и мыслей, одним словом, во всем, что имеет влияние на волю входящих в состав государства лиц. И если, несмотря на все многочисленные поводы к раздорам и расстройству, в государстве сохраняется постоянный порядок, то истинной причины этого явления следует искать не в подчинении различных сил друг другу и всех их единой верховной власти, а в том, что, несмотря на внутреннее противоборство сил, между ними есть еще достаточно слияния, чтобы не допустить общество разлететься в прах при малейшем дуновении ветра. Это не слияние всех со всеми, ибо частный интерес все-таки остается преобладающим началом; соединение образуется рядами, как сеть, сотканная из множества перекрещивающихся нитей. Эти же частные отношения сил служат единственною сдержкою власти. Из них же, наконец, возникают и формы, вследствие чего государство имеет более вид собрания частных хозяйств, нежели цельного союза. Такое устройство, во всяком случае, представляется гораздо более естественным, нежели насильственная централизация, которая обыкновенно является произведением случайных обстоятельств*.

______________________

* Ibid. S. 413-423.

______________________

Из всего этого Гартенштейн выводит, что идеал одушевленного общества к действительной жизни неприложим, ибо никогда нельзя ожидать необходимого для исполнения этой задачи взаимного проникновения общественных элементов. Но вместе с тем нельзя и безусловно утверждать, что движение к лучшему невозможно. Остается, следовательно, пробовать, насколько идеи могут прилагаться. А так как осуществление идей составляет нравственное требование, то эта проба становится обязанностью для всякого нравственного существа. Таким образом, здесь возникает вопрос: насколько возможно, по крайней мере, приблизительное превращение действительного общества в нравственный союз?*

______________________

* Ibid. S. 429-430.

______________________

Таков результат, к которому приводит нас физиология общества, результат, как видно, ограничивающийся одним сомнением: осуществление идей, может быть, возможно, а может быть, и нет; надобно пробовать. Но если мы примем выведенные Гартенштейном механические законы, то и пробовать нечего. Из собственного его, во многих отношениях весьма меткого изложения следует, очевидно, что нравственные идеи совершенно неприложимы к действительному обществу. Все здесь основано на частных интересах, а существо нравственных идей состоит именно в подчинении частных интересов общим началам. Для последних тут нет места. Но, устранивши последовательно возможность приложения идей, мы должны вместе с тем признать, что общество, в котором господствуют одни частные отношения, не имеет в себе никакой прочности. Оно представляет не более как случайное совпадение лиц. В этом опять убеждают нас собственные доводы Гартенштейна. Там, где каждая сила тянет к себе и считает себя центром, никогда не может образоваться цельное тело, ибо разлагающее стремление преобладает над соединяющим. Недостаточность частных отношений для установления прочного общежития именно и ведет к необходимости единой, сдерживающей власти; но так как власть, в свою очередь, держится только сетью частных отношений, то здесь оказывается логический круг, в который Гартенштейн впадает вслед за Гербартом. Механическая теория сил неизбежно ведет к этому кругу. По этой теории при господстве частных отношений неравенство идет увеличиваясь, вследствие чего сила все более и более сосредоточивается; но когда система частных отношений завершается наконец единичным лицом, оказывается, что это лицо само по себе совершенно бессильно и принуждено искать опоры в подчиненной массе. Механическое отношение само, следовательно, обнаруживает свою несостоятельность. Оно же указывает нам на господство идей. Ибо на чем основана сила общественных элементов? Очевидно, на прочности внутренней связи, то есть на соединяющих их идеях. Таким образом, разобрав доводы Гартенштейна, мы должны вместе с ним признать, что "только цели, которые, независимо от субъективных наклонностей и влечений, дают хотению непосредственное достоинство", то есть идеи, способны служить постоянною связью человеческих обществ.

В действительности никогда ни одно человеческое общество не держалось исключительно частными отношениями. Даже в тех формах, где они всего более преобладают, в так называемом гражданском обществе, эти отношения управляются правом, то есть опять же нравственною идеею. Сам Гартенштейн принужден признать, что потребность защиты, на которой зиждется власть, удовлетворяется не иначе как установлением известного правомерного порядка. Но он утверждает, что здесь право является не в виде идеи, то есть не как цель, а единственно как средство для удовлетворенья частных интересов*. Такое различение ни на чем не основано. Право все-таки остается правом, то есть идеею, которая, прилагаясь в жизни, удовлетворяет вместе с тем и частным интересам. Всего менее такое различие уместно в системе, которая понимает право только как разрешение столкновений и не признает иного права, кроме положительного. Точно так же ни одно общество не обходится без идеи воздаяния. Наконец, там, где нет еще государства, осуществляющего идею общего блага, там место его заступает религия, которая служит общественною связью. Чем менее развито государство, тем более гражданские отношения восполняются религиозными. Поэтому на низших ступенях общежития естественно господствуют теократические начала. И тут, следовательно, действительная жизнь указывает на присутствие идей, которые руководят обществом и сплочают его в одно целое.

______________________

* Ibid. S. 412.

______________________

Из всего этого ясно, что так называемая физиология общества, основанная на механическом отношении сил, не что иное, как отвлеченное представление, изображающее только одну сторону действительности. Она служит единственно к тому, чтобы доказать всю внутреннюю несостоятельность этой системы и необходимость восполнения ее другими, высшими началами. Гербарт и его последователи сами чувствуют эту необходимость. Механике сил они противополагают идеи. Но идеи являются у них не как жизненные начала, руководящие человеческими обществами, а как отвлеченные нравственные требования, которых осуществление остается проблематическим. Вследствие этого общественная деятельность ставится у них в один разряд с частною нравственностью, что совершенно искажает ее характер. Нравственность составляет отвлеченно общее начало человеческой жизни, начало, которого приложение зависит от личной совести; общественные же союзы представляют живое сочетание нравственных требований с фактическими отношениями. Это - высшее единство, связывающее противоположные определения. Система Гербарта и его последователей ограничивается противоположностями; высшее единство остается ей недоступным.

Держась этой точки зрения, Гартенштейн сводит все учение об осуществлении идей к понятию о нравственных обязанностях. Вместо политической теории мы находим главу под заглавием "Общество как объект и субъект обязанности". В противоположность господствующей в действительности механике здесь является идеал одушевленного общества, которое Гартенштейн прямо называет нравственным организмом, разумея под этим такое целое, в котором части не сопоставляются только в виде внешнего сочетания, но относятся друг к другу как цель и средство. Господствующее здесь начало есть внутренняя цель, которая связывает все члены в единое тело*. Здесь требуется безусловное взаимное проникновение общественных элементов в соединении с величайшею энергиею общественной воли**. Но все это представляется только в идее. Это не факт, а задача. Как же скоро дело идет об осуществлении этой задачи, так понятие о нравственном организме теряет свою приложимость, ибо в действительности не целое предшествует частям, а части целому. Поэтому первым предметом обязанности является единичное существо. Приближение к идеалу может быть только постепенное, и вообще, ввиду изложенных выше препятствий, ожидания наши никогда не должны быть слишком высоки***.

______________________

* Ibid. S. 290-292.
** Ibid. S. 488.
*** Ibid. S. 433-435, 488.

______________________

Таким образом, с одной стороны является неосуществимой идеал, с другой стороны - противоречащая ему действительность. В одном личное начало исчезает в общем, в другом - общее в личном. Теория не говорит нам, каким способом могут быть соглашены эти противоположные элементы: все тут зависит от случайных обстоятельств, от фактического состояния общества. Во имя идей на общество возлагаются задачи, несогласные с действительною природою человека, а затем эта природа сопротивляется, как может.

Первую обязанность общества Гартенштейн полагает в устранении всех препятствий взаимному проникновению общественных элементов и в содействии свободному их движению. Всякая подавленная сила составляет потерю для общества. Поэтому оно должно избегать всяких излишних стеснений. Но с другой стороны, оно не должно оставлять свободное поприще тем силам, которых деятельность несовместна с общественными идеями. Цена свободы определяется ее употреблением; для чистого же произвола нет места в одушевленном обществе. С людьми, которых воля в большей или меньшей степени противоречит идеям права, общего блага и т.д., общество находится в постоянной борьбе. Отсюда необходимость принуждения, необходимость, которая идет так далеко, что на практике часто не представляется иного исхода, как превращение всякого требования, исходящего от какой бы то ни было идеи, в юридическое предписание, сопровождаемое принудительными мерами*.

______________________

* Ibid. S. 497-500.

______________________

Ясно, что при таких правилах свобода превращается в призрак. Всякое нравственное требование становится юридическою обязанностью. Лицо поглощается обществом.

Гартенштейн признает, однако, что одного принуждения недостаточно для осуществления идей. Принуждение касается только внешних действий, но не исправляет воли. Для достижения последней цели общество должно заботиться о всеобщем и равномерном распространении нравственной культуры. Одушевленное общество через это становится системою культуры. Главными средствами для исполнения этой задачи служат наука, искусство и религия. Общество должно заботиться о них, стараясь в особенности направить науку и искусство к нравственным целям. Обязанность общества прямо и положительно вступаться в эту область тем больше, чем менее оно может надеяться на собственную деятельность лиц. Поэтому оно должно иметь в своих руках и воспитание, не только во имя идеи доброжелательства, но и в видах заботы о собственном своем достоинстве. Чем крепче внутреннее слияние общественных элементов, тем более лицо исчезает как единичное существо и тем настойчивее является требование, чтобы общество с самого начала исключительно и вполне овладело им и воспитало его по-своему. С другой стороны, однако, нельзя не признать, что нравственное воспитание всего лучше дается семейством. Общество не может заменить последнее. Поэтому оно принуждено ограничиться только частью воспитания, именно заботою о преподавании, которому оно должно, однако, сообщить воспитательный характер, так чтобы оно не зависело от выбора, но связывало бы воспитанника*.

______________________

* Ibid. S. 501-511.

______________________

Гартенштейн не объясняет, почему семейство в действительности имеет более нравственного влияния, нежели общество, тогда как общество, по идее, представляет высшее нравственное начало. Тут обнаруживаются последствия ложного смешения нравственности с общежитием. Гартенштейн является гораздо более последовательным, когда он говорит, что общество должно с самого рождения овладеть лицом и воспитать его по-своему. Проводя далее ту же мысль, он требует, чтобы общество не только признавало и допускало различные занятия, но чтобы оно каждому лицу назначало подобающее ему место, смотря по способностям. Против каст он восстает единственно на том основании, что здесь начало способности заменяется случайностью рождения*. Насколько, однако, все эти требования приложимы, теория сказать не может. Все здесь зависит от фактических условий данного общества**.

______________________

* Ibid. S. 515.
** Ibid. S. 517-518.

______________________

Система культуры дает обществу средства для достижения высших целей. Самые же цели определяются идеями права, воздаяния и доброжелательства. Осуществление их возлагается на государство, опять же не как факт, а как нравственная задача, к которой действительность может приближаться в большей или меньшей степени*. В чем состоит отличие государства от общества как системы культуры, Гартенштейн не объясняет. Исключив совершенство из числа нравственных идей, он вместе с тем принужден был выкинуть и соответствующую этой идее систему культуры из числа государственных задач. Не зная, что с нею делать, он возложил ее на общество, но из этого произошло только неопределенное отличие общества от государства. Ясной мысли тут нет.

______________________

* Ibid. S. 518-519.

______________________

Первую, низшую обязанность государства составляет установление права. Последнее является здесь как идея или самобытная цель, а не только как средство для охранения частных интересов. Но так как идея права, по системе Гербарта, вовсе не определяет его содержания, а требует лишь устранения столкновений, то изменение, происходящее в фактическом порядке вследствие влияния идеи, заключается единственно в том, что существующие юридические нормы превращаются в установленный государством закон*. Таким образом, все различие между фактическим состоянием и идеальным ограничивается тем, что в одном случае господствует обычай, а в другом закон, различие, которое в действительности не имеет никакого существенного значения. Обе формы могут совершенно одинаково выражать собою идею права.

______________________

* Ibid. S. 520-521.

______________________

Такое безразличие в содержании права ведет далее к смешению частного права с государственным. Гартенштейн видит и в этом разделении только отношение фактического состояния к идеальному. Чем более преобладает первое, тем более весь общественный быт строится по началам частного права; напротив, с перевесом второго ее юридические постановления более и более становятся определениями государственного права. Различие необходимо для того, чтобы государство не производило насильственного объединения, пока оно не совершилось еще в умах; но оно исчезает по мере того, как общественные элементы проникают друг друга. При полном внутреннем объединении такое поглощение частного права государственным, по уверению Гартенштейна, не чувствуется уже как тягостная опека над отдельными лицами*. Нечего объяснять читателю, что такое смешение сфер противоречит самым коренным юридическим понятиям и ведет к полному отрицанию личного начала.

______________________

* Ibid. S. 523-524.

______________________

Но лишив таким образом личность существенно принадлежащей ей области деятельности, Гартенштейн взамен того уделяет ей место в государственных учреждениях. Идея права требует единства власти, но эта власть не должна быть частным достоянием облеченных ею лиц. Она является общественною должностью и должна руководиться идеей права, а не произволом. Поэтому здесь необходимы гарантии*. Неограниченная власть, говорит Гартенштейн, противоречит юридическому порядку. Будучи основано на понятии о взаимных уступках, право требует, строго говоря, согласия тех, для которых оно установляется. Только через это государство становится настоящим обществом, то есть внутренне объединенным порядком общения воль**. Там, где господствует идея права, не только отношения между подданными, но и отношения власти к подданным должны быть юридические. Хотя в действительности обыкновенно признается фактически установившаяся власть, хотя историческое происхождение дает правительству особенную крепость, но в силу идеи права фактические отношения должны быть переведены в ясный и положительный закон. Поэтому на высших ступенях государственной жизни требуется установление закона, определяющего взаимные права правительства и подданных***.

______________________

* Ibid. S. 525-527.
** Ibid. S. 537, 540, 521.
*** Ibid. S. 531-532.

______________________

Формы, в которых проявляется участие подданных в общественной власти, могут быть, впрочем, весьма различны. Общих правил тут нет; все зависит от фактических отношений. Демократия, аристократия и монархия равно могут быть правомерны. Чистая демократия, в смысле абсолютного участия всех в правлении, конечно, немыслима. Тут всегда является множество исключений; необходимо, кроме того, подчинение меньшинства большинству. Вообще, демократия, где голоса не взвешиваются, а считаются, всего скорее ведет к атомистическому разложению общества; поэтому ее следует признать низшим образом правления. Аристократия и монархия имеют за себя и более естественное происхождение, ибо, предоставленные себе, силы естественно стремятся к сосредоточению*. Наследственная монархия в особенности имеет ту огромную выгоду, что она изъемлет власть от притязаний честолюбия и ставит монарха выше всяких частных интересов. Она дает идее государства особенный блеск и установляет связь любви между правителем и подданными. В европейских обществах она имеет, сверх того, и самые глубокие исторические корни. Поэтому ее надобно держаться**. Но для того чтобы монархия была сообразна с идеею права, она должна допустить участие народа в общественной власти. Это участие не может ограничиваться присутствием спокойных зрителей, как требовал Гербарт. Общественное мнение, которое не в состоянии ни предупредить зло, ни его исправить, ни к чему не служит. Самое участие к общественным делам исчезает в гражданах там, где обществу не предоставлено законного пути для проведения своих мыслей. Единственная форма, сообразная с требованиями права, есть народное представительство. Наименьшее, что можно дать народу,- это то, чтобы никакой закон не установлялся без его согласия***. Затем ближайшее определение народных прав, а равно и взаимных отношений различных органов власти должно быть предоставлено жизни. Каждое государство имеет свои условия и свои особенности; пригодное одному не может быть перенесено на другое****.

______________________

* Ibid. S. 533-536.
** Ibid. S. 539-540.
*** Ibid. S. 540-543.
**** Ibid. S. 538-539, 547.

______________________

Точно так же, как для законодательства требуются гарантии и для исполнения. Здесь главное обеспечение заключается в ответственности исполнителей. Но это не может относиться к монарху, над которым нет высшего судьи. Ответственность его заменяется ответственностью министров, которые берут на себя исполнение. И это начало приложимо единственно к представительному правлению*.

______________________

* Ibid. S. 547-552.

______________________

Развивая таким образом идею права в приложении к обществу, Гартенштейн признает, однако, что одна эта идея не в состоянии установить сколько-нибудь сносный общественный порядок. Право требует только принятия какой бы то ни было системы для устранения спора; значение его чисто отрицательное. Всякое положительное объединение общества основано, следовательно, на других идеях. С развитием государства к системе права присоединяются системы воздаяния и доброжелательства*.

______________________

* Ibid. S. 553-554.

______________________

Система воздаяния имеет две стороны: отрицательную и положительную, наказания и награды. Первая требует соответствия наказаний с преступлениями. Но в этом отношении преграды, полагаемые действительностью осуществлению этой идеи, так велики, что приходится прибегать к понятию о нравственном порядке, выходящем за пределы земного бытия, чтобы найти какое-нибудь соответствие между воздаянием и виною. В жизни же система наказаний является более средством для охранения порядка, нежели самостоятельною целью. Что касается до системы наград, то она, по идее, заключает в себе не только вознаграждение государственных служителей и равное распределение тяжестей между гражданами, но и определение взаимных отношений частных лиц между собою. Есть, говорит Гартенштейн, по крайней мере, возможность представить себе такой общественный порядок, в котором право предупреждает и устраняет всякие несправедливости между частными лицами и заботится о том, чтобы их взаимные услуги уравновешивались. Но эта задача тесно связана с системою управления, в которую она входит как подчиненная часть*.

______________________

* Ibid. S. 554-560.

______________________

Система управления основана на идее доброжелательства, полное осуществление которой требует на всех пунктах общества духа любви и самоотвержения. Но если этого трудно достигнуть даже в небольших кружках, то тем менее возможно ожидать этого в государстве. Здесь более, нежели где-либо, оказывается, что общество основано не на всеобщем доброжелательстве, а на сочетании весьма разнообразных частных интересов. Ввиду этого вопрос об идеальном устройстве общества на началах доброжелательства остается совершенно праздным, и система управления принуждена ограничиться приложением идеи доброжелательства к одной государственной деятельности в противоположность частной*. Эта деятельность полагает себе целью возбуждение чувства довольства во всех, доставлением гражданам всего, что может быть предметом или средством внешнего наслаждения. Но она не ограничивается материальными благами. Избыток материальных наслаждений может даже извратить нравственный дух общества и вследствие умножения потребностей породить в нем внутреннее недовольство. Поэтому государство, рядом с попечением о материальном благосостоянии, должно воспитать в обществе дух умеренности и нравственную силу. Руководящее начало системы управления есть воспитывающая любовь, которая, направляя граждан к нравственным целям, должна, однако, избегать ненужных стеснений, всегда имея в виду, что высшая задача государства состоит в установлении внутренней гармонии свободно действующих сил. Здесь система управления указывает на систему культуры, которая одна доставляет средства для исполнения этой задачи**.

______________________

* Ibid. S. 560-561.
** Ibid. S. 561-569.

______________________

Оказывается, следовательно, что государство не в состоянии исполнить возложенную на него обязанность. Идеи неприложимы к действительному обществу. Право лишено всякого положительного содержания; воздаяние указывает на будущую жизнь, а доброжелательство предполагает несуществующий в людях общий дух любви и самоотвержения. Тем не менее государство должно делать, что может; но при этом оно принуждено руководиться только своими собственными практическими соображениями. Правил ему не дается никаких; границ его деятельности не полагается. Право и нравственность, частная сфера и общественная - все здесь перемешивается. В теории государство является воспитателем общества, не только в общественной жизни, но и в частных отношениях; на практике же оно повсюду встречает неодолимые преграды и само находится в полной зависимости от тех частных отношений, которые оно призвано пересоздать.

Такой результат, не дающий никаких твердых точек опоры ни для теории, ни для практики, составляет неизбежное последствие смешения личной нравственности с государственною деятельностью. Государство представляется здесь с двух противоположных сторон, но эти стороны не приведены к соглашению. Корень всех этих противоречий лежит в самых основных началах учения Гербарта. Развитие этих начал в цельную систему общественных отношений у его последователей послужило единственно к тому, чтобы еще яснее обличить их несостоятельность. Если, несмотря на то, школа Гербарта до сих пор имеет некоторый вес и значение в Германии, то в этом опять же можно видеть только признак упадка философского смысла. Воззрения этой школы смахивают на реализм; оттого она и пользуется известною популярностью.