Трактаты. Диалоги. Притчи. 11 страница

«Да будет свет!» — и бысть свет. Свет, утро, день всегда около лучей, а лучи / 92 / при сонце. И так не дивно, что Давід, находясь херувімскою копіею, желает крил, имея ту же силу и мысли со седмицею. «Помыслих-де дни первыя и лета вечная помянух и поучахся».

Всем тварям дает толк и свет светлая седмица. «Седмь сія очеса — господня суть, призирающая на всю землю». Когда они слепы, тогда вся бібліа есть тма и Содома. От нея и Давід учится. Там седмь сонцы, а у Давіда очи. Сонце почивающаго в сонце на себе возит. И Давід то же: «Терпля-де, потерпех». «Поднимая, подъях». «Вознесу тя, господи, яко подъях мя еси». Сонце есть заходящая стень, но сила и бытіе его в сонушке своем. И Давідовы очи есть ищезающій прах, но тень их востекает туда, дабы, ищезая, преобразитися во вечную зеницу, во вторый разум и в животворящее слово божіе: «Ищезоша очи мои во слово твое».

А Архитипос — архиобраз. Прим. автора.

Б Авраамова сень и гости, ковчег и Ной, колода и Іереміа, море и Израиль, Даліда и Сампсон. Прим. автора.

Херувім есть и Захаріа. И сей взирает на седмицу и то же, что она, мыслит: «Лета вечная помянух...» «Видех, — вопіет Захаріа, — и се свещник злат весь!» Куда кто смотрит, туда и идет. К летам вечным! Туда ему путь! К светлой седмице \142\ летит, орлими / 101 / крилами парит. А где его крила? Вот они! «Рече ко мне ангел, глаголяй во мне». Во внутрности крила его. Сердце его, пернатое. «Крепка, яко смерть, любовь». «Крила ея — крила огня...»

Херувім есть и предтеча. «Бе свещник горяй и светляй». Бе — значйт не то, что был, но то, что зделан и создан светилником. Звезды прелестныя и лжеденницы: горят, но не светят. Іоанн же истинная есть денница.

Душа. Пожалуй, отче небесный, скажи, что есть, что значит лжеденница? Горю и воспламеняюся знать.

Дух. Лжеденницы суть то же, что лжехерувімы.

Душа. Да где же они таковы? Я их вовся не понимаю. Открый!

Дух. Любезный мой друг! Іуда апостол, той тебе да откроет. Вот тебе лжехерувімы, вот и лжеденницы! «Ангелы, не соблюдшіи своего начала»; «звезды прелестныя»; «телесны, то есть душевны или скотскіи, нетленнаго духа не имущіи». Кратко сказать: заблудившіи от светлыя седмицы, яже есть гавань всем. И сіе-то значит: «Не собюдшіи начала». Бог, начало, вечность, свет есть тожде. Сей свет освятил есть селеніе свое в седмице; седмица же есть то главизна книжняя. «Во главизне книжной писанно есть о мне», — говорит / 102 / Христос. Начало и главизна то же. Сюда-то мой Іуда блистает словом сим: «Ангелы, не соблюд[шіи] своего начала». «Звезды прелестныя: им же мрак тмы вовеки блюдется». Вот низпадшіи с небесныя седмицы лучіферы! Денница римски — лучіфер, то есть светоносец, или день за собою ведущій. Денница бо есть сонцу предитеча и предвестник дню. Взглянь! Се прекрасная тебе денница! «Во утріе виде Іоанн Іисуса грядуща к себе и глагола: «Се агнец божій!» Где же твой день нам, любезная наша деннице? Дай нам! Видь ты не прелестная, во мрак влюбившаяся звезда. Уже нам ночь мерзка омерзела.

«Сей есть! По мне грядет муж, иже предо мною бысть...» И так сын Захаріин есть светилником, или лампадою, горящій и озаряющій елей змещающею и сотворен аки оком, внутрь зеницу свою заключающим. У древних свечою, лампадою и оком вселенныя называлося сонце. «Не бе той свет, но да свидетелствует о светъ». Вот тебе истинный, дщерь моя, херувім! И сего-то ради во храмах видишь образ его крилатый.

Душа. О дражайшій мой херувіме, Іоанне! Благодарю тя, отче небесный, за его. А Лука и Клеопа — не херувімы ли? Я вчера во храме слушала их путешествіе и вельми услаждалася. Аще же херувімы — / 111 / почему знать, что херувімы? Я бы очень рада... \143\

Дух. Потому что идут путем субботным. Видно убо, что сим путникам на уме светлая суббот седмица. Суббота им голодным раздробляет хлеб их, отверзает помраченныя очи, правдивее же сказать — субботствующій в сонце и исходящій от чертога своего. «Онема же отверзостеся очи». Сей жених воскрилил их оными крилами: «Крила ея — крила огня». Дал сим невкусным болванам пищу и вкус, но на пути и на разуме субботном основанный. А мои пешеходцы, надев крила и сотворився из ползущих и землю ядущих зміев пернатыми орлами, по исаіевскому слову сему — «терпящіи господа обновлят силу, окрилатеют, яко орлы» — всерадостно воскликнули: «Не сердце ли наю горя бе в наю: егда глаголаше нама на пути?» — сиречь не воспламенил ли он нас лететь в горняя от смерти к жизни, вдунув нам вкус и свет светлыя седмицы?..

Душа. Ныне я уразумела. Сонушко, как от пресветлейшаго своего чертога, от гроба возсіявшее, воскрилило их и отверзло им очи их, дабы сень херувімска не почивала на пути грешных, но минуя всю тлень, возвышался бы ко единой своей [невидимой] 3 форме. «И той невидим бысть има». / 112 /

Дух. О душа моя! Не одному Клеопе сія милость. Светлая седмица есть-то гора божія, где благоволил жити. Сюда идет со тщаніем Маріам, целует и дружится со Елісаветою. Туда восходят все фаміліи и колена ізраилская. «Тамо взыйдоша...» Сюда бегут слепыи, хромыи, немыи. Тут дружбу и компанію заводят волки со агнцами, рыси с козленками, львы с теленками, аспіды с отроками и созидаются очитыми, крилатыми по своей всяк сени херувімами, возлетающими к началу, которое одно только есть, яко да царя — всех подыймут; да будет бог всяческая во всех... Трудно только сим горам взыгратись, вскочить выспр, искапать сладость, воздымиться и породить, как тучным юницам, единаго своего юнца. «Прійдите — взыйдем на гору господню...»

Душа. Я читала некогдась, что еленицы и горнія козы не могут раждать, разве на сих горах.

Дух. Сіе, душа моя, в одном разсуженіи о боге возможное, а в натуре тварей нестаточное. В симболичном мыре, он же есть бібліа, где о едином боге слово, так водится, но сіе в нашем великом мыре, есть небыль. В бозе и от бога — все возможное, не от тварей ни во тварях. / 121 / Фігурныя сія горы суть сонцы. Они прибежище таким еленям, каков есть Давід и о каковых слово сіе: «Тогда скочит хромый, аки елень».

На сих горах откидает Давід ветхія свои роги, а растут ему новыи. «Тамо возрашу рог Давіду...» Сюда возскакивает исцеленный Петром хромый и возбужденна словом от него \144\ изшедшим Тавіфа, сиречь горняя коза. По сих холмах скачет и прескакивает младый елень, брат и жених Соломоновскія невесты. Сюда ж течет к брату и она: «Яви мне зрак твой, где почиваеши?». Ответ: «В полудне, в сонце». Все воинство ангелское тоже воспевает, что во вышних сих и горних горах вечныя мысли и одна слава божія жительствует. «Слава во вышних богу!» — и тогда всей обетованной библейской земле мир, покой и вечная дружба! — яко же пишется в книге Навина: «Почи земля от брани». Сюда спешат и пастыри. «Прейдем до Вифлеема!» «Тамо роди тя мати твоя».

Сюда за звездою путешествуют и волхвы. «Видехом (вопіют со Захаріею: видех и се свещник...), видехом-де звезду его на востоке». Востока без сонца нигде нет. «Ста верху, иде же бе отроча».

Не только еленям, но и звездам нет раздоху, кроме сея горы. Вся тварь воздыхает, в жилище небесное / 122 / облектися желая и вопія: «Сей покой мой!». Магдалина тоже, ища радости и утешенія своего, зело рано приходит на гроб. Нелзя, чтоб сей гроб не был тот камень, где почивал Іяков и видел лествицу. Внимай и примечай, дщерь моя, что при Магдалине воспоминается разсвет и глубокое утро, а при Іакове сонце. Чувствуеши ли, что сей камень, будто бы утро, чуть-чуть проницающее из мрака: темновато начертавает каменную гору божію и пресветлый чертог его — сонце? Весьма ошибаешься, голубочко моя, когда не думаешь, что гроб оный не иное что-либо есть как только пещера, в недрах каменныя горы высеченна, где почила премудрость.

Ныне убо научися и веруй, и ведай, яко господня земля и все исполненіе ея идет к горе божіей, в недрах своих рай сладостный и вечную жизнь сокрывающей дотоле: «Дондеже дхнет день и двигнутся (херувімския) сени».. Оный свет и день! «Дунув рече: пріимите дух святый...» Тогда все, чрез сію божію гору, как по леснице, восходит к богу. «Несть сіе! Но дом божій и сія врата небесная».

Душа. Енох не обретен в живущих, Иліа взят вихром, восхищен за волоса ангелом пророк Аввакум и апостол Філіпп, Павлов человек до третяго неба восхищен — все сіе казалося мне жостким и гладным. Ныне же в сей жестокости обрела я со Сампсоном нежную и сладостну пищу. / 131 / Усладила мне все сіе твоя херувімска речь и гора чудна. Не о сей ли горе чудотворной, не только Илію, но и быки, и горы скачущія, и холмы воскриляющей, и древеса; не о сей ли матере нашей сіонской и не ей ли песенька сія Исаина: «Покой даст бог на горе сей, испіют вино, испіют радость на горе сей, помажутся миром на горе сей».

Дух. Угадала ты [со Сампсоном] 4 гаданіе его. Сія-то есть столица Сіон, яже есть мати всем нам, вопіющая ко всем \145\ нам: «Тамо дам тебе сосца моя...» «Блажен! Иже имать южики своя в Сіоне и племя свое во Іерусалиме». Посмотри ж теперь, сестрице моя! Куда идут 12 ученики? Не на тору ли Галилею ведет их брат и друг, прекрасный Іосиф, изшедшій, как из светлых палат, из темницы? Но горе со братіею своею веселится, возносится, благословляет и утешает надеждою, хотящаго их утешить святаго духа. В сей зале — таинствами и благоуханіем безсмертія дышущая вечеря и Фомино увереніе. В сей горнице зделался ветер и шум из крил Параклитовых. В сем храме изліяніе странных языков и надежды совершеніе. «Чада Сіоня, радуйтеся, яко даде вам пищу в правде...» А Стефан? Не херувім ли? Не в горы ли взирает? «Се вижу небеса отверста!» / 132 / А Павел? Не с Даніилом ли возводит очи в горы? «Возведох очи мои в горы и видех: и се муж!.. Тело его аки фарсіс...» А Павел не то же ли? «Вем человека». «Горняя мудрствуйте». «Яко взятся великол[епіе] его!» Вот тебе малое число херувімов, окружающих господа славы. А не дышет ли во уши твои, любезная моя, ветер и шум орлиных крил, несущих апокалипсну жену с прекрасным ея сыном? Посребрéнныя крила ея высоко парят! И она желает в горах святых укрыться от гонящаго змія. «И полещу и почію». О целомудрая мати, невесто неневестная, нет тебе на земле мира! Поспешай, молю тя, с любезным чадом, к горним вечнаго субботам. На том седмихолміи верно сыщеш покойное место, как Ноева голубка или как ластовка, убегающая зимныя стужи, прелетающая от северных стран чрез Черный Понт ко полудню, воспевая песеньку сію: «Несть зде для мене покоя». «Кто прейде на оную страну моря и обрете премудрость?» «Едина есмь аз, дондеже прейду».

Светлая седмица есть день господень, покойный полудень, весна цветоносная, вечное лето, время благо, всем воскресеніе, просвещеніе и освященіе. «Очи всех на тя уповают, и ты даеши им пищу во благовремя». «Пріймите дух святый!» / 141 /

Глава 3-я

ИСПЫТУЕТСЯ БОЖІЯ СИЛА В НеКІИХ МеСТАХ БІБЛИЧНЫХ

Душа. Светлая седмица и сень херувімска из памяти моея не выходит, о любезный отче! Свет, теплоту, прохладну тень, пищу, насыщающую вечности сотом, живую забаву, твердое надежды утешеніе — все сіе нахожу для себя во светлых чертогах и на прекрасных горах ея. Люблю Ізраиля, что сосет камень горы сея. А не сіе ли есть поучатися святине?.. Но милое для мене и жалостное позорище сіе: \146\ жена с прекрасным своим младенцем, по воздуху парящая, убегает от гонящаго ее змія... О богомерзкій! Не след божественныя невесты вод горких блевотины своя изблевает скверный... Скажи мне, отче мой, кая полза дракону в том, чтоб потопить младенца?

Дух. Полза тая, что, потопив сію невесту с младенцем, легко тогда может всю покрыть землю потопом, а бог от вод очищает.

Душа. Откуда же ему сія злоба и упрямство к вышнему?

Дух. На что о сем спрашивать? Плоть по природе враждебна духу. / 142 /

Душа. Неужель сей сатана отрыгает потоп, бывшій во днех Ноевых?

Дух. Без сумненія, бывшій при Ное.

Душа Почему сія дева облеченна в сонце?

Дух. Можно догадаться, что она стоит на месте фігуры сонечныя и есть копіа ея.

Душа. Конечно, сей змій есть тот же, что нашептал Еве, будьто у смертнаго древа добрый плод.

Дух Сей есть — оный самый Тогда ж то он задавил семя жене и потопил наследника обетованій оных: «Тебе дам оную землю и семени твоему». Потом легко уже, с нагрузом своим воведена земля под клятву и покрылася горких его вод, а простее c Давідом сказать, потопных его глаголов и лстиваго языка блевотинами, Тогда везде настало злое время, чуждая тма, гниль и растленіе плодов его смертных, одному только ему вкусных. Не видна же была ни во облаках прекрасно сіяюшая радуга, ни веселаго воздуха благовидность, ни пріятность вечнаго лета благовременна, о коем беседует безневестная невеста. «Зима прейде, дождь отыйде, цветы явишася на земле, время обрезания гроздей приспе...»

Душа. Желала бы я знать, отче наш небесный, и прошу открыть не обинуяся, что ли значит прямо и точно сей змій? / 151 / Ежели во фігуралном біблічном сем мыре всякое дыханіе и вся тварь собранна для составляющих систему его фігур находится, посему и он должен быть фігурою, значащею нечтось точное Да и написанно в сем священном мыре, что с протчіими тварьми и гады господа хвалят. Хвалить же его како может тварь безсловесна? Разве только может болванеть фігурою и гадательным молчаніем, аки помаваніем, давать знать о бозе. Не иначе бо немыи небеса поведают славу божію, точію молча. Обаче, аки трубою, премилосердный его промысл, в мырах его закрывшійся, проповедуют. Научи убо мя, владыко святый, что ли значит змій сей? При сем и то мне непонятный вздор, чтоб по-\147\читать за одно оба потопы: драконов и божій... Не вмещает сердце...

Дух. Ну, душа моя, дей! Станем учить и купно тут же учиться. Что слаже, как, по Сірахову совету, поучаться святыне в разуме своем? «Блажен-де муж, иже в премудрости умрет и иже в разуме своем поучается святыне...» Не спеши только, моя любезная. Не будь нагла и не почитай нестаточным тое, что для тебе непонятно. Помни, что фігуралный мыр сей есть-то из гаданій сплетенна, а запечатленна тайнами книга. Забавляй в сем умном рае мысли твои. Но / 152 / нигде не суди нагло... Слыхала ль ты когда, что самыи предревніи вечности испытатели создали змія фігурою ея? Змій же был и хитрыя о боге науки іконою.

Душа. Слыхала. Он пишется и ползущим и в коло свитым, свой же хвост во устах держащим. А почему он такою фігурою зделан?

Дух. Потому, что хитр и вьется в кольца так, что не видно, куда думает, если не приметить голову его. Так и вечность везде есть, и нигде ея нет, тем что невидна, закрывая свою ипостась. Подобна убо ей и наука о ней. Притом свертки и колца ея суть іконы вечности и свитков таинственных науки божественныя. Кроме сего, имеет он преострый взор, как видно из его имени. Еллинское слово сіе, дерко, значи́т — зрю; дракон — значит узрю; дракон — могущий впредь узреть, сиречь прозорливый. Нет труднее, как прозреть вечность, грязью зассоренному оку. Если ты разжевала и вкус почувствовала в сем: «Слово бе к богу и бог бе слово», тогда понимай, что бібліа, все свое фігурное слово, во виденіе вечнаго простирая, зделалася и сама богом. «И бог бе слово» — так, как на золотую монету вексель и сам стал золотом... Теперь уже не обинуяся скажу, что бібліа есть и бог и змій. / 161 /

Душа. Ах отче!.. Странное и нечаянное слышу.

Дух. Глава его есть седмица. Вот тебе седмиглавый дракон Даніилов!.. Престань же дивиться помянутым потопам и не говори: не вмещает сердце...

Душа. Убо и сонце есть змій?

Дух. Конечно, голова зміина, а лице божіе.

Душа. И все протчія віцефігуры суть зміи?

Дух. Без сумненія, они суть тулуб и хвост его, а божія ноги и подножіе. Престол же его небо и сонце.

Душа. Куда теперь много я вижу зміев!

Дух. У бога 1000 лет, яко день един, и 1000 віцефігур во единодневной сонечной, а она едина за 1000 их стоит. Яко же змій часто вьется, перевиваясь в разныя свитки на том же месте, а по виду кажет перемену, так и бібліа представляет разнообразныя повести и реченія, но все сіе на том \148\ же пункте, как колесо на своем центре, обращается. «Змій же бе мудрейшій». Зделанна же зміина фігура мудрее всех звериных, яко приличнее живопишущая книгу вечности и силу божію. «Змій сей, его же ’создал еси ругатися ему». / 162 /

Душа. Как же так? Бібліа есть купно и бог и змій?

Дух. Как же так? Она видь плоть и дух, буйство и мудрость, море и гавань, потоп и ковчег... Не будь несмысленна и косна! Умствуй проворнее... Видь ты уже слыхала, что все мыры состоят из двоих естеств: злаго и добраго. Почему ж тебе сей змій чрезчур страшен? Он не всегда вредит и юродствует, но бывает и вкусный и полезный. Если нашептал Еве по-сатанинску, может и Маріи возблаговестить по-архангелску.

Душа. Почему жь сему змію во всех веках и народах ругаются, плюют и презирают?

Дух. Не дивно. Он их потопом мучит. Он на поруганіе создан и того достоин.

Душа. Ах, он того достоин?

Дух. Потому что во многих местах безстудно и вредно, без всякаго вкуса лжет. Также нелепыя враки и срамныя и небыль шепчет.

Душа. Где ж он лжет? Покажи мне хоть одно место.

Дух. Покажу. А что б всю его ложь щислить к сему чуть ли довлеет полгода. Вот он тебе зараз, на самом пороге, лжет: «Вначалв сотвори бог небо и землю».

Душа Боже мой! Неужель сіе ложь есть?

Дух. Самая главная критская и сіканская ложь. Поколь яблонь, потоль с нею и тень ея. Тень значит / 171 / местечко, яблонею от солнца заступаемое. Но древо вечности всегда зеленеет. И тень убо ея ни временем, ни местом есть не ограниченна. Мыр сей и все мыры, если они безчисленны, есть-то тень божія. Она ищезает из виду по части, не стоит постоянно и в различныя формы преобразуется видь, однако же никогда не отлучаясь от своего живаго древа; и давно уже просвещенныи сказали весть сію: materia aeterna — «вещество вечно есть», сиречь все места и времена наполнила. Един точію младенческій разум сказать может, будьто мыра, великаго сего ідола и Голіафа, когда-то не бывало или не будет. Сею младенскою лжею, во исходе десятаго после Христа века, христіанску вселенну толь поколебал, что мырокрушенія так все трепетали, как мореходцы в чрезвычайную бурю кораблекрушенія А.

А Вот слово, потрясшее тогда вселенну: «Связа сатану на тысящу лет». Боялася, чтоб не развязался губитва. Прим. автора. \149\

Представь убо себе, душо моя, тогдашнее душ христіанских от сего змія мученіе! Оно видь не седм дней, как на море, продолжалось, но... и вовергнуло Христову філософію в крайнее презреніе и поруганіе, когда, наконец, уже открылось, что все язычники, достойно и праведно христіанску бесность сію осмевали и ныне осмевают. А как в самых дверях, и (по пословице) на первом поскоке лжет, так и в самый первый день непостоянен: «Да будет свет!». / 172 /

Откуду же свет сей, когда все небесныя светила показалися в четвертый день? И как день быть может без сонца? Блаженная натура постоянна. Все что ли то днесь, то всегда не есть статочное. Таким вздором чрез всю седмицу рыгает, будьто был зрителем вселенскаго сего чудотворнаго театра и будьто нужда знать — прежде ли цвет или родился гриб? Наконец, всю божію фабріку сію самым грубым юродством запечатлел: «Почи от всех дел своих».

Будьто истомлен, ничево создать не мог уже больше. И если бы не сіе помешало было, непременно у нас ныне показалися бы безхвостые львы, крылатыя черепахи и кобылы, хвостатые зайцы, единорожны волы, сладкогласные крастели, пухо-собольи ежаки, четыреокіе и четыреушіе судьи, правдолюбные ябедники и клеветники, премудрые (сказать по-теутонску) — шпіцбубы, по-малороссійску — умные дураки и протчая чудовища и уроды, а за ними бы вслед, как еліссейское жельзо, вынырнуло бы (сказать по-римску) mobile perpetuum и філозофскій все блато европейское преобразующій в злато камень... Ныне же все сіе засело в божіей бездне. Послушай, душа моя! От сего видь лживых вод потоп изблевающаго источника / 181 / убегал Іаков, как пишется: «Изыйде Іаков от студенца проклятаго и взойшол в Харрань» — там, где возсела и судит вечная дружба и правда. А как божію богу отнял неутомимость, так сам себе чуждое и несродное усвоил, сиречь человеческій язык: «Рече змій жене».

Душа. Начала и я чувствовать вздор в сих словах: «Почи». «Бысть свет». Сіе значит: светлое и сонечное время. Потом, как безпамятен, повествует о сонце, будьто оно не бывало, а созидается новое. Естли же перваго дня ведро и светлость созданна без сонца, кая нужда созидать сонце? Не складно лжет.

Дух. О душа моя! Знай, что біблію читать и ложь его Щитать есть то же. «Насади господь бог рай во Едеме на востоцех». Вот болтун! Сад насадил в саду. Еврейское слово Едем есть то же, что сад. Откуду же на сей (так сказать) садовый сад глядеть, чтоб он казался на востоках? Но и видно, что у него как сонце, так не един и восток. «Позна Каін жéну свою». О, безстудный буеслов! Забыл, что, по его ж \150\ сказке, не было в мыре, кроме четырех человек. Где ж он взял жену себе кроме матери?

Душа. Мне и то вздор кажется: «Бога ходяща в раю...» / 182 / Како пременяет место везде сый?

Дух. Но сей клеветник нашепчет тебе, голубице моя, что бог плачет, ярится, спит, раскаевается. «Помысли бог... и размысли, яко сотвори человека». Потом наскажет, что люде преобразуются в соляные столпы, возносятся к планетам, ездят колясками по морском дне и по воздухе, сонце, будьто карета, останавливается и назад подается, железо плавает, реки возвращаются, от гласа трубнаго разваливаются городскія стены, горы, как бараны, скачут, реки плещут руками, дубравы и поля радуются, волки с овцами дружат, волы со львами пасутся, играют мальчики с аспідами, востают мертвыя кости, падают из яблонь небесная светила, а из облаков крупяна каша с перепелками, из воды делается вино, а немыи, напившися, беседуют и прекрасно поют и протч. и протч. «Рысь почіет с козлищем». «И вол и медведь вкупе». Ах! «Не вем змія, ползущаго по камене!», — вопіет Соломон. Видишь, что змій по лже ползет, ложь жерет, лжею рыгает. Не знай и ты его, o душа моя! Кая твердость в следующих его речах? «Всякаго тука и всякія крови да не яст» Потом, забыв сказанное, говорит: «Напита их от тука». «Пійте от нея все, сія есть кровь моя...» Много ли же вкуса и / 191 / в таких словах: «Да отыймет жрец от жертвы память ея». «Да возложит жрец память ея на олтарь». «Всяк дар жертвы вашея солію да осолится». Кая жь пріятность и в сих не осоленных словах?

«Мелзи млеко, и будет масло!» «Аще ли ноздри чешеши, изыйдет кровь». «Дадите ей от плодов устен ея, и да хвалим будет во вратех муж ея...» Что тощнее, худее и невкуснее, как сіе: «От потока на пути піет: сего ради вознесет главу». Что срамнее и вреднее, как Лотово в пещере обхожденіе? А сіе уже паче всякія лжи лживее: «Вся покорил еси под ноги его». Кроме зверей и гадов, сколько тысящ крошечных, летающих и ползущих зверочков сосут кровь человечу и поядают кровопотныя труды его! Наконец, взглянь, душа моя! Зжалься и поболи о безчисленных, венца лишенных, мучениках — о тех нещасных страдальцах, кои, лестію сего мучителя прелщенны, выбодли себе соблазняющія очи, вырезали для царствія небеснаго свои ятра и скопили самоизвольно или вдруг во великом числесожгли самы себе. Бог верою, он же суеверіем втайне ловит. Суеверіе раздражило премилосерднаго кесаря Тіта: будьто бы бібліа не велела смирятися пред царями. А сіе же то самое с полом земным сравнило іерусалимскія стены. / 192 / Призри, пожалуй, на весь сей земный клуб и на весь бедный род человечій. Видишь ли, \151\ коль мучительным и бедственным ересей, раздоров, суеверій, многоверій и разноверій потопом волнуется, обуревается, потопляется! А сей же видь весь потоп не свышше нам данн, но адская зміина челюсть отрыгая отрыгнула, изблевая изблевала, яко же пишется: «Глаголы потопныя, язык лстив». «Сохрани мя, господи, от человека лукава...» Скажи же теперь, душечко моя, не достоин ли сей змій за такія блеваки, вздоры, язвы, муки всемырнаго смеха, мерзенія и руганія?

«...Создал еси ругатися ему».

Глава 4-я

ПРОДОЛЖАЕТСЯ СУД НАД ЗМІЕМ

Душа. Когда сей змій подвержен всемырному суду, тогда можем быть и мы над ним судіями. Не он ли есть оный Даніилов болван, філософским, скажу лучше, ізраилским каменем сотренный?.. Недавно я смеялась тому, что он до Авраама привел число троих гостей, / 201 / а в Содом отправил только двоицу, а третій где? Из воза, по пословице, убился?.. Конечно, гости стояли на горе. «Тріе мужи стояху над ним». Однако ж не сказал: явися ему бог у горы, но у дуба. Смешно и тое: «Не мини мене раба твоего». Потом: «И омыются ноги ваши». Итак, у Авраама тріе, двое и един гость есть то же. Не сіе ли есть, по-германску, шпіцбуб, по-грецку — хімера, хімара, а у нас то же, что мара?..

Дух. Цысс-сысс-сысс!. Тише, потише, голубко моя! Оглядайся, как притча учит, на заднія колеса. Не спеши! Ах, да не пожрет тя дракон и потоп! Рыдает мати, родившая дерзкаго сына. О, дабы не рыдала и тебе! Невенчанныя оныя страдалцы погубил кто ли? Суд наглый. Вселенскій всеродных бед вечно обуревающій вся роды и вся веки и человеки наводит потоп кто ли? Суд наглый. Спасительную оную от потопа пирамиду совершить в столпотвореніи помешал кто ли? Языки сліял и речи замешал, источившія всех раздоров и разноверій ереси: кто ли? Суд наглый. Кто ли пресладчайшій мусікійскій богу орган сиречь біблію, дурногласною и безгласною сотворил и разстроил? / 202 / Кто научил сію Еву петь песни не богу Іяковлю, но бездушному деирскому ідолу, мыру сему? Суд наглый Поют в костелах в день святаго духа: «Согласная возшуме пищалская песнь» и протч.

Но лучше было так петь: «Разгласная возшуме...» Сего ради изгнан из рая Адам, с растроенною своею псалтырью и с несличными своими гуслями. Эй, душо моя! Бегай суда наглаго, опасно суди суд божій. Знаешь ли, бібліа есть что \152\ ли? Видь она-то есть древняя оная Σφίνξ (Сфынкс), лев-дева, или льводева. Купно лев и дева. Се стретает тебе, обходяй вселенную ищущій, аки лев, дабы кого поглотить, а кто-то стретает? Давідов оный проказник, срящ и бес полуденный. Вот тебе сфынкс! А ты дремаеш и играеш! Неслышиш ли Соломона: «Любяй беду достоин ея». Разумееши ли, яко ныне стретает и ожидает тебе — или преблаженна победа, или совершенная беда? Аще решиш гаданіе ся, аще достанеш острогорній оный град, град Давір, град премудрости и граммоты ея премудрыя, град оный апокалипсный, град драгоценнокаменный, единый, возлюбленный Давіду град оный — «Кто воведет мя во град утвержден?» — Се мир тебе и милость во вся дни живота твоего! И дева и жена твоя се, яко лоза виноградная, / 211 / в боках телеснаго дому твоего родит тебе сыны сіонскія и дщери іерусалимскія, не от крове, но от бога раждаемыя, яко же пишется: «Блажен, иже имать сродники своя в Сіоне и племя свое во Іерусалиме». Сему-то победителю вышняго града муж божій Халеб дает в супружество краснейшую всех плотских мыра сего невест, безневестную дщерь свою Асхань оную: «Сію возлюбих от юности моея и взысках невесту привести себе, яко не увядает красота ея». Аще же по Сампсоновску льва сего, первозрящаго стража и пестуна дьвы сея, аки дракона, златое руно стрегущаго, не раздерешь, — о, тогда-то вместо сладкаго Асхани твоея сота онаго: «Гортань ея сладость» — встренут тебе песіи мухи, «изгнояющіи сладость елея, и шершни и горесть оная». «Горе глаголющим горкое сладким». «Напитаю их пелынем». «Пошлю в них звери». «Зубы их — зубы львовы, убивающіи душу».

Раздери льва, душо моя, да не он раздерет тя. Раздерешь, аще убежишь наглаго суда. Убежишь, аще будет господь бог твой с тобою. В злобном благаго человека лице сердце крыется блаженно. «[Словеса] 5 мудрых, яко же гвозди вонзенныи». О, опасно ходи около их, душо моя. Каждое біблейное слово есть пригвожденно гвоздом оным: «Пригвозди страхом твоим плоти моя». И всякій глас ея есть то львиный рык оный: «Яко лев, возревет господь». Тогда раздерешь, когда разберешь, найшов же сот истины, воспоешь со Исаіею: «В сокровищах спасеніе наше». / 212 /

Знаю. Тебе видь соблазнили Авраамовы гости. Прошу не уничижать и не ругаться им. Видно, что сіе не дурь и не вздор, когда сказуют, что еврейская бібліа сим же штілем начинается: «Вначале сотворил боги сіе небо и сію землю». Ражжуй! Сотворил? Сіе значит един. Боги? Сіе значит не един. Подобно пишется и о странниках оных: «Сошед убо, — странник рече, — узрю». Потом: «Мы погубляем, — говорит тот же странник, — место сіе». Я и мы? Видишь, что здесь \153\ значит то же. Аще кто с Пифагором раскусил фігурный тріугол, образующій истину, той видит, яко в нем 3, 2 и 1 есть тожде 6.

Тройца во единице и единица в тройце быть не может, разве единицы. Но кто же един, токмо един бог. Вся тварь есть то плоть — разумей: сплетенная пльотка, склеенный песок, слепленный прах, разделяюйся во свою безконечность, разделеніем своим и сеченіем ответствуя противостоящему естеству божію, единицею своею в неразделную безконечность и в безконечную неразделность простертому. Убо вся тварь есть то секомая натура. Несть ей / 221 / причастія со всеблаженною оною единицею: «Едино есть на потребу». И паки со святою троицею несть части твари. Сія Агарь есть многая бедность и бедная оная многость. «Марфо! Марфо! Печешися и мольвиши о многости...» Едино начало, а началная единость всю тварь предваряет: се угол! Создавшая плоть, и вселшаяся в ней: се угол! Ищезшей плоти пребывающа же: се угол! Вот тебе, горлице моя, египетскій тріугол! Вот для чего влюбился в его мудрец Самійскій! Не ведущіи себе и бога сим соблазняются и ругаются. светлыи же ангелы озаряют смыслы, веселящеся, яко с нами бог. Тріугол, квадрат, коло, сонце, просфорный хлеб, с вырезанным среде его и вынятым чрез іерея квадратом или тріуглом, преломлен, просто сказать, растолкован Луке и Клеопе, все сіе единость образует.

Душа. «Радуйся, ковчеже, духом позлащенный!» Ныне слышу! Ныне вижу! Ты мати и дом... Се! вижу духа божія, носящася верху потопных вод. Вижу едино, а тое есть трое. Вижу трое, а то едино... Но како двое и едино?.. Недоумеет ум... Накажи мя, господи, и накажуся. Обличи мя, и возлюблю тя.