Трактаты. Диалоги. Притчи. 14 страница

Катон. Извольте. Сколько могу. Часто мне доводилось быть в компаніи с моими ровесниками; вить вы знаете, что молодец с молодцом, а старик любит обращатся с стариками. Часто доводится слышать их жалобы на старость не только от простых, но и от сенаторскаго ордина стариков. Они жалуются, что старость лишила их молодецких сластолюбій, без которых живот свой смертію почитают. Лишила их почтенія в собраніи тех, которыи их прежде почитывали. Но, мне кажется, они обвиняли невинное. Вить если бы сему старость была причиною, то ж самое и со мною бы зделалось, и с протчими глубоких лет людьми, в которых я на старость роптанія не приметил. Они не тужат, свободившись от уз сластолюбія, и почтенія от своих не лишенны. Но всех сих жалоб источником есть нрав наш, а не лета. Воздержным, \182\ ласковым и человеколюбным сердцам сносно и в самой старости живется, а обидливоеть и немилосердіе во всяких летах нестерпимое. / 52 /

Леліус. Самая правда. Но, может статься, подумает ктось, что твоя старость сносна тебе для твоего богатства и ранку. А вить сего всем иметь невозможно.

Катон. Правда, что и в сем есть нечтось мало пособія, но самыи главнейшіи притчины не в том состоят. Я здесь вам так отвечать стану, как афінской генерал Темістокл. Он спорил с некоторым плутом, который ему хотел доказать, что оный генерал славу себе снискал не чрез свои достоинства, но за то, что в славном родился отечестве. «Перестань, пожалуй, — сказал военачальник. — Не прославился бы я никогда, тобою будучи, да и твое сердце не принесло б тебе похвалы, хотя бы ты моим земляком был». Так можно сказать и о старости. Правда, что не без досады она в последней нищете и мудростію одаренному человеку, но для безделника не сносна она и средь самаго изобилія. Любезныи дети, без сумненія, самая надежнейшая для старости есть защита — успех в честности или добродетели. Она, во всю жизнь наблюдаема, наконец, по долговременности приносит удивителиые плоды и в самой поздной век неотъемлемыя. И сіе одно чего стоит? А сей уже плод несравненно большій, когда человеку совесть представляет, что он провел / 61 / жизнь добропорядочно и в услугах для ближних своих. Тут-то он услаждается внутренным удоволствіем. Вы знаете Максима, что водил армію во время Аннибалового на Рим нападенія. Я, молодчиком будучи, так сего старика любил, как своего родственника. Он имел взор важной, но его важность была растворенна ласковостію. Не отменился ж он и под старость. Правда, что я его начал знать, когда он еще не очень был стар, однако ж в глубоких летах. В год я родился после того, как он первой раз зделан консулом, а как уже он в четвертой раз стал консулом, я молодчиком начал служить под его предводителством в арміи, откуду мне путь начал открываться ко вступленію на чести. Но, оставив лишныи обстоятелства, сей старик отправлял войну, будто молодой человек, и Аннибалово юношеское бешенство, не хотя дать с ним баталіи, разумно приводил в безсиліе. О чем знакомец мой, пророк Енніус, так написал: «Один человек чрез косность спас отечество: несмотря, что его бранят, делал, что в пользу, и сіе-то дело растит ему вечную славу». С какою ж бодростію и разумом отобрал он город Тарент? Я сам слышал, как камендант, / 62 / потеряв город и убираясь в замок, с фастовством сказал: «Мне ты благодарить должен за взятіе города»: Что ж ему наш Максим отвечал? «Самая правда, — смеючись сказал, — нелзя бы мне никак достать, естли б \183\ ты не потерял». Изряднейшій был военачалник, но ничем не хуже был и градоначалник, защищая внутренное благосостояніе, сколько сил его стало. А как уже зделался началником в прорицательном коллегіуме, без коих совета и предвещанія никакое знатное в обществе дело не всчиналось, дерзновенно было говорить, что одно тое дело благословенное и с божіею происходит помощію, которое общественному пособствует благощастію, и напротив того. Много пречестных качеств приметил я в сем муже, но ничто так в нем не удивително, как тое, сколь великодушно понес он смерть своего сына, человека знатнаго и лет уже таких, в которых избираются в консулы. Есть и теперь списанна надгробная реч его, им самим говоренная в похвалу умершаго, по обыкновенію, которую естли взять читать, нелзя не плюнуть на ученых. Но сей муж не в публике только велик, он в домашнем своем уголку еще больше. Какая его речь? А Какое значеніе в древностях? Какое понятіе / 71 / в правах предвещателнаго коллегіум? И учен же был столько, сколько римской шляхте прилично. Все воинскіе походы, как чужестранныи, так и римскіи, наизуст знал. Его я речью в то время толь гарячо наслаждался, будьто бы я знал, что по смерти его не научиться мне от кого другого. Так и зделалось. К чему ж я столь много наговорил о Максиме? К тому, что, как самы видите, грех сказать, будьто бы таковая старость была бедная. Но не всем же быть военачалниками и градоначалниками. Не всем утешаться торжественным побед воспоминаніем. Есть еще безмолвная и такая старость в тех людях, кои спокойно чисто и в особливом порядке жизнь свою прожили. Таков был (слышно) Платон. О нем пишут, что в 81-м жизни своей году, слагая книги, умер. То ж пишут и об Сократе, что и сей в 94-м году сложил книгу, а жил послетого еще 5 лет. Учитель же его Леонтін 107-м лет пережил, непрерывно в своем деле упражняясь. А как спросили у него: «Зачем тебе хочется толь долго жить?» «Для чего ж де не хотеть? Мене старость ни в чем не обижает».

Преславный ответ и ученому человеку приличный. А безумныи люде свои собственныи пороки и свою вину слагают на невинную старость. Не делал сего недавно помянутый мною Энніус. Вот его речь: «Конь, который рыстал на публике с выигришем, теперь в старости опочивает». / 72 / Видите, кому свою старость уподобляет. Но, миновав лишніи о нем обстоятелства, одно то скажу, что, будучи в семидесяти летах (столько всего жил он), толь великодушно нес два неудобоносимыи, по людскому разсужденію, бремена, а именно: нищету и старость, что оными, почти как игрушкою, забавлялся.

А Какое наставленне? Прим. автора. \184\

А естьли взять в разум, то можно найтить четыре вины, для которых старость людям показывается бедною. 1-я. Что отводит от дел. 2-я. Что тело приводит в слабость. 3-я. Что лишает всех почти сладостей телесных. 4-я. Что недалече от смерти. Сіи четыре ея винности сильны ли и справедливы? Естьли вам нравится, разберем всякую из них.

1. Отводит, говорят, старость от дел! Хорошо. От каких дел? От тех ли, что молодыи люде телесною крепостью производят? Разве ж для стариков не осталось никаких дел, не телесною крепостыо, но силою духа приуготовляемых? Так поэтому Максим ничево не делал? Празден был и Павел, отец Сципіонов, тесть моего любезнаго сына, и прочіи старики, как, например, Фабрицій, Куріус, Корунканій, защищая общее благосостояніе силою совета и разума, ничего не делали? Клавдій наш не только стар, но и слеп был. Однак, находясь в заседаніи сенатском, как только почувствовал, что мненіе членов склонно к миру и союзу с королем Пирром, дерзновенно сказал следующее: «Куда ваши умы начали упадать? Они, кажется, не были столь слабы и подлы». / 81 / Находится его целая речь, которую говорил в сенате 17-го лета после втораго своего консулства, которое в 10 лет первому последовало, бывши прежде консулства полиціиместером. Посему видно, что он во время войны с королем Пирром горазда был стар. Но так точно предки наши свидетелствуют. Видите, что напрасно винуют старость, будто она отводит от дел. Они так ошибаются, как тот, которой про карабельнаго правителя думает, что он праздно сидит, а работают только те, что лазят по веревкам, бегают по краям, выкидают на дне стечь. Правда, что он, смотря на карту, не делает тово, что матрозы, но вместо того горазда важнейшее отправляет. Саміи главнейшіи дела не от телесной проворности родятся, но совет, изобретеніе, понятіе — вот мать их! А сих дарованій старость не только не лишенна, но час от часу в ней возрастают. Неужель вам кажется, что я, бывши солдатом, полковником, геиералом и консулом в разных походах, теперь приостановился в делах? Никак. Я сенату как поступать предписую и заблаговременно предлагаю, каким образом войну обявить Республике Карфагенской и тем уничтожить все ея худыя намеренія. И потоль о ней безпокоиться не престану, пока ея не увижу разоренія. Которую победу, о когда б милосердный бог для твоего, друг мой Сципіон, предводителства поберег! Желаю, чего дед твой не доделал, дабы ты / 82 / докончил. Вот уже 33 год, как он умер, но память толикаго мужа умереть не может у всех потомков. За год прежде моего полиціимейстерства умер, а девятью годами после моего консулства, будучи в другой раз консулом, а моим в сем чину товарищем. Но естли б дожил и до ста лет, как вам \185\ мнится, могл ли бы он окаевать свою старость? Правда, что не можно б ему в партіи ездить, ружьем и саблею владеть. Как же? Советом, прожектами, наставленіем, — вот чем бы он пользовал! И в сем-то естьли бы старики не сильны были, то наши предки никогда бы главнейшаго совета не назвали сенатом, то есть старшиною. Також и в Лакедемонской республике, которыи высочайшим правленіем заняты, как действительно стариками находятся, так и тем же именем называются. Взгляньте, естли хотите, на чужестранныи народы. По справке узнаете, что знатнейшіи республики через молодчиков к паденію приведены, а чрез стариков в первое благосостояніе возвратились. Вспомните то, что на комедіи было представлено. Одна персона спрашует так: «Скажи, пожалуй, как вы так скоро потеряли общество, да еще цветущее общество?» А другая персона, между протчим, так отвечает: «Проявились-де новомодныи у нас градоначалники, ветренныи молодчики». Видите, что сродная цветущим летам безразсудность, так как сединам прозорливость. Правда, что у стариков память слабеет. Но по большой части / 91 / у тех, что с природы тупы и о ней не стараются. Темистокл все афинское шляхетство по имени знал, и не думаю, что он, состаревшись, называл того Фомою, кто был Димитріем. Поверьте, что я не только всех нынешних дворян знаю, но и отцов и дедов их. И хотя часто читаю на гробах надписи, что, по общей пословице, будто вредит памяти, однак не опасаюсь. Они мне умерших напамятывают. Я еще ни об одном старике не слыхал, чтоб он позабыл то место, где зарыл сокровище. Все помнят, если о чем стараются. Например, за кого они в суде поручились, кто их должник, кто заимодавец? А что ж уже сказать о знатнейших, или в правах искусных, или ученых стариков? Сколь много они помнят! Не отходит природная острота от старости, если она постоянна в своей склонности и трудолюбіи. Остается ж сія острота не только в высокочиновных, но и в тех стариках, кои праздно живут и спокойно. Софокл, например, в глубочайшей старости сочинил трагедіи. Казалось, будто он не радит о хазяйстве. Для того сыновья просили на его в суде, чтоб он по правам отрешен был от домостроителства как сумозброд. Старик, взяв с собою недавно сочиненную штуку и пришед пред суддей, прочитал пред ними. «Как вам кажется, господа судьи, — спросил престарелой, — сіи мои речи сумозбродом ли пахнут?» И так свободился от приговору. Скажите ж, могла ли старость пресечь склонность его к ученію? То ж видим во многих протчих ученых людях / 92 / как-то в Гомере А, в Діогене, котораго вы и сами видали в Риме.

А Питагоре, Платоне, Демокрите. Прим. автора. \186\

Во всех сих мужах любовь к мудрости толь долгая была, сколько было их жизни. Да и кроме сей божественной склонности, могу вам на имя сказать тех хазяев римских, соседов и знакомцов моих, без которых почти никакая важнейшая работа на полях Сабинских не бывает. Без них ни сеют, ни плодов не збирают, ни свозят, хотя-то им в сем и дивиться менше должно затем, что нет такого старика, чтоб он не чаял года пережить. Однако ж они и в тех делах трудятся, которыми знают, что им совсем не пользоваться. Например, сеют деревья для потомков. И если его спросить: «Для кого ты, стар будучи, сеешь?» Отвечает: «Кому бог дасть. По его святой воле я все сіе имею от предков, а сам оставлю для потомков». Не очень мне нравлятся некотораго нашего комедій сочинителя слова следующіи: «Ах, старость! Хотя бы твой приход во всем ином был для нас не беден». Однак довольно и той горести, что, долго живучи, часто принужденны видеть то, на что смотреть не хочется. Правда, а может быть часто и такое, чего хочется. Будьто ж и молодость одно только то видит, что ей нравится. Но он еще хуже говорит в следущем: «Да и то в старости за самое горестнейшее почитаю — чувствовать то, что старик / 101 / всякому не сносен». Нет! Лучше сказать пріятен, нежели не сносен! Честныи старики люблят добросердечных молодцов, и почтеніем от них воздаваемым облегчается старость их. Равным образом люде молодыи ради у стариков слушать наставленіе, ведущее их к любве добронравія. Я чувствую, что не менше я вам пріятен, как вы мне. Теперь понимаете ли, что старики без дела не живут? Они никогда не гуляют, всегда труждаясь в том, к чему в прошедших летах склонны были. А то ж еще что значит, что и приобучаются чему-нибудь? Солон-законодавец сам хвалится, что его старость ежеденно что-нибудь новое понимает. Я и сам греческому языку стариком обучился, утолив мою охоту, как долговременную жажду, дабы самому мне можно читать тех великих мужей примеры, которым житіе мое сообразное видите. Слыхал я, что Сократ то же зделал в музыке, обучився на лютне. Хотелось бы мне и в сем подражать древним, но что до греческаго письма надлежит, точно и отделался.

2. Поверте, что я и в нынешнее время не требую силы молодецкой (поговорим о второй ея винности, будто старость тело приводит в слабость). Так как, молодцом будучи, / 102 / не желал силы воловой или медвежей. Сколько бог влил силы человеку, тем должно пользоваться, а сверх мочи не дуться. Можно ли негоднее слово выблевать, как борец Мілон что сказал? Он был уже стар и, увидя борющихся борцов на позоре, взглянув на свои руки, сказал заплакавши: «Ах, руки! Правда, что вы уже омертвели». Скажи, глупец, лучше, \187\ что не столь твои руки, как сердце есть негодное. Прославился ты руками да грудью твоею, а не самим собою, то есть не душею твоею. Не таковых мыслей были славныи наши вышепомянутые сенаторы. Они шляхетству предписывали законы, а острота разума их до последняго издыханія простиралась. Речь простирать до народа. Правда, что чуть ли не тяжела сія должность для старика, потому что она не только до мыслей, но и до телеснаго сложенія касается. Конечно, звонкость в голосе, не знаю как-то, ясная и у стариков, и я по сію пору ея не потерял в толиких, как виднте, летах. Однако ж старику прилично тихо и без крику речь весть, она часто сама находит своих слышателей, если будет богата, честна и кротка. А когда сам ея проговорить за старостію не в силах, можно приказать таким молодым людям, как вы: и что ж пріятнее, как быть стариком, усердными молодцами / 111 / окруженным? Неужель для них и такой силы не осталось, чтоб можно им молодых людей научать, наставлять и ко всем честным услугам приводить? А что ж пречестнее сего? Признаюсь, что я за щасливых почитал обоих твоих предков Сціпіонов и обоих дедов твоих в то время, как они, бывало, похаживают толпою честных юнош окруженны. Не право мы разсуждаем, когда думаем, что учитель какой-либо честной науки затем стал худ, что стар и слаб. Да и самой сей слабости по большой части виною бывает безпутная младость. Она поручает старости тело, изнурив оное венерою и роскошью. Персидскаго монарха Кира речь есть в книге Ксенофонтовой, которую он перед смертью говорил к сыновьям своим. Он был очень стар, однак-де, я никогда не чувствовал, чтоб моя старость зделалась слабее младости. Я малчиком помню одного сенатора. Он после вторичнаго бытія своего консулом в 4 года поставлен был первосвященником и отправлял сію должность 22 года, а был столь в глубочайших летах крепок, как молодой. О себе самом не кстате мне сказывать, хотя сіе нашим летам и дозволяется. В Гомеровых книгах часто проповедует свои добродетели старик Нестор: сіе для него простительно затем, что он уже третый век человеческій выживал. Он говорил правду, и нельзя было его почесть за фастуна или за болтуна. / 112 / Не допущала о сем думать речь его, которая, по свидетелству Гомерову, сладчае меда от уст его проистекала. Сія сладость не от телесных сил раждается. И вожд греческих войск Агамемнон не храбрых Ахиллесов, но слабых Несторов десять у себя иметь желает, и если б их иметь можно, без сомненія бы, последовало скоряе раззореніе города Трои. Теперь стану говорить о себе. Мне отроду 84-той год. Правда, что я не могу сказать то, что сказал о себе вышепомянутый Кир, однак самы видите, что меня старость не совсем изнурила. Довольно у меня \188\ силы на то, чтоб отправлять сенатскіи дела, иметь публично речь к народу, служить моим однородным и чужестранным друзьям, защищать своих фаворитов. И я не знаю, с каковым толко[м] люде похваляют старинну пословицу сію: если-де долго быть стариком желаешь, то становись завременно. Для мене лучше коротее старость, нежели заранее, и еще до сих пор никогда мене никто не застал без дела. Правда, что я не столько силен, сколько кто-нибудь из вас двоих. Да и вы не столь дюжы, сколь капитан де Понто. Неужель затем он лучше вас? Не великая нужда быть дюжым, если кто по мере своей мочи надувается. Сказуют, что помянутый борец Милон в Греціи целаго вола чрез всю площадь в четверть версты на плечах перетаскал. Что ж для тебе лучше? Крепость ли сего богатыря, или сила внутреннего понятія, каковое было, напр., в сердце Пифагоровом? Притом сила телесная есть добро мимоходящее. Пользуйся, поколе есть, пройшло ли, не тужи. / 121 / Неужель молодцы за отрочеством тужить должны и за молодостію те, что полетняе? Бог расположил век человеческій так, как путь, и всякой возраст имеет свое теченіе. Младенчество безсильное, юношество необузданное, мужество повадное, а старость во все свое время по природе в некоторой зрелости, будто плоды, находится. Я думаю слыхал ты, Сціпіон, что делает теперь твой пріятель король Масінисса, старик лет 90. Он в дороге, когда пешій пошел, не надобно ему коня, а если на коня сел, не слазит с него: никакой дождь, никакая стужа не принудит ево надеть шапку. Сух весьма, теи ж — все королевскіи должности сам отправляет. Посему видно, что трудолюбіе и. воздержаніе может несколько приберечь прежних сил и в самой старости. Старость-де безсильная! Не спорю! Никто ж от старика силы и не требует. Итак, самы законы уволняют старость от тех званій, которых нельзя несть без телесной силы. И не только к невозможному, но и к самому возможному нас не нудят. Многіи-де старики так слабы, что не только общенародной какой должности, но совсем тем в хозяйстве и в пропитаніи своем ничево исправлять не могут. Правда! Да должно ж знать, что сія порчь не одной старости есть свойственна, но всплошь простирается до человеческой немощи. Ты знаешь, сколь был здоровьям слаб сын Сціпіонов, который тебе за сына себе принял, и если б ему сіе не помешало, конечно б он был / 122 / вторым римским светилом после отца, потому что, кроме душевной благородности, был ученіем доволнее отца. Чего ж сему дивиться в стариках, когда и молодыи люде сего убежать не могут? Надобно, любезные дети, бороться с старостью, как з болезнію, а недостатки ея награждать раденіем. Смотреть здоровья, умеренное иметь трудолюбіе, есть и пить столько, чтоб поправить, а не обременить телышко. \189\ То ж и о душе стараться еще больше должно. А если она без приличной себе пищи остается, то под старость и сама приходит в слабость. Правда, что телышко наше становится тяжелее, если приморить оное трудом, но душа чем больше мыслит, тем быстропарнее делается. Впротчем, что надлежит до тех стариков, которых комедіалный театр место дураков представляет, то он обличает тех, кои легковерныи, безпонятныи и нерадивыи. А сіи пороки родятся от старости нерачителной и пріунылой, но не просто от старости. Как шаль и сластолюбіе в молодых людях больш бывает нежели в стариках, однако ж не во всех молодцах, а только в худых, — так и сумозбродная старость не во всех, но в одних только глупых живет стариках. И стар и слеп был помянутый Клавдій, но при всем том четырма взрослыми сыновьями, пятьма дочерьми, толь великим домом, толиким множеством управлял своих фаворитов. И не дивно. Всегда в нем был ум бодр, а мысли, как лук напряженный, и не пріунывал в старости. Имел власть не только в советах, но и в повеленіях. Боялись его рабы, опасались дети, всем был любимый. / 131 / Живой был в том доме обычай и порядок отцовскій, а в сем-то и состоит почтенная старость, если сама свою честь защищает, не упущая своей власти и никому не порабощенна, даже до последняго издыханія господствует над домашными. Хвалю того молодца, в котораго сердце есть нечто старикам приличное, и старика, в коем нечтось есть юношеское. Таков человек телом под старость ослабнет, но не душею. Теперь я книгу сочиняю, в ней записую все древности, и речи, говореныи мною о важнейших в сенате делах, и различных законов силу собираю. Нередко ползуюсь, читая греческих писателей, а подражая ученикам Питагоровым, дабы память моя не пришла в слабость, воспоминаю ввечеру все то, что в тот день мною или сказанно, или от другаго кого слышано или зделано. Вот пространное поле! Тут-то может человеческій разум трудолюбствовать. Здесь я, работая, невелику нужду имею в телесных силах. Пособляю друзьям, прихожу часто в сенат, самоизвольно сообщаю, если мне что хорошее по долгом размышленіи взошло на ум, и сію важность доказателно изъясняю, но силою духа, не тела. А если б что / 132 / зделать не был в силах, по крайней мере в покое сидя, утешусь размышленіем о том, чего доказать не могу. Но не так я прожил жизнь, чтоб не могти. В таковых трудах и не усмотриш, как подойдет старость и век наш нечувствительно и не вдруг ослабевает, но час от часу потыхонько, будто воск, истаевает.

3-е. Теперь следует третяя хула на старость, а именно, за то, что она лишается всех телесных сластей! О прекрасное дарованіе, если она похищает у нас то, что для молодых людей главная есть погибель. Выслушайте, любезныи дети, \190\ старинную речь некоего великаго и преславнаго мужа, она мне досталась в то время, как я был под предводительством нашего Максима в походе под городом Тарентом. А вот она: Самый главнейшій враг для человека живет в теле нашем — бес плотскаго сластолюбія. Он слепо и необузданно женет и жжет сердце к скотским услажденіям. Отсюду-то родятся измены в государствах и раззоренія их, отсюду тайныи с непріятелем переписки и все скрытых и явных мерзостей страшилища, а блядунов, чужеложников и протчих плотоугодников сей сатана / 141 / родніохеньким есть отцом. Неоцененное есть наше сокровище внутренный наш и потаенный человек, влитый нам от бога. Сему ж то сокровищу смертоноснейшим ядом есть сластолюбіе и если оно в теле воцарится, в то время из нещасливых наших пределов вон изгонится воздержаніе и вся ея блаженная фамилія. А если сіе кажется для тебя невероятным, вообрази себе человека, сластолюбіем в высочайшей степени разженнаго. В то время ясно понять можешь, что в самом огне его сладострастія ум зделается совсем недействительным, ни к понятію, ни к разсужденію [не]годным. А если бы сей проклятый пламень на долгое время продолжился, совершенно бы в душе нашей потушил божественную искру. Сію речь говорил философ Архита, разговаривая с отцом того самнитянина, который выиграл баталію у наших консулов. При сем разговоре был и Платон афінскій. Есть у меня пріятель в Таренте. По скаске его, он все сіе слыхал от предков своих. К чему ж я наговорил? А вот к тому, если старик лищен разума и мудрости к обузданію сластолюбія, то пускай благодарит старости. Она то ему зделала, чтоб не было любо то, что не кстате всем нам. Сластолюбіе есть яд здравому совету, смерть разуму, слепота душевным очам и не имеет ни единаго причастія со светом. Прехрабрый муж был Тіт Фламиній. Родной брат его изключен мною из числа сенаторов / 142 / седемью годами. после его власти консулской. Не хотелось мне сего, но благопристойность принудила изобличить его любодейственное сердце. Он был во Франціи консулом и по прошенію своей наложницы приказал отрубить голову некоторому из заключенных. Сей колодник ушол и явился в Риме в то время, как Фламиніев брат был антецессором моим в должности полиціимейстерской. Я с товарищем, находясь в очереди консулской, не могли никоим образом оправдать толь беззаконнаго и неограниченнаго любодеянія. Оно, кроме партикулярнаго его безчестія, целой Римской имперіи безславіе в себе заключало. Как был я молод, часто доводилось слышать от стариков, а они также малчиками слыхали от старших, что наш Фабрицій, отправляя должность посолскую у короля Пирра, послыхал о некоем находящемся в Афінах человеке, \191\ который называл себя філософом, а учил, что всех наших намереній и всего житія концем и предметом должна быть роскош и сластолюбіе. Фабрицій по возвращеніи своем в Рим расказывает бывало о сем с удивленіем, при сей беседе сенаторы с охотою такой ум своим непріятелям иметь желали. В то-де время они не страшны нам будут. Сенатор Курій в одно время живал с Декіем. Декій, будучи в четвертой раз консулом, / 151 / умер за отечество. Знал сего мужа Фабрицій, знал Корунканій. Они, разсуждая как Декіев поступок, так и собственныи своей жизни дела, в такое понятіе приходили, что есть неотменно вторая какая-то в человеке натура, которая не ложною своею красотою привлекает к себе разумнейшіи и честнейшіи сердца, поднявшіися от плотской сласти к истинному ея услажденію. К чему ж я толь много насказал о сластолюбіи? К тому, что не точію никакой хулы, но напротив того превеликой хвалы достойна старость за то, что она не требует никаких плотоугодій. Богатыи столы, частыи покалы, все то для нее лишнее и приводит только в обяденіе, в опійство, в поносы, в безсонницу. Платон премудрый сластолюбіе называет удкою, уловляющею людей в погибель. Но понеже прелестям его не вдруг человек может противостати и нечто уступить принужден, для того, что касается до столов, можно веселится умеренными и благовременными. Адмирал Дуилій, первый победитель карфагенскаго флота (я малчиком видывал его часто), как бывало домой возвращается из пиру, любил то, чтоб пред ним один шол с факалом, а другой играл на флейтуз. Сіе он делал не в образец другим, и сію вольность давала ему слава победы его. Я и сам любил в праздничные дни пировать с пріятельми, но совсем умеренно. И жар тогдашних моих лет теперь час от часу усмиряется. Да и самая пирушка / 152 / больше мене веселила собраніем и беседою дружескою, нежели пищею и питьем телесным. Сіе дружеское при кушанье заседаніе предки наши назвали convivium, то есть союзное пищи принятіе или, лучше сказать, союзная жизнь. Поверьте, что и теперь люблю благовременныи пиры, чтоб повеселиться разговорами не только с моими ровесниками, которых уже весьма осталось мало, но и с такими молодцами, как вы. И весьма благодарю старости за то, что она уменшила во мне жадность к пище и питью, а к беседе умножила. Если ж кому и то нравится, дабы мне не показаться совершенным непріятелем телесных веселостей всех-на-всех, не спорю, а только говорю, что старость, сколько я понимаю, не лишенна и в том вкусу. Мне ж еще и то приятно, когда мене по старинному нашему обычаю зделают пироначалником или головою между гостями. Мило мне, когда я по с[воей] должности прежде всех всчинаю беседу при маленьких покалчиках или под тенью прохладною \192\ в лете, или на солнце, или зимою в теплой горнице. Сіе мне случается и на полях Сабинских. Там ежедневно с соседами пирую, продолжая разныи разговоры почти к полночи. Однако ж де старому не столько веселится сластолюбіем приятно, как молодому. Верю. Да они ж сего и не желают. Какая ж досада не иметь того, чего не требуют? «Желал ли бы ты жениться?» — спросили Софокла. «Сохрани-де мене бог, — отвечал старик, — я-де рад, что миновались сіи бешенныи и мучителныи лета». Может быть охотникам жить без сего досадно, а старикам — дело особливое. Правда, что / 161 / молодой человек сими сластьми веселится может пріятнее, но тем ли хвалиться должно? А то чего стоит иметь свобожденную душу от уз сластолюбія, споров, вражд и протчих вожделеній и, будьто самаго себе приобрев, жить во внутренном мире и союзе? Если ж еще притом, будьто в пище, призапасится нечто в ученіи, таковая старость всего пріятнее. Из таких стариков один трудолюбствует в размерах математических, другой забавляется сочиненіем исторіи, третей — в юриспруденціи, иной в красноречіи и проч. Так можно ли с сими благородными забавами сравнить великолепныи столы, игры, амуры и проч.? Таковыи к наукам склонности в разумных и наказанных людях равно с летами растут. Коль красное слово Солоново, о котором мы уже говорили: «Моя-де старость ежеденно, что ни есть новое понимает». Без сумненія, ничево в свете нет пріятнее сего.

Теперь начну говорить о земледелческих утехах, которыи мене, нельзя поверить, сколько веселят. Старость в них не препятствует, и с науками они весьма близкіи соседи. Сих сладких и полезнейших утех основаніем есть мать-земля, с нею земледелцы имеют свои ращеты. Она будьто в долг берет от них семена, а возвращает иногда с меншим, но по большой части с большим ростом. Что до меня надлежит, то, кроме плодов, сама ея раждающая сила веселит. Она в мягком своем недре закрывает семена и первее содержит, / 162 / потом распарив в обятіи своем, распространяет их и выводит с нутра зеленеющую травку, которая, на корешковых жилочках опершись, потихоньку вгору поднимается и, стебельцом поднявшись узловатеньким, будьто уже в возраст приходя, закрывается в паховках, а как из пахов выникнула, в то время плод в колосе лініею разводит, а против нападенія маленьких птичек около остьми, как рогатками, окидается. А что ж уже сказать о том, как заводится, всходит и растет виноград? Извольте знать, что насытится сей веселости не могу. Вот для моей старости расход и услажденіе! Минуя все раждаемое от земли, которая из малесенькаго, например, смоквиннаго зерна, или из винограднаго семени, или прочих земных плодов и зелій самых крошечных семен толь великіи \193\ пни и ветви производит. Не в сладкое ли удивленіе приводит сад виноградный, если примечать, что на месте старых, в осени отрезанных пущаются новыи ветви, с которых одни отрезываются для новаго заводу, другіе как безделныи, третьи оставляются для плода, иным не дают взятся за дерево, переносят обятіе их до другаго, иные от пня впущаются в ямочки и прибиваются ключкою для заведенія новых кореньев и прочая. Ветва, оставленная для плода, по природе падает к земле, но, желая подняться, жилочками своими, как руками, берется за что попалось. А чтоб она вдаль, опущаясь то поднимаясь, не бродила, искусной земледел удерживает ея, прирезывая инструментом, не попущая / 171 / излишно густеть и дичаветь. Итак, в начале весны на тех ветвах, что для плода, живет, будьто при коленцах их, то, что у наших землепелов зовется жемчужина, а из нея выходит ягода. Она час от часу и земными соками и жаром солнечным увеличивается и первее прикро кисла, потом, дозревши, становится сладкою, а завесившись листьям и умеренную имеет теплоту и от излишняго защищается вару. И что быть может краснее и полезнее ея? Поверьте, что не только полза от нея, как я прежде сказал, но самое ея рожденіе и труд около ея один веселить может. Например, ставить в шеренгу тычки, привязывать к ним верхушки ветвей, для плода оставленных, отвязывать и опущать для новаго коренья в ямки, обрезывать, как уже сказано, негодныи, а иныи опущать, и прочая, и проч. Впрочем об огородных грядках, как их копают, поливают, полют, чем плодовитее земля делается, нечего уже и говорить. А о том, что весьма полезно одобрить нивы и грядки скотским навозом, упомянул я в той книге, которую написал о земледелческих делах. Писал о них же прежде меня славный Гесіод, но о сем ни слова не упомянул. А премудрый Гомер, который за несколько сот лет прежде его был, об отце Ахиллесовом пишет, что он в сыновнем отсутствіи утешал скуку свою, пашучи землю и одобряючи ея навозом. Не одними только пашнями, сенокосами, виноградами, лесочками труд земледелческій / 172 / веселит, но и садами, скотом, пчелами и всякими цветами, сеяньям и щепеньям, в чем земледельцы весьма искусны. Еще не все я вычислил утехи сельскіе, да и так уже наговорил чрезчур много. Но вы не погневаетесь, ведая мою чрезмерную к ним охоту: и старость природный сей порок имеет, что многоречива. По сей-то причине осталныи дни житія своего провел в селянской жизни преславный народов самнитскаго и сабинскаго победитель и торжествовавшій над королем Пирром наш Куріус. Хутор его недалече от моего, на которой смотря, не могу довольно надивитись воздержной простоте сего человека и обычаю тогдашних времен. Сидел он возле коменка, а к нему принесли несколько \194\ пудов золота послы самнитскіи, но он их отогнал. «По моему-де мненію, не в том состоит величество, чтоб иметь золото у себе, но владеть имеющими оное». Стану продолжать речь о земледелах, потому что я и сам такой. Живали в то время по хуторам сенаторы, то есть старики или старшины. Лукяна Чвинка зделали головою всей Римской имперіи в то время, как он орал. По его-то повеленію главный кавалеріи камандир прозваніем Гала, заскочивши, убил Спуріуса, который захотел было царствовать в Республіке. Из хуторов были собранны в сенат как помянутый Куріус, так и прочіи старики членами. Неужель бедная была сих людей старость, утешая себе земледелством? По моему мненію, не знаю, может ли быть жизнь блаженнее? Она / 181 / не только всякой статьи по лезна и необходима, но пріятна и изобильна во всем том, что касается к божіей и человеческой службе. Теперь я, по желанію некоторых людей, примириться рад с роскошью и говорю, что у добраго и попечительнаго хозяина погреба и амбары полны хлеба и вина, а хутор поросіонком, козліонком, барашком, курицею, молоком, сыром, медом изобилуег. А огородныи грядки сами земледелы вторым называют амбаром. Все сіе пріятнейшим делается, если в праздничные дни забавляться ловлею птиц и зверей. Зеленыи луга, разсаженные дерева, вид виноградов и садов — это что такое? Одним словом скажу: нет ничево ни полезнее, ни краснее, как земля, в добром смотреніи находящаяся, а сим веселиться не только не мешает старость, но еще влечет к тому и манит. Нигде она не может лучше согреться, как солнечною или домашнею теплотою, так, напротив того, и прохладится здоровее, как чистыми водами и пріятною тенью. Пущай же для молодых военные уборы, лошади, ружья, копьи, пущай реки преплавают, взапуски бетают, а для нас, стариков, из многих своих игор оставлят шахматы да картіожную игру, и то если захотят, потому что старость и без сего может жить щасливо. Читайте, пожалуйте, книги Ксенофонтовы — они вам во многих делах дадут наставленіе. Я только поощряю, ведая, что вы их любите. Коль богато он хвалит земледелство в економической своей книге о присмотре хозяйства! А что ему никакое дело толь благородным не кажется, как сіе, / 182 / можно догадаться по тому, что в той книге сам Сократ разговаривает с своим другом о том, что лакедемонскій посланник, человек предобродетельный именем Лисандр, был от своей Республики с поклоном и подарками у разумнаго и славнаго персидскаго монарха Кира. Он ласкаво принял Лисандра и, между прочим, повел его в сад, в особенном смотреніи находящійся. Лисандр, смотря на высокіе дерева и на их расположеніе, видя между ними вычищенну и скопанну землю, чувствуя благовоніе цветов, ус- \195\лаждающих его обоняніе, не мог не. задивиться. «Видно, — сказал посланник, — сей сад в особливом присмотре, и расположеніе его весьма искусное», «Это все мой вымысел, — говорит монарх, — и моя забава, а дерева сіи по болшой части собственными моими руками сажены». Лисандр принужден взглянуть на его порфиру, золотом и каменьям пребогатую... «Великій государь! Не напрасно-де слух носится о твоем блаженстве, ты монарх добродетельный, а притом не лишен и утех». Сими-то утехами веселиться свободно старикам до последней житія точки. Марко Корвин жил после городских дел в хуторе и дожил до ста лет. 48-й год поставили предки наши предверіем до старости, но он, кроме незаконных своих лет, 48 год ишол по честям и что другим дано времени для целаго, кроме старости, века, то он имел для одного по разным честям переходу. Сего человека последніи лета были тем лучше средних, чем менше было труда. А слора его и дела болшое имели почтеніе. Вот верх старостнаго благополучія в чем! Таковая поважность была, кроме / 191 / прочих, и в том старике, на котораго гробе вырезано было следующее. Вси народы единогласно признают, что в целом римском народе был первенствующій муж. Он назывался Атіліус Калатінус. О твоих предках, Сціпіонах, о помянутом Максиме и о прочих нечево уже и говорить. Не точію в слове, но в одном мановеніи их обитала власть. Имеют старики, а паче на честях бывшіи, толь дорогую себе повагу, что она все молодецкіи утехи превосходит. Но при всем том не забывайте, что я похваляю старость, от молодых лет зависящую. Бедный тот старик, который сам добывается почтенія: сего получить вдруг не можно ни чрез седину, ни чрез сморщенное лицо, но единственно молодость, если она прожита честно, наслаждается в последныи дни сладкими поважности плодами. Заключает в себе почтеніе и самая такая мелочь, напримеep, если кто привытается, ищет свиданія, уступает место, если при входе в компанію встанут из стулья, проводят в гости и из гостей, просят совета и прочая. Сіе ради честнейших персон как у нас, так и в прочих гражданствах, чем они порядочнее, тем лучше наблюдается. Недавно помянутый Лизандр говаривал, что нигде лучшаго для стариков житія нет, как в Лакедемонской республике: ни в какой стороне лучшаго они не имеют почтенія. А в Афинах уже не так. Там случилось некоторому старику приттить в оперной дом, но ни один ево земляк не уступил ему места. А как только приступил он к посланникам лакедемонским, которыя на отведенном им месте сидели, тотчас все приподнялись и старика с собою / 192 / посадили. Весь оперной дом, смотря на такую их учтивость, заплескал руками. Потом старейшій посол сказал: «Господа афиняне! Вы совершенно разумеете, в чем \196\ состоит благопристойность, но не хотите ея наблюдать». Много хорошего найтить можно и в наших римских обыкновеніях, а наипаче то, о чем у нас речь. Если член ниже честію, а старее летами, таков прежде вышестепеннаго сентенцію свою говорит. Так можно ли, опять скажем, телесныи молодых людей сласти сравнить с плодами, которыми честных стариков венчает воцарившаяся в них по разуму, житію, и чести, и летам поважность? Если кто до сего награжденія достиг, о таком можно сказать, что он, теченіе своей жизни благополучно совершив, не напрасно родился и трудился, но, с удачею на театре представляя свою персону, как искусной автор отогрался. Правда, что много находится стариков и нравных, и клопотливых, и сердитых, и неприступных, а если хотите, то и сребролюбивых. Но сіи пороки раждаются от их нравов, не от старости. Еще ж, однак, можно как-нибудь извинить нравность и прочіи помянутые пороки таких стариков. Они думают про себя, что у всех людей в презреніи, в безчестіи и в поруганіи находятся, а притом в болезненном теле всякая досада есть несносною. Однако ж бы все сіе можно приусладить и поправить, если б старик был человеколюбив и искусен. Сіе можно понять как из обхожденія житейскаго, так и из театральных представленій. Например, в комедіи Терентіевой один брат весьма суров, а другой весьма ласкав. То ж должно знать, что не всякое вино от ветхости и кислеет, так и не всякіи нравы делаются в старости суровыми. / 201 / Похвальна в стариках суморокливость, если она умеренна, а суровость весьма не похвальна. Что ж касается до старикова сребролюбія, к чему оно, понять я никак не могу. Может ли быть бо́льший вздор, как запасаться в дорогу тем больше, чем менше ея остается?