Трактаты. Диалоги. Притчи. 5 страница

Как един змій, вьется, развивается в разныя формы. Впротчем, не будем безчинно и безмерно жрать слово божіе и тесниться с ним в солило, если будем ждать, поколь / 28/561 / \56\

Сторінка автографа трактату «Жена Лотова». \57\

само оно нам подаст свое божественное и невидимое под видом внешностей тело.

Ученый премного жрет. Мудрый мало яст со вкусом. Ученость, прожорство — то же. Мудрость же и вкус есть то же. Истиный вкус при здравіи, а прямая мудрость при ползе. Нет лучше ничего, как истинна полза; и нет лучше ползы, как полза душевна. Полза душевна есть лечба, пища и здравіе сердцу. Здравіе же — веселіе. И что ж сего дражайшее? Все суета, кроме сего. Приживи мне хоть целый мыр, все суета без радости. Здравіе от многожорства, мудрость разнь от учености. Прожорство раждает болезнь, мерная же пища крепит. Не читай — да множишь порок! Читай — да заколешь порок. Аще же любишь неправду, ненавидишь твою душу. Возлюби сам свою душу и будь блаженный самолюб, возлюбленный Соломону, о коем так воспевает: «Разумливый праведник себе друг будет».

А сіе тогда бывает, когда без всяких иных намереній, для того только читаем, дабы очистить, просветить и укрепить душу нашу. Очистигь от людских мненій. Напитися божественных и укрепитись против страстей душевных, противу зависти, ненависти, гнева, скорби, смущенія... А сим самым вместо сих тиранов воздвигнуть в себе царствіе божіе, сиречь духи спасителныя, мирныя, радостныя. Сей-то есть блаженный оный книжник и граммотник, / 28/562 / котораго Христос, похваляя, равняет его с господарем.

«Всяк-де книжник, научивыйся царствію божію, износит от сокровища своего новая и ветхая».

Мот, ветрогон гонит пустош, а господар — полезное. Сімон-волхв тут ищет злата, а книжник — духа святаго. Воистину не будет пророческими тайнами никогда обжираться той, кто верит Павлу, что тайны ни полушки все-на-все не стоят, если им любовь божія не будет предводителницею. Она основаніе и верх всему. Зачинается горким крестом, кончится Христом, иже есть мир, любов и правда наша.

Примета 7-я

О ВеРНОМ ВОЖДе

Что в первом, то же самое и в последнем месте сказать должно, чтоб не избрать нам предводителя из числа тех, которыи суть любители не духа, но сенно-писменнаго мрака и убивающія нас баснословныя бабскія історіи. Такія-то повести называет Павел родословіами пустыми, іудейскими и бабіими баснями, душу не насыщающими. Сіи вежды люблят внешнюю стень и на ней совершенно почивают, не возводя с Давидом очи в духовныя горы и ко оной царствія божія \58\ трапезе, от коея только одни поднявшіися вышше плоти высокіи умы наслаждаются, каков был вождь Товіин Рафаил. / 29/571 / О сей трапезе сам хвалится Павел так: «Имамы олтарь, от него же не имут власти вкушати (все), служащіи сени».

Называя себе служителем не письмозвонства, но духа и знающим Христа не по плотской історіи, сам Христос называет их рабами, в том же доме находящимися, но о секретах господских не ведущими. «От нас, — говорит наперсник, — изыйдоша, но не беша от нас».

Таковых во главе 9-й проклинает Іисус Навин: «Прокляты есте, — говорит, — и не оскудеет от вас раб».

Да и как их не проклинать, когда они мешают отрокам Ісааковым? Сіи отроки с господином своим единственно трудятся в том, чтоб вырить ключ чистыя и фонтан вгору прядущія воды. Роют, как в земле, в плотской історіи, откидая ее на сторону, как Мойсей камень от кладязя, чтоб утолить жажду бедным овцам своего тестя. Но филистины везде мешают, везде землею закидают и кричат: это земля наша! Это по плоти должно разуметь, а иначе все сіе есть привиденіе. Мечта... Но дети Ісааковы дух почитать за истину, а всю плоть за суету не престают и старыя кладязи от грязи очищают, а новыя на / 29/572 / всяком месте копают, восклицая с господином своим: «Плоть ничто же».

На что нам родословія історичная? Кая полза? На что местоположенія тленнаго рая? Кую душе нашей ползу принесет форма и мера ковчеговска? К чему исцеленіе плотское? К чему воскресеніе тленное, паки в тлень обращающееся? Да паки работаем подлой плоти и страстям? Ей! един дух нам вкусен и полезен, очищая, исцеляя, проницая в самыя тайныя начинанія души нашея и мир нам раждая.

Но, кажется, святый Іуда апостол жестоко их оценяет. «Облацы безводныи — плоть, духа неимуща» и протчая. Сіи-то сеют расколы во всем мыре. Спорятся о происхожденіи духа, о сакраментах, о вере, о церемоніах, о ангелах, о муках, о блаженствах и протчая, враги креста Хрістова и заповедей его животворящих.

Конец

И богу слава. \59\

/ 21 /

БРАНЬ АРХИСТРАТИГА МИХАИЛА СО САТАНОЮ О СЕМ: ЛЕГКО БЫТЬ БЛАГИМ

Написанна в 1783-м лете

/ 22 /

Возлюбленный друже Михаиле!

Прійми от мене и сію книжечку в дар тебе, именем твоего же тезоименита печатленную. Аще имя Михаилово пріял еси, прійми и сердце его, воспевая из книги царственныя песнь оную: «Сердце мое твоим, твое же есть моим». В то время, о Михаиле, сущій еси друг, хранителю твоему Михаилу, единосердечно восклицая: «Кто яко бог?».

Я сію книжечку начал в Бурлуках, кончил в Бабаях. Не орю убо, ни сею, ни куплю дею, ни воинствую, отвергаю же всякую житейскую печаль. Что убо дею? Се что! «Всегда благословяще господа, поем воскресеніе его!»

Се моя дежа и надежа! Что ли убо есть воскресеніе? Воскресеніе есть вся земля Израилева. Прямо сказать, весь библичный мырик, новая и древняя Ева. В сей землице спаше Іяков с покоем. Како же не с покоем? Самый камень был ему вместо подушки. Самая жесткость была ему мягкостію тамо, где по нем Сампсон нашел соты. Ей глаголю! Обретох и аз. Тамо и сам я покоюся, наслаждаюся, веселюся. Пою со Мароном: Deus nobis haec otia fecit — «Бог нам сіе празденство даровал».

Паче же пою с моим Давидом: «Аз уснух, и спах, и востах» и с моим Исаіею: «Покой нам дал бог на горе сей». / 2/31 / Не знаю, что то разумеет Плутарх чрез свою Надежду (нарицаемую у его) Піндарскую. Он ее творит доилицею старцам. Сіе же вем воистину, яко старцы оныи Соломоновы: «Венец хвалы, старость...» и протчая, — кормлятся, сосуще сосца двоих матерей и безневестных невест — праматери Евы и матери Маріам, яко же есть писанно: «Сосаша мед из каменя» и «тамо дам тебе сосца моя». Речеши, почто убо не все в сей земельке наслаждаются, но алчут, ропщут и кленут ее?

Ответ: Того ради, яко сія земличка имеет две части — долнюю и горнюю, здешнюю и тамошнюю, прокляту и благословенну, бесовску и господню, аки два сосца и два источники. «Изыйде Іяков от студ[енца] клятвеннаго». Внял ли еси? «И иде в Харран». Внял ли еси? «И обрете место». Внял ли? «И спа тамо». Внял ли еси? Аще бы равная места, не бы искал втораго и не шел бы от зде. Не всуе и Исаіа: «Не точію, — рече, — в земле сей, но на горе ея». Тамо! Речеши, кто убо благую часть избирает? \60\

Ответ: Сего убо ради сія книжечка изводит на поднебесный позор два сердца: ангелское и сатанское, борющаяся между собою. Сія два царства в каждом человеке деют вечную борбу. Егда же чистое сердце одолело злобную бездну, тогда врата адова сокрушаются. Решатся пленники. Открывается путь на оную воскресшую из бездн гору: «Кто взыйдет на гору господню?» / 2/32 / Кая же сласть и утеха на горе той? Возвести нам, о Исаіе! «Покой даст бог на горе сей». О довольно! Еще ли что-то? «Испіют-де вино. Испіют радость на горе сей». О, предовольно! «Помажутся-де миром на горе сей». О, предовольно, довольно! Се где наш Іяков покоился! «И спа тамо». Спа в Харране, во граде любви спа. «Тамо дам тебе сосца моя».

Видиши ли, возлюбленне Михаиле, се где покоится друг твой!

Старец Варсава Даніил Меінгард. Аминь!

Іюня 19-го, 1788-го года.

ГЛАВИЗНА ТВОРЕНІЯ

«Убіет дракона, сущаго в мори» (Исаіа).

«Како спаде денница!»

«Кленущу нечестивому сатану, сам кленет свою душу» (Сирах).

«Дондеже день озарит и денница возсіяет в сердцах ваших» (Петр). / 3/41 /

БОРБА И ПРЯ О ТОМ: ПРЕТРУДНО БЫТЬ ЗЛЫМ, ЛЕГКО БЫТЬ БЛАГИМ

Возлетев нетопырскими крилами сатана из преисподних в горняя, остановился на пределах атмосферы А. Узрев же нощным оком лучезарный оный дом: «Премудрость созда себе дом и утверди пирамид Б седмь». Адским рыком, аки громом, возревел так: «К чему сей дом сотворен?»

На сей трус бурен сребровидными со златым междораміем крилами, аки орел на лов, низпущаясь, Михаил возопил: О враже божій! Почто ты зде? И / 3/42 / что тебе зде?

А Атмосфера — слово еллинское, значит земнаго клуба воздушну околичность, простерту дотоле, доколе восходят пары или атомы, яснее сказать — доколе облаки восходят, мещеніе Перунам і молніям. Прим. автора.

Б Слово еллинское, значит горнія комнаты и обители, воздвигнутыя по образу головы сахарныя или пламене, вообще горнее жилище; еллински — пиргос, римски — turris, турецки — колончак, полски — вежа, по-здешнему — башня, терем; как при кирке колокольня, так она при домах. Славенски — столп: «В столпе облачне глаголаше к ним». «Буди же мир в силе твоей и обиліе в столпостенах твоих». Прим. автора.

Древле \61\ отрыгнул еси предо мною хулу на Мойсеево тело А. Ныне той же яд изблеваешь на дом божій. Кто яко бог? И что добро и толь красно, яко дом его? Да запретит тебе господь мой, ему же предстою днесь!..

Сатана. Не подобает небесных воинств архистратигу Б быть сварливу, но тиху, кротку и...

Михаил. О змій! Умягчил еси словеса твоя паче елея и та суть стрелы. Несть твое разумети, что благовременный гнев есть то любовь божія, а что безвременная милость есть то твое сердце.

Сатана. Се странную песнь воспел еси!

Михаил. Странная убо, новая и преславная воспевают небесныя силы во граде божіем. Сія есть истина.

Сатана В. Силы же преисподнія что ли поют?

Михаил. / 4/51 / Силы твоя поют подлое, мірское, мерзкое. Сказать же Петровым в «Деяніях» словом Г — (commune, κοινόν, coenum) просто сказать, грязь рыночную и обвившую Іезекіилевскій оный оприснок мотылу Д.

Сатана. Ха-ха-ха! Странное поют силы небесныя...

Михаил. О ругатель! К чему сей песій смех твой? Не тантся же предо мною лукавство твое. Нарицая странною, тайно клевещешь небесную славу и догматы ея, воздая ей мнимое тобою неблаголепіе и непреподобіе, просто рекши вздор.

Сатана. Ныне убо не обынуяся провещал еси вину, чесо ради преисподнее жительство в тысящу крат многолюднее паче вашего небеснаго?

Михаил. И лжешь, и темноречишь. Открый, аще можеши, откровеннее сердца твоего бездну. / 4/52 /

Сатана. О Апокалипта Е странность в догматах, стропóтность в пути, трудность в деле, сей есть троеродный источник пустыни вашея небесныя.

А Сія хула воспоминается в «Посланіи» святаго апостола Іуды. Прим. автора.

Б Архистратиг — славенски — первовоевода, сиречь над вождами вожд. Прим. автора.

В Сатан — слово еврейское. Славенски — супостат. Прим. автора.

Г Воззри на исторію о Корниліи сотнике в «Деяніях». Там Петр говорит: «Господи! николи же скверно внійде во уста моя»; в еллинском же лежит κοινόν, римски — commune, славенски — общее; все бо то скверное есть, что общее мыру, сиречь многим. Отсюду и римляне именуют блато coenum. Сей глас есть еллинскій: κοινόν, сіесть общее. Мырскія думы есть то блато, где гергессинскіи вепры потопляются, в них же бог мыра сего, сиречь сатана, ослепил разумы, яко же толкует Златоуст сіи Павловы слова: «Бог мыра сего...» Прим. автора.

Д Мотыла есть ветхославянское слово, римски — excrementum. Прим. автора.

Е Апокалипта есть еллинское имя, значит славенски — откровитель. Сим словом тайно ругается Михаилу, яко откровителю таин божіих. Сатана же любит помрачать, дабы никто не видел безвестныя и тайныя премудрости божія. Прим. автора. \62\

Михаил. Не можно ли хоть мало откровеннее?

Сатана. Претрудно быть жителем небесным. Внял ли еси? Се вина, опустошившая небеса ваша.

Михаил. Откуду сей камень и кто его положил во основаніе?

Сатана. Се аз глаголю! Претрудно быть — и бысть тако.

Михаил. Ты ли еси творец догмата сего?

Сатана. Сей догмат есть несокрушимый адамант.

Михаил. «Воньми, небо, и внуши, земле!..» Услышите, и преисподняя! Кая есть большая на господа вседержителя хула и клевета, паче сея? Се улица, всех уловляющая! Се ключ, всем врата адова отверзающій. Се соблазнь всем / 5/61 / путь на небеса оскорбляющая! О украшенная гробница царская, полна мертвых костей и праха, міре блядословный! Прелщаешь старых, младыя и дети. Вяжешь в прелести, аки птенцы в сети.

Весь мір дышет его духом. Он есть сердце міру. Сердце нечистое, сердце плотское. Се богомерзкая троица: сатана, плоть, мір. Кто даст мне меч божій, да прободу сего мадіанита А, любодействующаго со блудницею и любодейницею міра 1 сего и обличу срамоту ея?

И, подъяв Михаил молніевидное копіе, поразил адамантовым востріем сатану в самое сердце его и поверже его во облак вечерній. Он же, падая 2 стремглав, воскликал: «Ура! Ура! Победих! Победих!». Из-среди же облака возревел: «О, о Апокалипта! Призови небо и землю во свидетели, аз же тебе не покорюся, даже до сего есмь тверд в сем моем догмате». / 5/62 /

Михаил. О нетопыр! Горе тебе, творящему свет тмою, тму же светом, нарицающему сладкое горким, легкое же бременем.

Сатана. Несть ли писано: «Нужное есть царствіе божіе?..»

Михаил. Онемей, псе лживый!

Сатана. И не нужницы ли восхищают оное?..

Михаил. Лай, лай ныне, псе, издалеча на солнце..., господи боже мой! Правда твоя яко полудень. Кто яко же ты? Ты сам дракону сему челюсти его, всех пожирающія, загради не един токмо день твой, иже есть яко тысяща лет. Аминь.

На сей шум и рев, аки еродіевы птенцы Б слетают со

А Мадіанита. Сіе слово отрыгает священную исторію о Финеесе, который израилтянина, любодействующаго со мадіаниткою, пронзил обоих сквозь. Прим. автора.

Б Слово еллинское έρος значит желаніе, Ζευς значит Юпитер, или Дій; отсюду имя еродій, славенски — боголюбный. Иначе сія птица нарицается пеларгос, римски — ciconia, полски — bocian, у нас — гайстер. Она гнездится на кирках, на башнях, на высочайших мьстах, остнах \63\ и шпицах; друг людям, враг зміям и буфонам; родителей кормит и носит в старости; отсюду у еллин слово — антіпеларгеін, сиречь возблагодавать, образует благочестивую душу, любящую бога и ближняго, образует и богослова, высоко возгнездившагося онаго: «Вем человека..» Прим автора.

гнезда к матере своей, поправшей змія, — он же под ногами ея вьется, развивается, — так низлетели к Михаилу Гавріил, Рафаил, Уріил и Варахіил. / 6/71 / Михаил же, аки боголюбивый еродій, терзает и попирает домашняго врага, воздая благодать дому владыке, дозволившему на седми башнях, надзирающих премудрый дом его, возгнездитися птицам по писанію: «Коль возлюбл[енны] селенія твоя!..» «Птица обрете себе храмину». «Тамо птицы возгнездятся». «Еродіево жилище предводителст[вует] ими». «Блаженны живущіи в дому твоем...»

БЕСеДА АНГЕЛСКАЯ

О клеветь діаволской и о кознех, отводящих от истиннаго утешенія

Небесніи архивоины возсели на радуге. Михаил же так повел слово: «Несть наша брань противу крови и плоти, но...» Сердце человеку есть неограниченная бездна. Она есть то, что воздух, плавающія планеты носящій. Сія бездна если темна и не собылось / 6/72 / на ней: «Пресвещаеши тму мою». «Бог, рекій из тмы свету возсіяти, иже и возсія в сердцах наших...»

Тогда она бывает адом, сиречь темницею, и исполняется, аки нощных птиц, мрачных мечт и привиденій. Нощный орел А, царь и отец всем протчіим, есть сатана. Сіи пустыя мечты суть то злыи духи, а злые духи суть то злыя мысли; злыя же мысли суть мысли плотскія, владеющія міром. И сіе-то написано: «К міродержителям тмы века сего, сиречь брань наша противу злых духов, державу имущих над непросвещенным міром и над всею смесью беззаконников». Что же далее? Началом вертоградных плодов суть семена. Семенами же злых дел суть злыя мысли. Сіе же то и написано: «К началам и ко властем... к духовом злобы поднебесным». Поднебесныи духи злобы суть мечты плотскаго, скотскаго и зверскаго сердца, коему очи / 7/81 / бодет острый сей правды божія меч: «Сатано, не мыслиши, яже суть божія, но яже человеческая».

А Нощный орел, просто сказать — пугач. Вражда ему есть непримиримая со дневным орлом. Можно обоих уловить на борбе, толь упорно борются. Прим. автора. \64\

Любезная моя братія! Видите, коль по всей вселенней разсеял сатана семена своя! От его рода семен суть и сіи блядословныя сиренскія А и блядогласныя песеньки:

Жесток и горок труд

Быть жителем небес;

Весел и гладок путь —

Жить, как живет мір весь.

И паки:

Святыня страждет без утех,

А злость везде свой зрит успех.

Кая польза быть святым?

Жизнь удачнее всем злым.

Сих услажденных своих вод хляби изблевая, ангелское око ваше остро провидит, коль хитро погасил во всех сердцах божественный оный огнь: «Кто даст мне криле?.. И полещу и почію». «Крепка, яко смерть, любовь. Крила ея — крила огня...» / 7/82 / «Кто ны разлучит от любве божія?» «Согреяся сердце мое и в поученіи моем разгорится огнь».

Василисковым убо ядом надхнен мір, глух, аки аспид, и студен, аки лед, сотворился к матере нашей, ко премудрости божіей, согревающей нас в недре своем и утешающей. «Сыне! Аще поспиши, сладостно поспиши, аще пойдеши, безбоязнен будеши, и радость будет на всех путех твоих». «Сего ради несть дивно, яко все уклонишася вкупе. Не сладок бог и несть бог есть тожде» Б. Растлеша и омерзишася в самых началах и семенах своих, в самом корене сердца своего.

Кто может поднять на пути злато или бысер, мнящій быть нечтось безполезное? Кій тетервак не дерзнет вскочить в сеть, почитая рогом изобилія? Кій агнец не устрашится матери, творящій ее волком, и не прилнет к волку, творящій его матерью? Не вините міра. Не винен сей мертвец. Отнят сему пленнику кураж, избоденно око, прегражден путь; связала вечными узами туга сердце его. / 8/91 /

Кая туга́? Когда что любят 3 и желают мысли, тогда и плотяное сердце внутрь нас распространяется, раздувается, радуется В, во время же огнушенія — стесняется, жмется, тужит, аки недужный, отвращается от пищы и уста сжимает.

А Сирена — Σειρήν — слово еллинское, значит — путо, оковы. Так называется урод морскій со прелестным девичіим лицем. Он так пророками вымышлен, как змій седмиглавный; образует прелести мырскія. Примавтора.

Б Весь мір тако мнит, яко заповеди божія суть тяжки и горки и безполезны. Сіе то же есть, что сказать: не сладок и дурен бог. А думать, яко не сладок и дурен бог есть тожде, что «рече безумен в сердце своем: несть бог». Прим. автора.

В Слово сіе радость родилося отсюду, что раздувается тогда, когда что случися по желанію, стесняется же в противном случае сердце. Отсюду \65\родилося слово туга. Отсюду Павел: «Распространилося сердце мое к вам, о корінфяне!...не тесно вмещаетеся». Сей-то есть истинный смех: non dentes nudare, non ore ringi, sed corde ridere, как смеется наш Ісаак оный: «Возрадов[ася] духом Іисус...» Прим. автора.

Сатана, погасив огнь божества в мірском сердце, связал туго тугою, дабы оно вечно гнушалося царствіем божіим и вовек не разрешилося ко обретенію его; дабы не воспело победныя оныя песни: «Сеть сокрушися...» «Путь заповедей твоих текох, егда разширил еси сердце мое». «Желает и скончавается душа моя...» «Сердце мое и плоть моя возрадовастася...»

И когда пишется: «Да возвеселится сердце мое...», сіе значит — да закуражится. «Отвержеся утешитися душа моя...», значит — не пріемлет куража и желанія. Отнять кураж, а навесть ужас есть то — стеснить, затворить и связать душу, дабы она не веселилася, но тужила в благом деле. Сія есть престрашная обида, плень и убійство — растлить человека в самых мыслях и в сердце его, аки в семенах и в корене его, как написано: / 8/92 / «Растлеша и омерзишася в начинаніих своих», сиречь в главностях: подобны колесничному или корабельному бесноватому управителю. Не винен убо мертвец, винен человекоубійца. Мір есть орех, червом растлен, слепец без очей и вожда, медведь, влеком за ноздри своя, раб сатане, пленник діаволу, львина ограда. Кая ограда? Послушаем притчы.

ЛЬВИНА ОГРАДА

Лев дремающую дубраву со дебрями ея ограждает, дав ей одни врата, где и сам близ обитает втайне. Ограждает же не стеною и рвом, но своим следом. Как только гладен, так возревел. Звери, вострепетав, ищут спасенія и, притек ко спасительным стезям, отскакивают воспять ото львинаго следа, дышущаго в чувства их нестерпимым ужасом и преградившаго путь. Убоявшеся убо тамо, иде же не бе страх, ищут безопасныя стези потоль, поколь приближатся ко вратам, где несть подлинно следа и нечувствителен правдивый / 9/101 / ужас. Зде уловляются. Вот врата адова! Зде всему міру исход и кончина. Сатана «ловит, яко лев, во ограде своей и, яко львин щенок, обитаяй в тайных», всех тех, о коих написано: «Убояшася страха, иде же не бе страх».

В сем страшном месте умолчал Михаил. Горніи же военачалники, сидяще на благокруглом луке облаков, отдалися в размышленія, призирая на круг земный и унывая, аки разоряемый Содом или Вавилон пред собою видяще. В самое сіе задумчивое время вместо унынія — кураж, вместо же страха — радость, последующим словом нечаянно так возблаговестил Гавріил. \66\

ПУТЬ СПАСИТЕЛЬНЫЙ

Он прежде запел песнь, а за ним все архангелы сію:

Снійде архангел в Назарет ко деве,

Приносит радость праматере Еве. / 9/102 /

Радуйся, Ево! Радуйся, дево!

Обрадованна.

Господь с тобою! Радость тобою,

Всем будет данна...

Потом отверзл цветущая уста в сей нетленный запах, благовествуя день от дне спасеніе бога нашего: посланником есмь не ко единой деве Маріи, но во всей вселенней, всех тех: «Господи, во чреве нашем зачахом», всех заченших во утробе своей и вместивших в сердце своем дух заповедей господних, посещаю, ублажаю и целую сим целованіем: «Радуйся, благодатная! Господь с тобою! Благословенна ты в женах!».

Сіи суть правдивыя матери божія: ни от крови, ни от похоти плотскія, ни от похоти мужескія, но от бога раждающія чада своя. Рожденное от плоти плоть есть, рожденное же от духа есть дух, освятившій сердца и утробы наши. Господи! Сей дух есть закон твой, посреде чрева нашего — путь, истина и живот. Мир / 10/111 / многолюблящим его и несть им соблазна. Мир на Израиля и на всех, елицы правилом сим жительствуют; мир на них и милость! Воньми небо и возглаголю... Жизнь безопасна; есть то путь сладкій — путь господень. Любезная моя братія! Отвратите от содомлян ангелскія очи ваши и призрите на грядущаго пред вами странника сего на земле. Он шествует со жезлом веселыми ногами и местами и спокойно воспевает: «Пришлец аз есмь на земле, не скрый от мене заповедей твоих».

Воспевая, обращает очи то надесно, то налево, то на весь горизонт; почивает то на холме, то при источнике, то на траве зеленей; вкушает пищу безпритворную, но сам он ей, как искусный певец простой песне, придает вкус. Он спит сладостно и теми же божіими виденіями во сне и вне сна наслаждается. Востает заутра свеж и исполнен надежды, воспевая Исаіевскую песнь: «Взалчут юнейшіи и утрудятся / 10/112 / ю́ноты и избранныи не крепцы будут; терпящіи же господа обновлят крепость, окрила́теют, яко орлы, потекут и не утрудятся, пойдут и не взалчут».

А Горизонт — слово еллинское, значит небесное купно и земное место, сколько может обозреть взор наш. Есть же предел взору для всех до единаго населяющаго вселенную человека τόπος γορίζων, сиречь место, ограничивающее прозор очей; одним одно, другим другое видно. Прим. автора. \67\

День его — век ему и есть яко тысяща лет, и за тысящу лет нечестивых не продаст его. Он по міру паче всех нищій, но по богу всех богатее. И что лучше, как «веселіе сердца — живот человеку»? Жезл его есть господь страстей и вожделеній его, и радости его никто же возмет от его. Достал он сей мир не яко же мір доставать обыче. Он возлюбил путь и славу божію. Сей есть истинный мир и живот вечный, а весть его — благовестіе. «Да слышит земля глаголы уст моих!»

Сей странник бродит ногами по земле, сердце же его с нами обращается на небесех и наслаждается. «Праведных души в руце божіей». У безумных почитаются погибшими и заблуждшими: «Они же суть в мире». Хотя телесныя наличности, досаждая, безпокоят, но сей урон со излишком награждает упованіе их, безсмертія исполненно, и воцарившійся господь в них вовеки. / 11/121 / «Не слышите ли, что сей пешеходец поет?» «Как не слышать? — воскликнули архангелы. — Он руками машет и поет песнь сію: «На пути свиденій твоих насладихся, яко во всяком богатстве».

Он един нам есть милейшій позор паче всех содомлян. Мы же его познали. Сей есть друг наш — Даніил Варсава.

И все возсмеялися. Потом же Гавріил простер смарагдинныя крила и, прелетев, седе при боку Рафаилову, обоняя в руках своих сладковонный шы́пок и крын селный. Рафаил, смотря на Варсаву и посмеявся, яко Сарра, помянул духовнаго своего сына, любезнаго путника Товію, сына Товитына. Он долгую повесть соткал — коим образом поручил ему старик сына своего, кія напасти и припадки встречалися на пути, коль щасливо юноша вшел в невестник и преспал с невестою божіею? — Когда он боялся воды или рыбы, — поветствовал Рафаил, — тогда я его научал: «Сыне мой Товія! Сыне мой, не бойся! Вода не потопит тебе. Но воды блевотин зміиных, но потопныя речи советов мірских, но волненія плотских / 11/122 / устремленій — сей есть всемірный оный древній потоп, всех пожирающій! Ей, глаголю тебе: сего убойся! И рыба, сыне, не поглотит тебе. Но чрево, но сирище А и чресла твоя се есть ад и кит, поглощающій всех, им же бог — чрево и слава в студе их. Ей, глаголю тебе: сего убойся.

А Сирище есть глас ветхославенскій, значит телесную внутренность, кая всю сырость пищную варит, сиречь желудок. Сей есть всех зол виною во всю жизнь. Отсюду брани, хищенія, убійства и все беды. Он царь есть всем мірским сердцам. Сей есть оный архимагир, сіесть архиповар, поминаемый в «Книгах Царств», возмутившій весь Іерусалим, // царь поварям и царям. Весьма слично моя мати Малороссіа называет его богом, то же, что Павел: «Им же бог чрево...» Древне во Египте іерей, погребая мертвеца, повелевал вырезывать сирище и, подняв перед народом, воскликнуть проповеднику сіе: «Сей в жизни всех зол виною!». Прим. автора. \68\

И утроба рыбная, и дым внутренностей ея не спасет тебе. Но дым дыма и дух духа, ей, — глаголю тебе, — он спасет тебе. «Слыши, Израилю! Господь бог твой посреде тебе, во внутреностех твоих, в сердце твоем и в душе твоей». Той есть дым дыма и дух духа; дым от утроб твоих, от содомскаго запаленія вожделеній, восходящій до небес; и дух, не разделяющійся от тебе, но превосходящій дебелость плоти и тонкость душы твоея, той спасет тебе. Сей есть смирна, и стакта, и касіа от утроб твоих. Сей да изыйдет, да явится тебе, да зачнеши во утробе и вместиши в сердце, да в воню мира его течеши, да не удавит душы твоея смрад бесовскій и мірских вожделеній зловоніе.

Сожечь утробы, по Мойсееву повеленію, и умертвить уды, составленныя с праха, есть то же. Сіе все бывает верою, сиречь помышлять себе, — мертвым убо быти по плоти, живым же по богу. / 12/131 / Сожечь и убить душу твою, разумей: отнять от нея власть и силу. Тогда останется в тебе един фиміам божій, спасительное благоуханіе, миро мира и помазавшій тебе дух господень и собудется: «Направити ноги наши на путь мира».

ПУТЬ МИРА, НАРЕЧЕН ПУСТ А

— Сим благовестіем ражжен, — продолжал Рафаил, — пошел мой Товіа надесно, во путь мира, коим ныне шествует наш Варсава. Сей есть путь царскій, путь верховный, путь горній. Сим путем Енох, Иліа, Аввакум и Филипп восхищен, не обретошася в міре. Сим путем возшел на гору Авраам вознести на жертву Исаака и пріял от бога печать веры. Сим путем возшел нагору Фасга Мойсей и упокоился. Сим путем шествует весь Израиль во обетованную землю. Сим путем возшел в Сіон Давид, насытился священных хлебов, раздав и сущим с ним по сковрадному блину. Сим путем восходит в горняя Маріам, целует Елисавету и ублажается. Сим путем шед Христос во пустыню, победил сатану. Сим путем восходят на гору Галилейскую апостолы и видят / 12/132 / свет воскресенія. Сей есть путь субботный, разумей — мирный. Сим путем шествовали Лука и Клеопа. Сошелся с ними третій блаженный оный собеседник, преломившій им хлеб небесный и открывшій им очи видети невидимое его благоуханіе.

А Воззри на 26-й стих 8-я главы в «Деяніях»: «Ангел же господень» и протчая. «Сей есть пуст». Прим. автора.

Напоследок сим путем ехал в колеснице евнух царицы Кандакіи и познался со Филиппом. Филипп открыл ему в человеке человека, в естестве — естество, благоуханіе Христово и новым благовестіем, аки чудным фиміамом, накадил \69\ ему сердце, омыл его нетленною сверх 4 от стихійныя воды водою и отпустил его в дом свой. Он же отыйде в путь свой, радуяся. Сей путь есть радостен, но пуст, пуст, но радостен, и вне его несть спасенія. Пуст же, яко людем избранным точію отверст. Мір мнит его быти пустым, сиречь су́етным. Сія есть клевета. Мнит же паки его быти горним, сиречь горким. И сіе клевета. Гора значит превосходство, не труд и горесть. Горе глаголющим: / 13/141 / сладкое — горкое и вопреки. «Путь господень есть суд, разсудити злое — избрати благое». Любезный путь! «Не зайдет солнце тебе, и луна не оскудеет тебе. Есть господь тебе свет твой, и ищезли дни рыданія твоего». Сія возгласив, Рафаил умолкнул. Уріил же воззвал: «Распрострите вдаль взор ваш и увидите несколько путников, предваривших Варсаву». Но Рафаил начал понуждать: «Любезная моя братія! Призрите хоть мало на путь шуій и на козлища, на нещасных путников его...» «Ах! Отвращаеш нас, друже, — вскричали архангелы, — от прекраснаго позорища к страшному». Обращаяся же, воспели все песнь таковую: