Глава двенадцатая. Выскочив от Самохиной, Леваков, все еще гневно отфыркиваясь, со всех ног бросился к магазину

1.

Выскочив от Самохиной, Леваков, все еще гневно отфыркиваясь, со всех ног бросился к магазину. Однако, когда он добежал до места, Саши там уже не было. На всякий случай мальчик потоптался вокруг еще какое-то время. Вдруг вернется? Но, так ничего и не дождавшись, Андрей решительно отправился к Сашиному дому.
Заходить в подъезд и тем более искать ее квартиру Леваков, естественно, не собирался. Если Ноздрев дома (а он скорее всего дома!), то Андрею не поздоровится. Достаточно вспомнить, как полковник на него смотрел в последний раз, чтобы все сомнения (если таковые вообще еще оставались) сразу же отпали.
Нет, Андрей решил подкараулить Сашу во дворе. Должна же она вернуться когда-нибудь домой? Поэтому, удобно устроившись между гаражами — чтобы случайно не засек Ноздрев, — Андрей приготовился ждать. Но...
Сашу он так и не дождался. Мимо она бы точно не проскочила. В гаражах Леваков провел несколько часов, но при этом не отвлекался ни на секунду, он даже моргать боялся, чтобы Сашку не упустить. Нет, это исключено.
Увольнительная заканчивалась, и в конце концов Андрей с неспокойным сердцем и затекшими ногами покинул свой пост.
Больше всего мальчика беспокоило то, что теперь не получится увидеться и поговорить с девушкой как минимум неделю. А то и больше, если он вдруг нахватает двоек (тут Леваков вспомнил Петушкова, и ему стало совсем тоскливо).
Про Самохину Андрей принял решение молчать. Во-первых, они лучшие подруги, а во-вторых, может, у девчонки случилось временное помутнение рассудка — а он ее сразу с потрохами и сдаст (хотя в помутнение рассудка Самохиной, откровенно говоря, ему верилось слабо].
Дозвониться до Сашки Левакову удалось только на следующий день. До этого трубку упорно брал полковник Ноздрев, и Андрей, разумеется, отключался. В конце концов полковник, не сдержавшись, на него наорал, назвав «психом конченым» и «шутником долбанутым».
После этого Леваков какое-то время звонить остерегался, но потом все-таки не выдержал, за что и был вознагражден. Трубку наконец-то сняла Сашка. Правда, голос у нее звучал как-то глухо и незнакомо, так что Андрей сперва даже подумал, а может, это ее мать, которая вернулась из командировки. Но нет, это была Сашка!
— Привет, — радостно, но осторожно поздоровался Андрей.
Ответом ему была тишина. Сердится, догадался Леваков. Все-таки обиделась! Значит, правильно он тут второй день названивает, рискуя быть больно побитым Ноздревым.
— Саш, это я, Андрей. Привет, — повторил он.
Молчание.
— Саш, ну прости, виноват. Больше не буду.
Сердитое сопение, всхлип.
— Саш, ты что, плачешь? — испугался Андрей. — Прости, я правда больше не буду.
И тут Сашка заговорила. Холодно, зло, как не говорила еще никогда:
— Да ты. Леваков, офигел! Сначала пристаешь к моей лучшей подруге, а потом говоришь «извини» и типа все шито-крыто?—Девушка возмущенно фыркнула. — Да ты просто нахал, суворовец.
Леваков опешил:
— Кто к кому приставал? — Неужели Самохина решила рассказать Сашке о том, как заманила его в гости? Невероятно! И Саша так спокойно об этом говорит?
— Дед Пихто, — огрызнулась девочка и, подумав, добавила: —Ты, Леваков, больше себя не утруждай и мне не звони.
— Да мне не трудно, — попробовал пошутить Андрей. Но его собеседнице явно было не до шуток.
— Тебе чего-то не ясно? — поинтересовалась она ядовито. Андрей так и видел, как иронично изогнулись Сашкины брови.
— Да, не ясно, — ответил он хмуро. — Мне не ясно, что происходит. Ни к какой твоей подруге я не приставал. — И все: больше ни слова, а то детский сад получится. Но Сашку такой ответ не устроил.
— Тогда повторяю для особо одаренных: с предателями я не разговариваю. — И трубку швырнула.
Андрей в недоумении посмотрел на телефон. Положил трубку. Чертовщина какая-то! Понятно одно: Самохина сказала Саше что-то такое, из чего та сделала весьма нелестный для Левакова вывод. Офигеть! И как теперь убедить Сашку в своей невиновности? Что значит его слово против слова лучшей подруги?
Почесав в затылке, Андрей поплелся в казарму, где его ожидало еще одно неприятное известие. Ну и денек сегодня выдался!

2.

Когда вместо майора Василюка в казарму вошли полковник Ноздрев и офицер-воспитатель четвертого взвода майор Ротмистров, суворовцы поначалу не заподозрили ничего дурного. По команде дневального они выстроились в шеренгу и внимательно, даже с любопытством, смотрели на офицеров.
Ротмистрова кадеты не любили. И дело тут было даже не в Сырникове. Его просто не любили. Как сказал однажды Синица: «Скользкий он какой-то, и взгляд у него как у как жабы».
Сейчас Ротмистров держался в тени Ноздрева, который, степенно заложив руки за спину, объявил жуткую для ребят новость:
— Ваш офицер-воспитатель майор Василюк заболел. Скорее всего, его не будет в училище неделю или около того. — Суворовцы выдали было огорченное «у-у», но под строгим взглядом полковника быстро притихли. Дождавшись, пока в казарме вновь воцарится абсолютная тишина, Ноздрев продолжил: — Все это время с вами будет работать майор Ротмистров. — С этими словами он обернулся, кивнув Ротмистрову: мол, давай, действуй.
Еле слышно выдохнув, суворовцы настороженно наблюдали, как Ротмистров не торопясь вышел вперед и встал рядом с Ноздревым. А затем медленно-медленно обвел мальчиков внимательным изучающим взглядом.
— Я думаю, курсанты, мы с вами найдем общий язык. — Он многозначительно оглядел каждого по отдельности и в особенности Андрея Левакова, которого из-за постоянных стычек со своим сыном откровенно недолюбливал.
Ноздрев откашлялся и ретировался, оставив кадетов один на один с Ротмистровым. Знакомиться, так сказать.
Когда дверь за полковником закрылась, новый воспитатель расплылся в одной из самых сладких своих улыбок. Вначале майор еще пытался себя убедить, что это никак не связано с победой третьего взвода в финальном футбольном матче. Но, увы, ничего у него не выходило. И тогда Ротмистров махнул рукой: ну и пускай он такой мелочный и мстительный, но, по его мнению, Василюк весьма кстати подхватил ветрянку. Это ж надо, ветрянку — в его-то возрасте!
Приободрившись, Ротмистров пошел вдоль строя, мимоходом делая про себя замечания, которые впоследствии могли облегчить его работу с третьим взводом.
Так, кто у нас здесь? Толстяк (хм, бекон с ушами) – с этим проблем быть не должно. Вон как глазами хлопает. Боится – замечательно. Он был глубоко убежден, что курсанты должны бояться офицеров. Только на этом армия и держится!
Дальше?
Ага, местный воришка – Трофимов. Тоже, видно, обеспокоен. Но храбрится. Не бойтесь, ребятки, любые перемены только к лучшему!
Макаров – это заноза, которую надо удалять хирургическим путем. Эх, если бы не его папаша…
И наконец, интернатовский! Здесь все понятно.
Ну что же, Ротмистров приосанился, для начала совсем неплохо. Вернувшись на место, он выразительно сказал:
- То, что я сейчас вижу, меня удручает.
Кадеты внимательно следили за каждым движением офицера. Ротмистров – зверь. Об этом все училище знает. Им остается только ждать, какую особую программу он для них подготовил. Или, может, пожалеет? Нет, это вряд ли…
Майор тем временем продолжил:
- А вижу я толпу расхлябанных дворовых мальчишек, а не курсантов Суворовского училища, - «Молодец, хорошо сказал», - похвалил себя Ротмистров, - Что вы мне на это скажете? Возражения есть?
Майор не сомневался, что в ответ на его убийственное обвинение суворовцы понуро опустят головы и пристыжено промолчат. Каково же было его удивление, когда вице-сержант взвода Макаров сделал шаг вперед и невозмутимо ответил:
- Лично я с вами согласен.
Ротмистров только открыл рот и ошарашено уставился на суворовца. Как, впрочем, и все кадеты, не сговариваясь. Что это макс задумал? А тот, не обращая на них внимания, пояснил свою мысль:
- Вам с нами надо что-то срочно делать, а то, куда ни плюнь, мы первые. Вон даже матч выиграли, - Макс печально покачал головой, - Сделайте с нами что-нибудь, товарищ майор. А то ведь мы так и училище досрочно закончим.
Глядя на побагровевшее лицо Ротмистрова, суворовцы с трудом удержались от смеха. И только его злобный взгляд, молнией пронзивший всех сразу, успокоил ребят.
Однако, несмотря на душившую его ярость, майору довольно быстро удалось взять себя в руки. Он поинтересовался:
- Ваше имя, суворовец? – хотя ответ был ему прекрасно известен.
Макс с готовностью сообщил:
- Вице-сержант Макаров!
Ротмистров кивнул:
- Хорошо, вице-сержант, выводите взвод на спортплощадку.
- Началось, - шепнул соседу Сухомлин, поворачиваясь направо.
Выбежав трусцой на спортплощадку, кадеты поежились. Свежо, что ни говори. Довольно потирая руки, Ротмистров подошел к Перепечко, испуганно втянувшему голову И, прежде чем что-то сказать, задумчиво пощупал его руку чуть пониже плеча. На лице майора отразилось притворное недоумение. Потерев висок, он заботливо спросил:
- Суворовец Перепечко, а вы ничего в казарме не забыли?
Недоуменно оглянувшись, Печка начал судорожно припоминать, что он мог забыть в казарме, но так ничего и не вспомнил. И это всполошило Степу гораздо сильнее, чем если бы он действительно что-то оставил. Он исподлобья испуганно смотрел на офицера, ожидая приговор. Ротмистров не спешил. Ласково похлопал турникет, при этом рука его стала неприятно мокрой, и он, поморщась, вытер ладонь платком. Потом майор обернулся.
- А ты мускулатуру случайно нигде не оставил?
Покраснев, Печка опустил голову и тихо пробормотал:
- Нет…
- Не слышу? – наклонился Ротмистров к самому уху Перепечко.
- Никак нет, товарищ майор! – проорал Степа, вытянувшись во фронт и глядя прямо перед собой.
Казалось, майор удовлетворен. По крайней мере, он соизволил улыбнуться. Ядовито, скользко. И оглянулся, как бы приглашая остальных суворовцев присоединиться. Но те угрюмо молчали, неодобрительно наблюдая за происходящим.
Тогда улыбка сползла с лица офицера, и он, кивнув на перекладину, сказал:
- А я думаю, забыл. Вперед!
Печка не сразу понял приказ, поэтому перевел полный недоумения взгляд на Ротмистрова, чем только разозлил его.
- Вот дубина, - не сдержался майор, особо не церемонясь с суворовцем, - На перекладину давай прыгай. И подтягивайся. Двадцать раз. Без перерыва. Время пошло, - со стороны казалось, что майор скорее рычит, чем говорит.
Не заставляя Ротмистрова повторять в третий раз, Печка шустро подскочил к перекладине и подпрыгнул, но не удержался и грохнулся вниз. В другой день кадеты, наверное, отпустили бы какое-нибудь едкое замечание, но только не сегодня. Сегодня все с сочувствием смотрели, как Степа, явно волнуясь, поднимается с земли и пытается залезть обратно.
И лишь один человек не испытывал к Печке ни малейшего сочувствия – майор Ротмистров. Брезгливо покачав головой, он пробормотал: «Мешок сала», - и обернулся к остальным:
- А вы чего носы повесили? Я и вам скучать не дам. Десять кругов резвым галопом.
Может, и не резвым галопом, но кадеты послушно поскакали на первый круг. И уже сзади услышали недовольное ворчание Ротмистрова:
- Быстрее, быстрее… Не завтракали вы сегодня, что ли? Трофимов, не отставай. Опять тебя на себе нести придется?
Трофимов пристыжено опустил голову, но Макс тут же оглянулся и громко ответил за него:
- Ничего, товарищ майор, донесем!
Но Ротмистров его уже не слушал. Он с интересом смотрел, как, извиваясь, пыхтит, пытаясь подтянуться на перекладине в седьмой раз, Печка.
- Задницу втяни, рукам легче будет, - подбадривал он кадета снизу.
В этот момент к ним подошел прапорщик Кантемиров. Мельком глянув на покрасневшее лицо Степана, державшегося из последних сил, он отвернулся и сказал Ротмистрову:
- Там к суворовцу Перепечко пришли.
Скривившись, Ротмистров, не удостоив прапорщика взглядом, ответил сквозь зубы:
- Суворовец занят, - и язвительно добавил: - Худеет по моей новой методике.
Навострив уши, Печка, повернул голову и бросил через плечо жалобный взгляд на прапорщика. Дядя, наверное, пришел, догадался он. Эх, уйдет, так они и не повидаются. Ни за что не отпустит его Ротмистров.
Но тут за мальчика неожиданно вступился Философ.
- Отпустите его, товарищ майор, - прошептал он потихоньку, чтобы Печка не слышал, - К нему из деревни приехали. А там, сами знаете, автобусы, расписание.
Посмотрев, наконец, на прапора, Ротмистров вспылил:
- Откуда я, позволь тебя спросить, могу знать расписание деревенских автобусов?
Он вопросительно уставился на Кантемирова. Тот, не найдя что сказать, только плечами пожал. Ротмистров мрачно дернулся, но махнул рукой:
- Ладно, пусть идет, - и, громко, обращаясь к Перепечко, который так и висел, гадая, что решат старшие, крикнул: - Эй, ты, давай на КПП!
Разжав руки, Печка кулем свалился вниз. Поднялся, спешно отряхнулся И, бросив полный благодарности взгляд на Кантемирова, зайцем припустил к дяде.

3.

Сегодня дядя был «при галстуке». Он надевал его нечасто, только в самых торжественных случаях, о чем должен был свидетельствовать его внешний вид. (Дядя любил блеснуть эрудицией, неизменно ссылаясь на Чехова и цитируя афоризм классика о том, что «в человеке всё должно быть прекрасно».)
Однако Чехов Чеховым, но чаще всего Печка видел его одетым в телогрейку, полосатый свитер и выходные брюки Степиного деда, по наследству перешедшие к старшему сыну.
Дело в том, что дядя Иван, как часто повторяла мама, был беспутным. В детстве он подавал большие надежды, поскольку обладал замечательным, глубоким голосом, от которого млели все деревенские старушки. Однако в консерватории проучился всего полгода — поговаривали, что голос у него якобы внезапно пропал. Но на самом деле дядя просто влюбился. И не в кого-нибудь, а в талантливую сероглазую пианистку «с большим будущим». Дядину избранницу звали Анна. По слухам, девушка отвечала ему взаимностью. Это был короткий, но очень яркий эпизод в жизни Степкиного дяди. Роковая любовь, которая и положила конец его артистической карьере.
Что там у них на самом деле произошло, никто толком не знал. Про Ивана на селе много всяких сплетен ходило, но все, даже недруги, сходились в одном — он был невероятно, просто несовременно благороден и потому никогда, даже по пьянке, не сказал ни одного плохого слова про свою бывшую возлюбленную. Но, видать, что-то у них там не заладилось, потому что Иван все-таки бросил консерваторию и вернулся в деревню.
А там угнел в себя. Вернее, если уж говорить откровенно, на самом деле дядя ушел в бутылку. Однако, будучи натурой романтической, Иван, сам пострадавший от несчастной любви, стремился сделать счастливыми других и потому в свободное, «трезвое», время заделался сватом.
Правда, за долгие годы дяде так и не удалось сосватать ни одну пару, но все вокруг почему-то были уверены, что ни одна свадьба без участия Ивана не обошлась.
В конце концов он и сам в это поверил. Вот и сегодня Иван приехал к племяшу не просто так. И галстук он тоже нацепил не зря. Решил дядя сосватать за любимого племянника самую видную в их деревне девку — Анжелину Козлову. Лучшей пары, по мнению Ивана, Степке и не сыскать! Анжелка, еще когда Степан в деревне жил, на него засматривалась, а теперь уж и подавно сохнет. Каждый божий день к родителям его бегает и как бы невзначай все интересуется: «Как там ваш? Пишет?»
Вот и решил Иван свою репутацию подтвердить и счастливый, с его точки зрения, брак устроить. Нет, конечно, дядя прекрасно понимал, что Степану еще всего пятнадцать лет, да и училище ему надо закончить. Однако дальновидный Иван не хотел пускать дело на самотек и работал на будущее.
Завидев племяша, он встал, пригладил галстук и крепко, по-мужски, Степу расцеловал. Печка смутился и украдкой бросил взгляд на дежурного. Так и есть — лыбится стоит. Перепечко с досадой повернулся к нему спиной.
А дядя тем временем, ничего особенного не замечая, присел, ноги вытянул и внимательно племянника осмотрел.
— Похудел никак? — встревожился он. Иван, как и родители Степки, считал, что мужика должно быть много.
Невольно ощупав свой живот, Печка разочарованно покачал головой. Нет, не похудел. В глубине души он надеялся, что сегодняшняя гимнастика по методике майора Ротмистрова уже дала свои результаты.
Все-таки не поверив Степану на слово, дядя деловито раскрыл сумку и выложил на скамейку все, чем снабдили его в деревне сердобольные родственники. Достав пакетик с пирожками, он как бы невзначай заметил: — А это тебе Анжелка Козлова просила передать. Сама пекла. — На самом деле Иван купил эти пирожки в привокзальном буфете. Но не будет же Степка проверять. А Перепечко очень удивился:
— Да? С чего это вдруг? — Пирожки он проигнорировал (и вовсе не из-за Анжелки — а просто капусту недолюбливал). Вместо этого Степа отломил внушительный кусок колбасы и с наслаждением запихнул его в рот, рассудив, что после сегодняшних переживаний вполне заслуживает вознаграждения.
Поправив галстук — когда Иван надевал его, ему все время казалось, что тот вечно съезжает в сторону и прохожие, замечая это, показывают на него пальцем, — дядя многозначительно произнес:
— Понимаешь, Степан! Жизнь идет, и приходит время, когда каждый мужчина должен задуматься о том, что пора уже создать семью. И для начала мужчина находит себе подходящую девушку.
Удивленно оторвавшись от колбасы, Печка уставился на дядю. Откуда тот узнал, о чем Печка думал последние несколько дней? Он как раз о девушке и думал. О девушке с красивым именем Вероника. Дядя, заметив, что племянник внимательно его слушает, приободрился и продолжил:
— И когда мужчина находит такую девушку — он должен действовать. Это все равно как... как... — Иван хотел блеснуть какой-нибудь яркой метафорой, да, на беду, в голову ему ничего путного не пришло. Поэтому он просто хлопнул племянника по спине — так. что тот, поперхнувшись, закашлялся. — В общем, Степан, ты меня понял?
Откашлявшись под неодобрительное «Осторожнее с продуктами надо, племяш! Вон ошметки колбасы по полу разметал», Перепечко наконец ответил дяде:
— А если девушка... это... очень красивая? — Все-таки большего авторитета в этом вопросе, чем дядя Иван, у Перепечко не было.
Не у ребят же спрашивать — засмеют.
Иван в ответ хитро прищурился. «Вот так тихоня, — подумал он. — Я тут, понимаешь ли, соловьем разливаюсь, а у них, поди, давно уже все слажено».
— Да не боись, — вслух ответил он. — Чтобы какая девчонка равнодушно мимо нашего Степана прошла — да ни в жизнь не поверю. — И, подмигнув, он опять занес было руку, чтобы ласково потрепать мальчика по спине, но племяш на этот раз успел вовремя увернуться.
— Значит, действовать, говоришь? — задумчиво дожевывая колбасу, переспросил Печка.
Дядя радостно закивал:
— Именно. — А про себя добавил: «А я со своей стороны подсоблю. И будете вы жить долго и счастливо и умрете...» — Тьфу, тьфу, тьфу... — Иван поплевал через левое плечо и перекрестился.
— Tы чего? — не понял Печка.
— Но Иван не ответил. Расстались дядя с племянником весьма довольные встречей и друг другом. Ивану не терпелось вернуться в деревню, чтобы порадовать Анжелку — расскажет он ей про житье-бытье Степки Перепечко (приврет, конечно, немного для порядку, но ведь для пользы дела и приврать можно).
— А Печка ушел окрыленный. Он просто дождаться не мог следующей дискотеки. Теперь Степа твердо решил — если он снова увидит Веронику, то уж непременно пригласит ее на танец. Потому как правильно дядя Иван сказал: «Действовать надо!»