Глава девятая. Услышав стук в дверь, полковник Ноздрев дописал предложение, поставил точку и толь-ко после этого сказал: «Войдите»

1.

Услышав стук в дверь, полковник Ноздрев дописал предложение, поставил точку и толь-ко после этого сказал: «Войдите».
В кабинет проскользнул Сырников. Именно проскользнул, потому что вначале приоткрылась дверь, затем туда просунулась голова Сырникова, и, наконец, он сам, бесшумно, как змея, оказался внутри.
Затем курсант подошел к столу Ноздрева, оглянулся, как будто ожидал увидеть здесь кого-то еще, и, часто моргая, замер, ожидая, когда заместитель начальника разрешит ему говорить.
Положив ручку, Ноздрев нахмурился. Он не помнил, чтобы вызвал курсанта. Значит, что-то случилось. Замначальника вздохнул и вопросительно кивнул Сырникову.
Тот приободрился и, еще раз стрельнув глазами по сторонам, сказал:
— Товарищ полковник, дело в том, я считаю... вы должны знать... — Тут он замялся,
словно размышляя, стоит говорить заместителю начальника правду или лучше оставить все как есть. — Ваша дочь... — Сырников решился, — на балете я видел вашу дочь вместе с суворовцем Леваковым. — Он посмотрел на полковника, надеясь прочитать на его лице хоть что-нибудь, но Ноздрев даже не шелохнулся. Будто новость его не особенно и удивила. Будто его дочь частенько с суворовцами по балетам ходит. Тогда Сырников смутился и начал поспешно оправдываться: — Ну, мне показалось, что вам не очень нравится, что они встречаются.
Ноздрев был зол. Он был очень зол. И особенно на Сырникова, который, понятно, об этом даже и не подозревал.
— И? — медленно выговорил в конце концов полковник, не сводя тяжелого взгляда с заискивающего лица кадета.
Сырников растерялся.
— Это все. — Он развел руками.
Не торопясь, Ноздрев поднялся, пригладил волосы и, отвернувшись, ответил:
— Если это все... то кругом и марш заниматься своими делами. — А затем не сдержался и бросил на невольно пригнувшего голову мальчика недовольный взгляд. — Если еще раз придешь ко мне с подобными вещами, лучше сразу бронежилет надень. — Сырников настолько оторопел, что даже не сразу сообразил, что пора сваливать. И полковник, решив ему помочь, навис над столом и, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не закричать, выдохнул: — Все, я сказал.
Сырников моментально испарился. Правда, его бегство было менее элегантным, чем появление, потому что в спешке он уронил стул и потом долго извинялся, но наконец доносчик все же ушел.
Оставшись один, Ноздрев хотел было вернуться к прерванной работе, но куда там. Со злостью отшвырнув ручку так, что она, скатившись со стола, упала на пол, он, запустив пальцы в волосы, уставился в стол бессмысленным взглядом.
Хотя внешне полковник оставался невозмутимым, но то, что сообщил ему Сырников, крайне взволновало Ноздрева. Ох уж этот Леваков! И без того вынудил его на старости лет шантажом заниматься. «А ты, Ноздрев, — полковник небольно ударил себя по коленке, — тоже хорош! Наломал дров, ничего не скажешь».
Когда пару дней назад к нему подошел преподаватель информатики Петушков и, загадочно подмигивая, сообщил, что выполнил просьбу полковника, Ноздрев едва не спустил его с лестницы. Мало ли что он сгоряча наговорил! Свою голову надо на плечах иметь. Так он информатику и сказал. Петушков стушевался, пробормотал что-то нечленораздельное и ушел в полном недоумении.
Только это еще вовсе не значит, что Ноздрев позволит Александре встречаться и, не дай бог, связать свою судьбу с этим Леваковым — парнем с сомнительным прошлым, без роду и без племени. Он должен серьезно поговорить с Сашей. Она девочка разумная и поймет отца правильно.
Приняв решение, Ноздрев едва дождался вечера.
Однако разговора, на который он рассчитывал, не получилось.
Нет, сперва все складывалось весьма и весьма неплохо. Жена еще не успела вернуться из командировки, а сын ушел в кино с друзьями — дома остались только он и Саша.
Поужинали в полной тишине. (С тех пор, как его девочка познакомилась с Леваковым, они ни разу не поговорили с ней нормально, без упреков и угроз. И это Ноздрева задевало больше всего.)
Потом Саша вымыла посуду и прошла в гостиную.
Но не села, как раньше, под бочок отцу, а устроилась на кресле. Голову рукой подперла и равнодушно уставилась в телевизор.
Ноздрев понял — пора.
— Александра, я хочу поговорить с тобой об Андрее Левакове, — начал он. При этом полковник согнулся, опершись локтями о колени.
В ответ Сашка бросила на отца усталый взгляд, поджала под себя ноги, но ничего не сказала. Полковник почувствовал себя неуютно, поэтому встал и прошелся по комнате.
— Я уже как-то говорил, что совершенно не одобряю твой выбор, — продолжил он так строго, как только вообще мог разговаривать с Сашей. —Тебе сейчас о поступлении в институт думать надо, а не о мальчиках.
И тут девочка не стерпела:
— Пап, а на пенсии мне о мальчиках думать неинтересно будет.
Не найдя, что на это возразить, Ноздрев решил учебу пока сюда не приплетать.
— В общем, даже не это главное. — Полковник подошел к Саше и присел на корточки возле кресла, в котором она сидела. Попытался заглянуть ей в глаза, но девочка упрямо смотрела в сторону. — Я не желаю, чтобы моя единственная дочь имела что-то общее с ребятами из интерната. Это потенциально опасные люди. Я уж не говорю о том, что интернатовские — сплошная нищета. — Он поморщился и, заметив удивление, мелькнувшее в Сашиных глазах, обрадовался. — А-а, он тебе еще об этом не говорил? — Ноздрев торжествовал. —Да, представь себе, Андрей Леваков вырос в интернате.
Отстранив отца, Саша встала, нахмурилась и, выйдя зачем-то на середину комнаты, замерла, подергивая прядь волос у виска.
— Но он как-то упоминал, что мать навещал... — скорее сама себе, чем отцу задумчиво заметила Сашка.
Выпрямившись, Ноздрев недобро усмехнулся:
— Да, мать у него действительно объявилась. Спустя пятнадцать лет. Причем совершенно больная от постоянных пьянок, алкоголичка! — войдя в раж, Ноздрев пропустил момент, когда следовало остановиться. — Ты лучше спроси у своего Левакова, с кем его мамаша пила все эти годы! — Тут полковник наконец устыдился того, что говорит. В особенности когда заметил гневный блеск в глазах дочери.
— Такого я от тебя не ожидала, — с чувством произнесла она.
Полковник занервничал:
— Саш, я не то...
— Уйди, — зло бросила Саша. — Ты... ты просто сноб! — выдохнула девочка.
Ноздрев, растерявшись, потянулся было к ней, но, натолкнувшись на полный ненависти взгляд, отступил. Такой Сашку он не видел еще никогда.
А девочка развернулась и почти бегом бросилась в ванную — это было ее любимое укрытие во время семейных ссор. Юркнула туда и заперла за собой дверь.
А чтобы не слышать, как отец колотится снаружи и просит: «Эй, не дури... Нам еще многое надо обсудить... Что за детский сад?.. Александра, я приказываю...» — Саша включила воду. Сняв тапочки, она закатала до колен домашние брюки и, усевшись на край ванны, опустила ноги под дымящуюся струю, которая текла из-под крана.
Ей надо подумать. Обо многом надо подумать. В том числе и об отце. Какими непогре-шимыми кажутся взрослые в детстве. Особенно близкие... особенно отец. А потом вдруг оказывается, что они далеки от совершенства: подчас бывают трусливы, иной раз завистливы, порой жадноваты... И трудно смириться с этим.
Страшно с этим смириться, потому что со временем ты и сама тоже можешь стать такой же, как они.
Сунув руки под струю, Сашка умыла лицо и только тогда поняла, что плачет.

2.

В то время как Саша Ноздрева поссорилась с отцом, Илья Синицын со своим помирился.
Все началось с неожиданного визита матери. Едва Илья увидел ее, как тут же ненависть к отцу проснулась у него с новой силой. Ольга Синицына еще больше похудела, и теперь одежда висела на ней, неловко колыхаясь при движении и подчеркивая ее слабость и беззащитность.
Илюша даже побоялся обнять мать, чтобы случайно не раздавить ее своими ручищами. Они присели, но ни он, ни она не произнесли при этом ни слова. Ольга волновалась, а Илья, чувствуя это, но не понимая причины, тоже начал нервничать.
А причины переживать у Ольги Синицы -ной были очень веские. Она не один день и даже не одну неделю собиралась с духом, чтобы прийти к сыну и рассказать ему об истинных причинах ссоры с мужем. Сразу после того, как Илья прогнал отца из училища, Сергей в ярости позвонил жене. Ольга и без того мучилась, что сразу не рассеяла заблуждение сына, а теперь с каждым днем этот разговор представлялся ей все более мучительным.
Муж был абсолютно прав, когда сказал, что если бы она захотела, то убедила бы Илью выслушать ее до конца. Не захотела... Испугалась. Только рано или поздно ей все равно придется открыть сыну глаза. И вот этот день настал. И сейчас, глядя на Илью, Ольга понимала, что, может, разговаривает с ним в последний раз. Мальчику присуща бескомпромиссность, и вполне возможно, что он просто не захочет ее понять. Поэтому Ольга Синицына всячески тянула время. Сердце у нее в груди замирало.
Первым не выдержал Илья. Решительно взяв мать за плечи и развернув ее к себе лицом, он спросил:
— Что случилось? И не возражай — я вижу: что-то случилось.
Мать кивнула, крепко сжала руку сына, потом резко ее отпустила и начала:
— Это касается папы.
Помрачнев, Илья отвернулся:
— Я не хочу ничего слышать об этом человеке. И не хочу, чтобы ты о нем говорила и даже думала. После того, как он поступил с тобой...
— Это не он, — ровным голосом, чего сама от себя не ожидала, прервала Ольга сына. — Это я.
Удивленно и непонимающе подняв глаза, Илья вопросительно на нее посмотрел. Мать кивнула еще раз и подтвердила, заставляя себя не отводить взгляд:
— Илья, оступилась именно я. Папа об этом узнал и потому ушел. — Ну вот и все. Теперь осталось дождаться приговора. Можно не сомневаться, приговор этот не заставит себя ждать. Однако мальчик не спешил. Часто моргая, он смотрел то на мать, то на пол, то на свои руки. Наконец осознав смысл сказанного, Илья приподнял руку — пальцы его при этом дрогнули — и осторожно прикоснулся к плечу матери (вернее, к ткани ее пальто).
— Как же так, мам? — Он сглотнул.
— Я совершила ошибку, Илья. — Ольга отвернулась. — И уже очень дорого за нее за-платила. Потому что, — тут она не удержалась и всхлипнула, — потому что нет на свете человека, которого бы я любила больше, чем твоего отца.
Илья с надеждой наклонился, чтобы поймать ее взгляд:
— Тогда, может?..
Но мать печально покачала головой и призналась:
— Он и слышать ничего об этом не желает. И теперь мне придется с этим жить. Как ни страшно, —добавила она еле слышно.
Сын долго смотрел прямо перед собой, лишь изредка кидая на мать удивленные не-понимающие взгляды. Она совсем сникла и даже слегка привстала, готовясь покорно уйти, и тогда Илья обнял мать, прижал ее мокрое холодное лицо к груди и утешающе поцеловал в висок. Ольга замерла, боясь дышать.
— Ну ничего, мам. Не так уж все страшно. После воскресенья всегда наступает поне-дельник, — сказал он уверенно, напряженно
глядя поверх ее головы.
Ольга нехотя отстранилась и бросила на сына удивленный взгляд, в котором вспыхнула надежда.
— Значит, ты?.. Поднявшись, Илья ответил:
— Мне пора, мам. Созвонимся. Поднявшись, он еще раз поцеловал мать
и, больше не оглядываясь, вышел.
Ольга осталась одна. Посмотрела на дежурного, который читал на посту какую-то книгу, села обратно и опять встала. Сердце бешено колотилось в груди и, казалось, вот-вот выскочит.
Женщина подхватила сумку и повесила ее на плечо, но та тут же соскользнула на локоть. Ольга не стала ее поправлять. Вышла на улицу, огляделась и впервые за последние полтора месяца поняла, что дома ее больше никто не ждет.

3.

Илья решил как можно скорее повидаться с отцом, о чем сразу объявил Ксюше, которая встречала его в субботу на выходе из училища.
Сначала лицо ее погрустнело, потом стало задумчивым, и наконец девушка, привычно убрав густую прядь за ухо, согласно кивнула:
— Хорошо. Идем вместе.
Синицын хотел было возразить, но потом согласился. Может, так даже лучше будет. Однако уже в подъезде Илья остановился на лестничном пролете, не доходя до третьего этажа, где жил дядя Слава, и попросил Ксюшу подождать его здесь.
— Я должен один пойти. Сама понимаешь. — Он дернул плечом. В животе от невесть откуда взявшегося волнения все сжалось. Илья, пытаясь скрыть нервозность, пристально посмотрел наверх.
Ксюша сразу все поняла. Она быстро улыбнулась, кивнула и, поцеловав Синицына в щеку, пожелала удачи. Сама же забралась на подоконник, обхватила руками коленки и стала рассеянно смотреть в окно. Она была вся такая своя, родная... Илье даже захотелось поцеловать ее перед тем, как идти к отцу. Но он побоялся, что Ксюша расценит этот порыв как слабость — будто он нарочно время тянет, боится.
Поэтому мальчик повернулся, легко взбежал наверх и нажал на кнопку звонка.
Тишину за дверью нарушили шаркающие шаги. Илья удивился. Дядя Слава так ходить точно не мог. Он спортом занимается больше, чем оба Синицыных вместе. Может, к нему родственник какой пожилой приехал?
Щелкнул замок, дверь медленно приоткрылась.
Приготовившись вежливо извиниться, Илья так и замер с открытым ртом. На пороге стоял Сергей Синицын. Если мать за время их ссоры сильно сдала, то отец превратился в настоящего старика. И дело тут было вовсе не в морщинах и седых волосах. Морщин, как успел заметить Илья, у отца не прибавилось, да и волосы по-прежнему темнели, лохматясь, правда, на макушке, как будто он только из кровати вылез. Но вот глаза... Илья никогда еще не видел таких пустых, мертвых глаз у живого человека.
Заметив сына, Сергей Синицын посторонился, проведя рукой по колючей щеке, неопределенно махнул рукой, вроде как приглашая Илью пройти, и равнодушно поинтересовался:
— Надеюсь, не драться пришел?
Синицын вместо ответа шагнул в насквозь пропахшую едкими отцовскими сигаретами квартиру (мать запрещала ему курить дома, а дядя Слава — и сам курящий).
Раньше Илья часто бывал здесь и не удивился, что отец провел его на кухню. В комнате тут вообще бывали редко. Разве что спали. Гостей дядя Слава принимал в зеленой кухне, главной достопримечательностью которой был старый круглый вечно дребезжащий холодильник «Зил» ядовито-лимонного цвета.
С опаской ожидая увидеть следы многодневной гулянки, Илья был приятно удивлен царившей здесь чистотой. Вот только этот жуткий сигаретный послед, духота и плотно закрытая форточка... Так и хотелось распахнуть ее настежь, чтобы кухня наполнилась шумом и прохладой поздней осени.
Не дожидаясь, пока сын сядет, Сергей устроился на табуретке у окна, достал из стола очередную сигарету и закурил, глядя в окно.
Илья тоже сел.
— Папа, — негромко позвал он отца. — Мне мать все рассказала. — Синицын-старший недоуменно обернулся, и Илья уточнил: — Все, как было на самом деле. Всю правду. Я это... — он замялся. — Я пришел извиниться.
Сергей кивнул, как бы говоря: «Хорошо. В чем вопрос?» — и снова уперся глазами в окно.
Илья уже думал, что отец так ничего и не скажет ему в ответ, поэтому встал, чтобы уйти, но тут Сергей, не поворачивая головы, заговорил:
— Вот ты говоришь, узнал всю правду, — здесь отец все-таки обернулся, — а какую правду? Мамину, мою?..
Илья неуверенно ответил:
— Наверное, свою... — Это он просто так сказал. Наугад.
- Тогда ты гений, — невесело усмехнулся отец. — Я вот насколько тебя старше, а до сих пор своей правды не нашел. Впрочем, — он махнул рукой, — я не о том хотел. Чтобы более-менее к правде приблизиться, надо суметь ее увидеть. Но не изнутри, — Сергей Синицын предупредительно поднял палец, — а сверху. Только эта правда будет настоящей. Единственной. Я, кажется, смог — сверху. — Он опустил голову и вдруг горько-горько признался: — Не могу я без нее, Илья. — Отец вздохнул. Нетрудно было догадаться, что он говорит о маме. — Везде мне мерещится. Я решил домой вернуться. — Не поднимая головы, Сергей искоса посмотрел на сына. — Осуждаешь? Думаешь, я слабак?
Услышав в голосе отца вызов, Илья ответил абсолютно искренне:
— Восхищаюсь, пап. Я не знаю, смог бы так или нет.
Отец расслабился, смерил сына внимательным, изучающим взглядом и уверенно (как мог говорить только Сергей Синицын — Илья обрадовался, узнав наконец отца) сказал:
— Когда будет нужно — сможешь. Ты ведь Синицын. — И опять отвернулся к окну.
Илья встал, но, прежде чем уйти, громко, чтобы отец точно услышал, сообщил:
— Она тебя очень ждет. Возвращайся, — попросил он глухо. Отец все понял — мальчик
догадался об этом по тому, как непроизвольно напряглись и расслабились его плечи, — вдаль.
Он — Синицын. Илья вышел из квартиры, оставив отца на кухне. Захлопнул дверь и, крепко задумавшись, прислонился к ней спиной. Взгляд его уперся в давно не беленый потолок подъезда.
Многое из того, о чем говорил отец. Илюша недопонял, но главное, как ему казалось, он прочувствовал. И теперь это главное бурлило у него внутри, как лава в жерле вулкана, неистово разыскивая выход.
Ксюша, заметив друга, спрыгнула с подоконника и, обеспокоенно вглядываясь в бледное лицо Ильи, хотела спросить что-то, но Синицын остановил ее жестом.
— Погоди, у меня еще одно маленькое дело есть.
Он подошел к двери соседской квартиры и позвонил. Через минуту на пороге возник Павел Николаевич. Он был одет в домашнее, на плечи наброшен плед, в руках очки. Видно, Синицын оторвал генерала от работы, и, судя по складкам на лбу, тот был этим крайне недоволен. Однако, когда Павел Николаевич узнал гостя, лицо его прояснилось:
— А, суворовец Илья, если не ошибаюсь? — Синицын кивнул. — Какими судьбами? — И тут же сам себя поправил: — Впрочем, о чем я — проходи.
Генерал посторонился, но Илья отрицательно покачал головой:
— Спасибо, но я на минуту. — И добавил, чтобы не показаться невежливым: — Меня ждут. — Он кивнул вправо, где у стенки удивленно жалась Ксюха.
Вытянув шею, Павел Николаевич увидел Ксюшу и понимающе улыбнулся:
- Ну, тогда я тебя слушаю. Задавай свой вопрос.
- Помните, - начал Илья, - мы с вами в прошлый раз говорили о том, что когда-то у вас в училище, как и у нас недавно, произошла кража. Вора поймали, но потом простили. Я тогда еще какую-то глупость сморозил, а вы сказали, что, когда мы нашего вора поймаем, тогда и поговорим. Так вот, мы поймали. И я у вас хотел спросить – почему вы простили вашего вора? Ну, вот лично вы, например?
Внимательно выслушав Илью, Павел Николаевич потер щеку, вздохнул и признался:
- Ну, лично я вора простил, потому что сам и украл. А остальные… - он сделал паузу, - Остальные впоследствии решили, что причина, по которой я это сделал, достаточно веская, чтобы меня оправдать.
Удивленный Синицын молча ждал, что генерал скажет дальше. Должен же он все объяснить. И Павел Николаевич действительно продолжил:
- У меня сестренка маленькая с бабушкой в городе осталась – ей теплые вещи нужны были. А у того, - Илья догадался, что генерал говорит о пострадавшем, - у того носков целых две пары было. Ему тетка из Сибири прислала. И между прочим, - подчеркнул Павел Николаевич, - между прочим, я сначала его попросил, а уже после того, как он мне отказал, украл. Ну, - он водрузил очки на нос, - я удовлетворил твое любопытство?
Кивнув, Илья поблагодарил генерала и пошел к Ксюше, которая уже вся истомилась, ожидая его на подоконнике. Оказавшись на свежем воздухе, она сразу набросилась на Илью с расспросами. Но Синицын был неразговорчив и вообще выглядел каким-то потерянным.
— Нет, Илья! — в отчаянии воскликнула Ксюша, так и не дождавшись ответа. — Ты просто невыносимый человек! Я тут жду, мучаюсь, волнуюсь, а он вышел — и в ус не дует. — Сделав вид, что обиделась, девушка отвернулась.
Ласково обняв ее, Илья попытался объяснить:
— Понимаешь, как сказал недавно мой отец, только гений может вот так, с нахрапа, взять и понять всю правду. Я пока только начал кое-что понимать. И кое в чем, — он улыбнулся, — приобрел уверенность.
— В чем? — заинтересовалась Ксюша, мигом позабыв, что решила на него обидеться до конца дней своих.
Илья хотел было ответить уклончиво, но почти сразу передумал, а вместо этого посмотрел девушке в глаза и честно ответил:
— В том, что я тебя люблю.
Довольная, Ксюха покраснела.

4.

Выходные Петушков обычно проводил дома. Он любил поздно вставать. Вернее, даже не вставать, а проснуться и, наслаждаясь мыслью о том, что идти сегодня никуда не надо, поваляться в постели еще минут двадцать.
Потом он поднимался, совершал утренний туалет и начинал печь блины. За эти самые блины Сергей Владимирович любил выходные больше всего. Не торопясь выливал он в большую алюминиевую миску ингредиенты и размешивал, пробуя, что получилось, макая в тесто пальцы и задумчиво облизывая их. Затем Петушков ставил на плиту сковородку, наливал масло и, когда та нагревалась, приступал к сложному, как он сам считал, процессу приготовления блинов. В эти выходные настроение у информатика было превосходным. И виной тому, конечно, являлась обладательница очаровательного нежного голоса, которая вот уже целую неделю страстно признавалась ему в любви по телефону.
Вначале Петушков решил было, что это чья-то неостроумная шутка. Но девушка продолжала звонить, и, если он отказывался с ней разговаривать, ее голос становился таким печальным. В конце концов, сердце — не камень, и Сергей Владимирович, не выдержав, капитулировал.
Признаться, первой, кого он заподозрил в тайной страсти, была Полина Ольховская, прехорошенькая преподавательница эстетики. Но, увы, однажды неизвестная позвонила в тот момент, когда Полина была в преподавательской. Собственно, она-то трубку и взяла. Жаль, конечно, что это оказалась не она, но, с другой стороны, две красотки куда лучше, чем одна. Жаль только, что эта Ольховская из себя вечно недотрогу строит!
В том, что неизвестная поклонница тоже была красива, информатик не сомневался. Обладательница такого прелестного голоса просто не могла оказаться непривлекательной. Правда, она упорно отказывалась назвать свое имя и тем более встретиться с ним, ссылаясь на застенчивость.
Ну ничего, это дело времени. Застенчивость пройдет. В конце концов, именно она сделала первый шаг.
Вот такими приятными мыслями была занята голова Петушкова, когда в дверь позвонили. Будучи от природы очень осторожным, информатик посмотрел в глазок и, увидев представительного мужчину в дорогом костюме, немедленно открыл.
А этот самый представительный мужчина первым делом взял да и сбил его с ног. Хорошо еще, что, падая, Петушков успел сделать шаг назад и потому приземлился не на пол, а на кресло. Но не успел он прийти в себя, как над ним нависло искаженное гневом лицо, и представительный мужчина страшным голосом заорал:
— Если ты, козел, только приблизишься к ней!.. Если только посмотришь!.. Я из тебя системный блок сделаю, крыса компьютерная! — И информатик получил увесистый удар.
Скорее всего, догадался Сергей Владимирович, речь идет о неизвестной поклоннице, которая названивает ему по телефону. А это, наверное, ее отец. Пытаясь оправдаться, он залепетал:
— Она сама звонит, я здесь ни причем, честное слово.
Только, похоже, его слова мало успокоили представительного мужчину:
— Ты, мразь, еще будешь утверждать, что Полина сама тебе звонит?
Какая Полина? При чем здесь?..
— Кого вы имеете в виду? — попытался осторожно уточнить информатик, плотнее вжимаясь в кресло.
— Полину Сергеевну Ольховскую, кого же еще! — закричал мужчина.
Облегченно вздохнув. Петушков начал сбивчиво объяснять, что не имеет никакого отношения к Полине Сергеевне, и вообще у него есть девушка (имелась в виду та, что звонит), поэтому все обвинения против него совершенно необоснованны.
Не сразу, но ему все-таки удалось убедить незваного гостя в своей непричастности к преступлению, в котором тот его обвинял.
Из кухни потянуло горелым. Блины! Улучив момент, Петушков вскочил и потрусил на кухню — спасать свой завтрак. Мужчина прошел вслед за ним. — Хорошо, допустим, — сказал он, усаживаясь за стол. Казалось, он совсем успокоился и больше на Сергея Владимировича нападать не собирался (что вселяло в последнего определенного рода уверенность). — Тогда кто Полине эти письма дурацкие шлет? Информатик пожал плечами:
— Да кто угодно. Но, — добавил он, поставив перед гостем чашку, приглашая его, таким образом, присоединиться к трапезе, — теоретически это можно выяснить. Я даже мог бы вам помочь.
— Правда? — обрадовался мужик так, словно с самого начала шел за помощью, а вовсе не для того, чтобы набить Петушкову морду.
— Правда, — подтвердил информатик. — Стопроцентной гарантии, конечно, нет, но по-пробовать можно.
— И вы попробуете? — в голосе мужчины опять прозвучала легкая угроза, почувствовав которую Петушков поспешил заверить его, что сделает все от него зависящее. После чего оба преспокойно приступили к завтраку.