Глава двадцатая

На следующий день мы предали тело Царя огню, а еще через деньсостоялась помолвка Редивали и Трунии (свадьбу сыграли через месяц). Ктретьему дню все чужеземцы покинули дворец, и началось мое настоящеецарствование. О том, что случилось в последовавшие годы, я расскажу коротко, хотягоды эти составили большую часть моей жизни. С течением времени Царица всечаще и чаще брала во мне верх над Оруалью. Я заперла Оруаль в одной изтемниц моей души, погрузила ее в летаргический сон; она лежала во мне,свернувшись, как плод в материнской утробе. Только зародыш с каждым днемрастет, а Оруаль, наоборот, становилась все меньше и меньше, и жизнь в нейубывала. Вполне возможно, читатель, что ты наслышан о моем царствовании. Об этомсложено немало песен и преданий. Знай, что в них больше выдумок, чем правды,потому что таков обычай сказителей, особенно в сопредельных нам странах. Чтоне измышлено, то преувеличено, что не преувеличено, то вовсе не про меня, апро другую царицу-воительницу, которая жила много веков назад, в другой,более северной стране. Все это смешано и перепутано, так что уже неразберешь, где конец, где начало. А правда такова: после поединка с Эрганомна мою долю выпало только три войны, причем последняя из них, с племенамиЖивущих в Кибитках, которые кочуют по землям, лежащим за Седой горой, былапустяковым делом. И хотя во всех этих войнах я вела в бой гломские войска, яне настолько глупа, чтобы возомнить себя великим полководцем. Многим, оченьмногим я обязана Бардии и Пенуану (с последним я познакомилась на пиру послепоединка и с тех пор выделяла его особо изо всей знати). Скажу и другое: ниодна из битв, в которых мне довелось сражаться, не стоит того, чтобы о нейписали в летописях. Ни разу я не совершила ничего выдающегося своею рукой,если не считать одного случая. Это было во время войны с Эссуром, когдаконники устремились на нас из засады и окружили Бардию. Я кинулась в гущуврагов, и прежде чем поняла, что произошло, на земле лежало семь трупов. Втот день меня ранили, вот и все. А если слушать сказки, то выходит, что язадумала и провела все войны в одиночку от начала и до конца и сразилабольше врагов, чем все воины, вместе взятые. Причина моих успехов лежит в другом: у меня было (особенно в первыегоды) два замечательных советчика. Лучших сотоварищей в правлении нельзябыло и пожелать, поскольку Лис понимал то, чего не понимал Бардия, инаоборот. При этом никто из них не заводил бесполезных споров, когда речьшла о деле. Постепенно я поняла то, о чем не догадывалась, когда быламоложе: грек и воин говорили колкости и подшучивали друг над другом, словноиграли в какую-то игру. Они не были льстецами; кроме того, моя уродливостьпомогала им не думать обо мне как о женщине - и это тоже сослужило мнехорошую службу. Если бы это было не так, наши беседы у очага в Столбовойзале вряд ли текли бы настолько легко и непринужденно. Благодаря моимдрузьям я научилась разбираться в мужчинах. Вторым источником моей силы было покрытое платком лицо. Я сама и непредполагала этого, но так вышло. С той самой ночи, когда я повстречалаТрунию в саду, я стала замечать, что люди все чаще и чаще обращают вниманиена красоту моего голоса. Сперва говорили, что он звучит твердо, как голосмужа, но ничего мужского в нем нет; позже его стали сравнивать с голосомОрфея или сирен, и так до тех пор, пока старость не оставила на нем свойслед. Шли годы, и в городе становилось все меньше людей, которые помнили моелицо, а за пределами Глома таких вовсе не было. Тогда начали рождаться дикиеслухи о том, что скрывает мой платок. Но никому не приходило в голову, чтоза ним - просто некрасивое лицо. Молодые женщины утверждали, что платокскрывает нечто ужасное - свиное рыло, медвежью морду, даже слоновий хобот.Но мне больше нравились те, кто утверждал, что у меня вообще нет лица, иесли отдернуть платок, то увидишь бездонную пустоту. Но другие (особенномужчины) полагали, что мое лицо так прекрасно, что свело бы с ума всехмужчин, и что Унгит, сгорая от зависти, повелела мне под страхом смертипокрывать его. Были и совсем нелепые мнения. Так или иначе, мне не разслучалось видеть, как самые бравые воины пугались и бледнели, как дети,когда я оборачивалась к ним в Столбовой зале и пристально смотрела на нихневидимыми глазами. Мне не нужно было слов - под этим взглядом даже самыеотъявленные лжецы начинали говорить правду. Первое, что я сделала, когда взошла на трон, - перенесла свои покои насеверную сторону дворца, чтобы не слышать звука колодезной цепи. Днем он нетревожил меня, но по ночам я принимала его за женский плач. Но оказалось,что звук цепи слышен в любом углу дворца, особенно - в ночной тишине. Этогоне понять никому, кроме меня: я не хотела слышать этого звука, но в то жевремя страшно боялась (видно, Оруаль во мне не могла умереть совсем), чтобольше никогда не услышу его вновь. В конце концов, даже после тысячи ложныхтревог, он мог однажды оказаться плачем вернувшейся Психеи. Но я не оченьверила в это - если Психея могла бы вернуться, она давно бы уже это сделала.Наверное, она умерла, а может, ее продали в рабство... Когда тревогиобуревали меня и я не могла уснуть, я вставала, шла в Столбовую залу исадилась там за работу. Я читала и писала, пока не замерзали руки, а лоб неначинал пылать. Разумеется, я разослала соглядатаев на все невольничьи рынки и сыщиковво все известные мне города, в надежде напасть на след Психеи. Долгие годы яне прекращала поисков, хотя была уверена, что они бесполезны. На первом же году царствования в месяц сбора смокв я велела повеситьБатту. Зацепившись за обрывок подслушанной фразы, сказанной конюшим, явыяснила, что Батта долгие годы изводила как могла всю нашу челядь. Ни одинподарок, ни один лакомый кусочек не доставался слугам, без того чтобы Баттане урвала свою часть. Тех, кто отказывался платить дань, она доводилаклеветническим доносом до розог или рудников. После казни Батты я взялась задворцовые порядки. Рабов у нас было слишком много. Вороватых и ленивых япродала, честных и трудолюбивых отпустила на свободу (если отпустить на волюленивого раба, ты только пополнишь этим ряды нищих в стране).Вольноотпущенникам я дала землю и велела построить дома, тех же из них, ктохотел вступить в брак, я поженила. Некоторым я позволила самим выбирать себесупруга, хотя рабам этого не полагается, но я сделала так, и они были мнеблагодарны. Хотя мне и было жалко расставаться с Пуби, ей я тоже далавольную, и она вышла замуж за очень хорошего человека; мне нравилось быватьу них в гостях. Большинство вольноотпущенников оказались очень крепкимихозяевами - дома их были рядом с дворцом, и эти преданные мне людисоставляли как бы вторую дворцовую стражу. Я поставила работу в рудниках на широкую ногу, и они стали приноситьбольше серебра. Мой отец рассматривал рудники исключительно как каторгу."Пошли его на рудники! - кричал он. - Я его проучу! Уморите его работой!" Нарудниках умирали быстро, но работали плохо. Я назначила хорошего и честногонадсмотрщика (Бардия знал, как найти верных людей), купила молодых крепкихрабов, велела построить для них сухие, теплые хижины и хорошо кормить. Яобъявила, что каждый раб может получить свободу, если добудет некоторый весруды. Вес был таков, что, не измождая себя, можно было добыть его за десятьлет. Потом мы снизили вес, и тогда уже хватало семи лет, чтобы откупиться. Впервый год добыча упала, но потом начала расти и теперь достигла половинытого, что было при отце. Наше серебро чище любого другого и постоянноприносит доход казне. Я забрала Лиса из конуры, в которой он спал все эти годы, и дала емувзамен роскошные покои на южной стороне дворца и земельный надел, чтобыстарик более не зависел от моих милостей. Я также дала ему денег на покупкукниг. Торговцы не сразу узнали, что в Гломе нужны книги (до ближайшегонарода, знавшего письмо, нужно было пройти не одно царство), и не скородобрались до дворца. Книги в пути не раз меняли хозяев, а когда они прибыли,Лис чуть не вырвал последние волосы на голове, узнав, сколько за них просят."Да они на обол целый талант заработали", - вздыхал он. Пришлось к тому жепокупать то, что привезли, без разбора. Тем не менее нам удалось составитьогромную для страны варваров библиотеку - целых восемнадцать свитков. У насбыла поэма Гомера о Троянской войне - увы, неполная, - начиная с оплакиванияПатрокла. У нас были две трагедии Еврипида: одна про Андромеду и другая, гдепролог говорит Дионис, а хор состоит из вакханок. Еще была там написаннаябез размера хорошая, полезная книга о том, как разводить лошадей и скот,натаскивать собак и тому подобное. Затем несколько диалогов Сократа; поэма,воспевающая Елену, сложенная Гесиодом Стесихором; одно из творений Гераклитаи длинная, трудная книга без размера, начинающаяся словами: "Все люди поприроде своей взыскуют знаний". Как только прибыли книги, Арном стал частонавещать Лиса и учиться чтению; с ним приходили и другие молодые люди изкняжеских семей. Только став Царицей, я смогла познакомиться со знатью Глома и женамизнати. Неизбежным образом мне была представлена и жена Бардии, Ансит. Доэтой встречи я думала, что она - умопомрачительная красавица, но это быланизенькая женщина, сильно раздавшаяся после восьми родов. Все женщины у насв Гломе очень хороши в девичестве, но потом быстро расплываются. (Можетбыть, именно поэтому ходили слухи о моей неземной красоте; ведь я осталасьдевушкой и поэтому сохранила стройность - а тело у меня, для того, ктоникогда не видел моего лица, было вполне привлекательным.) Я изо всех силстаралась быть ласковой с Ансит, даже больше того - нежной. Ради Бардии ябыла готова даже полюбить ее, если бы это было возможно, - но Анситоставалась в моем присутствии тихой как мышь. Я думала, что она простобоится меня. Когда я пыталась заговорить с ней, глаза ее беспокойно блуждалипо комнате, словно ища выхода. И однажды меня осенила мысль, доставившая мненекоторую радость: "Да она ревнует ко мне!" Мы встречались не раз напротяжении многих лет, но все оставалось по-прежнему. Иногда я говориласебе: "Она делила с ним ложе, и это нехорошо. Она вынашивала его детей, иэто того хуже. Но приходилось ли ей сидеть, скрючившись, в засаде? Скакатьбок о бок в конном строю? Делить последнюю флягу болотной воды на двоих? Имчасто случалось строить друг другу глазки - а доводилось ли ей обменяться сним на прощание такими взглядами, какими обмениваются боевые товарищи, передтем как разъехаться разными дорогами, каждая из которых таит опасность?" Язнала, что мне безраздельно принадлежала та часть Бардии, о которой Ансит несмела и мечтать. Она была для него игрушкой и утехой в часы досуга, а мнепринадлежала его воинская судьба: Кажется странным, что Бардия каждый свой день делил между Царицей иженой, честно считая, что выполняет свой долг перед обеими (и не безоснований), и даже не предполагая, какая неприязнь возникает от этого междудвумя женщинами. Вот в чем преимущество мужского пола. Боги никогда непрощают женщинам того, что они женщины. Из всех обязанностей Царицы самой тяжкой для меня были частые посещенияДома Унгит и приношение жертв. На мое счастье, то ли Унгит в последнее времяослабла, то ли я стала очень сильной. Арном повелел сделать в стенах окна, ив храме стало светлее. Затем он ввел обычай собирать жертвенную кровь всосуды и мыть пол чистой водой после жертвоприношения. От этого в Доме Унгитвоздух стал чище и перестало пахнуть святостью. От Лиса Арном выучилсярассуждать о богах, как это водится у философов, а затем осмелился наогромные перемены: он предложил установить рядом со старым бесформеннымкамнем изображение богини по греческому образцу - в виде женщины. Я думала,что он даже прикажет выбросить камень, но для народа это была сама Унгит, илюди просто бы взбунтовались. С изваянием было тоже все не так гладко: вГломе не нашлось ни одного человека, способного изготовить его, и Унгитпришлось везти хоть и не из самой Греции, но из сопредельной ей страны, гдеуже переняли греческие обычаи и вкусы. Я не испытывала нужды в серебре иохотно помогла храму в этом начинании. Не знаю, что мной руководило;возможно, мне казалось, что прекрасное изваяние унизит и лишит силыголодную, жестокую, безликую Унгит моего детства. Вскоре изваяние прибыло, ионо показалось нам, варварам, дивно прекрасным и почти живым. Мы раскрасилиего и облачили в одежды, и вскоре оно так прославилось, что из дальних странлюди приходили смотреть на него. Только Лис, который видел творения великихмастеров, посмеивался. Когда я наконец уразумела, что во дворце нет ни одного помещения, гдебы не было слышно скрипа колодезной цепи, который казался мне плачемнесчастной Психеи, я повелела построить вокруг колодца каменную стену исделать над ним крышу. Стены я приказала сделать толстыми, такими толстыми,что мой каменщик ворчал каждое утро: "Царица, ты только попусту переводишькамень! Из него можно сложить десяток новых свинарников". Некоторое времяспустя новая безумная идея посетила меня. Мне стало сниться, что язамуровала не колодец, а саму Психею (или Оруаль). Но вскоре это прошло. Яперестала слышать плач Психеи. В тот год я одержала победу над Эссуром. Лис к тому времени совсем постарел и все чаще нуждался в покое; мыстали реже призывать его в Столбовую залу. Тогда он начал писать историю.Глома. Он писал ее сразу и по-гречески, и на нашем языке, за которым онтеперь признавал некоторые достоинства. Было очень странно видеть нашислова, написанные греческими буквами. Я не стала говорить Лису, что он зналпо-гломски гораздо хуже, чем ему казалось, и то, что он писал, часто моглопросто вызвать смех - особенно там, где он старался писать высоким стилем. Сгодами он все меньше и меньше походил на философа; теперь грек чащерассуждал о красноречии, поэзии и прекрасном. Он стал многословен инесколько утомителен. Часто он принимал меня за Психею, а иногда даженазывал Харнидом или Главконом - именами, какие в Греции дают мальчикам. Но я была очень занята и не могла уделять старику много времени. Чем ятолько не занималась! Я приказала пересмотреть все законы, высечь их навечные времена на каменных таблицах и установить на главной площади. Явелела расширить и углубить русло Шеннит, так что она стала судоходной. Явыстроила мост на месте прежнего брода. Я соорудила хранилища для воды, такчто засуха перестала страшить Глом. Я научилась разбираться в скоте иулучшила его породу, купив добрых быков и баранов у пастушьих племен. Чего ятолько не сделала - но какое это имеет значение? Я занималась этими важнымиделами так же, как мужчины убивают время охотой или игрой в шахматы. Когдазверь загнан или королю объявлен мат, возбуждение проходит и ты сноваостаешься наедине с собой. Так кончался почти каждый вечер моей жизни:несколько шагов по лестнице из пиршественного зала, где гости прославляютвеличие Царицы Гломской, или из комнаты совета, где внимают моей мудрости, ия оставалась в опочивальне сама с собой. А что такое "я", как не тщета ипустота? Хуже всего было для меня время перед сном и еще утром, когда япросыпалась, - сотни и сотни утр и вечеров. Порой я задавалась вопросом: ктои зачем посылает нам бесконечно сменяющие друг друга дни и ночи, зимы ивесны, годы и десятилетия? Так иногда глупый мальчишка все насвистывает инасвистывает привязчивую мелодию, пока случайный слушатель не начинаетудивляться, как ему самому это не надоело. Лис умер. Мы похоронили его по-царски и высекли на надгробии греческуюэпитафию, которую я сама сложила; здесь я не привожу ее, потому что ты,читатель, как прирожденный грек, будешь смеяться над моими неуклюжимистихами. Умер учитель в конце жатвы, и могила его - под теми старымигрушами, где он в летние месяцы учил меня и Психею. После этого прошло ещемного дней, лун и лет, пока однажды, оглядев дворец, сад, город и далекийкряж Седой горы, я поняла, что больше не в силах видеть день за днем досамой смерти одно и то же. Даже пятна дегтя на дощатых стенах коровников,казалось, были те же, что и в тот день, когда во дворец привели Лиса. И ярешила отправиться в путешествие, чтобы посмотреть мир. Все сопредельныестраны были в то время нашими союзниками. Бардия, Пенуан и Арном вполнесправлялись с делами царства и без меня; не будет большой ложью сказать, чтоя привела Глом в такой порядок, при котором им вообще не нужно былоуправлять. Я взяла с собой только сына Бардии Илердию, дочь Пуби по имени Алит,двух служанок, конюшего, повара и отряд преданных воинов, а также вьючныхмулов, чтобы везти шатры и припасы. Не прошло и трех дней, как мы двинулисьв путь.