Будова атому 18 страница

– Последний рубеж?

– Открыть ее можно только изнутри. Сигнализация. Датчики. Камеры.

И ни слова о ежедневной проверке. Интересно, почему зал закрыли на двенадцать лет?

Тем временем Невада отправился к фундаменту.

– Смотрите, что я нашел!

Шипилов и Очкарик подошли к парню.

Скелет лежал в углу. Череп улыбался веселым Роджером, остатки одежды свисали с ребер, а у костей правой руки валялся короткий автомат.

– Сослуживцы не пропадали? – невинно осведомился Федор.

– У нас не стоят на вооружении «Хеклер-Кохи», – любезно ответил Андрей.

Вывести его из равновесия не представлялось возможным.

– Теперь вы согласны с тем, что мои подозрения обоснованы? – спросил Очкарик. – Если это не ваш человек, значит, проникнуть сюда можно. Получается, Призрак не зря интересуется коммуникациями.

– Получается, – сухо согласился Шипилов. – Мы проведем внутреннее расследование и попытаемся установить личность… э-э… погибшего. – Он кивнул на скелет. – Спасибо за помощь, товарищ полковник.

Намек был более чем прозрачен: путешествие окончено, всем спасибо. И никаких вопросов о Призраке.

«Неувязочка, товарищ полковник!»

Но вслух Федор произнес другое:

– Вы сообщите мне о результатах расследования? Интересно, знаете ли.

Андрей вежливо улыбнулся:

– Разумеется.

И бросил быстрый взгляд на Неваду.

– Рассказывай! – потребовал Очкарик, едва они вышли из Кремля.

– О чем? – удивился Невада.

– Ты знал о зале.

– С чего ты решил?

– Я не ребенок! – Волков жестко посмотрел на Круса. – Гончар обещал мне полную поддержку, так что колись.

Невада засопел, но спорить не стал.

– Да нечего рассказывать, – протянул он, отводя взгляд. – Двенадцать лет назад у Гончара случилась очередная разборка с Механикусом. Не знаю, что они не поделили – я тогда об искусниках и слыхом не слыхивал, но сцепились крепко. С Гончаром Медвежатник пришел, любые сейфы вскрывал, вот они и вломились из внешней системы…

– Шипилов сказал, что двери открываются изнутри.

– Мужик, – презрительно скривился Невада, – ты забыл, кто такие искусники?

«Действительно, какая Медвежатнику разница, с какой стороны запоры?»

– Спасибо, что напомнил, – буркнул Федор. – Что дальше?

– А ты не понял? Гончар вошел, его встретили люди Механикуса. Отбились, вышибли Гончара обратно.

– Искусники отбивались?

– Раз Гончар не прошел, значит, они.

– А кто там остался?

– Медвежатник и остался. – Крус помолчал. – Гончар тогда двоих потерял. Рассказывал, что успел только Пехоту вытащить, потом Механикус двери закрыл. Гончар надеялся, что Медвежатника похоронят по-человечески, а они, ты сам видел, как собаку, его бросили. Механикус, сволочь, никакого уважения не проявляет.

«И ушел Механикус, судя по всему, через Кремль… Любопытно».

– Мельница тогда стояла?

– Да, – кивнул Невада. – Ее Механикус под Троицким мостом ставил, а когда Неглинку в трубу загнали, сюда перетащил. Ты же видел фундамент.

– Фундамент видел, но и только-то.

– Гончар предполагал, что после той схватки Механикус ее снова перенесет, потому и начал тебя будить. – Крус зло усмехнулся: – Ему охотничья собака потребовалась.

Обижаться Очкарик не стал: лучше быть охотничьей собакой, чем приблудной шавкой. Но поставить на место зарвавшегося искусника стоило.

– Я хотел спросить, – с ленивой издевкой осведомился Волков. – Ты чего себя за сиськи теребишь? Болят, что ли?

– Тебе какое дело?

– А такое, – объяснил Федор, – что будешь и впредь пасть разевать, не подумав, тебе еще пару ребер сломают. Это не угроза, сынок, это обещание.

– Ты, что ли, будешь ломать? – мрачно поинтересовался Невада.

– Я здесь для другого. – Очкарик постучал себя по лбу: – Я охотничья собака, а к тебе могу прислать пару бультерьеров. Надо?

– Нет, – хмуро ответил Крус.

– Вот и веди себя как положено. – Волков открыл дверцу машины. – Гончару скажешь, что я продолжаю расследование. Будут результаты – позвоню.

Подвозить Неваду Федор не собирался.

* * *

Ощущение неловкости давило на них гидравлическим прессом, заставляло резать фразы, сдерживать эмоции, отводить взгляды. Они и понимали и не понимали, откуда взялось это ощущение. С одной стороны, не произошло ничего необычного! С другой, в ситуации чувствовалось нечто новое, нечто такое, чего не было раньше.

Что?

Как трудно порой бывает ответить на простой вопрос.

Оба чувствовали свою вину, и оба считали себя незаслуженно обиженными.

«Я не имею права давить на нее. Тереза свободна в чувствах и вольна поступать так, как ей вздумается!»

«Что мне стоило вернуться под утро домой?»

Уехать от Левы? Испанка наслаждалась каждым мгновением их встреч, купалась в чувствах, задыхалась в сладкой истоме его нежности. Уехать? Нет.

«Ты меня обидела…»

«Прости…»

– Как Вонючка? – осведомилась Тереза, когда тишина в салоне машины стала совершенно невыносимой.

– Держится, – коротко отозвался Травник.

– Боится?

Здоровяк помолчал и кивнул:

– Да.

– Гончар не говорил с Бабушкой Осень?

– Старуха пообещала, что москвичи не встанут на сторону Механикуса.

Официально не встанут. А неофициально могут в полной мере выражать свое отношение к убийцам Шамана.

Испанка поежилась.

– Как поиски?

– Гончар договорился с Собирателем Тайн…

– Неужели?! Первая хорошая новость за два дня.

Травник засопел, он так и не привык к манере Терезы перебивать его, и продолжил:

– Невада ходил с Собирателем в кремлевские подземелья.

– Нашел что-нибудь?

– Сейчас узнаем… – Здоровяк повернул голову к забравшемуся на заднее сиденье Крусу и поинтересовался: – Удачно?

Тот зло ощерился:

– Мельницы под Кремлем нет, а мне сели на хвост.

– Докладывает Третий. Объект сел в черный «БМВ».

– Кто в машине?

– Мужчина и женщина. Мужчина: рост не меньше двух метров, массивный, лысый. Женщина: худая, волосы светлые, на вид лет тридцать пять – сорок.

Человек, который принимал доклад и которого оперативники называли Первым, задумчиво почесал в затылке.

«Не похожи!»

– Продолжайте наблюдение.

– Слушаюсь.

– Он из метро за мной вышел, позвонил, тут я и обратил на него внимание: говорит по телефону и за мной идет, а через пять минут к нему машина подкатила.

– Значит, сейчас их двое? – уточнила Испанка.

– Трое.

– Какого черта ты притащил хвост? – прорычал Травник. – Ты нас подставил.

– А что мне оставалось делать? – огрызнулся Невада.

– Отрываться, – пожала плечами Тереза.

– Какая ты умная, блин, череп не жмет?

– Хватит ругаться, придурок! – рявкнул Травник. – Ты облажался.

Испанка с удивлением посмотрела на друга: почему он так нервничает? Ну, следят, ну и что? Правда, Неваде вчера изрядно досталось… неужели поэтому?

– Я не в том состоянии, чтобы стряхивать хвост, – отрезал Крус. – Я еле хожу. А вместе мы сможем что-нибудь придумать.

– Зато теперь они знают о нас!

– Испугался?

– Пошел к черту!

– Заткнитесь! – велела Испанка и поднесла к уху зазвонивший телефон: – Да?

– Я связался с Волковым, – сообщил Гончар. – Он клянется, что не приказывал следить за Невадой. Да и не нужно это ему.

– Тогда кто у нас на хвосте?

– Откуда мне знать? Стряхните их.

– Попытаемся. – Тереза сложила телефон и хмуро сказала: – Это не милиция.

– Внучата?

– Возможно.

– Плохо, – вздохнул Крус.

– Ребер жалко? – осведомился Травник.

Но без издевки осведомился, просто зло. И злость эта была направлена уже не на Вонючку, а на преследователей.

– Тебе тоже достанется.

– Не достанется, – проворчал здоровяк.

У Невады лихорадочно заблестели глаза:

– Если там Кузнец, то тебе не светит, качок, он тебя измордует и не вспотеет. Понял? И меня заодно… Они вчера сказали, чтобы мы убирались! Видимо, решили повторить.

Травник закусил губу. Испанке очень не понравился напряженный взгляд друга, и она попыталась остудить спутников:

– Вонючка, перестань!

– Тебя тоже не забудут!

– Что они мне сделают?

– А что ты им сделаешь? Убьешь? Так нас еще до вечера по асфальту раскатают!

Круса трясло. Он отчаянно не хотел пережить еще одно унижение, не хотел встречаться с vnuchatami, не хотел испытывать боль. Страх заставил его, вопреки всем правилам, привести хвост к друзьям, и страх заставлял говорить без остановки:

– Ты им ничего не сделаешь, Испанка, ничего. Угроз они не испугаются. А если полезешь в драку – не пощадят. Я знаю…

– Драки не будет, – жестко отрубил Травник.

– Ого! – Невада прищурился. – Ты запасся лекарством от провокаций?

– Чемодан на заднем сиденье.

Крус открыл черный кейс и погладил лежащие в нем пистолеты:

– Молодец, толстый. Теперь мы им покажем.

– Вы что, обалдели? – ошарашенно поинтересовалась Испанка. – Хосе, зачем тебе пушки?

– Я не позволю им тронуть тебя.

– Давай попробуем оторваться!

– Ты умеешь? Я – нет.

– А убивать ты умеешь?

Травник помрачнел еще больше.

– Умеешь?

– Я не собираюсь никого убивать, – произнес он наконец. – Прострелим колеса. Пока они вызовут подмогу, мы отъедем на пару кварталов, бросим машину и уйдем пешком. Тебе все равно не нравился этот «бумер».

– Травник, – покачала головой Испанка. – Не делай этого.

– Внучата хотят нас напугать, избить, они не готовы к отпору.

– Все правильно, – поддакнул Невада.

Оружие придало Вонючке уверенности в себе. Он выбрал «беретту», проверил магазин и снял с предохранителя. Трясти его перестало. Глаза загорелись, а на губах заиграла ухмылка. Испанка же наоборот – задрожала, услышав металлические щелчки.

– Сейчас я остановлюсь у магазина и выйду, куплю сигареты, – продолжил здоровяк. – В это время ты, Тереза, пересядешь за руль. Договорились?

– Травник, – прошептала Тереза. – Не надо…

– Пожалуйста, сделай, как я прошу.

– Нет, не заметили. Они вообще по сторонам не смотрят, – ответил Третий. – Думаю, женщина пересела за руль по собственной инициативе.

Первый выслушал оперативника и принял решение:

– Меняетесь на следующем перекрестке. Объект примет Седьмой. А вы пойдете параллельным курсом.

– Понял… Стоп!

– Что происходит?

– Объект сворачивает к домам. Приехали, что ли?

Первый скрипнул зубами, ему не хотелось отправлять во двор столь долго идущую по следу группу, но делать нечего: коллеги не успевали сменить Третьего.

– Следуйте за ними. Но очень осторожно. Вы могли примелькаться.

– Не в первый раз, – хмыкнул Третий.

– Тормози! – выкрикнул Травник.

Испанка надавила на педаль.

– Ты что, сдурел?!

Но здоровяк не слушал ее. Выскочил из машины:

– Невада, за мной!

Крус тут как тут, курок пистолета давно взведен, взгляд сосредоточен, движения быстрые. Красавчик так торопился поквитаться, что забыл о треснутых ребрах.

– По колесам!

– Я помню!

– Травник! – Испанка сжала кулаки. – Травник…

А Травник все рассчитал правильно: серая коробка электроподстанции и две припаркованные «Газели» напрочь закрыли преследователям обзор. «Форд» совершил поворот и оказался у искусников на мушке. Травник справа, Невада слева. Водитель «Форда» от неожиданности надавил на тормоз.

– По колесам!

– Получите!

Крус выстрелил в лобовое стекло. Дырка, разбежавшиеся трещины и красные брызги. Водитель дернулся.

– Нет!

Первым выстрелом Травник разорвал покрышку, как договаривались. Но нажимая на спусковой крючок, он уже видел, что натворил Невада, а потому поднял ствол выше, направляя следующую пулю в сидящего на пассажирском сиденье мужчину.

Кровь пролилась. Теперь ничего не изменишь.

Рука не дрогнула. В лобовом стекле возникло еще одно отверстие, а на груди мужчины расплылось красное пятно.

«Что же я делаю?!»

Окажись в «Форде» внучата Бабушки Осень, шансов у них не было бы. Окажись в «Форде» милиционеры, обыкновенные специалисты по наружному наблюдению, Травник и Невада сумели бы уйти. Но беда в том, что следили за искусниками люди, умеющие убивать. И если двое из них стали жертвой неожиданной атаки, то Третий, сидевший сзади, сполна воспользовался теми секундами, что у него были.

Он бил из проема между передними сиденьями. Слева и справа напарники принимали посылаемые искусниками пули, продолжали вздрагивать, хрипеть, а он матерился и с профессиональной точностью бил по фигурам, едва различимым через разбитое, забрызганное кровью лобовое стекло.

Три выстрела в левую, три выстрела в правую.

Мелькнула еще одна неясная тень. Случайный прохожий? Гражданское лицо? Во время боя никто о таких мелочах не думает. Появился в зоне поражения – получи. Две пули в нового противника.

Третий знал, что не промахнулся ни разу. Не мог промахнуться. Он профессионал.

А то, что сам словил пулю, почувствовал, лишь когда собрался преследовать отступивших врагов. Открыл дверцу, а вылезти не смог, вывалился, с удивлением глядя на взмокший от крови пиджак.

Испанка не усидела на месте.

Умом понимала, что должна обеспечить отход, должна оставаться в машине, но не усидела. Оставила «бумер» с включенным двигателем и бросилась за подстанцию, где защищал ее Травник. Успела увидеть, как принимает он вылетающие из «Форда» пули, почувствовала, что в нее саму стреляют… Но только почувствовала, не среагировала, не думала о себе – дернула за рукав Травника и потащила к «бумеру». И лишь рыдала:

– Что же вы наделали! Что же вы наделали? Дураки! Дураки…

До машины они добежали сами. Невада спотыкался, плевал кровью, Травник же держался уверенно, спокойно сел на переднее сиденье, бросил под ноги пистолет, но после того, как Тереза надавила на педаль акселератора, вдруг повалился вперед, уткнувшись лицом в торпеду.

– Хосе!

Испанка ударила по тормозам, хотела крикнуть, что отвезет его в больницу, что ему нельзя терять сознание, хотела, чтобы он сказал ей… Но когда справилась наконец с обмякшим телом, когда вернула Травника на сиденье, увидела – поздно.

– Хосе…

Его нет.

Понимание того, что больше он никогда ей не улыбнется, не скажет: «Доброе утро», не сварит кофе… что его больше не будет… оглушило Испанку. Она взяла Травника за руку.

– Хосе, зачем? Зачем?

– Испанка, – прохрипел Невада.

– Заткнись! – Ей не хотелось, чтобы Вонючка мешал прощанию. – Прошу, молчи!

Сквозь боль мелькнула мысль: Крусу надо к врачу. Но…

– Я скоро навсегда замолчу. – Невада всхлипнул. – Поговори со мной, а?

Рука Травника стремительно холодела. Или ей просто казалось?

Черты некрасивого лица стали очень резкими, точными. Заострился нос. Еще глубже запали глаза… Или ей просто казалось?

«Он умер. Он умер. Он умер…»

– Хосе! Боже мой, Хосе…

– Испанка!

Тереза перевела взгляд на Круса. Тыльной стороной ладони вытерла слезы.

«Отвезти его к врачу?»

– Три раза в меня… – Невада слабо улыбнулся. – Меткий парень оказался… из машины… три раза в меня… и в Травника три… Я видел… Фонтанчики такие, знаешь… как в кино… И в тебя он стрелял… Я видел…

Поздно к врачу. Поздно. Вонючка умирал.

И злость – «ты выжил, а Хосе нет» – испарилась.

Никто не выжил.

Испанка покачала головой:

– Что же вы наделали?

– Я неплохо играю… играл… – Крус оторвал руку от живота и посмотрел на окровавленную ладонь. – Играл… Не стал искусником… С Гончаром все казалось так просто… знаешь… не жалко. Я бы не стал Игроком… Стал Невадой… вы смеялись, а мне было хорошо… Я побеждал… – Крус закрыл глаза. – Все, Испанка, все… Уходи… мы поговорили… уходи. Я… хочу умереть один… Уходи, пожалуйста…

И не надо забывать, что скоро приедет милиция.

– Прощай, Хосе…

Она не думала, что сможет уйти, что сможет так быстро оставить Травника, но слова Невады пробились в оглушенное сознание. Рыдая, Тереза выбралась из машины, пошатнулась, остановилась и сквозь слезы увидела подъехавший «Опель».

Хрупкая белокурая женщина. Рыдающая.

Разжалобить находящихся «при исполнении» оперативников было сложнее, чем выдавить воду из камня. Первое, что пришло в голову увидевшим плачущую блондинку мужчинам, – отвлекающий маневр.

– Первый, это Седьмой! Мы видим женщину!

И тут же услышал голос оператора:

– Третий не отвечает!

И еще один:

– Мы слышали выстрелы!

Ребята Седьмого взялись за оружие.

– Седьмой, это Первый, женщина может быть опасной.

Однако командир группы уже разглядел два силуэта в «бумере». Подсознательно, профессиональным чутьем понял – мертвы. Отбой командовать не стал, но сообразил, что рыдает блондинка искренне.

– Первый, это Седьмой! Женщина не вооружена! Я вижу ее руки.

– Возьмите ее!

– Есть!

Но выйти из машины у Седьмого не получилось.

Испанка поняла, кто сидит в приближающемся «Опеле». Поняла мгновенно, интуитивно. Поняла еще до того, как автомобиль остановился, как увидела холодные взгляды сидящих в машине мужчин.

И одновременно с пониманием пришла лютая злоба.

«Они убили Хосе!»

Ей не нужно было совершать пассы или читать заклинания. Не нужно было призывать на помощь богов или обращаться к духам. Она была искусником. Лучшим на свете знатоком ядов. Человеком, способным сделать ядовитым что угодно.

Она была искусником, только что потерявшим близкого человека.

Она была очень злым искусником.

И вся отрава, что в мизерных дозах распылена в московском воздухе, вдруг полетела в салон «Опеля». Через воздухозаборники, приоткрытые окна и щели. Вся отрава, до которой сумела добраться жаждущая мести Испанка.

Первый прибыл на место происшествия быстро, однако позже милиции. Показал документы, прошел за ограждение и наклонился к лежащему на носилках Третьему:

– Ты как?

– Плечо, ерунда, – буркнул тот. – Легкое не задето, оклемаюсь.

– Вот и хорошо. Держись, Лешка. Двоих ты уложил. Расплатился за ребят.

Третий лихорадочно посмотрел на командира:

– Там был еще кто-то!

– Свидетели говорят – белокурая женщина. Их спутница.

– В нее я тоже стрелял. Я не мог промахнуться!

– Она ушла.

– Не может быть… – Третий нахмурился. – Если я попал в них, я должен был попасть в нее. Метров шесть – не дистанция… Я видел ее силуэт, этого достаточно.

– Она ушла, – повторил Первый.

– А Седьмой? Вовка ее перехватил?

Первый покачал головой.

Ничего не ответил. Молча пожал Третьему руку и направился к «Опелю», возле которого в задумчивости стоял врач.

– Что скажете о причинах смерти?

– Ничего.

Седьмой и два его помощника так и не вышли из машины. Сидели в расслабленных позах. Мертвые. С посиневшими лицами. Под ногами валялись выпавшие из рук пистолеты.

– Если бы это не прозвучало фантастикой, я бы сказал, что они отравились, – хмуро продолжил доктор. – Конечно, окончательное заключение можно дать только после вскрытия, однако впечатление такое, будто из салона неожиданно исчез кислород. Точнее, его вытеснил другой газ. – Врач угрюмо посмотрел на Первого. – Короче: ребятам стало нечем дышать.

– Разве смерть в таких случаях наступает мгновенно? У них должно было остаться время, чтобы покинуть машину.

Доктор молча развел руками.

– Вы правы, – ровно произнес Первый после короткой паузы. – Ваше предположение – фантастика.

* * *

– Извини, что отвлекаю, – попросил прощения Волков. – Но я обещал Степану.

– Ерунда, – махнул рукой Стрекалов. – Тебя я всегда рад видеть. К тому же… – Он посмотрел на часы. – Сейчас ужин принесут. Будешь бутерброды?

– Не откажусь.

– Вот и договорились.

На стеклянную фабрику Ильи Федор заехал по пустяковому делу: позвонил сын и попросил передать с «дядей Петровичем» забытую дома футболку. Спорить со Степаном Очкарик не стал, бросил важную для сына тряпку в машину, а под вечер заехал к другу.

– Как дела у тебя?

– Разбогател сегодня на полмиллиона. – Стрекалов сладко зевнул. – Пустячок, а приятно.

– Да я не об этом, – хмыкнул Федор. – Как твои дела здесь?

– А-а… – Помощница внесла ужин: тарелку с сэндвичами, салат и чай. Петрович дождался, когда она покинет кабинет, и улыбнулся: – Здесь все отлично.

– Какой сюрприз готовишь на этот раз?

– Это будет… – Илья шумно выдохнул: – Это будет необычно.

Волков не сомневался, что услышит в ответ именно такие слова. И в том, что Стрекалов действительно удивит, что создаст нечто такое, что заставит крутить головами понимающих людей.

Вот только где они – понимающие?

Представление своего первого достижения Петрович обставил по всем законам шоу-бизнеса. Он устроил большой прием в загородном особняке, на который съехался цвет московского бизнеса. Никакой богемы и светских львиц, только серьезные люди, способные, как надеялся Илья, оценить его работу. Играл струнный квартет, гости попивали шампанское и беседовали о разном. В какой-то момент в зал на тележке ввезли нечто прямоугольное и высокое, и после краткой вступительной речи Стрекалов лично сбросил бархатное покрывало с предмета своей гордости: выполненных из стекла напольных часов. Ни грамма пластика, ни единого металлического винтика, только самое обычное стекло, которое заставили отмерять время. Уникальный артефакт…

По-настоящему он заинтересовал только троих гостей, еще двое выразили удивление, остальные восприняли стеклянные часы как забавную игрушку. В эпоху высоких технологий и конвейерной сборки уважение к труду, к мастерству отдельного человека рассеивается. Зачем создавать стеклянные часы, если время считают едва ли не все окружающие приборы: компьютер, телефон, музыкальный центр и даже газовая плита? Баловство какое! Стрекалову похлопали, а минут через пять о часах забыли.

Примерно так же отреагировала и широкая публика. Журналисты, которых Петрович собрал на пресс-конференцию, радостно сожрали выставленное угощение, а затем преподнесли увиденные часы или как ловкий рекламный ход вышедшей на рынок фабрики, или как причуду мультимиллионера. Да и стоит ли говорить о всякой ерунде, когда мы только что пережили страшную «проблему 2000», а теперь подоспел птичий грипп и другие раскрученные ужасы, интересующие публику гораздо больше, чем какие-то стекляшки?

К чести Стрекалова, он пережил болезненный удар по самолюбию сравнительно спокойно. Не опустил руки, не разочаровался в людях, не изменил своему увлечению. Нет славы? Нет признания? Плохо, конечно, но… в первую очередь я занимаюсь любимым делом для себя. Я поставил перед собой цель и иду к ней. Все остальное – вторично.

– Намекни хоть, чего ждать, – попросил Федор, дожевывая второй бутерброд. – Интересно же!

– Намекнуть… – Илья улыбнулся, затем покопался в ящике стола и протянул Очкарику стеклянную поделку: – Пожалуйста!

Волков вытер руки салфеткой и осторожно взялся за предмет. Колба, из которой выходят стеклянные трубочки.

– Оборудуешь химический кабинет?

– Ты просил намекнуть, а не рассказать, – усмехнулся Петрович. – Придет время – увидишь.

– Вредный ты.

– Какой есть.

«Да уж, какой есть…»

Стрекалов убрал колбу на место. Его осторожные, но уверенные движения и блеск в глазах напомнили Волкову вчерашний разговор с Яшей Рыжковым. И его собственную фразу, сказанную об Илье: «Человек нашел себя».

«Нашел?»

– Петрович, – неожиданно спросил Очкарик. – Зачем тебе это?

Илья не удивился. Словно знал, что рано или поздно Федор спросит. Когда поймет, что стекло для друга не просто хобби, не причуда, не блажь.

Переспросил:

– Зачем?

– Да.

Улыбнулся:

– Я тебе отвечу, Очкарик, но хочу, чтобы прежде ты ответил на мой вопрос.

– Задавай.

Волков догадался, о чем его спросит друг. Все-таки не первый год рядом, притерлись уже, и не нужно дополнительных фраз, чтобы понять – начался разговор по душам.

– Почему ты пошел в милицию?

– Потому что это – мое.

– До сих пор так думаешь?

– Да.

– И всем доволен?

– Хочешь, чтобы я ответил честно?

– А как еще?

Стрекалов смотрел на друга очень внимательно, цепко, искал малейшую фальшь. Ему было важно услышать ответ, потому что он понимал: реальные милицейские будни имеют мало общего с обывательскими представлениями о них. Чуть меньше двадцати лет назад романтически настроенный юноша Федор Волков надел погоны, что от него осталось? Прожженный циник? Карьерист? Разочаровавшийся неудачник, ждущий пенсии по выслуге лет?

Очкарик друг, Очкарик стоит близко, совсем рядом, но у каждого из нас глубоко в душе есть маленькая раковина, в которую очень неохотно пускают даже самых близких друзей. Есть уголок истинного Я. Стрекалов планировал открыть свою раковину, но прежде – заглянуть в его.

– Я добился, чего хотел, – спокойно ответил Федор. – И пусть некоторые вещи оказались не такими, какими виделись со стороны, я доволен своим выбором. И, представься мне возможность изменить прошлое, я бы ничего не сделал.

– Тебя ничего не возмущает?

– Нет.

– Все оказалось именно таким, как ты ожидал?

– Я же сказал – нет.

– Тогда почему ты доволен?

– Потому что мне не в чем себя упрекнуть. – Волков помолчал. – Мы оба знаем, что любому руководителю нужны и послушные исполнители, и профессионалы, способные подойти к делу творчески. МВД не исключение. Поскольку первых больше, складывается впечатление, что милиция ни на что не способна. Это не так. Исполнители тянут основную лямку, собственно, являются хребтом. Ими затыкают дыры, им, в случае необходимости, приказывают развалить дело, они периодически демонстрируют глупость…

– По приказу?

– Иногда – да.

– А чем занимаются профессионалы?

– Докапываются до правды. У начальника любого РОВД или ГУВД периодически появляются дела, которые необходимо раскрыть. По-настоящему раскрыть, по-честному. Если в его колоде только исполнители, то шансов на успех немного. Поэтому каждый толковый начальник имеет в своем распоряжении одного или нескольких сыскарей высокого класса.

– Которым хорошо платят.

Машина последней марки, дорогая одежда, платиновая карточка, частная школа для Степана – Стрекалов не был ребенком, он прекрасно понимал, откуда у Федора деньги, но сейчас хотел услышать ответ от него самого.

– Я много знаю, – пожал плечами Очкарик. – Я владею компроматом на стольких людей, что давно мог бы стать героем детективного триллера, тем героем, с убийства которого начинается расследование. Но есть нюанс – я нужен. Я честен. Мне доверяют. Поэтому я до сих пор жив. И поэтому мои руководители делают все, чтобы у меня не возникло желания нарушить правила игры.

Стрекалов был уверен, что Волков недоговаривает. Знал – Очкарик слишком умен, чтобы полагаться только на благородство начальников. Но развивать тему не стал.

Илья понял главное: Федор обрел равновесие между миром внутренним и миром внешним. Принял окружающую действительность со всеми ее недостатками и вписался в систему. Более того: сумел использовать систему в своих интересах, сумел раскрыть свой талант. И не надо задавать Очкарику вопрос: гордился бы мальчик, которым он некогда был, мужчиной, которым он стал?

– Поэтому ты отказался от предложения Бориса? Рвался в высшую лигу?

В свое время, когда Волков уже стал профессионалом и о нем заговорили как об отличном сыщике, но платили по-прежнему мало, Петрович порекомендовал друга своему деловому партнеру, в подчинении которого находилось крупное охранное агентство, более похожее на частную спецслужбу. Борис, оценив способности Федора, сделал ему заманчивое предложение, но Очкарик отказался.

– Не только поэтому, – покачал головой Волков. – Мне пришлось бы снять погоны, а для меня эта деталь важна.

– Хочешь умереть генералом?

– Мне будет приятно умереть генералом, – не стал врать Федор. – Но важность погон заключается в другом: они напоминают, что, в конце концов, я служу стране. Как бы пафосно ни прозвучали мои слова.

– Ты работаешь на конкретных людей.

– Все работают на конкретных людей. В этом суть понятия «иерархия»: каждый на кого-то работает.

– А у этих людей есть собственные интересы.

– Я продаю свой ум, но не честь. Мне не в чем себя упрекнуть, я раскрываю преступления, изобличаю преступников. А дальше… – Федор помолчал. – Дальше начинается жизнь.

– И результаты твоих усилий порой замалчиваются.

– Но они не пропадают впустую, – покачал головой Очкарик. – В моей карьере было крайне мало случаев, чтобы преступник ушел от ответственности. Практически всегда ему приходится платить. Тем или иным образом.

Иногда преступник оказывается достаточно силен, чтобы избежать суда, но компромат на него все равно остается, папка ложится в чей-то сейф, и человеку приходится платить за содеянное. Не обществу, другим людям, но платить приходится. И случалось, преступник неожиданно понимал, что лучше для него было бы оказаться в тюрьме, чем на крючке у тех людей, которым его сдал Федор.