Будова атому 14 страница

А ведь действительно – плевать! Какой, к чертовой матери, офис, если появилась столь соблазнительная цель? Тем более что работа в престижной компании, полученная благодаря родительским связям, никогда не стояла у друзей на первом месте. Зачем напрягаться? Славкин отец владеет известной ювелирной фирмой, одевает в брюлики едва ли не всю Рублевку. Родители Гарика рулят в каком-то федеральном агентстве, пилят бюджетные деньги на нужды семьи и друзей. Работать? Так и жизнь пройдет мимо!

Гарик еще раз посмотрел на тигрицу и понял, что тоже хочет с ней переспать. Сегодня же!

Но был один нюанс…

– А что делать с лысым?

Женщина в черном платье обедала не в одиночестве, она подсела к мужику невероятных размеров и мило ворковала с ним, не забывая, впрочем, бросать быстрые взгляды по сторонам.

– Мне с этим кабаном связываться неохота.

– Мне тоже, – кивнул Славик. – Будем надеяться, что у них деловая встреча, а не романтическое свидание.

Проказа старалась держаться как обычно, но Травник видел, что женщина слегка напряжена. Волнуется не сильно, но волнуется, привычное спокойствие ее оставило.

«И кажется, я знаю, в чем причина».

– Где Испанка?

– У нее дела, – хмуро ответил Травник.

– Неужели? – Проказа внимательно посмотрела на здоровяка и, несмотря на владеющее ею легкое беспокойство, не удержалась, рассмеялась: – Догадываюсь какие!

В смехе отчетливо прозвучали издевательские нотки, однако Травник остался невозмутим. Он вернулся к еде, насадил на вилку кусочек мяса и положил его в рот. Массивная челюсть пришла в движение. И хотя кушал Травник очень аккуратно, интеллигентно, Проказа все равно поморщилась. Вид жующих толстяков вызывает у некоторых людей отвращение.

И может быть, именно поэтому женщина решила развить неприятную для Травника тему?

– А что ты чувствуешь, когда Испанка уезжает к очередному любовнику? – поинтересовалась Проказа.

Здоровяк не ответил.

– Ревнуешь?

Тишина.

– Ты не расспрашиваешь Испанку о ее приключениях? Не выпытываешь подробности?

Травник неспешно доел жаркое, откинулся на спинку стула и безмятежно заметил:

– Насмехаясь над чужой слабостью, ты выставляешь напоказ собственную.

Проказа высокомерно усмехнулась:

– Намекаешь, что я не сильна? Глупо. Я…

– Ты полностью осознаешь свою ущербность, – холодно продолжил Травник. – Она сводит тебя с ума. И твое поведение – жалкая попытка забыться. Жалкая, потому что напрасная – от себя не убежишь.

Удар был силен, но Проказа его выдержала. Только улыбка из издевательской превратилась в злую.

– Может, я и бегу от себя, Травник, но мне, по крайней мере, есть чем забыться. Есть чем насладиться. Моя ущербность не мешает мне жить полной жизнью.

– А я себя ущербным не считаю, – ответил здоровяк. – Я такой, какой есть. Но тебе ли, Проказа, не знать, что от судьбы не уйдешь?

– Та-ак, ромашка у меня уже есть. Ромашка не нужна. А это что?

Мальчик раскрыл ботанический атлас и принялся искать латинское название сорванного цветка. Обязательно латинское – в своем гербарии он писал только на этом языке. Привычные ромашки, незабудки, колокольчики, фиалки обретали новые имена, загадочные и важные, красивые и величественные. И все они были выписаны на листах бумаги аккуратным почерком.

– Viola arvensis Murr. Gaud.

Ребенок положил цветок рядом с собой и принялся заполнять очередной лист гербария.

Странное занятие для двенадцатилетнего мальчишки? Странное. Если не учитывать одной детали: двенадцатилетний мальчишка путешествовал вдоль опушки леса в инвалидной коляске – последствия недавней автокатастрофы.

И увлеченный составлением гербария, не слышал тихого разговора, который вели стоящие неподалеку родители.

– Врач сказал, что он встанет на ноги, – негромко произнесла женщина. – Гимнастика приносит плоды, и недели через две Хосе пойдет.

– Хорошо, – кивнул мужчина.

– Но все остальное… – Женщина всхлипнула. – Родриго, что нам делать?

– Главное – он жив, – хмуро ответил отец ребенка. – Главное – он жив…

Да, сейчас это главное. Но пройдет несколько лет, и маленький Хосе узнает, что сверстники считают важнейшими совсем другие ценности. Что сам факт: «я жив!» воспринимается ими как само собой разумеющееся, как данность, обыденность. Подростки не понимают его значения. Главное для них – быть мужчиной, настоящим мужчиной, и те, кто по каким-то причинам не соответствует этому высокому званию, становятся отверженными. В лучшем случае они получают снисходительную жалость, в худшем – издевательства. А как правило, и то, и другое.

Травник научился терпеть подначки и отвечать грубостью на грубость. Внушительные размеры, природная сила, увеличенная занятиями спортом, превратили его в неудачный объект для издевательств и шуток, однако не подарили ему друзей. Он не был им ровней. А потому проводил очень много времени со своим любимым гербарием…

– Зачем ты хотела меня видеть?

– Слышал, что случилось с Вонючкой?

– Гончар звонил, – кивнул Травник.

– Сейчас Вонючка на конспиративной квартире отлеживается. Вот адрес. – Проказа протянула здоровяку сложенный пополам лист бумаги. – Гончар просил съездить и поставить его на ноги. Завтра Вонючка должен быть в форме.

– Что с ним?

– Сотрясение, трещина в двух ребрах, несколько рваных ран и синяков.

– Будет в форме, – подумав, ответил Травник. И с некоторым недоумением в голосе осведомился: – Нельзя было позвонить и сказать адрес? Зачем приехала?

– Гончар велел поменьше трепаться по телефону, – объяснила Проказа. – Мало ли что? От Механикуса любой пакости можно ждать.

«Или от москвичей…»

– Понятно. – Здоровяк допил свое вино. – Ладно. Я пойду.

– Подожди, – неожиданно попросила женщина.

– Что-нибудь еще?

Проказа неуверенным жестом прикоснулась к сумочке. Ненужный жест, ненужное движение. Ей, похоже, было неловко. Очень странно для тигрицы. Или она понимает, что завтра может оказаться на месте Невады и придет ее черед обращаться к Травнику за помощью? А травки ведь разные бывают. Одни помогают, другие…

– Я… больше не буду доставать тебя. – На Травника женщина не смотрела. – Я знаю, я порядочная сука, но… Но к тебе я больше не пристаю. Вот. Теперь проваливай.

Здоровяк улыбнулся и вышел из ресторана.

– Он уходит! – Возбужденный Славик едва не подпрыгивал на стуле. – Я же говорил, что у них деловая встреча!

– Идем вместе? – осведомился Гарик.

– Разумеется.

– Куда поедем потом?

– Куда она захочет.

– Старик, ты, похоже, завелся.

– Это тигрица, Гарик, настоящая тигрица!

Он вскочил и быстрым шагом направился к столику женщины в черном. Гарик поспешил следом.

Заметившая взволнованных юнцов Проказа улыбнулась и достала из сумочки пачку сигарет.

– Вы позволите предложить вам огонь?

* * *

Решение отправиться в лабораторию Петровича возникло у Яши спонтанно. Вернее, это сначала Рыжков думал, что спонтанно, что взыграло чувство вины. Ведь Стрекалов, несмотря на то что миллионер, все-таки… друг. Старый, проверенный. И не друг детства, а самый что ни на есть друг с детства. Илья пригласил в гости, а он… а он даже не отказался – просто не приехал.

Следовало извиниться.

И лишь спустя некоторое время – Яша решил не тревожить Петровича на работе, а подождать до вечера, – Рыжков понял, что главная причина, которая побудила его искать встречи с Ильей, заключалась в другом.

Главной причиной стали слова Очкарика о том, что Илья нашел свое призвание.

Стрекалов добился всего, чего только можно желать: он богат, счастлив в браке, у него есть настоящие друзья и любимое хобби. Чаша его жизни полна до последней капли, до самой последней. И чаша эта вызывала… да, в том числе и зависть. А еще – желание прикоснуться, постоять рядом, убедиться, что все так и есть на самом деле, и… И может быть, чему-нибудь научиться.

Научиться жить.

Смешно, если вдуматься.

Дышать, любить, развлекаться, работать, спать… И получать от всего этого удовольствие. Радоваться каждому вздоху, любить и смеяться, получать удовлетворение от работы и хобби, от каждого мгновения, от каждой минуты. Наполнить свою чашу до краев, увеличить ее до размеров бассейна, нырнуть с головой и замереть в блаженстве.

Можно ли научиться жить?

Или искусство это доступно лишь избранным? Сильным? Богатым?

Стрекалов свою чашу наполнил… а Волков? Перспективный инженер плюнул на все и ушел в сыщики. И сделал прекрасную карьеру. Всегда спокойный, уверенный в себе. Сильный… А Лева? Веселый покоритель женских сердец. Для него работа – хобби; живость характера и минимальный напор обеспечивали Корзинкину неплохой доход, а все остальные усилия он направлял на любовные приключения. И ведь не просто трахается, как кролик, а всякий раз влюбляется, кипит вулканом, взрывается… Он счастлив? Он силен?

Впервые Рыжков подумал о друзьях не как о везунчиках, баловнях судьбы, а как о нашедших себя людях. Едва ли не впервые понял, что они свое положение – каждый свое! – заработали. Что пахали и теперь вкушают плоды упорного труда.

Каждый из них наполнял чашу тем вином, которое любил. Не шел на поводу у окружающих, не гонялся за славой, за журавлем в небе – работал. Искал свою дорогу, упорно вытаптывал свою тропинку меж огромных сугробов, трудился и… и обрел уважение.

«А я смогу?»

За окнами автобуса проплывали дома и машины, деревья и люди. Сосредоточенные, грустные, веселые и озорные лица. Кто-то из них плывет по течению, а кто-то топчет свою тропинку.

«А я смогу наверстать упущенное?»

– О чем задумались, Илья Петрович?

Он всегда стучал, прежде чем войти, но никогда не дожидался разрешения. Открывал дверь, заглядывал и тут же переступал порог. Невысокий, плешивый, с круглыми, навыкате, глазами и длинным, торчащим вперед носом – не унылым, висящим, а задорным, острым, напоминающим нос Буратино. Синий рабочий халат одет поверх скромных брюк и дешевой рубашки. Внешний вид мужчины непримечателен, пройдешь мимо и не заметишь. Не поймешь, с кем имеешь дело, пока не поговоришь, пока не заглянешь в умные глаза.

– Вас что-то беспокоит?

– Да так… – Сидящий в кресле Стрекалов поморгал, как человек, которого выдернули из размышлений, потер виски и взял в руки лежащий на столе предмет. – Да так…

Это был довольно большой стеклянный цилиндр со стеклянным же поршнем, с виду напоминающий шприц-переросток, но без иглы. Петрович пару раз качнул поршень, после чего произнес:

– Все-таки жаль, что нам пришлось использовать не только стекло.

– В действующей модели, – уточнил плешивый.

– Да… в действующей…

Посетитель без спроса присел за стол, сложил перед собой руки и внимательно посмотрел на Стрекалова:

– Расчеты показали, что мы не сможем добиться нужного эффекта, используя только стекло.

– Я помню результаты, – ровным голосом ответил Илья.

Поганые результаты, поставившие крест на его мечте. Два года усилий, опытов, экспериментов промелькнули, словно один день. Консультации с ведущими учеными и практиками, сотрудничество с лучшими стекольными фирмами мира – положение Стрекалова позволяло ему открыть любую дверь, и все напрасно. Последний вердикт – невозможно.

А как же мечта?

Илья вновь подал поршень по цилиндру.

– Мы и так делаем невероятное, – мягко проговорил плешивый. – Никто до нас…

– Мы делаем сложное, но не невероятное, – отрезал Петрович. – Мы просто делаем сложное. Очень сложное. Но то, что мы делаем, можно повторить.

– Повторить можно все. – Посетитель понизил голос. – Абсолютно все.

– Не повторить, а добиться того же, – усмехнулся Стрекалов. – Пройти тот же путь.

– Вы начинаете понимать, Илья Петрович, – еще тише произнес плешивый. – Вы начинаете понимать.

Стрекалов не стал спрашивать, что именно он начал понимать. Илья хорошо изучил собеседника и знал: хотел бы – сказал. А раз не говорит, нужно дойти самому.

«У меня есть мечта. Могу ли я расстаться с ней после первой же неудачи? После того, как специалисты заявили, что она неосуществима? Но ведь это не их мечта!»

«А если перед тобой каменная стена?»

«А сколько каменных стен я снес, протаптывая свою дорогу? Снесу и эту!»

– Учитывая результаты расчетов, я предлагаю прекратить работу над изделием номер один, сосредоточившись на окончательном монтаже изделия номер два.

Все готово к сборке. Более того, монтаж уже начался. Прекратить работы над изделием номер один, состоящим только из стеклянных элементов? Над искусной, но неработающей моделью? Над игрушкой? Признать свое поражение?

Стрекалов помнил каждую трубочку, которую выдули для изделия, каждый лист стекла, каждую стеклянную гайку.

Прекратить?

«НЕТ!!!»

Илья вернул стеклянный цилиндр на стол и тяжело посмотрел на плешивого:

– Я решил прекратить работы над изделием номер два. Я хочу собрать именно это и… и как можно быстрее, понятно? Я хочу его увидеть. Собирать изделие номер один в точном соответствии с инструкцией, собирать с таким тщанием, словно оно РАБОЧЕЕ, понятно?

Петрович торопился увидеть свое детище, а потому доверил часть сборки плешивому. Знал, что не подведет.

– Я хочу увидеть изделие из стекла. Я хочу увидеть свою мечту.

– Все правильно, – прошептал плешивый. – Все правильно.

На фабрику Рыжкова пропустили лишь после тщательной проверки документов. И это – несмотря на звонок Петровича! Дюжий охранник внимательно изучил паспорт посетителя, аккуратно списал данные в тетрадку, сунул документ на полочку, а взамен выдал Яше временный пропуск – пластиковую карточку с магнитной полосой. Порядок. У Петровича всегда порядок.

Проходя внутрь, Рыжков думал, что увидит производство, но ошибся – его проводили в кабинет хозяина, предложили чай, оставили в покое после соответствующей просьбы, попросив немного обождать. Сам Стрекалов явился через четверть часа. Простенький синий халат, прилепившаяся ко лбу лупа.

И горящие глаза.

Чувствовалось, отчетливо чувствовалось, что Илье не терпится вернуться к своим склянкам, но ощущение это возникало не оттого, что Стрекалов был подчеркнуто радушен, скрывая неудовольствие. Нет, Петрович искренне радовался приходу старого друга, не испытал ни малейшего раздражения от того, что его отвлекли от любимого дела, но душой… Душой он был там, в недрах фабрики.

«Полная чаша жизни…»

И Рыжков пожалел, что явился на фабрику, а не в офис.

– Илья, извини, что я не приехал, – неловко начал Яша.

– Ерунда! – Стрекалов плюхнулся в кресло. – Чайку врежем?

– Ну…

– Давай зелененького – самое дело. – И распорядился показавшемуся в дверях помощнику. Вернулся к другу: – Обещай, что в эти выходные приедешь! Мама ждет, хочет тебя увидеть. Приезжай с Очкариком, он как раз за Степаном поедет. Или давай я машину пришлю?

– Я с Федькой… – Рыжкова не покидала неловкость. Он думал, что придется извиняться, что Петрович будет дуться, а тот, похоже, уже выкинул обиду из головы. Яша пришел? Значит, Яша извиняется. Вот и хорошо!

– С Федькой так с Федькой. Только приезжай. Развеемся…

Доставили чай, расставили на столе приборы, удалились. Извинения принесены, обещание дано. К полной чаше чужой жизни прикоснулся. Убедился – все так и есть на самом деле. Увидел горящие глаза Петровича и убедился.

Попить чайку, покалякать ни о чем и уходить?

А как же учиться?

– Чьи это портреты? – поинтересовался Яша, кивая на стену. – Разглядывал, пока тебя ждал.

– Орловых, – охотно ответил Стрекалов, прихлебывая чай.

– Фаворитов Екатерины?

– Нет, ремесленников. – Илья по очереди указал на картины: – Григорий Семенович и его сын, Михаил Григорьевич. Основатели одного из самых известных стекольных производств России.

– Твои предшественники?

– Вроде того… – Не уловив в голосе друга иронии, Петрович спокойно продолжил: – Первопроходцы, знаешь ли. В девятнадцатом веке стекло на паяльном столе в России выдували только французы. Было несколько мастеров, которые не желали, как бы сказали сейчас, терять монополию. Григорий Орлов выучился этому искусству и основал небольшое дело: изготавливал бусы, серьги, запонки, мундштуки для курения и тому подобную мелочь. Но главное – положил начало. Его сын, Михаил Орлов, усовершенствовал мастерскую, расширил дело и постепенно превзошел конкурентов. Получал медали на международных ремесленных выставках, стал известен в Европе.

«Как в сказке: учился, трудился, добился».

Но вслух Рыжков произнес другое:

– Круто.

– А ведь на самом деле круто, – произнес Стрекалов. – За тридцать лет Орловы освоили новое производство и вышли на первые роли в стране. С нуля, Яшка, с нуля.

Теперь Рыжков иначе смотрел на хобби друга, на невинную блажь, пришедшую в голову экстравагантному миллионеру. Перед ним сидел финансовый воротила, экономист экстра-класса, которому хотелось быть промышленником, хотелось не просто зарабатывать деньги, делая их из бумажек и ожиданий, а создавать нечто материальное, создавать нужные людям вещи. Биржевой игрок с душой ремесленника.

– Нас учили, что Россия была отсталой, слаборазвитой страной, – задумчиво улыбнулся Петрович, – государством дикарей, по улицам которого разгуливали пьяные медведи. Вранье от первого до последнего слова. Злобное вранье. Мы действительно придумали не все на свете, зато быстро учились, осваивали и внедряли производство у себя. И работали на совесть. Я после того, как фабрику купил, провел кое-какую работу, как ты выразился, предшественников искал… правильно, кстати, выразился.

– Я ведь всерьез сказал, – буркнул Рыжков.

– Так вот, Яша, в России существовали практически все виды промышленного производства того времени. И не просто существовали, а развивались. И медали наши товары на американских да парижских выставках получали. Вот так-то.

Взгляд Стрекалова вновь уперся в портреты.

– Орловы производство подняли, тонкое стекло делали для лабораторий, известны стали на всю страну, прославились, разбогатели, конечно. Но ведь дело свое они любили, понимаешь? Дело любили! Не ради бабла и медалей старались, а душу в стекло вкладывали.

«Да, конечно…»

– Я потому об этом так уверенно говорю, что не только их товары видел. Но и то, что они творили для себя.

– Что?

– В доме Орлова, – негромко сказал Илья, – была особая комната, в которой все предметы были изготовлены из стекла. Все-все.

– Для чего?

Петрович пожал плечами, и Яша понял, что этот вопрос задавать не следовало. Для чего? А разве не понятно? Для души.

Криво улыбнулся:

– Люди любят сказки.

Стрекалов покачал головой, словно сожалея, что друг ему не поверил, поднялся из кресла, подошел к одной из полок, аккуратно, как величайшую драгоценность, снял с нее какой-то предмет и протянул Рыжкову:

– Смотри.

В его пальцах была зажата стеклянная чайная ложка.

* * *

Наверное, еще никогда тяжелые и надежные двери в квартиру Карпова, призванные быть последним рубежом, защищающим его уникальную коллекцию от посягательств, не оставались открытыми столь длительное время. Услышав звонок, Сан Саныч вышел в прихожую, не глядя в глазок, распахнул дверь – о том, кто пришел, его предупредил охранник – и хмуро оглядел визитера.

– Зачем притащился?

– По делу, – вежливо ответил Оружейник.

– Магазин закрыт.

– Неужели?

– А вот так, – хмыкнул Карпов. – Выходной.

Старик покачал головой:

– Не по правилам, Чеканщик. Ты не можешь отказать мне в помощи, если я готов платить.

– Есть несколько случаев, когда правила не работают.

– Сейчас не такой случай.

Старик был прав: сейчас не такой случай. Но пускать его в дом, а уж тем более – вести с ним дела, Сан Санычу все равно не хотелось.

– Может, все-таки пойдешь навстречу старому другу? – улыбнулся Оружейник. – Откроешь магазин?

Чеканщик колебался. Отказать? В принципе, можно. Не по правилам, конечно, но повод кое-какой есть. Искусники его поймут, а многие даже поддержат. Местные поддержат. Но и у Оружейника много друзей…

– Меня там не было, – выдал последний аргумент Оружейник.

– Где?

– У Шамана.

– Ты был среди охотников.

– Мы хотели с ним просто поговорить.

– А в результате Шамана нашли с перерезанными венами.

– Это был его выбор.

– Так ли? Кто знает, что произошло на самом деле?

– Бабушка Осень знает, – мрачно ответил Оружейник. – Если бы мы убили Шамана, она бы сказала: «Фас!», и Кузнец со Стрелком не избили бы Неваду, а прикончили. – Старик чуть повысил голос: – Все, Чеканщик, заканчивай ваньку валять, я понимаю, ты молод, потому и дал тебе возможность выпустить пар. Будь дома твой отец, мы с ним уже давно пили бы вино.

– И вспоминали прошлые годы, – буркнул Карпов, пропуская гостя в квартиру. Пропуская перед собой, оставшись за спиной визитера. – В гостиную иди и следи за собакой.

Высунувшийся из кармана Оружейника тойтерьер неодобрительно покосился на хозяина дома, словно говоря: «Не беспокойся, воспитаны, на паркет гадить не станем». Однако песику Чеканщик не поверил и добавил:

– Из кармана своего ублюдка не вынимай. Делать мне нечего, только убирать за ним.

– Злой ты, – вздохнул старик.

– В Москве сейчас все злые, – пожал плечами Карпов. – Благодаря вам, кстати.

– Проехали, сказал, – отрезал Оружейник. – Гончар крови не хотел.

– И поэтому взял тебя?

Старик вздрогнул. Отвел взгляд. После короткой паузы бросил:

– Я здесь не для этого.

– А для чего?

Снова пауза.

– Все знают, что я искусников не трогаю. Ни одного на мне нет. Хотя желание такое порой возникает.

И выразительно посмотрел на молодого собеседника. Тот спокойно выдержал взгляд и заявил:

– Я потому с тобой разговариваю, что все это знаю. Не будь у тебя репутации – на порог бы не пустил. – Откинулся в кресле и положил ногу на ногу: – Рассказывай, зачем пришел?

Как ни странно, начало делового разговора вызвало у Оружейника некоторые затруднения. Старик почесал тойтерьера за ухом, словно стараясь скрыть легкую нервозность, и только после этого негромко сообщил:

– Я… гм… Я потерял свою коллекцию.

И бросил быстрый взгляд на Карпова. Чеканщик, надо отдать ему должное, воспринял заявление достаточно спокойно. Лишь левая бровь дернулась едва заметно. То ли удивление выразил, то ли сочувствие, то ли еще чего-то…

– Что значит «потерял»?

– У меня ее не стало, – объяснил старик. – Была и сплыла.

– Куда сплыла?

– Какая разница? Потерял!

– Темнишь, – прищурился Сан Саныч. – Что ты скрываешь?

– Почему для тебя важно, как я остался без монет?

– Потому что я могу поверить в то, что ты не хотел убивать Шамана, и даже в то, что ты не убивал Шамана. Но в то, что ты потерял коллекцию, – нет. – Карпов покачал головой: – Не при твоем искусстве, Оружейник, не при твоем образе жизни. Ты бы скорее без пальцев остался, чем без монет. Так что рассказывай: куда дел коллекцию?

Пару секунд они буравили друг друга взглядами, а затем старик сдался:

– Я полагаю, она попала в руки милиции.

А вот теперь Чеканщик вздрогнул.

– Почему… – Опомнился: – Ах да, понятно почему. Искусников ты не трогаешь, но Гончар наверняка притащил тебя не просто так… Но ведь ты всегда был осторожен!

– Я думаю, – медленно произнес Оружейник, – они каким-то образом нащупали мое местное логово. Возможно, вышли на него после прошлого раза и с тех пор присматривали. Ты прав – Гончар взял меня не просто так, и операция моя прошла, как обычно, тихо. Но на квартире меня ждала засада, пришлось быстро уходить и… Одним словом, я оставил там сумку. – Старик смущенно вздохнул, немного помолчал, и вдруг его осенило: – К тебе приходили!

– Отстань! – буркнул Чеканщик.

Он дошел до бара и плеснул себе виски.

– Черт побери, к тебе приходили менты с моей коллекцией! – Оружейник расхохотался. – Да?

– Да, – грубовато ответил Карпов. – Да. Доволен?

– Послал их? – Ответа не последовало. Старик насторожился. – Послал?

– Не твое дело.

– Чеканщик, мы говорим о моей коллекции, а значит, о моем деле, – напомнил Оружейник. – Ты послал ментов?

– Он один приходил. – Сан Саныч подошел к стене и принялся сосредоточенно разглядывать украшающие ее монеты.

– Да хоть десять! – рявкнул старик. – В последний раз спрашиваю: ты его послал?

– Нет!

Теперь нервничал Карпов, а Оружейник, в свою очередь, демонстрировал неожиданное для подобной ситуации спокойствие.

– Почему не послал?

– Потому что я все ему рассказал.

– Что все?

– О монетах, – через силу ответил Чеканщик. – Я все ему рассказал о монетах.

Старик поднялся на ноги:

– Ты что, пьяный? Ты чего несешь, дурень?

– Курицы яйца несут, – огрызнулся Сан Саныч. – А я говорю как есть.

– Что есть? Из ума выжил? Ты с какого перетыку ментам сдался?

– Не ментам, а менту. И еще неизвестно, что он с этой информацией делать будет.

– Да уж известно что…

Однако пришедший в себя Чеканщик перебил старика:

– Парень сказал, что ко мне его послал ты.

– Я?

– Он понял, что я узнал твой мешочек, и тут же сказал, что это твой подарок. И псевдоним твой, между прочим, назвал. И ответ дал правильный.

Старик не нашел нужных слов.

– Засада, говоришь, да? – продолжил Карпов. – А может, постарел ты, Оружейник? Наследил, где только можно, а на меня пытаешься свои ошибки свалить?

И снова пауза. И снова обмен взглядами.

– Дай выпить, – хрипло попросил старик.

– Виски?

– Давай.

Сан Саныч отошел к бару, Оружейник вернулся в кресло.

– Почему ты решил, что я подарил менту монеты?

Чеканщик задумался, припоминая ход встречи, подал гостю стакан, уселся в свое кресло и честно признался:

– Не знаю. Беседовали мы очень спокойно, плавно, он держался уверенно…

«Это называется: вызвать доверие».

– …а потом достал твой мешочек. Я спрашиваю: откуда? А он небрежно так: от Оружейника. И я… – Карпов покачал головой: – Я ему поверил. И на вопрос он ответил…

Они молча допили виски, после чего старик потянулся и потрепал молодого искусника по плечу.

– Ты, Чеканщик, не волнуйся. Ты ведь прав: я проблему создал, мне ее и решать. Парень этот, мент, – моя забота.

Сан Саныч прищурился:

– Просто так?

– Это будет платой за первую монетку. Что возьмешь за остальные? Золото, услуги?

Карпов дружелюбно улыбнулся:

– Учитывая, какую бучу поднял в Москве Гончар, я возьму с тебя золото. Услуги способны оказать только живые.

И ответом своим заставил Оружейника вздрогнуть второй раз за разговор.

– Не волнуйся, Серафим, – пробормотал старик, спускаясь на первый этаж. – Чеканщик хотел тебя напугать. Со мной ничего не случится, понимаешь? Ничего. Я зверь опытный, я всегда уйду.

Однако тойтерьер как притих, услышав выбранный Карповым способ оплаты, так до сих пор продолжал сидеть молча.

– Иди, погуляй, едва терпишь небось.

Оружейник выпустил песика на газон, а сам вытащил из кармана телефон:

– Гончар!

– Да.

– Мы не ошиблись, Волков действительно тот, кого мы ищем.

– Собиратель Тайн?

– Да, – подтвердил старик. – Вскрыл Чеканщика, как банку с пивом. Даже не вспотел.

– Чеканщик молод, – посетовал Гончар. – Жаль, что его папаши нет в городе.

– Был бы на месте Нумизмат, Волков, наверное, вспотел бы, – согласился Оружейник. – Но вскрыл бы и его. Я верю. Чеканщик молод, горяч, но умен. Это у них семейное.

– Ладно, будем считать, что экзамен Волков сдал, – решил Гончар. – Я избавлю его от ненужных забот, пусть сосредоточится на главном, а ты действуй по плану. Вводи парня в курс дела.

– ОК.

Старик отключил телефон, улыбнулся бегающему по газону Серафиму и набрал номер Волкова:

– Федор Александрович?

– Да.

– С вами говорит Оружейник. Знакомое имя?

Пауза. Старик представил выражение лица Волкова и улыбнулся.

– Знакомое.

– Вы установили засаду в моей квартире, а я не люблю обсуждать дела при посторонних. Предлагаю договориться так: вы убираете своих людей, а я завтра утречком приеду по известному вам адресу, и мы поговорим. Что скажете?

Очкарик прекрасно понимал, что для того, чтобы его убить, Оружейнику не требуется личная встреча. А потому не колебался ни секунды:

– Во сколько мы встретимся?

– Давайте в десять.

– В девять тридцать я уберу людей.

* * *

– Осторожно! – вскрикнул Крус.

– Извини, – пробормотал Травник, продолжая накладывать компресс на грудь Невады.

– У тебя не руки, а грабли! Силу свою не чувствуешь!

– Ты слишком капризный, – хмыкнул здоровяк.

У Круса не было оснований обвинять Травника. Несмотря на внушительные размеры, пальцы здоровяка оказались нежными, их прикосновения – очень мягкими, однако Невада не унимался:

– Специально меня мучаешь!

– Ты бредишь, – дружелюбно произнес Травник и отошел от дивана. – У тебя посттравматический шок. Тебе нужен покой.

– Я дрался несколько часов назад! Какой еще шок?!