Будова атому 17 страница

Пластилиновый голем освоился, из его движений исчезла неуверенность, теперь он бегал по столу, торопливо изучая мир.

– Красивая теория, – произнес Федор.

– Другой у меня нет, – улыбнулся Гончар.

– И вам верят?

– Они знают, что я прав.

– В том, что каждый искусник прикасается к Высшему Разуму?

– К Душе Вселенной. – Гончар слегка подтолкнул человечка пальцем, отчего тот покатился кувырком. – Как бы смешно это ни звучало, искуснику трудно найти свое место в жизни. Ведь он достиг всего. Оказался НАД вершиной. Но что дальше? Расслабиться? Плюнуть на все? Случалось и такое. Вот только в этом случае человек очень скоро переставал быть искусником. Талант любит труд, тяжелый труд, с мозолями и хрипом в пересохшем горле. Талант питается потом. Не будет пота – уйдет талант. А как заставить себя работать, когда всего добился? И тут появляюсь я и рассказываю, что ты не великий и неповторимый, а обычный, только очень сильный. И над вершиной ты паришь в шумной компании. И являешься частью чего-то такого большого, что даже искуснику не осознать.

– Этакий психоанализ.

– В каком-то роде.

– Кто же делал его до вас? Или искусных психоаналитиков много?

– Искусных психоаналитиков много, но я один. И был всегда.

– И никогда не были обычным человеком?

– Обычных людей не бывает. Есть те, кто по каким-то причинам не раскрыл свой талант.

Это утверждение не противоречило прежним заявлениям. Да и обычной логике обычных людей не противоречило. Искусник – это доведенный до совершенства человек. Поправка: доведенный в одной области.

«Еще одна поправка: абстрактные размышления оставить на потом. Сейчас необходимо вычислить, кто перед тобой сидит!»

– Вы сказали, что были всегда.

– Это так. Я немного отличаюсь от остальных искусников. Я был всегда и всегда буду. Гончар живет в разных людях и помнит все. Так заведено.

– Вы что, бессмертный?

– Так уж получилось, Федор Александрович, так уж получилось.

Умирают камни и умирают звезды. Высыхают моря, а цветущие земли превращаются в пустыни. Материя слишком хрупка для вечности. Даже для едва уловимой части ее, для мимолетного мгновения.

Материя погибает, но душа продолжает жить. Ею дышат звезды и камни, моря и песок, огонь и даже ничто, разделяющее миры Вселенной.

Душа незрима и всеобъемлюща. Она есть в любой момент времени, в любой точке пространства. И она будет всегда. Даже когда умрет пространство и потеряет смысл время.

– Я ее порождение, – просто сказал Гончар. – Огонек ее свечи. Живое ее проявление. Я есть порождение помыслов всех людей, их желания совершенствоваться и развиваться. Я не мог не появиться, ибо должен существовать маяк, указующий путь. Я есть чудо. Живое напоминание искусникам и обычным людям, что им есть куда стремиться. Что познано далеко не все. Я помню пещеры и античные города, помню искусников, высекающих огромные статуи и одерживающих победы в безнадежных сражениях. Они достигали вершины, глядя на меня. Они стискивали зубы и говорили: «Вот человек, стоящий надо мной. Я желаю встать рядом с ним!» И вставали.

– И вы ими командуете? Вы их вождь?

– Совсем нет. – Гончар погрустнел. – Каждый искусник – это личность, человек, добившийся всего сам. Я не помогаю, ибо моя поддержка не позволит человеку подняться выше вершины. Я маяк, а не плечо. И поэтому искусники не считают меня главным, они вообще не терпят над собой власти. Братство искусников основано на взаимоуважении, взаимовыручке и дружеских чувствах. Искусники остро чувствуют свою особенность, ищут равных себе, а потому помогают даже тем, кого недолюбливают. Меня вы уважаете, но не боитесь, не подчиняетесь, ведь вы встали рядом.

Он так и сказал: «Вы уважаете», подчеркнув, что Волков является искусником.

«Не сойди с ума от радости».

В целом роль Гончара более-менее прояснилась. Патриарх искусников. Первый из них и вечный. Бесконечное число лет наблюдающий, как люди поднимаются до его уровня.

Оружейник пренебрежительно относится к обычным людям, убил Гусейна только для того, чтобы Федор взялся за расследование. А как Гончар относится к искусникам? Как первый и вечный смотрит на тех, кто поднимается до его уровня? Признает равными себе? Или считает себя стоящим еще выше? Они мучаются, рвут жилы, льют пот и кровь… А в его жизни были пот и кровь?

– Зачем вы здесь?

– Я ищу человека по имени Механикус, – любезно ответил Гончар.

– Человека?

– Мы все люди. Все.

Пластилиновому человечку надоело бегать по столу. Голем добрался до бутылки и пытался взобраться по ее гладким бокам. У него была цель.

– Для чего вы ищете Механикуса?

– Чтобы остановить его.

– Убить?

– Нас слишком мало, и, даже в случае крайних противоречий, мы редко, очень редко доводим дело до крови. Мне нужно его остановить.

– Что он хочет сделать?

– Сначала вы должны понять, кто он такой. – Гончар поудобнее устроился в кресле. – Вина?

– Нет, спасибо.

– Как знаете… – Хозяин квартиры вновь наполнил свой бокал. – Разум человеческий пытлив, ищет нового, жаждет познать все. Разложить по полочкам. Разум вывел людей из пещер, позволил построить города и превратить врагов в рабов. Постепенно люди осознали себя венцом творения и стали придумывать свой мир. Мир, в котором все и вся должно было служить человеку, исполнять его желания и прихоти. Ведь не каждый способен раскрыться полностью, достичь совершенства, большинство людей остаются обычными, но им хочется получать от мира как можно больше. Однако у мира много других забот, ему нет особого дела до человека, мир сам по себе. И тогда его стали менять с помощью машин и тех поверхностных знаний, которые вы называете наукой.

– Что-то подобное я и ожидал услышать, – язвительно заметил Очкарик.

Вечное противостояние науки и религии. Сейчас он начнет уверять, что мы зря спустились с деревьев. Что должны были сидеть в пещерах и медитировать, достигая совершенства духа…

– Не торопитесь с выводами, – предостерегающе заметил Гончар. – Я не против машин, я просто излагаю вам историю. – И сделал глоток вина. – Люди изменили мир, наполнили его силой своего разума, дали свою душу, и так же, как когда-то появился Гончар, на свет явился Механикус. Порождение измененного мира.

– Бог из машины.

– Бог машин. Он – порождение новых чаяний и надежд, желания познать мир не как что-то единое с человеком, а как нечто отвлеченное, стоящее рядом. Порождение прагматизма. Порождение измененной души мира. Механикус – чудо, созданное обычными людьми. Их новый маяк. Их новый символ. Он чувствует любое устройство так же, как я чувствую душу камней. Он оставляет их мертвыми, но в то же время делает живыми. Мы с ним похожи, но очень разные. Он добрый гений ваших изобретателей. Он помогает и дарит вдохновение. Он ближе к вам нынешним, он оперирует доступными понятиями, а мне приходится пробуждать давно забытое.

– И этим механик вам насолил?

– Механикус, – поправил Очкарика Гончар. – Будьте внимательны, Федор Александрович. К тому же Механикус мой друг.

– Позвоните ему, – предложил Волков.

– К сожалению, в настоящее время наши отношения довольно прохладны…

– Вы поссорились?

Гончар улыбнулся и, глядя Федору в глаза, закончил свою мысль:

– Настолько прохладны, что возможно, мне действительно придется убить Механикуса.

Очкарик выдержал взгляд собеседника. И никак не среагировал на то, что, произнося свою фразу, Гончар взял суетящегося возле бутылки человечка и одним движением смял его, превратив в безжизненный комок пластилина.

– За что вы хотите убить Механикуса?

– Хорошо, что вы поставили вопрос именно так, Федор Александрович, вы понимаете, что бывают случаи, когда убийство становится необходимым.

– Насколько я понял, смерть и Механикус – понятия несовместимые, он возродится.

– Совершенно верно. Поэтому уничтожение его материального тела не станет серьезным преступлением в глазах искусников. Но мне принесет ощутимую выгоду.

– Какую?

Глаза Гончара вспыхнули.

– Механикус – безответственный экспериментатор, вмешивающийся в дела людей и не думающий о последствиях. Я могу мириться с его существованием, заставляю себя не думать о том, что приносят его изобретения… В конце концов, Механикус – порождение этого мира. Но когда он вторгается в основы, я не могу остаться в стороне.

Федор вздохнул:

– Если можно, поподробнее. В какие основы вторгся Механикус?

– Вы когда-нибудь были в Сибири? – осведомился Гончар.

– Приходилось.

– И как вам?

– Летом жарко, зимой холодно.

– Вам известна теория, что из Сибири вышли практически все современные народы? Что именно там находился центр расселения человечества?

– Сфера моих обычных интересов далека от подобных тем, – деликатно заметил Федор.

– Не важно, – махнул рукой Гончар. – Ваши знания сейчас не важны.

– А что важно?

– Вы слышали о главной тайне Сибири?

– Почему она стала центром расселения человечества? – попытался угадать Очкарик.

– Нет, – покачал головой Гончар. – Главная тайна Сибири – Золотая Баба. Таинственная богиня, которую аборигены прячут от всех вот уже сотни лет. За ней гонялись Ермак и комиссары, при Петре и при Николаях. Ее искали, но найти не сумели.

– И вы не сумели?

Вопрос Гончару не понравился, но он понял, что должен ответить.

– Не сумел.

– Почему?

– Полагаю, потому что она – Богиня.

– Еще одна?

– Федор Александрович, поймите простую вещь, – вздохнул Гончар. – Вы говорите не с суперменом, не с богом. Вы говорите с человеком, который достиг вершины развития. Или одной из вершин, первой, сейчас это не важно. Что бы вы себе ни напридумывали, вы должны понимать: я не всемогущ. Я не могу закрыть глаза и увидеть каждый камень на этой земле, или превратить в живого человечка пластилин, лежащий в парижском магазине. Да даже в соседнем доме, черт побери! В соседней квартире! И Оружейник не может придумать способ убийства человека, только взглянув на его фотографию! Оружейник должен подобраться к жертве, почувствовать ее, увидеть. Мы не колдуны, Федор Александрович, мы просто ОЧЕНЬ хорошо умеем что-то делать. Каждый свое.

– Вы вторгаетесь в души людей. Почему не нашли Золотую Бабу через ее жрецов?

– Потому что ей служат настоящие шаманы, – объяснил Гончар.

– Искусники?

– Да.

«Над которыми у него нет власти».

Но появилась любопытная пометка: искусники СЛУЖАТ Золотой Бабе. Служат – Гончар не оговорился. А его, первого и вечного, они в лучшем случае уважают. Занятно…

– Я все понял, – кивнул Федор. – Вернемся к нашему делу.

– У меня есть основания думать, что Золотая Баба находится у Механикуса. Один из ее хранителей, обеспокоенный участившимися экспедициями, перевез Богиню в Москву…

– Взял и перевез? – уточнил Очкарик. – Только потому, что ему надоели ползающие по тайге любители?

Против воли уточнил. Машинально. Это была конкретная информация, связанная с расследованием.

«Я что, веду расследование?»

Но было поздно. Слово прозвучало. Гончар улыбнулся, он тоже все понял.

– Шаман действовал самостоятельно, выждал момент, когда остальные хранители были далеко, и ушел. Я думаю, у него что-то сломалось вот здесь. – Гончар выразительно постучал себя по лбу. – Или здесь. – Палец указал на грудь.

– Были причины?

– Некоторое время назад Шаману пришлось противостоять целой экспедиции.

– Что значит «противостоять»?

– Он убил тридцать человек.

Очкарик удивленно выгнул бровь:

– Вы шутите?

– Нет.

– Почему об этом никому не известно?

– Американцы предпочли не афишировать случившееся. Они искали своих четыре месяца, но ничего не обнаружили. Я же знаю точно: все члены экспедиции мертвы.

Волков покачал головой:

– Тридцать человек…

– После этого Шаман потерял над собой контроль. Я полагаю – он раскаялся. А может, просто свихнулся. Короче, Шаман банально сбежал из Сибири, прихватив с собой Богиню.

– Вы хотите ее вернуть?

– Э-э… – Пришло время Гончару быть осторожным. Он уже понял, что не следует врать Собирателю Тайн. – В первую очередь я хочу вырвать Богиню из лап Механикуса.

– Почему?

– Потому что это противоестественный союз.

– Наверное, я чего-то не понял. Мы говорим об идоле?

– О Богине, Федор Александрович, о Богине! Мы говорим о той, чья суть остается загадкой даже для меня. Я с ужасом представляю, на какие эксперименты с ней способен пойти Механикус. Ведь для него нет ничего запретного, сакрального. Он – порождение холодного разума, прагматичной науки, он не чувствует душу, а потому способен на все.

– А вы хотите вернуть Богиню в Сибирь?

– Я хочу вырвать ее из лап Механикуса!

С полминуты мужчины буравили друг друга взглядами. Что же, с достойными противниками Волкову тоже приходилось иметь дело. Он знал, когда нужно давить, а когда отступить, сманеврировать, отложить разговор, получив время на сбор информации. В подобном маневре был и свой плюс: можно не давать обещания, сославшись на недостаток сведений.

– Что вам нужно от меня?

– Чтобы вы нашли Механикуса. Без вас, Федор Александрович, мы не справляемся.

– Вы шутите? – во второй раз повторил Очкарик.

– К сожалению, нет. – Гончар продолжал смотреть в глаза Очкарику, но теперь в его взгляде не было напряжения. – Я ведь не зря говорил о вашем таланте, Собиратель Тайн. Вы тот, кто докапывается до истины. Вы вскрываете тайны, как банки с пивом. Интуитивно находите нужных людей, интуитивно задаете правильные вопросы правильным тоном. Подобно охотнику, вы идете по следу, но если обычный следопыт, даже очень хороший, даже стоящий на вершине мастер, способен ошибиться, попасться на уловку зверя, то вы – никогда. Я выразился не совсем верно: вы идете не по следу, вы идете за жертвой, за добычей. Заставив вас расследовать смерть Арифа, я ввел вас в игру, ввел в противостояние, и сейчас вы ближе всех стоите к Механикусу. Возможно, вы еще этого не осознаете, но… два-три шага, и вы окажетесь рядом с ним. Помогите мне, Федор Александрович, помогите.

– А если я откажусь?

– Вы? Собиратель Тайн? Вы откажетесь от столь занимательного расследования? Это невозможно.

Волков чувствовал, что Гончар попал в самую точку – невозможно.

И еще… И еще Гончар прочувствовал ту маленькую деталь, в которой Федор, несмотря на свой цинизм, не любил признаваться: не восстановление справедливости больше всего занимало Очкарика, не наказание виновных, а сам процесс, разгадка тайны, поиск истины. Каждое расследование – головоломка, которую предстояло решить. Разгадал – победил. А то, что будет дальше, Волкова, как правило, волновало значительно меньше. Разумеется, он считал, что преступник должен платить по счетам, но спокойно относился к тому, что счета выставляет не общество, а кто-то другой.

«Может, это цинизм вознес тебя над вершиной? А, Собиратель Тайн?»

И сейчас он хотел докопаться до сути противостояния Гончара и Механикуса, хотел понять, что они скрывают, хотел найти Богиню. Кстати! Найти Богиню! Увидеть таинственную Золотую Бабу, возможно – прикоснуться к ней. Такой шанс выпадает нечасто.

– Мне нужна информация.

– Я расскажу все, что знаю.

– Мне нужен след, зацепка.

– Мы проверили все места, где Механикус мог спрятать Золотую Бабу, но ничего не нашли, – деловым тоном сообщил Гончар. – И его самого не нашли. Но есть одно место, до которого мы не сумели добраться. Когда-то у Механикуса была мельница на Неглинке…

– На улице?

– Нет, на реке. – Гончар помолчал. – Она стояла под Троицким мостом.

– Чушь какая.

– Согласен, времени с тех пор прошло довольно много, но сути дела это не меняет. Неглинку загнали в трубы, но мельницу, я уверен, не разрушили.

– Почему?

– Это крепость Механикуса. И не просто крепость – шедевр, от начала до конца созданный его руками. Это его любимое место. Я не знаю, куда он спрятал мельницу, но верю: Богиня именно там.

* * *

Они встретились в дорогом кафе на Тверском бульваре. Настолько дорогом, что гостя Бабушки Осень не сразу пустили внутрь. Причиной сомнений привыкших к богатым посетителям охранников стал непрезентабельный вид мужчины: унылое выражение тусклого лица, дешевая, хоть и чистая одежда. Не вызовет ли появление такого «клиента» неудовольствие господ? Не поползут ли о популярном кафе ненужные слухи? «Совещание» затянулось, и ситуация разрешилась лишь при появлении помощника Бабушки Осень, который быстро и внятно разъяснил охранникам, что они не правы. После чего проводил гостя за столик и оставил собеседников одних.

– Ты выглядишь усталым, – заметила старуха, пристально глядя на Механикуса.

– Много работаю в последнее время, – криво усмехнулся тот.

– Снова увлечен?

– Еще как!

– Что на этот раз?

– Расскажу, когда все получится.

– По-прежнему суеверен…

– Жизнь заставила.

Механикус никогда и ни с кем не делился своими замыслами, не рассказывал, над чем работает, однако причина такого поведения объяснялась отнюдь не суевериями – сглазить Механикуса было не под силу даже Бабушке Осень. Просто уродился он таким: молчаливым, предпочитающим работать, а не болтать.

Работать, делать, создавать. И тонкие руки мужчины были руками рабочего: с обгрызанными ногтями, заусенцами и мозолями, с въевшимся маслом, с ожогами от кислоты и огня, со шрамами от инструментов. Может, именно руки Механикуса заставили охранников пафосного кафе насторожиться?

– А как твои дела? – Мужчина насыпал в маленькую чашку кофе несколько ложек сахара, тщательно размешал и поднес к губам.

Со стороны казалось, что длинный нос вот-вот вонзится в чашку.

– Мне грустно, – ответила Бабушка Осень.

– Из-за чего? – Опомнился: – Ах да… Извини, не подумал.

– Ты увлечен, – с печальной улыбкой произнесла старуха. – Ты поглощен своим делом и уже забыл о Шамане.

Механикус покраснел.

– Я… я не забыл. Просто…

– Твое поведение абсолютно нормально, – мягко проговорила Бабушка Осень. – Жизнь бурлит, идет вперед, подбрасывает новые увлечения. В конце концов, вы с Шаманом никогда не были близки, какой смысл горевать о незнакомом человеке? Тем более о том, который принес тебе лишнюю головную боль.

– Ты знаешь, что это не так, – хмуро пробурчал Механикус. – Я горд тем, что Шаман выбрал меня.

– Но головной боли он тебе прибавил.

Мужчина допил кофе, кивнул официанту: «еще!», дождался, когда тот уберет опустевшую чашку, и медленно произнес:

– Я не боюсь Гончара. Один на один мы равны.

– Никто не говорит о страхе, – улыбнулась Бабушка Осень.

Она прекрасно знала, что Механикус, несмотря на внешность потрепанного жизнью инженера, обладает колоссальной силой. Да, увлекаясь очередным изобретением, он забывал обо всем остальном, полностью погружался в работу, однако умел в случае необходимости собраться и придумать не менее хитроумную, чем Гончар, комбинацию.

– Когда Шаман обратился ко мне, я уже знал, что Гончар охотится за Богиней. И все равно согласился.

– Почему?

– А почему это тебя интересует? – вопросом на вопрос ответил Механикус. – Ты объявила нейтралитет, ушла в сторону, позволила Гончару добраться до Шамана…

– Я всего лишь не вмешивалась.

– Почему?

– Потому что если ты нашел в себе силы взобраться на вершину, будь добр жить дальше своим умом.

Бабушка Осень ответила не жестко, но весьма твердо.

– Жить или умереть?

– Шаман умер не вчера, – вздохнула старуха.

– Да. – Механикус выдержал паузу. – Согласен.

Бог механизмов умел видеть людей. Ведь человек – это та же машина. Сложнейшая совокупность устройств и соединений, которую тем не менее можно описать с помощью уравнений.

– Требуется много сил, чтобы стать искусником, но еще больше – чтобы им оставаться. Я видела, как меняются те, кто оказался на вершине, как примеряют они на свое чело печать избранных. Как забывают путь, оставляя в памяти только результат.

– Разве искусники равны остальным?

– А разве они стоят над остальными?

Механикус обдумывал вопрос почти две минуты. Старуха не мешала, смотрела через витрину на проезжающие по бульвару машины, на людей, идущих по дорожкам, на деревья.

– Искусники поднялись очень высоко, – откашлявшись, сказал Механикус.

– В первую очередь они поднялись над собой. Они превзошли самих себя. Познали суть своего Я. Но остались людьми. – Бабушка Осень помолчала. – Должны оставаться. Но часто получается так, что в них сохраняются лишь человеческие недостатки.

– Они имеют право на гордость.

– Я не принижаю значимость искусников. Я лишь спрашиваю: кому нужен Дантист, если вокруг нет людей? Кому нужен Кузнец? Кому нужен Травник? Подымаясь, искусники должны продолжать служить, вот в чем суть. Мастерство позволило воспарить над вершиной, и только мастерство способно удержать искусников на их высоте. Мастерство служения. Мастерство работы.

– К черту размышления! – раздраженно бросил Механикус. – Ты оторвала меня от дел, чтобы прочесть напыщенную лекцию? Внучатам своим мозги вправляй, хорошо? А меня уволь.

– Даже тебе необходимо иногда послушать напыщенную лекцию, – спокойно отозвалась старуха. – Чтобы не забыть, кто ты такой.

– Я – Механикус!

– Ты – человек.

Он хотел снова нагрубить, даже рот открыл, но передумал. Причем столь явно передумал, что в ином случае такое поведение могло вызвать усмешку: рот распахнулся, некоторое время пребывал в движении, затем закрылся. Секунд десять Механикус держал губы плотно сжатыми, после чего осведомился:

– Зачем ты меня позвала?

– Ты уже решил, как поступишь с Богиней?

Она не стала говорить, что к ней приехали гонцы из Сибири – обманутые друзья Беспалого, – приехали и попросили о помощи. Пять рассерженных шаманов – это очень серьезно, такие противники опасны и для Механикуса, и для Гончара, и для обоих одновременно. Но Бабушка Осень не сказала. Решила не давить. Хотела, чтобы Механикус сам принял решение.

– Ты определился?

Мужчина пожал плечами:

– Шаман ни о чем не просил. Просто отдал ее мне.

– Шамана вело сердце.

– Или безысходность.

– Сердце, – покачала головой старуха. – Ведь он мог отдать Богиню Гончару.

– Не мог.

– Вот видишь – сердце. – Бабушка Осень улыбнулась. – Так как ты поступишь с Богиней? – Помолчала. – Надеюсь, ты не забыл, что она не была собственностью Шамана?

– Не забыл! – Механикус скомкал салфетку и поднялся на ноги. Но его пыл уже пропал, и мужчина даже чуть покраснел под насмешливым взглядом старухи. Помялся. – Я верну Богиню домой, понятно? Верну ее людям.

Повернулся и быстрым шагом направился к выходу.

– Сердце, – прошептала Бабушка Осень. – Сердце…

* * *

Поведение присланного Гончаром человека вызвало у Волкова некоторое смущение. Никак, разумеется, не проявленное внешне. Молодой парень, высокий, черноволосый, одет в дорогой костюм классического покроя – именно в дорогой, в хорошей одежде Федор научился разбираться давным-давно, – с недешевыми золотыми украшениями, а ведет себя странно. Совсем не так, как должен был бы живущий на полную катушку счастливчик. Если судить по внешнему виду, то к Очкарику прислали стопроцентного мачо, который обязан фонтанировать брутальностью и поглядывать на окружающих с высоты своей крутости.

Парень же скромно забрался в машину, негромко представился:

– Невада.

А потом всю дорогу молчал, изредка покашливая в кулак.

По пути Федор разглядел на лице Невады не до конца сведенные следы побоев, обратил внимание на машинальные прикосновения спутника то к груди, то к голове и понял:

«Недавно тебе крепко вломили, мачо!»

Любопытные у искусников взаимоотношения. Или парень пострадал от ревнивого мужа? Нет, если бы дело было в муже, то Очкарику пришлось бы выслушать веселый рассказ о пикантном приключении. А Неваде, судя по всему, досталось от того, кого он побаивался.

Впрочем, посланец Гончара не вызвал у Волкова особого интереса. Как и размышления о царящих в среде искусников нравах. Гораздо больше Федора смущала легкость, с которой удалось договориться с Шипиловым.

После разговора с Гончаром Очкарик позвонил Андрею, намереваясь назначить встречу, ибо, как ему казалось, странную просьбу следовало озвучить лично: Волков хотел пройти в находящиеся под Кремлем коммуникации. Говорить о том, что ищет водяную мельницу Механикуса, Федор не собирался, придумал другую причину: якобы получил сведения, что неуловимый Призрак интересуется подземельями, уж не планирует ли покушение на слуг народа? Конечно, версия была слеплена «на коленке», не выдерживала, мягко говоря, никакой критики – ведь Шипилова наверняка заинтересует и то, откуда поступила информация, и насколько близко Очкарик подошел к Призраку. На неудобные вопросы придется отвечать. Но потом. Сейчас же Волков рассчитывал, что Андрей со всей серьезностью отнесется к угрозе покушения. И не ошибся. Услышав просьбу организовать Федору и его помощнику экскурсию под Кремлем, точнее, под Александровским садом, еще точнее – по старому руслу Неглинной, Шипилов размышлял меньше минуты. А затем спокойно сказал, что через два часа все будет готово.

Вот это действительно было странно.

– Что за дверь?

В этом месте Неглинная брала левее, ныряла в небольшой зарешеченный проем, а ход вел прямо, превращаясь в коридор, освещенный редкими лампами. Дверь, вызвавшая интерес Волкова, находилась слева от проема. Надежная бронированная преграда, сделавшая бы честь любому денежному хранилищу. Впрочем, здесь к вопросам безопасности относились гораздо тщательнее, чем в банках.

– Куда она ведет?

– Сейчас… – Шипилов развернул карту, его помощник поднес фонарик, дававший куда больше света, чем настенные светильники. – Сейчас скажу.

Вопреки ожиданиям Федора, подземелья оказались не такими уж мрачными. И не очень грязными: им не выдали ни балахонов, ни резиновых сапог, отправили в кремлевские недра в чем были. По окончании бюрократических формальностей Андрей пригласил Очкарика и Неваду к лестнице и завел в подвал. Они миновали ярко освещенный коридор, пост охраны и оказались в нужном месте: в проходе, по которому текла Неглинная.

– Я не думаю, что кто-либо способен проникнуть в Кремль этой дорогой, – сказал по пути Шипилов. – Коммуникации контролируются очень жестко: повсюду камеры наблюдения и датчики. Ежедневный обход.

Однако пропуск под землю организовал…

Тоннель, в котором спрятали речку, приятно поразил Волкова. Он думал, что Неглинку пустили по трубе, но искусственное русло оказалось проложенным в середине широкого коридора с арочными сводами, и с обеих сторон шли тротуары, соединенные в некоторых местах металлическими мостиками. Судя по кладке, строили тоннель не в двадцатом веке.

– Добротная работа, – подтвердил Андрей, перехватив взгляд Федора. – В свое время хотели коридор забетонировать, даже работы начали, но потом плюнули и оставили как есть – и так надежно.

О нынешних временах напоминали лишь кабели, идущие на высоте человеческого роста, да изредка встречающиеся фонари. Прохладно, довольно сухо, нигде не капает. Одним словом, в сапогах действительно не было нужды, шли путешественники, как по подвалу.

– Так что же за дверью?

– Городские коммуникации, – пробурчал справившийся с чтением карты Шипилов. – Выход в общую систему.

– Уже? – Очкарик покосился на Неваду, тот с сомнением покачал головой. – Я думал, Неглинка под Александровским садом идет.

– Идет, – подтвердил Андрей.

– А здесь она петляет, что ли?

Шипилов вновь уставился в карту и после короткой паузы ответил:

– Я ошибся, за дверью тамбур.

– Пройти можно?

– Почему нет?

Андрей вытащил из висящей на плече сумки связку ключей и занялся замками. Волков тоже подошел к двери и посмотрел на пломбу: в тамбур не входили двенадцать лет.

– Не слишком ли много?

Шипилов не ответил. Его помощник, оказавшийся за спиной Федора, также хранил молчание. От Невады Очкарик и подавно не ждал реплик: искусник открывал рот крайне редко.

За дверью оказался выложенный кирпичом зал, вдоль правой, длинной стены которого текла речка. В этом месте действительно был изгиб, и Неглинка, дав небольшую петлю, возвращалась к Кремлю, исчезая в очередном зарешеченном проеме. А на ее берегу, примерно в центре зала, Волков увидел остатки кирпичного фундамента, невысокий прямоугольник, пять на четыре метра.

«Нашли?»

– Что это?

– Фундамент, судя по всему.

– От чего?

– Надо историков спрашивать, – пожал плечами Шипилов. И внимательно посмотрел на Федора. – Вы думаете, что Призрак использует кладку для своих целей?

– Мне стало интересно, – опомнился Очкарик. – Согласитесь, увидеть под землей остатки строения…

– Неглинка не всегда текла по трубам.

– Да, я помню.

Волков сделал шаг к фундаменту, но остановился: не следует показывать Андрею, что именно кладка и есть его цель. Огляделся, кивнул на двери:

– Куда ведут?

– Эта возвращает нас в коридор, из которого мы вышли. – Шипилов указал на ту, что находилась рядом с выходным проемом. – А эта – в городские коммуникации.

На этот раз карта ему не потребовалась.