Будова атому 13 страница

А вот как понять тебя, старая ты перечница? С одной стороны, лицемерное «мы не хотим крови», с другой – жесткие временные рамки, что предполагает более активные шаги, а значит, большую вероятность крови.

«Хочешь меня подставить?»

А ведь похоже! Бабушка Осень понимала, что Беспалому не жить, но разрешила Гончару охоту в Москве, заманила обещанием нейтралитета и воспользовалась первым же поводом, чтобы ужесточить условия договора.

«Они будут тебя провоцировать, но по своей воле. А я их прикрою!»

И ведь не подкопаешься!

– Теперь, когда ты услышал угрозу, я могу дать тебе совет – убирайся отсюда, Гончар, тебе здесь не рады.

Однако отступить он не мог.

– Я сам решу, когда мне уехать, – хмуро ответил мужчина, давая понять, что принял слова старухи к сведению, но делать будет так, как решил. Если потребуется задержаться в Москве дольше двух дней – задержится, если потребуется дать по мозгам vnuchatam – даст.

В кабинке детского аттракциона путешествовали два ОЧЕНЬ старых человека, которые давным-давно перестали бояться крови.

* * *

Ехать до квартиры Карпова оказалось не очень далеко, нумизмат обитал неподалеку от Арбата, в старом, но качественно отреставрированном доме с кованой оградой вокруг и внимательной охраной. При первом взгляде на четырехэтажное малоквартирное здание образы его жильцов проявлялись очень отчетливо: нефтяные, газовые и металлургические тузы, сделавшие состояние на сибирских недрах, финансовые магнаты, промышленные короли… Волков, предвкушавший встречу со скромным собирателем, не интересующимся ничем, кроме любимых монеток, был несколько озадачен. В его представлении Карпов мог обитать в старом доме, но, скорее всего, в сталинском, а не дореволюционном и, разумеется, не таком шикарном. Аккуратно подстриженный газон, елки в кадках, охранники в будке, шлагбаум, видеокамеры, консьерж с кобурой на поясе, дорогие авто во дворе…

Коллекционер, говорите? Не из новых ли? Не из тех, кто, разбогатев на продаже шустрым фольксдойче платиновых чушек, скупал собрания в провинциальных музеях? Встречаться с подобным «экспертом» Федору не хотелось. Хотя… главное – это информация, и если купец действительно разбирается в нумизматике, то можно заставить себя не думать о том, откуда у него коллекция.

Охранник, увидев номер машины, поднял шлагбаум – проезжай, едва Очкарик вышел из автомобиля, рядом вырос «консьерж», отличающийся от будочного служителя униформой, но отнюдь не выправкой.

– Господин Карпов предупредил, что не знает вас в лицо. Позвольте взглянуть на документы?

Волков продемонстрировал удостоверение, отметил, что «консьерж» не тупо изучил корочки, а профессиональным взглядом пробежался по ключевым точкам, на которых спотыкаются изготовители фальшивок.

– Все в порядке, извините за беспокойство.

– Ничего страшного.

«Консьерж» проводил Федора до подъезда и указал на лестницу:

– Второй этаж.

Сам не пошел. Зачем? Все пролеты, лестничные площадки и коридоры здания просматривались видеокамерами. Все окна – глухие, с датчиками сигнализации. Тем не менее дверь в квартиру Карпова оказалась хоть и красивой, но все равно металлической, надежной. Береженого бог бережет.

Звонить или стучать не пришлось, предупрежденный охраной хозяин распахнул дверь, едва Очкарик оказался на площадке.

– Волков?

Это был еще один сюрприз. Федор почему-то решил, что нумизмат окажется седым сутулым старичком, а перед ним стоял молодой, лет тридцати, не более, мужчина, с редкими светлыми волосами и большими, как говорится – кукольными, голубыми глазами. Ясными, словно у младенца. Из одежды – футболка и шорты, по нынешней жаре самое оно, даже если в каждой комнате стоит кондиционер.

– Александр Григорьевич? – неуверенно спросил Очкарик, протягивая руку.

– Александр Александрович, можно Сан Саныч, можно просто Саша, – весело отозвался мужчина. Пожатие у него было крепкое, а на некоторых пальцах, как отметил Федор, – мозоли. – Отец со всем нашим семейством на даче, я тут один хозяйничаю. Проходи. – И повернулся к гостю спиной. – Дверь захлопни.

То ли по жизни такой доверчивый, то ли рекомендация Рижской сыграла свою роль.

– Пиво будешь? – Карпов легко и непринужденно перешел на «ты». Волков не возражал. – Холодное.

– Охотно.

– Сейчас принесу.

И исчез в недрах квартиры. А вот Федор застрял.

Монеты.

Монеты.

Монеты.

Большой холл, в который гости попадали из прихожей, напоминал нумизматический музей. Монеты на стендах, монеты на стенах. Монеты золотые, серебряные и медные. С королями, кораблями и зверями. С цифрами и иероглифами. Идеально круглые и неправильной формы, квадратные и многогранные, любые.

Монеты.

– Красиво, да? – Вернувшийся хозяин сунул в руку обалдевшему Очкарику запотевшую бутылку пива. – Здесь у нас так, для затравки – девятнадцатый век. Основные редкости в главном зале.

– Девятнадцатый?

«Только девятнадцатый?»

– Ага, – подтвердил Карпов, глотнул пивка и принялся махать руками по сторонам: – Здесь Европа и Россия, здесь Америка, здесь Азия и Африка. Ассигнациями мы не занимаемся, не бонисты, слава богу, поэтому и решили загнать в прихожую эту попсу. Девятнадцатый для нумизматики не самый интересный век.

«Не самый… Как же!»

Волков приблизился к одному стенду, к другому. Вернулся к первому.

– Пойдем, покажу парадную часть, – предложил Сан Саныч. – Там действительно есть на что посмотреть.

И увлек гостя в главный зал.

Каждый из нас знает, что существуют собиратели монет, марок, спичечных этикеток, бабочек… да собиратели чего угодно. Каждый из нас хоть раз в жизни начинал собирать свою коллекцию чего-то. Некоторые увлекались, некоторые бросали. Те, кто бросил, начинали считать собирателей безобидными сумасшедшими, милыми юродивыми, неспособными выбраться из детских штанишек. Мол, «знаем, знаем, сами баловались…». Но когда перед тобой раскрывается великолепная, поколениями собираемая коллекция, когда ты очарован и поражен ее масштабом, тогда в глубине души раздается вздох сожаления: «Эх, а ведь и я мог бы…» Только тогда ты понимаешь, чего лишился.

Мог.

Но не стал.

– Обрати внимание! – Сан Саныч указал Волкову на одну из монет. – Тоже девятнадцатый век, но прячется здесь, среди жемчужин. Знаешь почему? – И тут же, не дожидаясь ответа: – Это «Константиновский рубль»!

Федор вгляделся в «жемчужину», на которой был отчеканен мужчина с короткими вьющимися волосами, бакенбардами и маленьким носом.

– Почему «Константиновский»?

– Потому что отчеканен в эпоху царствования божьей милостью Константина Первого, императора и самодержца Всероссийского. Видишь, надпись?

«Б.М. КОНСТАНТИНЪ I ИМП. И САМ. ВСЕРОСС.»

– Константин Первый? – уточнил сбитый с толку Очкарик.

В истории Волков не был силен, однако твердо помнил, что в девятнадцатом веке Константины на российском престоле отсутствовали.

– Интересно, да? – Карпов расхохотался. – Ладно, не буду тебя мучить. Не было у нас такого императора, не было. Константин отрекся в пользу брата, будущего Николая Первого, но отрекся тайно, бумаги были вскрыты только после смерти Александра Первого, а на Монетном дворе уже начали готовиться к новому царствованию. Когда поняли, что ошиблись, тираж уничтожили, но пять штук сохранилось, и одна из них – перед тобой.

– Жемчужина?

– Еще какая! А вот здесь…

Карпов явно мог бы рассказывать о раритетах часами, но Волков уже пришел в себя. Опомнился. Поставил на столик бутылку пива, которую до сих пор держал в руке, но… Но и переходить к делу не захотел. Почувствовал сыщик, что нельзя строить разговор с нумизматом излишне прямо. Хоть и маленький у него вопрос, хоть и не займет он у такого эксперта, как Сан Саныч, много времени, а нельзя. Почему нельзя, Федор не понимал, но к ощущениям своим привык прислушиваться. А потому…

– Когда Людмила Савельевна сказала, что у вас большая коллекция, я думал, что у вас просто большая коллекция, – честно произнес Очкарик. – Но вашему собранию многие музеи позавидуют.

– Почти все завидуют, – улыбнулся Сан Саныч. – В мире есть только три коллекции лучше нашей. И пять подобных.

– Сколько же времени потребовалось, чтобы собрать такое богатство?

– Много, – не стал скрывать Карпов. – Много поколений. Отец, дед, прадед, прапрадед…

– То есть века с девятнадцатого?

– С конца восемнадцатого, если быть точным. Начало положил мелкопоместный дворянин Александр Григорьевич Карпов, кстати, мальчиков в нашей семье принято называть или Александрами, или Григориями.

– Но не чередуя.

Волков хотел пошутить, но понял, что брякнул не то: на лицо Карпова набежала тень.

– Я младший сын, – коротко ответил нумизмат. – Мой старший брат, он… он утонул.

– Извини.

– Это было давно. – Глоток пива, короткая пауза, и к Сан Санычу вернулось веселое настроение. – Так что у нас не только богатая коллекция, но и с хорошей родословной. Честная.

Таких, честных, осталось мало, можно сказать – совсем не осталось. Слишком много потрясений пришлось пережить России в двадцатом веке. Мировая война, революция, новые хозяева жизни: голодные, жадные, жестокие, дорвавшиеся до власти и жаждущие богатства, еще одна война… Пару лет назад Волков видел чудесное собрание картин, возникшее благодаря тому, что дедушка коллекционера заведовал продуктовым складом в блокадном Ленинграде. Рассказанная Сан Санычем история стала последней каплей: Федор понял, что не сможет не уважать семейство Карповых.

– Как же вам удалось сохранить коллекцию?

– Мы ведь занимаемся деньгами, а это накладывает отпечаток. – Саша выразительно подмигнул Очкарику. – Умеем договариваться.

– Банкиры тоже занимаются деньгами, – усмехнулся Волков, – а договориться с грабителями не могут.

– Тут вопрос: что за банкир? У одного деньги вертятся, как мельничные жернова, проценты растут, клиенты жиреют, а у другого – то мошенничество какое, то ограбление.

– В чем разница?

– В отношении к делу. То, что служило моему предку забавой, постепенно превратилось в смысл жизни нашей семьи. Хобби стало главным занятием, но ведь это совсем не плохо, согласись? Ты, к примеру, можешь похвастаться тем, что хобби превратилось в работу, и ты получаешь настоящее удовольствие от того, чем занимаешься? А не отрабатываешь зарплату?

– Могу.

Карпов несколько мгновений не сводил с Федора взгляд, затем чуть заметно кивнул и произнес:

– Тебе повезло.

– Я знаю.

– В таком случае ты понимаешь, о чем я говорю. Мы сохранили коллекцию, потому что видим в ней смысл жизни, видим наше предназначение. Мы можем быть только вместе – она и мы. Поодиночке не выжить. Присаживайся.

Мужчины расположились в креслах.

– Дед рассказывал, что в тридцатые годы к нам частенько захаживал один серьезный революционный товарищ, Дмитрий Моисеевич Габельман. Член ЦК, между прочим, и большой любитель нумизматики. Коллекция у него была великолепная. – Карпов смотрел прямо на Очкарика и улыбался. Но не так весело, как обычно. И не грустно, как при упоминании о брате. Холодно улыбался. – Дмитрий Моисеевич составил ее из двух собраний: врача Анатолия Васильевича Бехтерева и графа Сомова. С графом, как ты понимаешь, все получилось просто – его расстреляли во дворе собственного дома. А Бехтерев коллекцией купил себе жизнь. Габельман его отпустил.

– Честный человек, – пробормотал Федор.

– И не говори, – согласился Карпов. – Правда, во время торга Дмитрий Моисеевич забыл предупредить Бехтерева, что отпускает только его, а жену и сына оставляет. Их расстреляла ЧК. Узнав об этом, Анатолий Васильевич покончил с собой.

– Грустная история.

– Да уж, не веселая.

– Как же твоему деду удалось спастись от последствий знакомства с таким человеком?

– Во время смуты дед с прадедом вывезли коллекцию из Москвы и долго прятались где-то на Смоленщине. Габельман, не прекращая заниматься революцией, старательно искал их, но найти не смог…

– То есть он знал о вашей коллекции?

– Конечно, знал. Дмитрий Моисеевич увлекался нумизматикой с детства и был прекрасно осведомлен обо всех российских коллекционерах. Революция помогла ему использовать эти знания на практике.

– Тогда зачем ваши предки вернулись в Москву?

– Потому, что мы местные. – Карпов пожал плечами, снова улыбнулся. Он, похоже, обожал улыбаться, этот парень с кукольными глазами. Произнес весело: – Ма-асковские мы, куда же было возвращаться?

Действительно: куда?

– Дед и прадед старались вести себя тихо, но через некоторое время Габельману все же удалось их разыскать. – Сан Саныч глотнул пива. – Он был упорный товарищ… К счастью, времена изменились, романтическая вольница первых лет революции осталась позади, и Дмитрий Моисеевич не мог просто отобрать у нас коллекцию, а нанимать уголовников побаивался. Габельман, знаете ли, не был особенно храбр. Он попытался договориться с прадедом, но получил отказ.

– В те времена у членов ЦК были очень большие возможности, – заметил Федор.

– Были, – согласился Карпов. – Вот только самих членов ЦК оказалось слишком много, и они занялись выяснением, кто из них более предан революции, а кто менее. Товарищ Габельман весьма кстати оказался английским шпионом. Не знаю, как он сумел завербоваться, но это было очень мило с его стороны. Дмитрия Моисеевича расстреляли, и мы наконец-то вздохнули спокойно, ибо среди оставшихся членов ЦК нумизматов не наблюдалось.

Легкая хитринка, промелькнувшая в голосе Сан Саныча, позволила Очкарику предположить, что скромные нумизматы приложили-таки руку к избавлению от недружелюбного знакомца.

– Коллекцию Габельмана передали в Исторический музей, а лет десять назад, после того как товарища Габельмана и еще большую группу друзей русского народа посмертно реабилитировали, наследники Дмитрия Моисеевича подали в суд… – Карпов тихонько рассмеялся: не зло, не грустно, с иронией. – Просят вернуть коллекцию, отобранную злым НКВД у жертвы репрессий. Восстановить, так сказать, историческую справедливость.

– А что наследники Бехтерева или Сомова?

– Их нет, – просто ответил Сан Саныч. – Во время революции будущие «жертвы репрессий» не щадили ни женщин, ни детей. Романтические были времена…

Он допил пиво, привычно быстрым взглядом оглядел выставленные в большом зале монеты – так полководец машинально отмечает вытянувшихся во фрунт солдат – и поднялся:

– Может, пройдем в синий зал? Там у нас шестнадцатый век: дублоны, пиастры и прочие пираты. Всем очень нравится.

«Интересно, каково это – жить в музее?»

– Пойдем, – согласился Волков.

Однако до «прочих пиратов» они не дошли. В следующем холле, который им пришлось миновать, Федор обратил внимание на ведущую вниз лестницу.

– А мне казалось, что первый этаж дома нежилой.

– Там мастерская, – махнул рукой Карпов. – Еще одно наше увлечение.

– Что мастерите?

– Работаем по металлу.

Очкарик вспомнил мозоли на руках Сан Саныча – такие метки не заработаешь открыванием пива – и почувствовал, что напал на след: «работаем по металлу»?

Смущали Федора лишь спокойствие и откровенность Карпова. Хозяин квартиры держался так, словно не чувствовал за собой никакой вины.

«Да, работаем по металлу, ну и что?»

– Можно посмотреть?

– Изволь.

Мужчины спустились вниз, однако первым делом Волков увидел не станки и рабочие столы, а очередное монетохранилище.

– Здесь у нас современность, – сообщил Сан Саныч. – Вторая половина двадцатого века и нынешние времена. Особой ценности пока не имеет, но мы собираем.

– Вы все собираете?

– Да, – серьезно подтвердил Карпов. – Каждый появляющийся на земле образец рано или поздно попадает в нашу коллекцию. Сейчас стало проще, мы имеем прямые взаимоотношения со многими банками. Современные коммуникации – великая вещь.

«Но откуда у вас деньги, ребята? Откуда у вас ТАКИЕ деньги? Уж не из скромной ли мастерской?»

– А вот здесь наш цех.

Фрезерный станок, сверлильный станок, шлифовальный, ручные машинки… Компьютер. На столах, с прожженными кислотой столешницами – блестящие инструменты, аккуратно разложенные по ящичкам, тиски, металлические заготовки, автоклав или что там такое? Откуда-то из памяти всплыло: муфельная печь. Видел, что ли, раньше? На полках банки с жидкостями. Увеличительные стекла, большие, на штативах. Тут же лежат маленькие, но мощные лупы, которые надевают на глаза. И еще эскизы на стенах: профили, гербы, геральдические животные, шрифты…

– Некоторые монеты приходится реставрировать, – безмятежно пояснил Карпов.

– А изготавливать?

– Что? – Холодильник в мастерской тоже присутствовал, и именно из-за него Сан Саныч не расслышал вопрос: он как раз открывал дверцу и доставал себе бутылочку пива.

– Можно ли изготовить монету в домашних условиях?

– Можно, – кивнул нумизмат. – Для этого нужна подобная мастерская и определенный навык.

– И все?

– И желание, разумеется. – Карпов глотнул пива.

– Все так просто?

– Суди сам… – Сан Саныч взял со стола металлический кругляш и бросил его Очкарику. – Для начала делаем пресс-форму, матрицу. Берем сырую сталь, шлифуем, намечаем радиус и делаем посадку, вырезаем углубление. Затем вручную выводим фон, до идеала, Федор, до идеала! Затем наносим лак, на него – рисунок и начинаем работать штихелями. Вырезаем.

Нумизмат продемонстрировал Волкову инструмент.

«Так вот откуда у него мозоли. И ожоги на руке. Штихеля и кислота».

Карпов умел делать монеты. Умел. Он не подчеркивал это, но и не скрывал.

«Неужели повезло? Неужели Людмила Савельевна Рижская небрежным взмахом руки отправила меня по нужному адресу? Если так, то я отведу ее в кондитерскую и позволю съесть столько пирожных, сколько влезет!»

Но что общего может быть у знаменитого нумизмата с наемным убийцей? Что? Трудно ведь предположить, что в свободное от основной работы время Оружейник приторговывает подделками. Да и не станет Сан Саныч делать на продажу заведомые фальшивки. Уж он-то прекрасно знает, как состарить металл, как не ошибиться с точностью изображения, он любую монету на ощупь различит. Значит…

Значит, нет ничего общего?

Кроме одного: мы говорим об ОДНОМ ИЗ ЛУЧШИХ В МИРЕ нумизмате и об ОДНОМ ИЗ ЛУЧШИХ В МИРЕ убийце. Не мастера – гения в своем деле. Потянет ли это на связь?

Федор хлопнул себя по лбу:

– Саша, я совершенно потерял счет времени!

– Торопишься?

– Тебя отвлекаю.

– У нас не так часто бывают новые люди, – улыбнулся Карпов. – Тем более готовые слушать старого болтуна.

Да уж, любой коллекционер – фанатик своего дела, готовый говорить об увлечении до бесконечности. Все они старые болтуны, и не важно, сколько коллекционеру лет.

– Рижская сказала, что тебе нужна консультация.

– Вот. – Волков достал из кармана мешочек и высыпал на стол монеты.

Но еще до того, как металлические кругляши легли на столешницу, Очкарик понял, что пришел по адресу: Сан Саныч узнал мешочек.

УЗНАЛ.

«В яблочко!»

«Теперь не ошибиться!»

И небрежно поинтересовался:

– Что скажешь?

Карпов, надо отдать должное, пришел в себя очень быстро. Можно сказать – молниеносно. Ткнул пальцем в одну из монет:

– Серебряная полуполтина Алексея Михайловича. Пятикопеечник восемнадцатого века…

Но при этом обходил взглядом те монеты, которые вызвали недоумение и у Волкова, и у Рижской. Словно не замечал новоделы.

– Что скажешь об этой?

Короткая пауза.

– Это очень редкая монета, – натянуто улыбнулся Сан Саныч, не спуская глаз с парусника.

– Какой страны?

Карпов побарабанил пальцами по столешнице. Посмотрел Волкову в глаза. Посмотрел, как человек, пребывающий в некоторой затруднительной, но отнюдь не трагической ситуации. Не было во взгляде Сан Саныча страха, лишь непонимание происходящего. И в этот момент Федор понял, что версия с производством подделок – чушь собачья. Где-где, а в этой квартире гнезда фальшивомонетчиков нет.

Здесь прячется нечто более значимое.

– Откуда у тебя это собрание? – негромко спросил Карпов.

Ответ у Очкарика родился мгновенно. По наитию.

– От Оружейника.

Нумизмат спокойно качнул головой:

– Он его продал?

– Оставил.

В сущности, это было правдой.

– К чему тогда Рижская?

– Оружейник ничего не рассказал, оставил коллекцию – и все, – пожал плечами Волков. Это называется кураж. Он поймал главную идею разговора, и теперь нужные слова слетали с губ сами по себе. – Сказал, что ты все расскажешь. Но род моей деятельности предполагает некоторую осторожность. Да и не мог я прийти просто так, постарался собрать предварительную информацию. Надеюсь, без обид?

– Без обид, – махнул рукой Сан Саныч и тут же поинтересовался: – Для чего ты разучился ползать?

«Это пароль! Или условный знак. Или фраза, известная всем им и которую Оружейник не мог не сказать мне. Проверка…»

Надо отвечать как можно быстрее. А что отвечать? «Ползать…» Ребенок. Младенец. Поднимается на ноги… Он разучился? Нет, он просто пошел дальше. Разучился. Ключевое слово! Многие ползают всю жизнь, пресмыкаются, унижаются. Не только под давлением обстоятельств, иногда добровольно. Ползать умеют все, ты разучился. Для чего? Быстро!

– Чтобы подняться на вершину.

«Угадал!»

Нумизмат успокоился.

– Сначала на ноги, потом на вершину.

– На собственных ногах, – неожиданно для себя добавил Волков.

И снова в точку.

– Да, на собственных, – согласился Сан Саныч. – Как тебя зовут?

Федор понял, что имеет в виду Карпов: назови свой псевдоним. Как Оружейник. Что сказать?

– Очкарик.

Карпов поджал губы:

– Не хочешь говорить – не надо. Я скрывать не собираюсь. – И протянул руку: – Чеканщик.

– Очень приятно.

– Может быть, – усмехнулся Карпов и глотнул пива. К нему вновь вернулось спокойствие: – Что именно ты хочешь узнать?

«Не ошибись! Не ошибись!!»

– Оружейник поделился со мной частью коллекции, но вдаваться в подробности не стал. Сказал, что ты расскажешь больше и… предложишь, чем дополнить мое маленькое собрание.

Сан Саныч кивнул с таким видом, словно ожидал именно эту просьбу.

– Гончар знает?

Очередная заметка: Гончар. Он может приказывать Оружейнику.

– Вероятно, Оружейник его предупредил. Но лично мы не разговаривали. – Волков помолчал. – Тебя это смущает?

Провокация была несложной, примитивной, но нумизмат, получивший легкий удар по самолюбию, повелся.

– Гончар не имеет надо мной власти! – Перебрал монетки. – Итак, слушай, повторять не стану. Серебряная полуполтина поможет тебе от сглаза. Ну, знаешь, есть такие люди, с которыми, например, лучше не встречаться перед дальней дорогой? Наверняка знаешь. Так вот, носи полуполтину с собой и можешь трепаться перед путешествием с кем угодно, все пройдет удачно. К тому же монета вечная, не расходуется. Парусник гарантирует, что ты не утонешь…

– Подожди, – оборвал Чеканщика Федор. – Что значит «поможет»? Что гарантирует?

– Оружейник вообще ничего не объяснил?

– Я же говорю: в самых общих чертах.

– ОК, – недовольно пробурчал Карпов и открыл себе еще одну бутылку пива. – В чем смысл денег, Очкарик?

– Универсальное платежное средство.

Волков вспомнил классическую историю о злоключениях английского купца в Африке. Ему была нужна лодка, но владелец не прельстился предложенными товарами, потребовав плоды, которые можно было взять только в другой деревне. Владельцу плодов был необходим буйвол, владельцу буйвола… Одним словом, чтобы получить лодку, англичанину пришлось объехать четыре деревни. Прелести натурального хозяйства.

– Все правильно: универсальное средство. Но при этом деньги несут в себе глубокий смысл: чтобы что-то получить, нужно что-то отдать.

«Боже, как ново!»

– Деньгами можно платить не только за товары и услуги. Точнее, платить можно не только за привычные нам товары и услуги. Просто нужно знать, когда, сколько и кому предложить. Именно это я имел в виду, когда говорил, что моя семья слишком долго работает с деньгами. Мы познали их суть, разобрались в ней и умеем находить монеты или делать их практически на все случаи жизни.

– На какие?

– Я же говорил. – Карпов вновь указал на парусник. – Вот эта монета гарантирует, что ты не утонешь, даже если бы заснул в трюме «Титаника». Я сам ее делал.

– Ты?

– Да.

– Ты просто чеканишь монету и она имеет такую силу?

– Просто ничего не бывает, – нравоучительно заметил Сан Саныч. – Каждая монета имеет свою цену, свои возможности, бывает, что одной-единственной копейки достаточно для излечения от чумы. Но, как правило, для получения результата приходится сплавлять несколько монет. Например, есть пятак, который повышает удачу, есть дублон, позволяющий метко стрелять, сплавив их и сделав новую монету с новыми символами, я получу средство, которым можно расплатиться за пожизненное умение без промаха бить в цель.

– Так просто?

– Еще раз: ничего нет простого. Ты действительно думаешь, что приносящие удачу пятаки валяются на каждом шагу? Найти такую монету невероятно сложно, поэтому амулеты получаются редко. К тому же нужно вычислить правильную надпись, подобрать верный символ… Чаще получается обычное платежное средство: заплатил и попал в цель. – Чеканщик поднялся с кресла и распахнул шкафчик: – Смотри.

Опять монеты. Опять монеты под стеклом, но теперь Федор видел самое главное сокровище коллекционера. Новоделы. Амулеты и платежные средства. Деньги на все случаи жизни.

– А это?

На отдельной полочке лежала увесистая монета: золото с чернью. Рисунок отчетливый, но очень мелкий, издалека сливается.

– Это весьма специфическое… гм… платежное средство, – произнес Чеканщик. – Специальный заказ строго для конкретного человека. Такую монету получают всего один раз в жизни.

– Можно посмотреть? – И не дожидаясь ответа, Очкарик взял заинтересовавшую его монету в руку. Но и вблизи разглядеть вырезанное на металле изображение не получилось. Черное и золотое мягко переходило одно в другое, порождая комбинацию образов: вот скачущий всадник, вот летящая птица, вот череп, вот какие-то цифры. – Интересный рисунок… арабская вязь?

Карпов молчал. Волков поднял взгляд.

«Ого!»

Сказать, что Сан Саныч выглядел удивленным, значит не сказать ничего. Перед Федором стоял человек, пораженный молнией.

– Что случилось?

– Никто, кроме хозяина, не способен взять эту монету после того, как работа над нею закончена, – тихо ответил Чеканщик.

– Хочешь сказать, что сделал ее для меня?

– Нет, для другого. – Карпов никак не мог прийти в себя. – Неужели я ошибся?

Волков посмотрел на впитавшую тепло его тела монету и вдруг понял, что не отдаст ее. Что она – его. Что незримая нить связывает его с этим черно-золотым кругляшом.

– Почему она признала меня?

– Не знаю. Но… – Чеканщик покачал головой: – Но ты должен оставить ее себе.

Именно этого Федор и хотел.

– Она твоя.

– А тот человек?

– Я сделаю ему другую.

Очкарик положил монету в карман брюк. Посмотрел на Сан Саныча:

– Я что-то должен?

– За такие монеты я беру только услугу, – ответил Карпов.

– Какую услугу?

– Любую.

Федор понял, что Сан Саныч не шутит. Но все равно переспросил:

– Вообще любую?

– Абсолютно любую, – подтвердил Чеканщик. – Ты должен поклясться молоком, тебя вскормившим, кровью, которая в тебе течет, и временем, которое у тебя осталось, что выполнишь любую мою просьбу.

Звучало немного напыщенно, но… Но Очкарик почувствовал, что клятва будет настоящей. Что есть кто-то, кто присмотрит за ее выполнением. Превратит молоко в яд, кровь в воду и отберет время. Понял, что черная с золотом монета обладает силой, наличие которой в Москве не признавала Рижская.

«Ты стал верить в мистику?»

Но монета обладала силой, в этом Федор не сомневался. И даже если он сходит с ума, если напыщенная клятва – всего лишь пустые слова, не следовало забывать об Оружейнике, которому Чеканщик мог пожаловаться в случае необходимости. А как спастись от Оружейника, не знает никто.

– Прежде чем я поклянусь, – буркнул Очкарик, – я хочу узнать, что можно купить за эту монету?

– А ты еще не догадался? – Сан Саныч широко распахнул кукольные глаза. – Ты что, тупой? В этом, что ли, твой талант?

– Ну… – смущенно протянул Федор. – Нельзя быть умным и красивым все семь дней в неделю. Надо делать перерывы.

Чеканщик расхохотался.

* * *

– Ты погляди, какая шикарная телка!

Гарик обернулся направо, куда указал приятель, и несколько мгновений изучал одну из посетительниц ресторана. Поглядеть и впрямь было на что. Высокая, прекрасно сложенная женщина в коротком черном платье привлекала взгляды мужчин. Смуглая кожа, гибкое тело, плавные движения… Женщина не отличалась красотой, но излучала аромат силы и сексуальности. Не самка, а тигрица с черными насмешливыми глазами, королева, которой надо соответствовать, а потому многие сидевшие в ресторане мужчины спешно отворачивались, признавая, что не справятся с этакой кошкой.

– Обалденная! – Славик облизнул губы. – Хочу!

– Хороша, – согласился Гарик и посмотрел на часы. – Но мы обещали в офис заехать. Договор…

– Плевать!