Будова атому 22 страница

– А вы?

Черноволосая женщина, гибкая, сильная, грубо надавила локтем, и Яша скривился от боли.

– Твое дело отвечать, заморыш, понял?

– Это волковский приятель, – сообщил копающийся в пакете Рыжкова Гончар. – Пиво принес.

– Я…

– Ты мне не ответил, заморыш! Ты понял свою задачу?

– Да, – прохрипел Яша.

– Назови ее!

– Я должен отвечать вам.

– Правильно!

Проказа ослабила хватку, позволяя Рыжкову распрямиться, но тут же втолкнула его в гостиную и резко ударила в грудь, буквально швырнув на диван. И тут же – когда успела, ведь мгновение назад в ее руках ничего не было! – в подбородок Яши уперся ствол пистолета.

– Пасть не разевай, придурок, понял? Орать не вздумай! Пристрелю, как щенка, понял?

– Понял.

– У меня пушка с глушителем, никто и не чухнется, понял? Мы спокойно уйдем, а ты останешься. Понял?

– Да!

Девушка сделала шаг в сторону, и ее место тут же занял Гончар.

– Ты его друг?

Отпираться глупо.

– Да, – вздохнул Рыжков.

– Вы договаривались встретиться сегодня?

– Нет.

– Врет, – уверенно бросила Проказа. – Дай я ему врежу.

Но Гончар покачал головой:

– Он не врет. Он говорит правду. – Наклонился чуть ниже. – Он уже понял, что я отличаю правду от лжи. Так?

Рыжков мог только кивать. Глаза неизвестного мужчины гипнотизировали, повелительный взгляд вцепился мертвой хваткой, вгрызся, подобно клещу, и проникал все глубже и глубже.

– Как тебя зовут?

– Яша.

Собственный голос показался чужим, незнакомым и прозвучал как будто со стороны. Из кухни или из детской. Глухо прозвучал.

Покорно.

– Ты давно знаешь Волкова, Яша?

– Всю жизнь.

– Как интересно… Я рад, что встретил тебя, Яша. А ты рад?

– Очень.

И вдруг поймал себя на мысли, что не лжет. Что ему действительно приятно разговаривать с этими странными, но такими дружелюбными незнакомцами.

– Яша, расскажи мне о друзьях Волкова. У него ведь есть еще друзья?

– Есть.

– Кто они?

Возможно, где-то в глубине души, в каком-нибудь маленьком ее закутке, в темном чулане, до которого не добрался взгляд Гончара, настоящий, незагипнотизированный Яша кричал: «Молчи!» Возможно. Однако голоса этого, даже если он и звучал, Рыжков не слышал. Все его помыслы были связаны с тем, чтобы как можно полнее ответить на вопрос. Не потому что он боялся – страх давно ушел, не потому что его переполняла приязнь к незнакомцу – это чувство тоже испарилось. А потому, что никаких чувств не осталось вообще.

Яша не контролировал себя.

– Нас четверо…

– Как ты догадался? – осведомилась Проказа.

– Ты сама велела подумать над тем, из-за чего Собиратель нас предал, – рассмеялся Гончар. – Я и подумал. Долго думал. И в один прекрасный момент меня озарило: а над тем ли я ломаю голову?

– В какой момент?

– Когда увидел пиво в пакете этого придурка, – не стал скрывать Гончар. – У Волкова есть друг, который может вот так, запросто, без звонка, завалиться к нему домой. Понимаешь? Старый, проверенный друг. Или друзья. Не ради ли них Собиратель рискнул головой и отправил нас под пули?

– Ты просто угадал.

– Еще нет, – строго произнес Гончар. – Пока мы знаем, что какой-то чокнутый миллионер когда-то сделал стеклянные часы, а сейчас работает над более сложным проектом. И еще мы знаем, что Волков ни с того ни с сего нас предал. И надеемся, что эти факты связаны между собой.

Он потер руки, улыбнулся и вопросительно посмотрел на Проказу:

– Поехали?

– А что делать с этим? – Она кивнула на лежащего без сознания Рыжкова.

– Хочешь его убить?

– Нет.

– В таком случае пусть живет.

* * *

– Подождешь меня в машине, хорошо?

Лежащий на переднем сиденье Серафим поднял голову, без интереса посмотрел на Волкова и вновь опустил ее на лапы.

– Значит, договорились. – Федор помолчал. – Захочешь в туалет, не сочти за труд, спустись и сделай свои дела на коврик, ладно?

Тойтерьер задрал верхнюю губу и тихонько зарычал. Очкарик потер ладонью лоб:

– Поверь, Серафим, я приложу все усилия, чтобы подружиться с тобой. И мне бы очень хотелось, чтобы ты вел себя так же. Мы не в силах ничего изменить, а значит, должны привыкать жить вместе.

Он выждал некоторое время, после чего протянул руку и осторожно коснулся пальцами головы песика. Тот шевельнул ушами, но не отстранился. Не зарычал.

– Мне не жаль Оружейника, но и радости мне его смерть не доставила, – откровенно сказал Федор. – И еще… поверь, я бы выполнил его просьбу и без платы. Не бросил бы тебя. Не потому, что я люблю животных, а потому, что бросить тебя было бы неправильным. Вот так.

Серафим тяжело вздохнул.

Монтаж «Изделия № 1» – Стрекалову очень нравилось это название – проходил в большом цехе. Весь день через большие, чисто вымытые окна – Петрович следил за тем, чтобы порядок на фабрике поддерживался во всем – помещение заливал солнечный свет, под вечер пришлось включить электрические лампы, однако установившегося еще с утра ритма это не нарушило. Илья и три его помощника продолжали работу – Стрекалов хотел обязательно закончить монтаж сегодня.

– Заворачивай, – распорядился Петрович, установив на место очередной блок.

Помощник аккуратно насадил стеклянную гайку на стеклянный же болт и осторожно, сначала пальцами, затем ключом затянул ее.

– Все.

Илья отпустил блок, сделал шаг назад, оглядел почти готовое «Изделие» и достал из кармана рабочего халата пачку сигарет:

– Еще минут двадцать.

– Ага.

Но поддакнул помощник без улыбки, без облегчения, поддакнул, как доложил: сухо, серьезно. Взял пример со Стрекалова, который весь день оставался предельно сосредоточен.

– Красиво получается, – произнес второй помощник.

И едва не добавил: «игрушка». Прикусил язык, Петрович даже в шутку запрещал называть «Изделие» игрушкой, бесился. А если вдуматься – игрушка и есть, не настоящее же изделие, а так – модель.

Третий помощник не курил. И присаживаться не стал, остался стоять вполоборота к «Изделию», а потому оказался единственным, кто обратил внимание на открывшуюся дверь и увидел вошедшего в зал Волкова. Пробормотал:

– Я оставлю вас ненадолго.

И направился к Федору.

Стрекалов его не услышал. Сдавил в пепельнице сигарету и поднялся:

– Давайте заканчивать!

– Добрый вечер, – вежливо произнес Механикус. – Собиратель Тайн, как я понимаю?

– Верно.

– Приятно познакомиться.

– Взаимно.

Бог машин оказался невысоким, плешивым мужиком, одетым весьма скромно. Инженер с завода, младший научный сотрудник исследовательского института, незаметный работник склада, вот какие профессии приходили на ум при взгляде на Механикуса. Нет, пожалуй, все-таки инженер: ученый или менеджер вряд ли могли похвастаться потемневшими от смазки руками.

– Давай не будем мешать Илье Петровичу? – предложил Механикус. – Поговорим в комнате отдыха?

– ОК.

Федор повернулся в коридор, но не удержался, кинул взгляд на занятого работой Стрекалова.

«Искусник? Почти искусник?»

Нет.

– Простой человек, – улыбнулся Механикус. – Увлеченный. Живущий полной жизнью. – И неожиданно закончил: – Я не помогаю искусникам.

– Неужели?

Механикус не услышал Очкарика.

– Наш общий друг мог бы стать искусником, мог бы посвятить себя чему-то главному, самому важному, самому для него интересному, сконцентрироваться на единственной дороге… Но он рассудил иначе и построил свою жизнь по-другому.

Волков еще раз посмотрел на Илью.

Не искусник, и никогда не станет искусником. Не воспарит над вершиной, но уже добрался до нее. И готовится покорить вторую. А может, впереди его ждет третья. И четвертая. И он будет штурмовать их, наполняя свою жизнь новыми красками. Обретая не совершенство, а мастерство.

– Завидуешь?

– У каждого свой путь, – хрипло произнес Федор.

– Верно.

Обслуживания в комнате отдыха не полагалось, это вам не кабинет Стрекалова. Вместо кофеварки стоял бесплатный автомат, и Механикус, не спрашивая, выбрал себе и Очкарику по стаканчику эспрессо. Затем уселся напротив Волкова и осведомился:

– Хочешь чего-нибудь узнать, Собиратель Тайн?

– Хочу, чтобы ты убрался отсюда, – буркнул Федор, отхлебнув горячего кофе. – И чем быстрее, тем лучше.

– Не могу, – улыбнулся Механикус. – Меня ищут.

– Именно поэтому, – жестко отрезал Очкарик. – Я не позволю тебе подставить Петровича.

– Ему ничего не грозит.

– Как и твоим друзьям из ФСО.

Механикус помрачнел. Повертел стаканчик в руках, поднес к губам, но остановился, вернул его на стол. Тихо сказал:

– Шипилов не позвонил.

– И не позвонит.

– Ты их подставил?

– Нет. Ты.

– Они меня защищали. Это их работа.

– Но ты мог бы их предупредить.

– О чем?

– О Трех Палачах.

Механикус изменился в лице. У него задрожали руки, и на пластиковой столешнице появилась кофейная лужица.

– Гончар вызвал Палачей?

– Да.

– Ты уверен?

– Ты должен убраться отсюда.

– Мне с ними не справиться, – жалко произнес бог машин.

– А мне до лампочки.

– И к тому же мы почти закончили.

– Тем лучше. Пусть Петрович сам взберется на вершину.

– Да он и так взбирается сам! – взорвался Механикус. – Послушай, Собиратель, я не знаю, что тебе наболтал Гончар, но я не делаю за них работу, понимаешь? Не делаю! Они сами придумывают, сами добиваются своего! Потому что человек не может не придумывать! Не может ничего не делать! Он должен к чему-то стремиться! Если это нормальный человек, разумеется. Одни собирают марки, другие вырезают игрушки из дерева, третьи создают машины. А я всего лишь стою рядом, понимаешь? Потому что мне интересно. Потому что меня завораживает труд людей так же, как Гончара – магия искусников. Я не опровергал легенды, что придумали обо мне, – они здорово помогают в жизни, но все, что я сделал сам, – это моя мельница.

– Кстати, она уцелела.

– Я знаю, – отрывисто бросил Механикус. – Гончар неспособен ее разрушить. Но он не понимал этого. А я его не разубеждал.

«Когда точно знаешь, куда придет враг, легко устроить засаду».

Волков отхлебнул кофе.

– Мне кажется, ты сделал больше, чем говоришь. Кстати, одно из твоих созданий работает на Гончара и очень хочет с тобой встретиться.

– Проказа? – устало спросил Механикус.

– Да.

– Ее сотворил не я, а доктор Сигал.

– А камешки в чакрах?

– Марк увлекался индийской культурой, – вздохнул Механикус. – Вот я и решил над ним пошутить, сказал, что они огранены особым образом и помогут в эксперименте. На самом же деле оживила Проказу сыворотка, и она же замедлила процессы старения организма. Гениальная разработка. – Механикус опустил плечи. – Для меня было большой честью работать с доктором Сигалом.

Страх в глазах бога машин сменился печалью. Так, словно он вспомнил о старом, давно умершем друге.

– Что-то я не слышал о его сыворотке, – пробормотал Очкарик.

– Потому что Проказа рассказала тебе не всю историю, – грустно усмехнулся Механикус. – Она убила Марка. После чего разгромила лабораторию, подожгла ее и сбежала.

– Я не удивлен, – признался Волков. – Однако не понимаю, как это стало возможным? Что послужило поводом?

– Сигал был врачом, но, к сожалению, не психиатром. Он рассказал Проказе правду. Я не знаю, какой она была до смерти, но после возвращения ее психика серьезно пострадала. Сейчас это эротоманка, с легкостью впадающая в дикую ярость. А учитывая уровень ее подготовки…

– Это ее искусство?

– Да, – кивнул Механикус. – На вершину может поднять не только желание совершенствоваться, но и ненависть, злость, жажда мщения.

У девушки, прошедшей через проект «Возвращение», появилась цель.

Узнав правду, она поняла, что стала не такой, как все. Не лучше – хуже.

Человек распоряжается своей жизнью по праву рождения. Совершает подвиги или ошибки, убивает или спасает, подчиняется или остается несгибаемым. Жизнь – это единственное, что он не заработал, а получил. И это единственное, что принадлежит только ему. А девушке, которую впоследствии стали называть Проказой, жизнь вручили, подарили. Не спасли, а оживили, вернули с того света вопреки всему.

Она поняла, что стала должна Сигалу и Механикусу за то, что всем остальным досталось даром. Она поняла, что не успокоится, пока не вернет им долг. И еще поняла, что можно долг вернуть, а можно от него избавиться.

– У каждого свой путь.

– Совершенно верно.

Федор допил кофе и отодвинул от себя стаканчик.

– Все равно Проказа – твоя игрушка.

– Нет. Она – создание Сигала и игрушка Гончара. – Механикус помолчал. – Я не имею ничего против его теории. Душа Вселенной, высшая ступень развития и все такое прочее. Она любопытна. А самое главное, помогает тем, кто воспарил над вершиной, помогает искусникам. Ведь в какой-то момент каждый из вас понимает то, что только что понял ты: у вас – магия мастерства, совершенство, абсолют. Но это предел, потолок. А у других, не добившихся грандиозного успеха в чем-то одном, есть возможность покорять разные вершины. И каждый задается вопросом: чья жизнь полнее? Не сделал ли я ошибку? Гончар помог многим искусникам обрести душевный покой, но, как это частенько бывает, его теория имеет побочные эффекты. Уверовав в собственное величие, искусники начинают считать себя избранными, высшей кастой, люди для них – пыль. И в последнее время Гончар, как это ни печально, все больше и больше привечает именно таких.

– Зачем ему Золотая Баба?

На лице Механикуса, совершенно неожиданно для Федора, появилось умиротворенное выражение. Одно упоминание об идоле заставило бога машин расслабиться. Забылись проблемы, забылось страшное известие о появлении Трех Палачей. Перед Очкариком сидел человек, вспомнивший первую любовь. Трепетно. Нежно. Сентиментально.

Голос Механикуса стал очень-очень мягким:

– Она – Богиня. Она – загадка, которую Гончар не может разгадать. Он ведь не стоит выше искусников так же, как я не стою выше изобретателей. Его перерождения вызывают у них или зависть, или ухмылку, они не поднимают Гончара выше других. А Богиня… Богиня дарит тепло, возвращает надежду, лечит душу. Искусники не просто уважают Богиню, они ей поклоняются. Ей… А Гончара…

– Считают равным себе?

Механикус не ответил, кивнул, подтверждая, что Волков понял правильно, и продолжил:

– Фактически Богиня – единственное, что препятствует Гончару создать, а самое главное – возглавить касту избранных. Пока Богиня свободна, ее авторитет, тайна, которая ее окружает, ставят ее выше Гончара. Пока Богиня свободна, он не сможет полностью использовать свое отличие от других искусников, не сможет объявить себя Мессией и требовать подчинения. Именно поэтому он приехал в Москву не один, а сколотил команду – ему нужна поддержка, хотя бы видимость поддержки. Ему нужно продемонстрировать искусникам, что он не один. И пусть сначала в партии будут только те, кто ему обязан, затем, если все пройдет удачно, подтянутся нерешительные, колеблющиеся, потом он прижмет остальных. У искусников появится объединяющая сила. Власть Гончара будет освящена Богиней, а если он не сможет использовать ее в своих интересах, то уничтожит.

– Разве это возможно?

– Гончар думает, что да. На самом деле не обязательно разрушать Золотую Бабу, достаточно вывести ее из игры, спрятать. Достаточно продемонстрировать, что она в его власти. – Механикус внимательно посмотрел на Очкарика. – Власть, понимаешь? Идет большая игра за власть над самовлюбленными, талантливыми и циничными эгоистами, овладевшими магией мастерства. Сейчас искусники довольствуются тем, что у них есть, но что будет, если их объединить и поставить перед ними конкретную цель? Не найти Душу Вселенной, разумеется, а… а наконец-то занять свое настоящее место среди людей? К примеру.

– Почему этого не произошло до сих пор? Честолюбия не хватало?

– Честолюбцев среди искусников всегда было в избытке, – рассмеялся Механикус. – Не хватало того, кто сумел бы сколотить из них единую силу. Не было достаточно авторитетного человека, объединителя. Теперь он может появиться.

– Я смотрю, ты хорошо разобрался в замыслах Гончара, – медленно произнес Федор.

– Пришлось.

– Но кто может гарантировать, что ты не вынашиваешь аналогичные планы?

– Никто.

– Тогда почему я должен тебе помогать?

– Потому что я не уйду отсюда, – жестко ответил Механикус, – приму бой на фабрике, а это может оказаться небезопасным для Ильи Петровича. А еще потому, что я дал слово вернуть Богиню домой. Шаман наделал кучу ошибок, пора их исправлять.

Никаких гарантий. Никаких обязательств. Только слово невысокого плешивого человечка, обожающего следить за изобретателями. Только слово бога машин.

– Где она? – негромко спросил Волков.

– Здесь. Спрятана в одной из комнат.

– Я могу на нее посмотреть?

– Конечно.

Охранник, стороживший проходную фабрики, не показал себя профессионалом. Он сидел за пуленепробиваемым стеклом, за железной дверью, и должен был не геройствовать, а просто вызывать подмогу. Но не вызвал. Увидел перескочившую через турникет девушку и бросился за ней, намереваясь лично призвать хулиганку к порядку. Распахнул дверь и даже что-то крикнул… и на этом его участие в защите фабрики завершилось. Проказа отправила охранника в нокаут одним ударом, и не таких, бывало, валила, что ей запылившийся на сонной должности мужик? Затащила его обратно в дежурку и с улыбочкой открыла турникет.

– Дальше будет труднее, – предупредил Гончар, проходя на фабрику.

– Знаю.

– Помни, о чем договаривались.

Обойтись без лишних жертв. Команда оставила за собой слишком много следов, не следует раздражать московских искусников больше необходимого.

– Не волнуйся! Справлюсь!

И справилась.

Болтающийся во дворе телохранитель Стрекалова не забеспокоился, увидев посторонних, решил, что, раз охранник на проходной пропустил, значит, так и надо. Тем более что выглядели посетители прилично: хорошо одетый господин, стильная девушка… Его Проказа тоже вырубила одним ударом. Врезала, проходя мимо, захихикала и повернулась к Гончару:

– Нас не ждали!

Она искренне надеялась, что Гончару не придется вновь вызывать призраков.

– Ошибаешься.

Волков опоздал всего на несколько секунд. Слишком поздно он понял, почему Механикус был столь уверен в себе, когда говорил, что примет бой. Бог машин не собирался воевать сам, для этого в его колоде были люди.

Волков выскочил во двор в тот самый момент, когда бойцы в черном взяли Гончара и Проказу на мушки. Двое на крыше, двое слева, выскочили из подсобки, еще двое справа, прятались за углом.

– Стоять!

Гончар спокоен, улыбается. Проказа напряжена, автомат вскинут, но видно – нервничает, понимает: на открытом пространстве они прекрасная мишень.

Кажется, нечто похожее уже было…

– Не шевелиться!

– Я не хочу вас убивать! – рявкнул Гончар. – Не мешайте мне! Уходите!

Вот только приказ, который получили люди в черном, гласил совсем другое.

– Бросить оружие! Встать на колени! Руки за голову! Две секунды на размышление, и мы открываем огонь!

– Ладно, ладно. – Гончар развел в стороны руки, показывая, что не вооружен.

– Нет! – заорал Волков.

Он знал, что последует за этим жестом. И не ошибся.

Навалилось.

Животный ужас. Дрожь. Слезы на глазах и трясущиеся губы. Марево страха окутало двор фабрики. Парализуя волю. Превращая опытных бойцов в покорные жертвы.

Три Палача.

Они не выглядели сгустками тумана, как иногда рисуют привидения художники. Они выглядели живыми… и в то же время – мертвыми. Три прозрачные фигуры, словно сделанные из чистейшего стекла. Три стеклянные фигуры во дворе стеклянной фабрики.

И двигались Палачи не быстро, не с умопомрачительной скоростью, а плавно, размеренно. Не торопясь. Желая насладиться каждым мгновением, проведенным вне вечного забытья.

Едва различимая фигура мужчины приблизилась к бойцам справа…

– Нет!!

И в этот момент из открывшихся в здании ворот во двор выехало «Изделие № 1».

«Руссо-Балт» К12/20.

Стеклянный.

Полностью.

От колесной спицы до трубочек, по которым бежал бензин. От крыльев до сидений. От руля до самой последней заклепки.

Нереальный.

Движущийся.

Сжигающий топливо и выплевывающий дым через потемневшую выхлопную трубу. Со стеклянными поршнями, ходящими в стеклянном двигателе под стеклянной крышкой капота. С мизерным количеством иных материалов: свечи, провода, покрышки…

«Вы думаете, я помогаю оптимизировать запирающие устройства? Придумывать новые модели паровозов? Меня интересуют шедевры, Собиратель, подлинные шедевры. Меня интересуют люди, бросающие вызов, готовые продалбливать несокрушимые стены и сворачивать горы. Люди, вкладывающие в свои творения душу. Я стою рядом и смотрю, как сбываются самые смелые мечты. Я восхищаюсь, я склоняю голову».

«И помогаете».

«Только тем, что не даю угаснуть надежде. Все остальное они делают сами. Ведь каждый из нас способен сотворить чудо. И тогда будет вечно работать деревянная мельница, выдавая больше энергии, чем в нее поступает. Оживет и перестанет стареть мертвая девушка. И поедет стеклянный автомобиль…»

Гордый, улыбающийся во весь рот Стрекалов сидел за рулем. Рядом – Механикус. А позади… То, что находилось на заднем сиденье «Руссо-Балта», было скрыто ослепительным золотистым сиянием.

Богиня…

– Взять! – выкрикнул Гончар, указывая пальцем на автомобиль.

Призрачные фигуры бросились к машине. И отшатнулись.

– Взять!! Взять!!!

Гончар ревел, как зверь, брызгал слюной, захлебывался злобой. Он уже понял, что стеклянный «Руссо-Балт» – истинный шедевр. Раритет. Исполнившаяся мечта, способная пережить само Время. Что ему призраки? Что ему пули? Гончар понял. Но не смирился.

– Убить!!!

Проказа тоже поняла, что их обманули. Завизжала в бессильной злобе, мгновенно превратившись из некрасивой женщины в отвратительную, потеряв всякий шарм, обнажив душу. Ударила из автомата по стеклянной машине, по людям, по Богине. Давила на спусковой крючок и визжала.

Но как можно убить тех, кого защищает чудо?

Механикус издевательски расхохотался, заставив завыть Проказу. Заставив Гончара вскинуть кулаки. И заставив призраков искать другие жертвы. Три Палача жаждали крови, а потому отвернулись от недоступного автомобиля, направились к людям в черном.

И Волков сделал шаг вперед.

«Сработает?»

«Если ты ничего не напутаешь. – Оружейник посмотрел на сосредоточенного Федора, улыбнулся. – Не веришь мне – твое дело. Но подставлять тебя я не стану, кто-то ведь должен позаботиться о Серафиме».

«Но это призраки, а не люди».

«А мне все равно кого убивать, Собиратель, все равно…»

Серебряный клинок должен быть горячим, очень горячим – обязательное условие. А потому в левой руке Очкарик держал пылающий факел – намотанную на палку тряпку, пропитанную бензином. А в правой – серебряный нож из дорогущего набора, единственное подходящее оружие, которое Волков сумел раздобыть по дороге на фабрику.

Но ведь клинок – всегда клинок.

А теперь самое сложное – бросок вперед. Заставить себя двигаться. Превозмочь накативший ужас, подавить дрожь, собрать в кулак волю.

И убивать.

Призрачная женщина оказалась на его пути первой. Развернулась, развела в стороны руки, намереваясь сдавить Федора в смертельных объятиях, и… И завыла, когда раскаленный клинок вошел ей под ребра. Именно туда, куда когда-то вонзил «финку» ее обдолбанный любовник.

«Вторая смерть должна копировать первую. Кинжал должен ударить туда же, подтвердить приговор. И тогда они уйдут навсегда. Ни вверх, ни вниз, просто растворятся. Перестанут быть…»

Вой умирающей твари придал Очкарику сил.

«Теперь не перепутать…»

«Вилле мелкий такой, недомерок…»

Серебро ударило в затылок призрака в то самое мгновение, когда нечто, бывшее некогда товарищем Валксисом, разрывало одного из бойцов.

«Извини, друг, не успел…»

Ноги подкосились. Дрожь, казалось, унятая, забытая в пылу сражения, заколотила вновь. А на шее сомкнулись едва различимые глазу, но такие сильные, такие холодные руки…

«Матроса отличить легко: здоровый, гад, как медведь».

Последний Палач атаковал Федора сзади, навалился, вытягивая из Волкова душу, потянулся к горячей крови.

«Я не справлюсь!»

Рубахин сзади, Рубахин крепок, Рубахин зол. А силы убегают, растворяются. Сил остается только на один удар. Даже не удар…

Теряющий сознание Очкарик слабо махнул клинком назад. Не надеясь ни на что. Махнул, чтобы не умирать просто так, без сопротивления.

Махнул.

И нож, разорвав прозрачные губы, проломив прозрачные зубы, врезался в глотку призрака. Именно туда, куда когда-то влетела пуля…

Эпилог

– Я рада, что ты наконец-то присоединился к искусникам, – мягко произнесла Бабушка Осень. – Ты обрел себя, Федя, себя настоящего.

– Но закрыл все другие дороги.

– Ты переживаешь?

Вопрос был задан очень мягко. Слова проникли в самую душу, и соврать в ответ не представлялось возможным.

– Пожалуй, нет, – признался Очкарик после небольшой паузы. – Мне нравится мое дело… Нет! Я люблю свое дело. И… и я горд, что достиг в нем вершины. И даже больше – оказался над вершиной. Я счастлив.

Он твердо верил в то, что говорил. Слабость, сомнения – все в прошлом. Он сам выбрал путь, сам шел по нему и добился того, чего хотел. И даже чуть больше.

– Не завидуешь Илье?

– Ни капельки, – серьезно ответил Волков. – Разве можно завидовать тому, к чему никогда не стремился? Петрович молодец. Я люблю его, я рад за него. Но завидовать? Увольте. У Петровича нет ничего, что бы могло вызвать мою зависть.

«Изделие № 1» – потрясающий воображение «Руссо-Балт» модели К12/20, целиком и полностью выполненный из стекла, проехал около километра. Петрович вывез Механикуса с фабрики, высадил, а затем вернулся обратно.

Свидетелей исторического события оказалось немного. Волков, Гончар, Проказа, два помощника Стрекалова, да несколько случайных прохожих, непонятно каким ветром занесенных на тихую улочку в столь поздний час. Все остальные были слишком заняты призраками. Да и считать Гончара с Проказой полноценными свидетелями не следовало: пришедшие в себя бойцы покрошили их из автоматов, сполна расплатившись за бойню у мельницы. А прохожие и вовсе мало что поняли.

Через несколько дней Стрекалов перевез «Изделие № 1» в свое поместье, где для него был выстроен специальный павильон. И иногда катал на нем Ксюху и детей.

Шедевры – они для ценителей.

А публике было представлено «Изделие № 2». «Руссо-Балт» модели К12/20, со стеклянным кузовом и стеклянной панелью управления, со стеклянным рулем и рычагами. Все остальное было сделано из обычных материалов и в точности воспроизводило механизмы старинного автомобиля. «Изделие № 2» вызывало удивление, оно попало на обложки журналов и первые полосы газет, удостоилось внимания политиков, дав повод порассуждать о возрождении российской промышленности, и на несколько лет вперед обеспечило заказами фабрику Стрекалова. Конкуренты негодовали и вынашивали планы постройки стеклянного самолета.

В дом Бабушки Осень Волкова привезли ее помощники, крепкие молчаливые ребята, приехавшие на Ленинский проспект в бронированном «Мерседесе». Она надеялась ошеломить Федора, но не получилось. Войдя в каминный зал и увидев царственную старушку в строгом дореволюционном платье, Очкарик не изменился в лице и даже из вежливости не выразил своего удивления. Присел в вольтеровское кресло и вежливо поздоровался:

– Добрый день, Мама Валя.

– Добрый день, Федя, – отозвалась Бабушка Осень, выдохнув к потолку дым. – Спасибо, что приехал.

Она держалась с Волковым так же, как и всегда, как он привык. Дружелюбно, однако с едва ощутимым превосходством больше пожившего и больше повидавшего человека. С легким превосходством, но с уважением и с теплотой. Она держалась, как держат себя хорошие родители даже тогда, когда у их детей появляются внуки.

Заботливая Мама Валя.

Вот только при нем она никогда раньше не курила.

Бабушка Осень.

– Я всегда чувствовал, что у Петровича хорошая наследственность.

– Увы, Федя, увы… Я бы очень хотела иметь такого сына, как Илья, но он мне неродной. Настоящая мать Ильи умерла при родах. Я вышла замуж за Петра, когда Илье было семь месяцев. – Бабушка Осень улыбнулась. – Еще одна тайна в твою копилку, Собиратель.

– Вы все равно ему родная.

Он не лгал и не старался польстить могущественной предводительнице московских искусников. Сказал, что думал. И под его словами могли бы подписаться многие. Петрович, Лева и Яша – точно.

Мама Валя все поняла правильно.

– Мне приятно слышать это, Федя. Я очень старалась.

– Мы вас любим.

– Я знаю. – Она выдохнула ароматный дым. – Ты никогда не задашь этот вопрос, поэтому я отвечу сама: вы четверо стали такими отнюдь не потому, что я была рядом, а благодаря себе. Своей силе. Своему упорству. Своему трудолюбию. Каждый из вас дышит полной грудью. В каждом из вас горит огонь таланта.