Будова атому 20 страница

Проказа пожала плечами:

– Никто не знает. Известно только, что она бессмертна. Не перерождается, подобно Гончару или Механикусу, а живет в одном теле уже много лет.

– Но как наличие авторитетной старухи связано с моим вопросом?

Федор уже понял – как, но хотел, чтобы Проказа рассказала сама.

– Благодаря ей москвичи сплочены, чувствуют свою силу, а потому ведут себя довольно нагло. Никого не боятся. Поэтому Гончар взял с собой только тех, кто знает местные реалии и понимает, как следует себя вести.

– А как следует себя вести?

Вопрос не имел отношения к расследованию. Но раз уж Очкарик стал искусником, неплохо было бы получить сведения об окружающем мире.

– Лет пять назад Гончар привез сюда одного ковбоя, – начала Проказа. – Хороший был парень: крепкий, в меру умный. Русский язык учил в университете, но на практике не использовал, не работал у нас. А потому продержался в городе всего сутки.

– В чем же он ошибся?

– Назвал Чеканщика пердуном. Наверное, по-дружески назвал. Но Чеканщик такого юмора не понимает, а потому, тоже по-дружески, подсунул ковбою монетку, несовместимую с алкоголем. Тем же вечером американец опрокинул в баре пару стаканчиков виски и помер от сильнейшего отравления.

– Сан Саныч способен на такую выходку? – не сдержался Волков.

– Ты с ним знаком?

– Да, – ответил Федор, припоминая добродушного весельчака с кукольными глазами.

– Чеканщик еще тот ублюдок, – сообщила девушка, – но сильный, собака, в папашу пошел, с ними даже Гончар не рискует связываться… Чеканщик тебе печальную историю о Габельмане не рассказывал?

– Рассказывал.

– Я специально узнавала: в Исторический музей попала далеко не вся коллекция комиссара, половина, а то и меньше. Угадай, где остальное? Да и английским шпионом Габельмана признали не без участия Карповых… Они всегда умели договариваться с нужными людьми.

– Почему же не договорились с Габельманом?

– Какой же ты тупой, Собиратель, – высокомерно вздохнула Проказа. – Из-за монет, разумеется. К тому же Карповы ужасные снобы и презирали комиссаров.

– А может, все дело в том, что они дружили с Бехтеревым и Сомовым?

– Может, и в этом.

По тону девушки Волков понял, что, несмотря на оскорбления, которые она щедро сыпала в адрес нумизматов, Проказа с пониманием относится к их манере вести дела.

«А какими они еще могут быть, искусники? Люди, сумевшие познать все тайны своего мастерства? Неужели только циничными, высокомерными снобами?»

– Ладно. – Федор допил коньяк и поставил бокал на столик. – У меня завтра сложный день, так что давай спать. Тебе достается диван. Белье возьмешь в детской, в комоде. Спокойной ночи.

Проказа улыбнулась:

– И все? Белье в комоде – и все?

– Да, в комоде. – Очкарик вошел в спальню. – Спокойной ночи.

И закрыл за собой дверь.

– Ну, что ж… Спокойной ночи.

Проказа задумчиво покрутила в руке бокал, а затем разжала пальцы и с улыбкой проследила за тем, как тонкое стекло бьется о паркет.

– Спокойной ночи…

* * *

– Испанка не отзывается? – поинтересовался вошедший в гостиную Гончар.

Оружейник отрицательно покачал головой:

– Нет.

И посмотрел на лежащий на столе телефон.

– А ты давно ей звонил?

– Минуту назад.

– Паскуда!

Серафим, старательно вынюхивавший что-то под диваном, поднял голову и укоризненно посмотрел на Гончара.

– Полагаю, Испанка испугалась, – равнодушно произнес Оружейник. – А еще – она расстроена. Травник был ее близким другом.

– Так я и поверил, что эта шлюха станет горевать о кастрате! – Раздраженный Гончар сделал несколько шагов по комнате. – Эта тварь решила воспользоваться удобным случаем и разорвать договор!

Старик пристально посмотрел на лидера, но от комментариев воздержался, оставил неудовольствие при себе.

Ярость Гончара была понятна: потеря в дурацком столкновении большей части команды кого угодно выведет из равновесия. Тем более что операция вступает в завершающую стадию: Собиратель Тайн вышел на охоту и вот-вот приведет Гончара к Механикусу. Приведет – в этом ни Гончар, ни Оружейник не сомневались. Завтрашний, точнее, сегодняшний день станет решающим. А тут такой конфуз! При этом потеря Травника расстроила лидера не так уж сильно, Гончар никогда не доверял здоровяку, зато исчезновение лучшей на Земле отравительницы и гибель рабски послушного Невады разозлили его сильно.

С кем идти в бой?

Оружейник нагнулся, взял Серафима, посадил его к себе на колени и принялся поглаживать.

– Паскуда! – продолжал бурлить Гончар.

– Мы справимся, – негромко сказал старик. – Я и Проказа. Да и ты не калека. Мы справимся.

– Дерьмо.

Серафим зарычал. Гончар зло посмотрел на осмелившегося подать голос песика, перевел взгляд на часы и процедил сквозь зубы:

– Я поеду попробую что-нибудь придумать.

И быстро вышел из комнаты.

Хлопнула входная дверь.

Тойтерьер повернул голову и посмотрел на хозяина.

– Да, Серафим, – грустно улыбнулся Оружейник. – Мне тоже не нравится то, что он хочет сделать.

Песик тявкнул.

– Разумеется, я догадался.

Следующее «гав» прозвучало вопросительно.

– Не знаю, – вздохнул старик. – Я обещал, что помогу. Я дал слово. – Еще одна пауза. – В конце концов, Гончар – мой друг. Настоящий друг, как ты, тут мне его упрекнуть не в чем.

Серафим поднялся, потоптался на коленях Оружейника, а затем лизнул его в подбородок и жалобно заскулил.

Их нужно было звать с тех самых мест, где они приняли смерть. С тех самых мест, где сотни раз проклятая кровь испоганила землю. Где выжгла она все напоследок, продолжая убивать даже после смерти. Проклятая кровь хуже ядовитых отходов, хуже кислоты. Проклятая кровь не нужна никому. Ее не принимают ни земля, ни вода, и только огонь способен уничтожить останки тех, кого нельзя назвать ни человеком, ни животным. Но у тех, кто убил бездушных тварей, не было времени жечь тела. А потому метки проклятой крови навсегда въелись в московскую землю.

Их нужно было звать с тех самых мест, где они приняли смерть. Но перед этим нужно было трижды подумать. Иметь ОЧЕНЬ веский повод. И быть ОЧЕНЬ сильным человеком.

Таким, который сумеет совладать с ужасом, который наводили твари. Наводили даже на тех, кто их вызывает.

Гончар считал, что его повод ОЧЕНЬ веский. Он желал победы в схватке. Он собирался завладеть Золотой Бабой любой ценой. И он знал, что сумеет подавить собственный ужас.

А звать их нужно было с тех самых мест, где они приняли смерть…

Арка на Большой Лубянке. Товарищ Вилле Валксис, пламенный революционер, любимец Дзержинского. Обладатель холодной головы и горячего сердца предпочитал лично доводить до жертв решение революционного суда. «Вы приговариваетесь к высшей мере наказания – расстрелу. – Выдерживал паузу, глядя на избитого человека, офицера или священника, интеллигента или дворянина, а затем с улыбочкой заканчивал: – И ваша семья тоже…» Товарищу Валксису, некогда латышскому стрелку, а теперь чекисту, очень нравилось видеть, как ломаются при этом известии даже самые сильные заключенные. Но услышать собственный приговор товарищу Валксису не довелось. Молодой юнкер поступил подло, выстрелил горячему сердцем латышу в затылок, сплюнул, выругался и ушел. Но молодого юнкера можно понять: не на дуэль же вызывать такую мразь?

Один из номеров «Метрополя», к счастью для Гончара, оказавшийся не занятым. Мария Шмуль, которую даже товарищи по ЧК за глаза называли «Бешеной». Черноокая красавица не отличалась строгим нравом, личным примером демонстрируя преимущество новой, революционной морали над ханжескими буржуазными взглядами. Ее зарезал обколовшийся морфием любовник.

Подвал одного из домов на Кузнецкому Мосту. Здесь пустил себе пулю в лоб Константин Рубахин – переквалифицировавшийся в палачи матрос броненосного крейсера «Рюрик». Причиной самоубийства стал сифилис, подхваченный Рубахиным в пылу революционной романтики, но товарищи по ЧК заявили, что борец за права трудового народа был убит контрреволюционными гнидами, и пышно справили поминки по другу, расстреляв в его честь десять человек.

Три точки, по очереди посещенные Гончаром. Три зарубки на московской земле.

Три Палача.

Дыхание Гончара оживляло мертвую кровь, будило проклятые души, поднимало неприкаянных тварей из небытия, выпускало на свободу.

Зло опалило ночной город. Чистое, как дистиллированная вода, незамутненное, без примесей. Без совести.

Зло.

Оно витало над идущим по пустым улицам Гончаром, заставляя дрожать и отворачиваться редких ночных прохожих. Зло, которое должно было занять место павших членов команды.

Гончар не собирался отступать.

Сибирь, 2004 год,

шестьдесят первый день экспедиции

Бомм!

Голос бубна мягко, но очень плотно, как соболья шуба, обволок окрестности. Пролетел между деревьями, теряя силы в листьях, и плавно сошел вниз, запутавшись в мохе и травах. Ударил по скалам, отразился, породив причудливое эхо. Поднялся к небу, отжимая от земли пышные облака.

Голос шаманского бубна.

Голос тайги.

Бомм!!

Словно маяк посреди бескрайнего леса, словно корабельный гудок, собирающий ушедшие в туман шлюпки.

Бомм!!!

Беспалый еще немного постоял над едва теплящимся костром, дождался, когда окончательно рассеется звук бубна, а затем расслабился, стряхнул напряжение, которое всегда охватывает берущегося за бубен шамана, присел на землю и открыл глаза.

Григорий точно знал, что голос умер, прошелестел над землей, скользнул по поверхности быстрой речки, поиграл со скалами, подпрыгнул к солнцу и умер. Впитался в тайгу, вошел в мир. Григорий знал точно. Но Семену, который сидел в двух шагах от шамана, казалось, что он до сих пор слышит мистический звук бубна, слышит, как басовито гудит он в земле и воде, в скалах и облаках. И голос этот наполнял душу старого охотника теплом и спокойствием.

Голос шаманского бубна.

Голос тайги.

– Они идут, – негромко сказал Беспалый. – Не мешайте им.

– Зачем ты их зовешь? – спросил Семен.

Но вопрос охотник задал не так, как раньше. Другим тоном, совсем другим.

– Они заслужили право ее увидеть.

– Чем?

– Тем, что не сломались. Тем, что надеются… – Шаман помолчал. – Я слышал их мысли.

– А я видел их страх.

– Не все боялись, – парировал Беспалый.

– Да, – вынужден был согласиться охотник. – Не все.

Только те, кто уже мертв. А те из американцев, кто не сломался, брели сейчас по тайге, ориентируясь на голос бубна.

– Они заслужили право увидеть ее, – повторил Григорий. – Так будет честно.

Оспаривать его решение охотник не стал.

Еще пару месяцев назад Семен держался с Беспалым почти на равных. Ну да, шаман, сын шамана, но ведь – мальчишка, выросший у него на глазах! Еще пару месяцев назад, задавая вопросы, Семен готов был спорить с Григорием, отстаивать свою точку зрения, давить, если считал себя правым, и даже ругаться. Сейчас он задавал вопрос, чтобы выслушать ответ, просил Шамана поделиться мыслями, раскрыть суть того или иного принятого решения. И максимум, на что был готов охотник, – осторожно и вежливо выразить свою точку зрения. Он признал старшинство мальчишки.

Очень часто настоящий авторитет приходит вместе с пролитой кровью.

Так уж у людей принято.

Еще пару месяцев назад Семен был уверен, что именно ему и его охотникам предстоит выполнить самую грязную работу, что им одним придется запачкаться во имя Богини. Кровью отплатить за доброту. Семен относился к такому положению вещей спокойно, не в первый раз все-таки. Подобрал людей, подготовился, с легким высокомерием пообещал Беспалому, что все пройдет хорошо.

Но охота сложилась не так, как ожидал Семен. Совсем не так.

Казалось, юный шаман задался целью взять всю кровь на себя, единолично выразить Богине свою преданность. Камлания Григория не только сбивали с пути американцев и выводили из строя приборы, но и били по ним самим: падали деревья, умирали лошади, выворачивались из-под ног камни, жрали тела язвы… Охотники тоже не сидели без дела, но от кровавого таежного пиршества им доставались только жалкие объедки.

И с каждой новой смертью Беспалый все больше замыкался в себе, все меньше говорил, отделываясь короткими фразами, отводил взгляд, предпочитая смотреть на деревья и скалы, на облака и мох, но не на людей.

И с каждой новой смертью охотники все ниже склоняли головы перед молодым шаманом.

Так уж у людей принято.

И Семен склонял. Не перед мальчиком – перед мужчиной, перед Шаманом. И вести себя стал по-другому не из страха, а признавая силу Григория. Теперь уважение охотников зиждилось не только на положении Беспалого.

Но склоняя голову, Семен догадывался, что мальчишка еще не стал настоящим шаманом, не закалил до последнего предела стержень, не обрел непробиваемую уверенность в своей правоте. Видел охотник, что кровь Беспалый взял на себя именно поэтому – решил измениться одним махом, за одну беспощадную охоту. Словно мосты жег.

Вот только прежде нужно понять, что берег, на котором ты оказался, – именно твой.

Семен видел. Но молчал. Склонял голову.

Не привык охотник лезть к людям в душу, не любил, когда к нему лезли, и других оставлял в покое. Но жаль ему было щенка, искренне жаль. Кровь он взял, но не принял, не понял, ради чего, не закалился. Поторопился мосты сжечь. Семен это понял, когда узнал, что Шаман дозволяет последним американцам увидеть Богиню. Кровь Григорий взял, но твердым она его не сделала. Как бы он в ней не захлебнулся…

Охотнику было жаль щенка, потому сказал:

– Сложись все по-другому, Гриша, они убили бы тебя не задумываясь. А через час забыли бы о тебе навсегда.

– Знаю, – кивнул Шаман. – Наверное, именно поэтому они ищут нашу Богиню, а не наоборот.

– Я должен ее увидеть! Господи, помоги мне ее увидеть! Я должен ее увидеть! Господи, помоги мне…

Кантор снова и снова повторял короткую молитву. На привалах, когда они падали с ног от слабости, он молчал, сразу же забывался, иногда кричал что-то неразборчивое, что-то совсем другое, но обычно молчал. Однако стоило вновь тронуться в путь, как профессор принимался твердить:

– Я должен ее увидеть…

Остина монотонный голос спутника не раздражал. Нет, если быть честным, то сначала, разумеется, выводил из себя, но потом Джеймс привык. Когда напарник трое суток подряд бормочет одно и то же, привыкнуть можно. Тем более что в последние два дня Остин тоже начал шептать:

– Дай мне силы, Господи! Дай мне силы…

А вот между собой они не разговаривали.

И даже смотреть друг на друга избегали, чтобы не видеть неуклюжие движения, осунувшиеся от голода лица и кровавые струпья. У обоих давно вылезли волосы. Выпали зубы. На заживо гниющие тела беспрестанно садились мухи. Не было сил их отгонять. Да и смысла в этом они не видели.

Они не понимали, почему до сих пор живы? Откуда берутся силы для продолжения пути? Ведь они падали с ног, пройдя не больше полумили, харкали кровью и валялись по нескольку часов в забытьи.

А потом поднимались и шли дальше.

Они не слышали голос бубна, не воспринимали его, но вел их именно он.

Голос тайги.

– Я должен ее увидеть! Господи, помоги мне ее увидеть…

– Дай мне силы, Господи! Дай мне…

Ничего другого им не было нужно. Только увидеть. Только дойти. Только эту малость.

– Господи…

И их молитвы были услышаны.

Лес неожиданно закончился. Только что непроходимые кусты, листья и стволы, и сразу – чистое пространство. Берег небольшой реки. Свежий ветер, с легким отвращением набросившийся на смрадные тела. Идущий первым Остин остановился, вдохнул полной грудью и прохрипел:

– Мы нашли.

И кашлянул, выплюнув еще один кусочек легкого.

Кантор встал рядом. Улыбнулся, обнажив беззубые десны. Подтвердил:

– Нашли… – Вздохнул. – Она… прекрасна.

Остин молчаливо согласился с профессором.

У них не было сил говорить. У них не было сил думать о том, что она их убила.

Они дошли.

И наслаждались победой. Своей маленькой победой.

Они дошли. Они увидели.

Она стояла в самом центре небольшого каменистого островка.

Высокая, в два человеческих роста… Низенькая, словно сжатая деревьями и скалами тайги.

Блестящая, горящая ярче солнца, слепящая глаза… Тусклая, потемневшая под непомерной тяжестью беспощадного времени.

Красивая до слез, словно вышедшая из-под резца гениального скульптора… Уродливая старуха, вид которой вызывал омерзение.

Одинокая… В окружении детей.

Живая… Мертвая.

Золотая Баба.

Богиня.

Она была идолом. И она была тайгой.

Она впитала в себя все и возвращала впитанное обратно, наполнив его любовью и смыслом.

Бомм!

И два мертвых человека наконец-то услышали голос тайги. Ее голос.

Бомм!!

Шаман, которого они не видели, вновь прикоснулся к бубну. Шаман с закрытыми глазами. Шаман, бывший Ее голосом.

Бомм!!!

Среда

Такое случалось нечасто. Чертовски редко случалось, если честно, всего лишь во второй раз.

Еще вечером Стрекалов предупредил подчиненных, что не приедет на работу. Намеченные на среду дела были перенесены или сделаны во вторник. Тревожить босса разрешалось только в самых крайних случаях: революция, падение астероида, пробуждение Ктулху. С остальными, мелкими проблемами велено было справляться самостоятельно.

Однако проснулся Петрович в обычное время. Умылся, побрился, позавтракал. Облачился в костюм, сам повязал галстук, что делал, опять же, в редчайших случаях: когда бывал предельно сосредоточен, а потому любой появившийся в поле зрения человек, любой посторонний шум могли нарушить концентрацию. Результатом подобного вторжения становилась вспышка ярости, и Ксюха, прекрасно изучившая мужа, даже не сделала попытки подняться с кровати. Она не знала, к чему готовился Илья, но с расспросами не лезла – потом сам расскажет.

Ровно в восемь, как обычно, Стрекалов вышел из дому и опустился на заднее сиденье лимузина. Сухо обронил:

– На фабрику.

Откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

И улыбнулся.

Ему предстоял чертовски сложный, трудный, но невероятно увлекательный день.

День, когда на свете появится еще одно чудо.

* * *

Вопреки широко распространенному мнению о волшебной силе сна, разгадки и умные решения никогда не приходили Волкову по ночам. Бывало – по вечерам, но чаще всего – утром или днем. Иногда – неожиданно: за рулем автомобиля, в столовой, в разгар футбольного матча, иногда – в результате нескольких часов мозгового штурма, подкрепленного кофе и сигаретами. Но во сне – никогда.

Ничего не изменилось и на этот раз.

Разбудила Очкарика Проказа. Проснулась, поворочалась на диване, да и потащилась в спальню. По привычке, не иначе, наверняка понимая, что ничего у них не сладится.

Ласковые поглаживания заставили Федора открыть глаза. С минуту он бездумно таращился в потолок, а когда понял, что усилия Проказы, которая копошилась у его бедер, вот-вот заставят его потерять контроль – увлекшаяся девушка уже вовсю использовала язык, – отстранился и проворчал:

– Лучше бы кофе сварила.

И направился в ванную.

Вот под душем-то окончательно проснувшийся Волков и отыскал правильный ответ.

Ход его мыслей был прост. Дано: Механикус выстроил мельницу давным-давно, когда на Неглинной подобных сооружений стояло не одно и не два. Затем речку спрятали в трубы, все мельницы снесли, а специально для Механикуса выкопали подземный зал. В честь чего такая привилегия? Уговорил строителей? Может быть. В те времена столицей считался Санкт-Петербург, особенных мер по охране Кремля не принималось, и руководители работ, за плату, разумеется, могли добавить в проект лишнее помещение. Однако после того как в Москву переехало коммунистическое правительство, все должно было измениться. Вожди победившего пролетариата населения страны побаивались, Кремль превратили в осажденную крепость и не могли не проверить идущие вокруг него подземные ходы. Заинтересовались ли они мельницей? Обязательно. Но не сломали, а включили в охраняемую зону. Почему? Ответ очевиден – договорились с Механикусом.

Что именно предложил бог машин коммунистам, Федора не интересовало. Предложил и ладно. Главное: версия выглядела правдоподобной и подтверждалась тем фактом, что неизвестные стали следить за искусниками после того, как Очкарик представил Шипилову Неваду.

Как говорится, «все сходится – ребеночек не наш».

Ребята из ФСО ищут Оружейника совсем не потому, что опасаются лучшего в мире убийцу. Или не только потому. Ребята из ФСО ищут Оружейника, чтобы защитить Механикуса. И именно эти ребята шли за Невадой.

Такой вот получился вывод.

Волков побрился, а закончив, внимательно посмотрел на свое отражение и произнес:

– Придется снова встретиться с товарищем полковником.

И согласился:

– Придется.

И понял, что дело будет закончено сегодня.

При этом кофе ему никто не сварил. Когда Федор вышел из ванной, Проказы в квартире уже не было. Укатила, не прощаясь. То ли демонстрируя обиду, то ли действительно оскорбленная пренебрежением Очкарика. Но ее отсутствие Волкову было на руку: он не собирался брать девушку с собой.

И на этот раз договориться о встрече с Шипиловым оказалось весьма легко, один звонок, короткий разговор, и уже через час Федор подъехал на Кремлевскую набережную. Остановился, едва миновав Большой Каменный мост, и буквально через пару секунд в машине оказался полковник.

– Доброе утро.

– Доброе.

– Опять с просьбой?

Андрей доброжелательно улыбнулся, но в его глазах таился вопрос: «Догадался?»

Ну, не мог же ты не догадаться, Волков! Для такой простой головоломки не нужно быть искусником, Собирателем Тайн или еще каким-нибудь шерлокхолмсом. Нужно просто подумать и сделать правильный вывод. Тебя учили делать выводы, Волков? Ты справился? Тогда зачем ваньку валять? Спрашивай, задавай вопросы, давай договариваться!

Но помогать Федору, подводить разговор к нужной теме Шипилов не собирался, во всяком случае – пока.

– Разумеется, с просьбой, – не стал скрывать Очкарик.

– С какой? – Шипилов – сама предупредительность.

– Понимаете, Андрей, к сожалению, вчера мы не нашли под землей того, что искали.

– Следов Призрака?

– Мельницу.

Полковник сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. Удивленно приподнял брови:

– Ветряную?

– Водяную. – Волков перестал улыбаться. – Андрей, где мельница?

Шипилов тоже стал серьезен.

– Назовешь свой псевдоним?

– Собиратель Тайн.

– Подходит, – кивнул Шипилов.

– А ты представишься?

– А я не искусник, – развел руками полковник. – Я обычный человек.

– Как же ты влез в эти дела?

– Родина приказала. – Прищурился. – Припоминаешь такую постановку вопроса?

– Не надо говорить мне о долге.

– Почему нет? Или ты погоны для красоты носишь?

– Я свои звездочки заработал.

– Частными расследованиями в интересах министров? Скольких ты пересидел? Двоих?

– Троих. Нынешний – четвертый.

– Молодец.

– Не жалуюсь, – усмехнулся Федор. – Только вот что скажу: если бы твои шефы сажали в высокие кресла приличных людей, я бы действительно служил, а не занимался частными расследованиями.

– Где же взять приличных?

Волков пожал плечами:

– Не мое дело.

Мы знаем, что так жить нельзя, но по-другому почему-то не получается…

– Ладно, проехали, – вздохнул Шипилов. – Вас, искусников, не переделаешь. Вы – прожженные эгоисты, сконцентрированные исключительно на собственном совершенствовании. Впрочем, вам это помогает быть лучшими…

Всегда интересно послушать, что о тебе говорят вокруг. Но Волков не располагал временем, а потому оборвал Андрея:

– Где мельница?

Прозвучало грубовато, но полковник не обиделся.

– Спрятали.

– Это я понимаю. Куда?

– Чем заплатишь за информацию?

– А кто тебе больше нужен: Призрак или… Гончар?

– Оба.

– Какой ты жадный.

Но Андрей не поддержал шутку:

– Вопрос в том, что нужно тебе?

Федор посмотрел Шипилову в глаза:

– Для начала мне нужно понять, почему ты работаешь на Механикуса?

– Я работаю на свою страну.

– Но помогаешь Механикусу.

– Потому что он помогает моей стране.

– Чем?

Шипилов покачал головой:

– Не знаю. Сделка была заключена еще до того, как я родился, поэтому, что предложил Механикус, мне неизвестно. Моя задача – безопасность мельницы. И его самого. Если Механикус просит о помощи, я обязан оказать ему любую поддержку.

Сказал правду? Вполне возможно. Что на самом деле мог предложить правительству бог машин? Он ведь неспособен выращивать таланты, он только помогает. Пообещал появляться в России чаще, чем в других местах? Почему нет?

– Мы не позволим Гончару убить Механикуса или добраться до мельницы.

– И тебе не важно, в чем причина их ссоры?

– Абсолютно безразлично.

Приказ есть приказ. Шипилов не был солдафоном, просто офицером, который отдает себе отчет в том, что смысл некоторых его действий понятен только начальству.

– Я приведу тебя к мельнице, Волков. Но только в том случае, если с тобой пойдет Гончар.

«Механикуса там не будет, – понял Очкарик. – А будет засада».

И ему отводится малопочтенная роль провокатора.

«Если промолчу – подставлю Гончара, если предупрежу его – подставлю Андрея».

Федор понимал, что Гончар не откажется от похода к мельнице.

«Выйти из игры? Вот еще!»

Волков не был ангелом, собственно, он и шел на встречу с целью стравить Механикуса и Гончара. Но ведь стравить их! Организовать бой на нейтральной территории. В результате же ему предложили совсем иное.

Впрочем… Терзаться Федор не собирался. Он никому ничем не обязан, никому не давал слова. Гончар упустил шанс стать его другом или хотя бы работодателем. Упустил, не рассказав всей правды, решив использовать Собирателя Тайн втемную. Гончар заполучил отличный инструмент. Лучший, на какой мог рассчитывать. Но он не подумал, что, превратившись в искусника, Очкарик не перестал быть человеком. Человеком, для которого дружба была святым понятием.

А потому Федор не терзался. И не сомневался. Он приведет Гончара в засаду, потому что это единственный шанс вывести из-под удара Петровича и Леву. Единственный шанс выручить друзей.

При этом не факт, что они об этом узнают…

– Договорились, – кивнул Очкарик.

– Вот и славно. – Шипилов наконец-то улыбнулся. – И не переживай, Собиратель Тайн, Гончар переродится и еще потреплет тебе нервы.

* * *

– Решила соскочить?

– Я не могу, Гончар, хватит! – Испанка старалась говорить твердо, но голос срывался. – Травник…

– Он погиб по собственной глупости.

– На твоей операции!

– Его никто не звал!

– Ты звал меня!

– Приехала бы одна – Травник был бы жив.

– Что сделано, то сделано. С меня хватит!

– Уверена?

– Хватит крови, Гончар, я ухожу. – Испанка помолчала. – И не вздумай являться ко мне – убью. Забудь о моем существовании.

– Не надо угрожать, девочка.

– А ты приезжай в Мадрид, подонок, и тогда увидишь, угроза это или обещание!

Тереза бросила трубку.

Гончар аккуратно положил мобильный на стол и коротко резюмировал:

– Паскуда!

Однако, в отличие от ночных криков, процеженному Гончаром ругательству не хватало ярости. Эмоции ушли, лидер смирился с предательством Испанки, нашел ей замену и ругался больше для порядка, чтобы подчиненные не подумали, что ему плевать на бегущих с корабля крыс.

Остатки маленькой армии расположились вокруг стола. Проказа, с независимым видом поправляющая пилочкой ногти, и по обыкновению хмурый Оружейник. У ног старика лежал грустный Серафим.

– Наша белобрысая знакомая решила, что Травник расплатился с ее долгом. – Гончар жестко усмехнулся. – Придется при случае объяснить ей, что она ошибается.

Оружейник безразлично пожал плечами. Мол, тебе надо, ты и разбирайся. Проказа же зевнула и протянула:

– Я ее никогда не любила.

– Надеюсь, ты никого не хотела удивить? – осведомился Оружейник.

– Можно подумать, ты кого-нибудь любишь, кроме своей псины!

Серафим зарычал.

– Справляться будем сами, – с нажимом произнес Гончар, пресекая зарождающийся скандал. – Я полагаю, все решится в течение ближайших часов…

Лежащий на столе телефон подал голос. Гончар бросил взгляд на экран и улыбнулся: звонил Собиратель Тайн.

* * *

– Мельницу переносили уже при мне, – рассказывал идущий рядом с Волковым Шипилов. – В обстановке строжайшей секретности, разумеется. Разбирали и собирали ее десять офицеров. Вручную. Работа заняла две недели.

– А Механикус?

– Он руководил.

Очкарик весело посмотрел на полковника:

– Пытаюсь поставить себя на твое место, и, извини, не получается. На дворе двадцать первый век. Вы спускаетесь под землю и приступаете к разборке водяной мельницы. Вручную. И ты рассказываешь мне об этом так, словно речь идет о какой-то обыденности.

– Мы не собиратели тайн, – улыбнулся Андрей. – И не депутаты какие-нибудь. Мы – офицеры. Мы получили приказ от непосредственного начальника и выполнили его.