Будова атому 8 страница

– Открывайте, – повелительно попросил Федор. – Мне надоело здесь торчать.

К некоторому его удивлению, замок заскрежетал, и металлическая дверь, тихонько скрипнув, отворилась. Странно. Очкарик не ожидал подобной покладистости. То ли Гамбар был честным человеком, то ли рассчитывал на чью-то поддержку.

– Добрый день.

Федору не ответили.

Стоящий в коридоре мужчина обладал заурядной для Москвы внешностью. Невысокий, полный, с короткими черными волосами, обрамляющими большую лысину, черными глазами и большим носом. Серые брюки от дешевого костюма, рубашка с расстегнутым воротом, тапочки. Глава семейства воскресным вечером.

– Вас зовут Рафиг? – спросил Волков.

– Да.

– Мне нужен ваш сын.

– Зачем?

– Поговорить.

– О чем?

Старший Гамбар предпочитал короткие фразы и всем своим видом давал понять, что не рад незваному гостю.

– Ильгар дома?

– Нет. – Рафиг угрюмо мотнул головой: – Уходите.

Из ближайшей к прихожей комнаты доносился женский голос. Она говорила взволнованно, слышались просительные нотки.

Как раз в тот момент, когда Рафиг предложил Волкову убраться, женщина закончила разговор и специально повысила голос, произнеся последнюю фразу так, чтобы ее услышал муж. Фраза Рафигу понравилась, в его взгляде мелькнуло облегчение.

«Похоже, едет подмога. Интересно, кого ждать?»

– Вы напрасно меня опасаетесь, – вежливо сказал Федор. – Я хочу поговорить с вашим сыном. Ничего больше.

– О чем поговорить?

– О Лале.

Гамбар нахмурился:

– Лала – жена другого мужчины.

– Он недавно умер.

– Я не слышал.

– Вполне возможно, – усмехнулся Волков. – Но где Ильгар?

– Его здесь нет.

– Он придет сегодня?

– Не знаю.

– Вы будете ему звонить сегодня?

– Не знаю. – Рафиг чуть повысил голос: – Я не понимаю, зачем этот разговор?

– Я веду расследование смерти Арифа Гусейна, – объяснил Федор.

– При чем здесь мой сын?

– Я обязан проверить все версии.

– Я не понимаю твоих слов. – По мере того как текло время, Рафиг обретал все большую уверенность, а его русский язык становился все менее и менее правильным. – Где бумага? Бумагу дай.

– У меня ее нет.

– Тогда зачем пришел?

Женщина, уловив изменения в поведении супруга, вышла в коридор. В меру толстая тетка лет сорока, пытавшаяся стать блондинкой, но в итоге согласившаяся на грязно-желтый окрас кудрявых волос. Грубое лицо с большим носом, золотые зубы, широченные брови. Классика.

– Рафиг, у него есть бумага?

– У него нет никакой бумаги.

– Пусть он уходит! – Она неприязненно посмотрела на Волкова и отпустила фразу на азербайджанском.

Муж криво усмехнулся, ответил, и Гамбары рассмеялись. Они прекрасно знали, как смутить чужака, как заставить его почувствовать неуверенность. Натренировались на жителях соседних домов. Но смутить Федора было не легче, чем сдвинуть с места пирамиду Хеопса.

– Уходи!

– Если мы не договоримся, это косвенно подтвердит мои подозрения, – спокойно произнес Очкарик. – К вам придут другие люди. У них будет бумага. Но разговаривать здесь они не станут. Возьмут вас и отвезут в мой кабинет.

– Я ничего не знаю, – отрезал Рафиг. – И сына здесь нет.

В дверь позвонили. Гамбар улыбнулся и сделал шаг вперед:

– С дороги уйди.

– Оставайся на месте, – предложил Волков. – Я сам открою.

После секундного раздумья Рафиг решил подчиниться. И даже цыкнул на жену, начавшую что-то говорить. Хозяина дома несколько смутила уверенность гостя.

Федор распахнул дверь и окинул взором стоящего на пороге милиционера. Тот ответил не менее уверенно, и не только взглядом:

– Ты кто?

– А вы? – Федор нажал на «вы», намекая визитеру, что следует быть вежливее. Тот оставил замечание без внимания.

– Разве не видишь, кто я?

– Увижу, когда вы предъявите документы.

– Умный? – прищурился милиционер.

Гамбары сделали пару шагов назад. Ожидают скандала?

– Капитан, документы предъявите, пожалуйста. – Федор добавил в голос чуть-чуть металла.

– Движений резких не делай, – жестко произнес милиционер. – Мне сказали, что ты ворвался в квартиру.

– Я позвонил, мне открыли.

– Сказали, что ты угрожал.

– Чем?

– Говори, кто ты?

– Как вы видите, капитан, здесь не происходит ничего противозаконного. – Волков тоже умел не замечать чужих фраз. – А значит, мы можем вернуться к началу разговора. Я хочу видеть ваши документы. Сейчас.

Очкарик слегка разозлился, но не позволил себе потерять самообладание. И резких движений не делал, чтобы не дать милиционеру повода затеять свару. Зато постарался вложить в голос твердую уверенность в крепости своих позиций, а в последнем слове и вовсе использовал командную интонацию. Здоровяк, в свою очередь, решил не переть на рожон. Как и Гамбара, его смутило спокойствие Волкова, и милиционер рассудил, что стоит выполнить требование незнакомца.

– Капитан Мамедов. – Он продемонстрировал Федору удостоверение. – Участковый.

– Очень хорошо, товарищ капитан. – Очкарик показал свои документы. – Полковник Волков, министерство.

– Коллега, да? – Мамедов молниеносно сменил тон и широко улыбнулся. – Извини, друг, я не понял сначала. – Похлопал Федора по плечу. – Сам понимаешь, ситуации разные бывают. Люди здесь в основном мелким бизнесом занимаются, мало ли какие бандиты захотят наехать? Вот я и проверяю. Опять же фашисты всякие головы бритые поднимают, гады, от этих тварей только и жди неприятностей.

Корочки Волкова не выбили капитана из колеи. Линию поведения он сменил, но по-прежнему оставался уверен в своих силах. Мамедов крепко стоял на своей земле.

– Вы слышали о смерти Арифа Гусейна?

– Конечно.

– Я веду расследование и хочу поговорить с Ильгаром.

– Какой он убийца? – удивился капитан. – Мальчик совсем. И не горячий. Тихий совсем. Скромный. Никаких хлопот с ним не было. Тут в районе наркоманов полно, алкашей малолетних, скинхеды всякие бродят, твари фашистские, а Ильгар – правильный. В школе хорошо учился, в институт поступил. Надежная опора родителям.

– Когда он здесь появлялся?

– Неделю, может, больше. – Мамедов покосился на Гамбара: – Рафиг, когда Ильгар последний раз приезжал?

– Неделю назад.

– Видишь, я не ошибся.

– Когда появится, пусть мне позвонит.

– Обязательно передам, – пообещал капитан. – Пошли?

Оставаться в квартире не было смысла. Милиционеры пешком спустились на первый этаж, вышли из подъезда и закурили.

– Твоя машина? – Мамедов кивнул на «Ауди».

– Да.

– Дорогая. – В голосе капитана прозвучало уважение. – В министерстве хорошо платят?

– Не всем.

– Это я понимаю.

Пока Волкова не было, его автомобиль успели заблокировать. Сзади «Ауди» поджала темная «девятка», спереди – подержанный «бумер» без номеров.

– Места для парковки мало, – дружелюбно объяснил Мамедов. – Людям машины ставить некуда.

И незаметно, как он думал, сделал жест рукой. «БМВ» медленно подал вперед и покинул двор, за ним потянулась «девятка». Несмотря на то что машины проехали в двух шагах от Федора, Очкарик не смог разглядеть сидящих внутри людей: настолько сильно были затонированы стекла.

– Ну, бывай, полковник, может, еще увидимся.

Волков посмотрел в глаза капитана, сжал протянутую руку, не сильно сжал, обыкновенно, но не отпустил, задержал в своей руке и отчетливо произнес:

– Завтра до двенадцати утра я должен переговорить с Ильгаром. Если этого не произойдет, гарантирую тебе весомые неприятности. Лично тебе.

– Угрожать не надо, – с веселой издевкой попросил Мамедов. – Звездочки береги, полковник. Не забывай, где находишься.

Он твердо стоял на своей земле.

– Ты о моих звездах не беспокойся, – жестко велел Очкарик. – Имя мое тебе известно. Прозвонись по своим каналам, поинтересуйся, кто я. А на тот случай, если нам еще придется встретиться, запомни: обращаться ко мне только на «вы». Все понятно?

Мамедов угрюмо выдернул руку.

– Я не услышал ответ.

– Будет видно, – буркнул участковый.

– Будьте добры отвечать по уставу, товарищ капитан.

– Так точно, товарищ полковник, – злобно глядя на Волкова, произнес Мамедов. – Я все понял.

Но взгляда Федора не выдержал, отвернулся.

– До двенадцати, – напомнил Очкарик и сел в машину.

И почти сразу же запиликал висящий на поясе мобильник. Волков завел двигатель, медленно подал вперед и поднес трубку к уху:

– Да!

– Федя, спаси меня! – прорыдал Корзинкин.

* * *

Удивительно, как много впитывается и навсегда остается в наших вещах. Едва уловимый запах и соль пота, прикосновение пальцев, тепло кожи и уникальное дыхание души. Мы редко задумываемся над тем, какая хорошая память у наших вещей. Как относятся они к нам? Почему некоторые из них прикипают к сердцу, становятся любимыми, а другие лежат в шкафу, позабытые, ни разу не надеванные?

Вот бы удивился любой нормальный человек, узнав, как много способна рассказать о своем хозяине простая пуговица.

Дешевая пластмассовая пуговица, крепко зажатая в кулаке.

Окно плотно зашторено, дверь закрыта, свет выключен. Гончар сидел в кресле, выдвинутом в самый центр комнаты. Расслабленная поза, опущенная на грудь голова. Казалось, он спит, и лишь его левая рука дрожала от напряжения. Левая рука, в которой пряталась пластмассовая пуговица. И часть силы, что бушевала в стиснутом кулаке, заставляла подрагивать окружающий Гончара сумрак. По темной, запертой комнате гулял несильный ветерок, покачивал шторы и шевелил волосы Гончара. Едва ощутимый ветерок, исходящий из левой руки сидящего в кресле человека.

Тридцать минут потребовалось Гончару, чтобы прочесть душу переданной Дантистом посылки. Полчаса вызванный им ветерок нарушал сумрачный покой комнаты. Затем все прекратилось. Гончар медленно разжал кулак – ставшая ненужной пуговица упала на паркет, – нащупал стоящую у кресла бутылку вина, зубами выдернул неплотно воткнутую пробку, выплюнул ее и жадно припал к горлышку. Полминуты в комнате слышалось только бульканье. Затем Гончар вернул опустевшую бутылку на пол, вытащил из кармана телефон и набрал номер:

– Проказа?

– Да.

– Записывай адрес…

– Кто его прикрывает? – угрюмо осведомилась Испанка.

– Никто, – пожала плечами Проказа.

– Говорят, он крепкий мужик, – подал голос Невада. – В тайге слабаки не выживают.

– Слабаки нигде не выживают, – хмыкнула Проказа. – Только под мамочкиным крылышком. Ты-то чего трясешься? У тебя работа безопасная…

Презрение, отчетливо прозвучавшее в последней фразе, задело Круса. На секунду его глаза вспыхнули, однако доводить дело до скандала он не стал. Заставил себя высокомерно улыбнуться:

– Кто бы говорил!

И отвернулся.

Роли члены команды расписали заранее. Травник прикрывал: остался на лестничной клетке и следил за тем, чтобы соседи не проявили к происходящему в квартире нездоровый интерес. Задача Проказы заключалась в том, чтобы войти и обездвижить Беспалого: учитывая бойцовский опыт девушки, никто не сомневался, что она справится. Испанке предстояло задавать вопросы. После вторжения Проказы, которое обязательно закончится жестоким избиением Беспалого, мягкость беловолосой наверняка вызовет пленника на откровенность. Испанка умела влезть человеку в душу. Если же не получится мягко, то она достанет из сумочки флаконы с разноцветными жидкостями, способными вывернуть любого человека наизнанку и превратить его в кричащий от боли сгусток нервов.

А Невада сделает то, от чего отказались остальные, – прольет кровь искусника. Добровольно ответит Беспалый или его придется пытать – не важно, Гончар приказал не отпускать Шамана живым.

– Чего ругаться? – негромко произнес Травник. – Все замазаны.

Испанка опустила глаза. Проказа скривила рот, но комментировать слова здоровяка не стала. Кивнула:

– Пошли!

И первой выбралась из машины.

«Ты запутался, Григорий. Ты отплыл от одного берега, а к другому не причалил. Тебе нужно время, чтобы разобраться в себе, а его у тебя нет. Ты запутался, тебе кажется, что самый легкий выбор – самый правильный. Но это, поверь мне, не так…»

Беспалый понимал, что Бабушка Осень знает, о чем говорит. В ее словах звучит мудрость, накопленная за многие поколения. И еще мудрость врожденная. Не зря ведь ходят слухи, что Бабушка Осень родилась старой.

Она была права… и она была не права. Она советовала, но не указывала. Она понимала, что выбор человек должен сделать сам. Выстрадать, вымучить, определиться и не отступать. Даже если выбор этот порожден чудовищными сомнениями, превратившимися в чувство чудовищной вины.

«Я знаю, кем умру, но понятия не имею, кем буду жить…»

Григорий перебрал лежащие на столе фотографии. В очередной раз вгляделся в изображенных на карточках людей. В очередной раз ощутил пустоту внутри.

«Я ни о чем не жалею, но не хочу ничего повторять…»

Он знал, что все обязательно повторится, что никто не отступит, что и с той, и с другой стороны полным-полно твердых людей. По-настоящему твердых, не таких, как он. Но для него игра закончена. Он сделал все, что должен был сделать. Исполнил все обязательства.

Пришло время разобраться с самим собой.

Дверь в квартиру Проказа вскрыла за десять секунд. Та оказалась запертой всего на один, самый простой замок, словно хозяин ждал незваных гостей и решил не чинить им особых препятствий. Легкость, с которой они попали в квартиру, насторожила Проказу, а потому, приоткрыв дверь, она вытащила не нож, как собиралась изначально, а пистолет с длинным глушителем и только после этого черной тенью скользнула внутрь.

Остальные, как и было договорено, ждали условного сигнала снаружи. Молча. Напряженно прислушиваясь, не раздадутся ли из квартиры звуки борьбы.

Не раздались.

Проказа появилась секунд через двадцать. Оружие убрано, во взгляде черных глаз – большая редкость! – видна некоторая растерянность. Широко распахнула дверь и негромко приказала:

– Проходите. – И сразу же добавила: – Мы опоздали.

Ненужных вопросов никто не задавал. Зачем? Сейчас все сами увидят. Испанка и Невада прошли за Проказой к ванной комнате и по очереди заглянули внутрь. Среагировали по-разному. Крус негромко выругался. Женщина закусила губу. Затем молча переглянулись.

Беспалый лежал в красной от крови воде. Лицо спокойное, умиротворенное. Лицо человека, твердо знающего, что сделал именно то, что нужно. Лицо несомневающегося человека.

– Вскрыл себе вены, подонок, – буркнула Проказа. – Обманул нас.

– Плевать он на нас хотел, – прошептала Испанка. – Он это сделал для себя.

И перекрестилась.

Невада последовал ее примеру, но не удержался, добавил:

– Порвалась ниточка…

– Да уж… – Проказа широким шагом прошла на кухню. Крус за ней. Испанка медленно закрыла дверь ванной, подумала и последовала за компаньонами.

– Даже дерьмо за собой не убрал! – выругалась Проказа, разглядывая лежащие на столе фотографии. – А если бы менты нашли?

– Он знал, что мы идем. – Испанка взяла в руки пару сделанных «Поляроидом» моментальных снимков. Человек в камуфляжной форме, голова разбита, лица не разобрать – залито кровью. Еще один мертвец, тоже в походной одежде, лежит на земле, обеими руками держась за торчащий из живота нож. Снято в лесу. Или в тайге.

На остальных снимках то же самое: трупы, трупы, трупы… Сколько их?

– Тридцать два человека, – тихо сказал Невада. – Я слышал об этой истории.

Тридцать третий с перерезанными венами лежал в ванной.

– Надо позвонить Гончару и спросить, что делать, – громко произнесла Проказа.

– Только давай выйдем на улицу, – предложил Крус.

– Вы звоните, а мы с Травником, пожалуй, поедем, – пробормотала Испанка.

– Куда торопишься? – прищурилась Проказа.

– Надо Оружейника сменить, – спокойно объяснила беловолосая. – Увидимся.

* * *

– Рита, солнышко, привет! – промурлыкал в телефонную трубку Федор. – Узнала?

– Очкарик, тебя трудно с кем-нибудь спутать, – с веселым удивлением отозвалась Шашкина.

Она делала вид, что не ожидала звонка, но Федор прекрасно знал, что это не так.

– Значит, богатым мне не быть?

– И не надейся.

Волков услышал мужской голос:

«Кто это?»

«Волков, – ответила Рита, небрежно зажав пальцем микрофон. – Друг Стрекалова. Помнишь, он был у нас на свадьбе?»

«Мент?»

«Да».

«Чего ему надо?»

«Сейчас выясню».

Шашка вернулась к разговору с Очкариком, но при этом установила звук телефона на максимум, чтобы любимый ревнивец мог слышать каждое слово:

– Чего звонишь?

«А то ты не знаешь!»

– Заехать хочу, – усмехнулся Федор. – Не возражаешь?

– Есть повод?

– Ты забыла у Петровича вазу.

– Ах да! – Умная Рита мгновенно поняла придуманную Волковым легенду и даже «вспомнила» уточняющую деталь: – В гостиной!

– Точно. Так ты не против, если я заскочу?

– Я скажу, чтобы тебя пропустили.

Очкарик отключил телефон и покосился на лежащую на переднем сиденье вазу, за которую час назад выложил в магазине почти тридцать тысяч. Авторская работа, едрить ее за ногу. Зато напоминает те штуковины, что изготавливаются на фабрике Петровича и которые Илья обожает дарить друзьям. Риткин муж о «стеклянном» хобби Стрекалова знал, так что подозрений визит Волкова у него не вызовет: жена забыла очередную безделушку, старый приятель вызвался ее завезти.

Ритка, в свою очередь, сделала все так, как надо. Распорядилась пропустить машину Федора во двор, обеспечив возможность припарковаться в нужном месте, но из дому не вышла, встретила Очкарика в гостиной и представила несколько мрачному мужу:

– Иннокентий. Но вы, кажется, знакомы.

Волков подтвердил, что – да, виделись. В ответ Иннокентий состроил кисло-дружелюбную мину – он явно не обрадовался нежданному визиту человека «не их круга» – и сообщил, что погода в Шанхае, откуда он только что прилетел, – дрянь. Спорить с путешественником Федор не стал. Передав «подарок Петровича» – Ритка тут же заставила мужа оценить произведение, тот скучно восхитился, – Волков признался, что тоже ничего не понимает в стекле, после чего посмотрел на часы и засобирался. Удерживать его не стали.

Отъезжая от особняка Иннокентия, Очкарик набрал номер Стрекалова:

– Ты ведь общаешься с Шашкиным мужем?

– Время от времени, – подтвердил Илья.

– Так вот знай: сегодня ты подарил Ритке стеклянную вазу собственного производства. Фотку я пришлю по электронной почте.

– Я подарил? – уточнил Петрович.

– Ну не я же.

– А зачем я подарил?

– Просто так, – улыбнулся Волков. – Потому что ты хороший мужик. А еще потому, что мне нужно было попасть в их дом.

– Хитришь?

– Не без этого.

Федор остановил машину, нажал на открывающую багажник кнопку, и через несколько секунд на соседнее кресло плюхнулся Корзинкин.

– Очкарик! – шумно выдохнул Лева. – Ты не поверишь, что мне пришлось пережить!

– Где тебя искать? – деловито спросила Испанка.

– В Подмосковье, – пробурчал Оружейник. – На Рублево-Успенском.

Сидящий за рулем Травник нахмурился, припоминая схему Москвы.

– Что он там забыл?

– Дружка выручал, – объяснил старик, наблюдая, как толстенький мужчина вылезает из багажника и пересаживается в салон «Ауди».

– Мы сейчас едем в сторону Москвы, если что изменится, я перезвоню.

– Договорились.

А начинался воскресный вечер самым что ни на есть приятным образом.

– Шашка сказала, что Иннокентий раньше среды из Китая не вернется, – громко начал Корзинкин рассказ о своих приключениях. – Слуг нет, дом пустой…

– А соседи?

– Так у них подземный гараж, и стекла в машине тонированные, – объяснил Лева. – Я перед самым поселком на заднее сиденье перебрался, и никто меня не видел.

«Конспиратор!»

Дальнейшие события развивались по традиционному сценарию.

– Ритка в душ отправилась, я винишка сообразил, хорошо еще, что в один бокал. – Корзинкин погладил лысину. – И хорошо, что раздеваться не стал. Короче, минут через пять смотрю: ворота открываются. Кеша вернулся…

А поскольку нынешний супруг веселой Шашки перемещался исключительно в компании трех-четырех телохранителей, да к тому же отличался горячим нравом, Лева понял, что попал в беду.

– К счастью, я в их доме немножко ориентируюсь, – скромно уточнил Корзинкин, – и сразу сообразил, куда спрятаться. В подсобку рванул. Телохранители туда не ходят, а садовник только завтра появится. Там и переждал.

По телефону Лева шепотом объяснил Очкарику, куда выходит дверь его убежища, и, когда Федор поставил рядом с ней машину, незаметно перебрался в оставленный открытым багажник.

– Кстати, он у тебя чистенький.

– Спасибо, – улыбнулся Волков.

Интересно было бы посмотреть на физиономию вышедшей из душа Риты, которая вместо Левы увидела перед собой обожаемого супруга. Впрочем, выдержки и хладнокровия Шашке не занимать. Наверняка завизжала «от радости» и бросилась целовать любимого, на ходу соображая, куда мог подеваться бывший муж.

– За следующим поворотом есть неплохой ресторан, – сообщил Корзинкин. – Давай туда, я ведь так и не поужинал.

– Давай. – Федор тоже проголодался.

Друзья прошли в небольшой уютный зал, расположились за столиком и велели симпатичной официантке начать с бутылочки красного. И только здесь, поняв, что Лева считает историю законченной, Волков поинтересовался:

– Ты чего у Ритки-то забыл? По старой памяти, что ли?

И усмехнулся собственной шутке.

Из четверки друзей Лева отличался самым беспокойным по женской части нравом. С девственностью он, разумеется, расстался первым, если не врал – в объятиях соседки по даче, дамы в самом соку. Начиная с восьмого класса вовсю ухлестывал за старшеклассницами, что стало причиной нескольких крупных драк, которые друзьям пришлось провести со старшими ребятами. Стоит ли говорить, что дальнейший путь Корзинкина был устлан девичьими вздохами, а его жизненным девизом стала фраза: «Когда в семье только одна жена, она вырастает эгоисткой»?

При этом Федор никогда не понимал, чем Лева берет женщин? Не красавец, не атлет, прилично зарабатывать стал только в последние годы, до этого особым богатством не страдал. Ну, балагур. Ну, оптимист. Так мало ли таких? Получается, таких – мало.

– Или по привычке заехал?

– Понимаешь… – Корзинкин замялся. – Можно сказать и так – по привычке. – И с подчеркнутым вниманием уставился в меню. – Жрать охота. Наверное, это нервное, да?

– Наверное… – Очкарик чуть подался вперед: – Посмотри мне в глаза.

– Люблю я модные показы, – жизнерадостно сообщил Лева, уставившись в висящий под потолком телевизор, по экрану которого беззвучно разгуливали гламурные красавицы. Длинные и тощие. – Только не понимаю, зачем манекенщиц всегда во что-нибудь одевают?

– Чтобы люди не пугались, – буркнул Волков. – Но ты от темы не отвлекайся, ты в глаза мне посмотри.

– Зачем?

– Тебе трудно?

– Кстати, седло барашка в этом заведении готовят восхитительно. – Корзинкин вернулся к меню. – Рекомендую.

– Стрелки не переводи, – попросил Федор. – И глазки подними. Взгляни на друга-то.

– Пожалуйста! – Лева захлопнул книжечку и вытаращился на Волкова. – Доволен?

Пару секунд Очкарик смотрел в глаза Корзинкина, а затем поверил… не догадался – это произошло чуть раньше, – а поверил в то, чего не мог понять:

– Ты с ними спишь… Ты спишь со всеми своими бывшими!

– Ну, не со всеми… – Лева уставился куда-то за спину Федора.

– Врешь.

– Хорошо, – сдался Корзинкин. – Со всеми, но не постоянно. От случая к случаю… А что я могу поделать?

– Рассказывай!

– Он тебя не засек? – поинтересовался Травник.

– Не в первый раз, – проворчал Оружейник. – Все нормально.

В ресторан, несмотря на то что деньги у него были, старик не пошел – слишком уж он приметный. Слишком бы выделялся своим потасканным видом на фоне наряженных гостей дорогого заведения. Да и собака опять же. Пес у него воспитанный, лаять не будет, но и в сумке сидеть не останется, обязательно привлечет к себе внимание.

Резоны показались Оружейнику достаточными для того, чтобы остаться на улице и не мелькать лишний раз перед Федором. И подъехавшим компаньонам он предложил внутрь не соваться:

– Машина его здесь, слежки Волков не заметил, сбегать ему незачем, так что гарантирую – выйдет он через двери.

Травник согласно кивнул, он был не против остаться в «БМВ». Однако Испанка решила иначе.

– Я хочу есть, – безапелляционно заявила блондинка и открыла дверцу машины. – Хосе, за мной!

Официантка принесла вино и выслушала заказ: салат, пара разных закусок и вожделенное седло барашка: похоже, Лева действительно проголодался. Волков ограничился стейком с овощами. Друзья разлили по бокалам вино, чокнулись, выпили, и только после этого, поудобнее устроившись в кресле, Корзинкин без напоминаний вернулся к теме:

– Началось все с Гальки. – Так звали его первую жену. – После меня она выскочила за того доходягу из «Люфтганзы»…

Может, тот немец и был доходягой, зато весьма и весьма обеспеченным. Хитроумная Галина умудрилась подцепить не кого-нибудь, а одного из главных менеджеров российского представительства авиакомпании.

– Помнишь его?

– Смутно, – признался Федор.

– Не важно, – махнул рукой Лева. – Короче, мужик оказался порченым, с крупными проблемами по нашей линии, понимаешь?

– Импотент, что ли?

– Да нет, с этим нормально. Все работает, но вхолостую: бесплоден, как пустыня.

– А-а…

– Сначала доходяга бодрился, лечился, старался как мог, а когда понял, что диагноз окончательный, стал подбивать Гальку на усыновление. А она уперлась, мол, дети должны быть только свои. Ты же помнишь, у нее на этом деле пунктик.

– Помню.

– Короче, она уговорила немца попробовать последний раз. То ли пересадка, то ли подсадка, то ли еще какое-то клонирование… – Лева не сдержался и, доливая в бокал вино, самодовольно улыбнулся. – А сама поехала ко мне.

– И ты не устоял.

– Ритка тогда беременная ходила, – объяснил Корзинкин. – Я, конечно, перебивался, кое-какие походы налево были, но так, с пятого на десятое. Шашка за мной строго приглядывала, так что сам понимаешь, нужно было пользоваться любой ситуацией. В общем… не устоял.

– У Гали трое детей, – припомнил Волков.

Старшего сына она родила, еще будучи женой Левы, а двое других…

– Ну да, – признался Корзинкин. – Она потом еще приезжала.

Федор поковырялся в Левином салате, подцепил на вилку креветку и поинтересовался:

– Доходяга в курсе?

– Мне, знаешь, до лампочки, – не стал скрывать Лева. – В доме я у них не появляюсь, чтобы никого не тревожить. А на свиданки ко мне она только старшего привозит. Так сказать, официального.

– И не думаешь о них? Неужели не хочешь их видеть?

– Бывает, хочу, – кивнул Корзинкин. – Не то чтобы скучаю, однако периодически что-то сентиментальное в душе наблюдается. С другой стороны, я за ребят спокоен – у них хорошая мама.

Такие вот в современных шкафах водятся скелеты. Впрочем, точно такие же, как и раньше, мало ли благородных графинь приносили мужьям наследников от садовников?

– С Анькой случайно получилось, – продолжил повествование Лева. Чувствовалось, что ему давно хотелось поведать кому-нибудь свою историю, и он с радостью использовал представившуюся возможность. – Она вскоре после свадьбы крупно поцапалась со своим новым и примчалась ко мне плакаться. Я тогда был временно холост, так что слово за слово… Опомнились под одеялом. Да и то когда все закончилось. – Корзинкин почесал подбородок. – Но младшая девчонка у нее от нынешнего мужа. Анька женщина честная, подарила любимому ребенка.

У Федора существовало свое понимание честности, однако он решил не вступать в философский спор.

– А Шашке чего от тебя надо?

– То же, что и остальным.

– Так у нее положение – ого-го! – удивился Волков. – Зачем ей рисковать?

– Душа человеческая – потемки, – развел руками Корзинкин. – А женская душа – вообще черная дыра. Мы, если у Петровича встречались, после обычно ко мне ездили. Кто же знал, что Кешу из Китая на три дня раньше принесет?

– Ты, кстати, спасибо мне так и не сказал, – заметил Федор.

– Не напрягайся, – улыбнулся Лева, – скажу как-нибудь.

Мужчины рассмеялись. Вкусная еда, негромкая музыка, хорошее вино, приятный разговор со старым другом – такие часы больше напоминают экскурсию в рай, нежели эпизод из реальной жизни.

– Так сколько же у тебя детей?

– Официально четверо, – отозвался Корзинкин и принялся загибать пальцы. – От каждой жены по одному. У Аньки пятый. Еще двое у Гальки. Третий Риткин тоже мой. Получается – восемь.

– И все пацаны.

– Ага.

Здесь Лева осечек не допускал. Получались у него исключительно мальчишки, причем весьма неглупые мальчишки. Во всяком случае, все Корзинкины, с которыми доводилось общаться Волкову, оказывались ребятами умными, начитанными и думающими. Гены? Может, поэтому его бывшие постоянно возвращаются? Обманывают мужей и рискуют, потому что подсознательно чувствуют самца, способного дать наиболее перспективное потомство?