Проф. В.А. Конев. После очень обстоятельного обзора содержания 4 главы второго раздела, который сделал Андрей Евгеньевич

Коллеги!

После очень обстоятельного обзора содержания 4 главы второго раздела, который сделал Андрей Евгеньевич, я хотел бы еще раз вернуться к хайдеггеровской трактовке временности и отношения временности и сущего, временить и быть.

В предыдущей главе Хайдеггер развел сущее и временность: «Временность "есть" вообще не сущее. Она не есть, а временит» (С.328). Но дальше замечает «Почему нам тем не менее приходится говорить: "временность ‘есть’ – смысл заботы", "временность ‘есть’ – так и так определенная", может сделаться понятно только из проясненной идеи бытия и этого "есть" вообще» (Там же). Но это должно было быть прояснено в конце книги, а книга, как известно, осталась не законченной. Однако именно эта глава, четвертая, о которой говорил сегодня А.Е., дает некоторые основания для понимания отношения временности и бытия сущего.

«Временность временит, а именно давая время (Курсив мой – В.К.) возможным способам самой себя, – указывает Хайдеггер. – Последние (т.е. способы проявления временности во внутримирном времени – В.К.) делают возможной множественность бытийных модусов Присутствия, прежде всего основовозможность собственной и несобственной экзистенции» (Там же). Вот это – как временность делает возможной множественность бытийных модусов Присутствия – и становится предметом рассмотрения в четвертой главе.

Временность, по Хайдеггеру, не время, в котором что-то происходит. Он противопоставляет, например, "теперь" как временной феномен, «"в котором" нечто возникает, проходит или налично» и "в мгновение-ока" как модус временности, в котором «ничего не может произойти» (С.338). Временность есть единство экстазов, «есть исходное "вне-себя" по себе и для себя самого» (С.329). Это очень емкое определение. В переводе В. Бибихина и редакции В. Айрапетяна (см.: С.451) нет запятой после "вне-себя", тогда предложение дóлжно пониматься: «"вне-себя" по себе и "вне-себя" для себя самого» (в оригинале: «Zeitlichkeit ist das ursprüngliche "Auβer-sich" an und für sich selbst» "Auβer-sich" относится к "an und für sich selbst" = "само по себе само"). Что это значит? Исходное "вне-себя" – что-то, что вне себя "есть", но оно же и сразу же противоположно этому "вне себя", так как "по себе" и "для самого себя". Это и есть само временение. «Оно не есть сперва некое сущее, только выступающее из себя, но ее существо есть временение в единстве экстазов» (С.329). А экстазы временности – настающее, бывшесть, актуальность, которые кажут феноменальные черты "для-себя-наставание", "возврата-к", "допущения-встречи-с". Временность "есть" прехождение (сдвиг с места), но такое прехождение, которое сразу отсылает к трем экстазам. «Временение, - пишет Хайдеггер, - не означает никакого "друг-за-другом" экстазов. Настающее не позже чем бывшесть и эта последняя не раньше чем актуальность» (С.350). Временность временит в каждом экстазе.

Итак, временность показывает себя там, где некое само само по себе оказывается вне-себя. Значит, если я хочу обнаружить временность, то нужно взять нечто так, чтобы оно само указало на себя вне себя. Это какая-то топологическая фигура, получающаяся, когда она "одновременно" дана в своей лицевой и изнаночной стороне. Вот такую операцию "сохранения-выворачивания" и проделывает Хайдеггер с уже известными феноменами, анализируя временность понимания, временность расположения, временность речи и т.п.

Хрестоматийно ясно это на примере с пониманием, что уже было показано А.Е. Сериковым. Понимание открывает Присутствию его способность быть, набрасывая ему его возможности, поэтому основой понимания является будущее как для-себя-наступание из возможности, перед которой стоит Присутствие. В модусе собственного бытия собственное будущее реализуется как заступание, но как только Присутствие решается на свою самую не-обходимую возможность, так в мгновение-ока (собственное настоящее)обнаруживается все, что составляет суть его бытия, и тогда Присутствию не остается ничего иного кроме постоянного возобновления (собственное бывшее) этой свой сути. В несобственном бытии Присутствия это реализуется так: Присутствие бросает себя на доступное, оно ожидает то, что ему повседневность может предложить. Понимающее Присутствие выступает как ожидание (поджидание) этой конкретной возможности, но тут же ожидание актуализирует то, что к этой конкретной возможности относится, оно становится актуализирующим ожиданием. В этой актуализации своего настоящего Присутствие забывает себя, целиком уходя в ожидание и забывая о своих других возможностях. Так и получается, что понимание как набрасывающее-бытие временит тем, что оно постоянно оказывается вне-себя: оно устремлено в будущее, но тут же оказывается погружено в здесь-и-теперь, забывая, что оно есть набрасывающее-бытие.

Рассматривая по этой логике временность всех способов бытия Присутствия в повседневности, Хайдеггер показывает, что всякая ситуация социокультурного мира фундирована во временности, есть, по сути, своеобразный модус временности. Эта идея Хайдеггера мне представляется весьма плодотворной. Действительно, только тогда станет возможна полноценная теория социальности (культуры, человека как личности), когда появится теоретическое представление времени и его онтология. Время – это пространство социальной жизни, заметил еще когда-то К. Маркс, но только в фундаментальной онтологии впервые появляется попытка теоретического осмысления этого. Пока, как мне представляется, это еще только первая проба. Хотя Хайдеггер и формирует существенно отличное представление от традиции понимание времени как "исходного времени" = временности, но в одном он не выходит за границы традиции – он сохраняет связь временности с традиционными модусами времени (прошлое, настоящее, будущее). Конечно, эти модусы (экстазы) трактуются по-своему, но все же постоянно совершается перевод их смыслов на традиционный язык. Необходим, я думаю, какой-то еще шаг в понимании временности, который бы переориентировал толкование временности в разрезе прошлого-настоящего-будущего на ее понимание как абсолютное единство экстазов. Хайдеггер это постоянно подчеркивает, он понимает, что в этом в конце концов суть временности, но, кроме приговаривания и феноменологического описания этого единства в конкретных экзистенциалах, у него нет теоретических средств выражения единства экстазов временности. Возможно, потому, что он не использует такие представления как "вечность", "вдруг", возможно, потому, что отдает приоритет настающему, а не настоящему. Думаю, что в этом направлении должны идти теоретические попытки осмысления временности (времени), так как, повторю, без этого невозможен прорыв в понятийном постижении социальности (культуры).

Итак, «экстатичное единство временности… есть условие возможности того, что способно быть сущее, экзистирующее как свое "вот"», резюмирует Хайдеггер (С.350). За бытием Присутствия стоит временность. Критика способности быть оказывается и критикой самого бытия: как возможно бытие. Поэтому не случайно в этой главе появляется проблема "трансценденции мира". Что это за проблема? Хайдеггер ее формулирует так: «Как нечто подобное миру в его единстве с Присутствием онтологически (курсив мой – В.К.) возможно? Каким образом должен быть мир, чтобы Присутствие могло экзистировать как бытие-в-мире?» (С.364). (Обратим внимание на то, что здесь Хайдеггер прямо спрашивает " как нечто может быть", хотя по смыслу он подобен тому вопросу, который был задан в предыдущей главе и который я интерпретировал как вопрос критической философии: «Что делает возможным бытие Присутствия и тем самым его фактическую экзистенцию?»)

Обсуждая проблему трансценденции, Хайдеггер показывает, что она состоит не в том, чтобы искать ответ на вопрос, как выходит субъект вовне к объекту, а в том, чтобы дать ответ на вопрос: что делает онтологически возможным то, что сущее может быть внутримирно встречным, и как оно как встреченное может быть объективировано, т.е. получить статус "есть". Проблема трансценденции – не проблема выхода сознания вовне, т.е. это не пространственная проблема, не проблема преодоления сознанием пространства, что не разрешимо, так как сознание не находится в пространстве. Проблема трансценденции как проблема вовне решается в «БиВ» на основе временности и ее вне-себя.

Если мы обратимся к тексту «БиВ» и посмотрим, как употребляются там термины временность и временить, то увидим, что, кроме сочетания "временность временит", и "временность", и "временить" всегда сочетаются с какими-то определениями, с неким сущим или экзистенциалами сущего: "Присутствие временит", "понимание временит", "настроение временит", "временить из будущего", "временность заботы" и т.п. То есть временность не временит как таковая, как "исходная временность", она всегда временит как чья-то временность, если она есть проявление вне-себя в себе и для себя. И для выражения этой характеристики временности Хайдеггер вводит особое понятие – экстатический горизонт. Понятие "горизонт", "горизонтность" вводит Гуссерль для обозначения важнейшего свойства сознания. Сознанию всегда непосредственно даны только отдельные вещи и отдельные процессы, а мир или связи вещей даны лишь в качестве горизонтов. Вот и временность, у Хайдеггера, имеет нечто подобное горизонту, т.е. временение всегда сопряжено с содержательной целостностью. Экстазу, как говорит Хайдеггер, принадлежит "куда" прорыва, которое и составляет горизонтную схему временности. Эти горизонтные схемы настающего, бывшести и настоящего вводят временность в бытие сущего, в мир: «горизонт целой временности определяет то, на-что фактично экзистирующее Присутствие сущностно разомкнуто» (С.365. Подчеркнуто мною – В.К.). Мир "присутствует", говорит Хайдеггер, «с этим вне-себя экстазов» (Там же). «Основываясь в горизонтном единстве экстатичной временности, мир трансцендентен», – так по-новому решает Хайдеггер старую философскую проблему.

Мир трансцендентен по отношению к Присутствию, хотя только потому, что временит Присутствие, есть также и мир. Но именно потому, что временность имеет горизонты, мир «должен быть уже экстатично разомкнут, чтобы из него могло встретить внутримирно сущее». И дальше: «Экстатично временность держится уже в горизонтах своих экстазов [т.е., как только Присутствие экзистирует, оно уже в горизонтах экстазов есть, которые и открывают ему мир – В.К.] и возвращается, временя, к сущему, встречному в вот[т.е. временность возвращается из горизонтов экстазов к сущему, временя = объявляя себя как временность этого вот – В. К.]» (С.366. Курсив мой – В.К.). В феномене возвращающейся временности Хайдеггер показывает, что Присутствие осмысляет время и сущее как то, что существовало до Присутствия. «Понимающее возвращение к… есть экзистенциальный смысл актуализирующего допущения-встречи сущего, которое поэтому названо внутримирным. Мир как бы уже "дальше снаружи", чем любой объект» (Там же). Таким образом, трансценденция мира основана на экстатично-горизонтном экзистировании Присутствия, что, считает Хайдеггер, вовсе не делает его субъективным миром, где субъект=сознание.

Итак, временность в единстве своих экстазов есть универсальное онтологическое условие целости различных экзистенциалов и самого Присутствия. А если это так, тогда Хайдеггер находит условие того, что Парменид только феноменально установил: бытие едино и цельно, отвергнув время как то, что разбивает единство и цельность. Хайдеггер же показывает, что единство-то как раз и невозможно без временения и временности. Например, всякая конкретная занятость дискретна во времени: сначала одна операция, потом другая и т.д., но так как есть цельность имения-дела, которая основывается во временности допущения-имения-дела (С.354), тематическая занятость не распадается на отдельные эпизоды, а есть как целое.

Обеспечивая целое заботы и других экзистенциалов, временность становится основой ясности бытия Присутствия для него самого. Свет, освещающий, просвещающий Присутствие, не какая-то онтически наличная сила, которая иногда в нем случается, говорит Хайдеггер, а есть целое заботы, исходно просвеченное экстатичной временностью (С.351). Временность все проясняет. Не случайно говорится: «Время выяснит», «Время покажет», «Время все поставит на свои места».

Спасибо!