Проф. В.А. Конев. Сергей Иванович выделил очень интересную проблему - "самоосновные феномены" и методы их изучения

Коллеги!

Сергей Иванович выделил очень интересную проблему - "самоосновные феномены" и методы их изучения. Действительно, если мы имеем дело с человеческим миром (или, по терминологии Хайдеггера, с присутствиеразмерным миром), то здесь мы встречаемся с явлениями, где не действуют каузальные связи (или, во всяком случае, как-то совершенно по-иному себя проявляют), и тогда требуется другая методология их изучения. Критический анализ (аналитика) – здесь наиболее адекватный метод. Первый, кто обнаружил это, был Кант, который, создавая трансцендентальную (формальную) критику, показал, что знание, вообще проявления разума не могут рассматриваться теоретически, а только критически. В этом же направлении, как мне представляется, двигался и Маркс, который разрабатывает основания исторической (содержательной) критики социокультурных феноменов. Это второй тип критики. Феноменологическая аналитика в вариантах Гуссерля и Хайдеггера – третий тип критического анализа "самоосновных" феноменов, который феномены понимает по-особому. Мы говорили об этом на самых первых семинарах по «БиВ», и сегодня уже С.И. приводил эти цитаты. Феномен, по Хайдеггеру, должен сам себя показать, а феноменологический анализ должен дать возможность этому показу совершиться. Поэтому феноменология, беря какие-то проявления жизни (а обратите внимание, что Хайдеггер постоянно говорит о необходимости обращения к повседневности, которая должна засвидетельствовать формальные выкладки онтологии), как бы очищает их от наслоений (от "культурного" слоя, буквально так и понимает культуру Хайдеггер в «БиВ», от всех наросших на изначальный смысл обыденных представлений), которые мешают проявиться самому смыслу феномена. Феноменолог действует по принципу Микеланджело: нужно убрать с глыбы мрамора все лишнее, чтобы явилась статуя. И С.И. верно показывает, что аналитика Присутствия есть метод постижения "самоосновных" феноменов. Но, как мне представляется, когда С.И. вводит само понятие "самоосновные" феномены, то здесь термин феномены он берет не в смысле Хайдеггера, а в обычном смысле – явления некоего мира, такие явления, которые не живут по принципу каузальных связей, а сами себя определяют. Именно эта их характеристика наиболее адекватно и выявляется феноменологической аналитикой, о чем и говорил проф. Голенков.

В своем обращении к тексту «БиВ», который мы сегодня обсуждаем, я также хотел бы сосредоточиться на методологических проблемах, возникающих в третьей главе, так как она, действительно, ключевая, ибо здесь впервые вводится важное для Хайдеггера понятие временности, понятие, которое заставляет по-новому осмыслить весь предшествующий анализ.

Начну я свое размышление с обращения к одной очень странной, на первый взгляд, фразе, которая в этой главе появляется. На стр. 325 Хайдеггер спрашивает: «Что делает возможным бытие Присутствия и тем самым его фактическую экзистенцию?». Вопрос странен. Ведь Присутствие изначально в аналитике трактуется как сущее, которое знает свое бытие, ибо оно обладает по своей природе (!) способностью быть. Оно бытийствует по своей природе, и этим все сказано. За бытием ничего не стоит, так как оно есть, и оно есть так, как есть. Но этот вопрос странен, если принять парменидовскую позицию в отношении бытия. И этот вопрос приобретает смысл, если под " что " в вопрошании «Что делает возможным бытие Присутствия» понимать не некое сущее или какое-то иное бытие, а " что " понять как " как " – «Как возможно бытие Присутствия и тем самым его фактическая экзистенция?», «Как способность быть, составляющая существо Присутствие, возможна?». Тогда мы возвращаемся к пониманию экзистенциальной аналитики как критики бытия, или критики способности быть – как возможно бытие Присутствия.

На вопрос «Как возможна способность быть Присутствия?» Хайдеггер дает два варианта ответа, точнее, два ответа, которые говорят одно и то же, но в разных аспектах.

Первый вариант ответа звучит сразу после поставленного вопроса: «Что делает возможным бытие Присутствия и тем самым его фактическую экзистенцию?». Ответ: «Набросанное исходного экзистенциального наброска экзистенции раскрылось как заступающая решимость» (Там же). Темная по смыслу фраза потребовала авторского комментария, который спустя несколько лет на полях своего экземпляра книги приписывает: «Многозначно: экзистенциальный набросок и экзистенциальное набрасывающее понимание в нем идут здесь рядом» (С.445). «В нем» – здесь не очень ясно, это может быть и «набросанное», о чем говорит предложение, но может быть и Присутствие, которому по смыслу принадлежит и набросок и набрасывание. О чем речь? О том, что "экзистенциальный набросок", который есть у Присутствия и который дает ему возможность понимать все под знаком бытия, – это есть само свойственное Присутствию понимание бытия, заключенное в его способности быть: раз Присутствие способно быть, оно знает, что такое быть. "Экзистенциальное набрасывающее понимание" – это "приложение" (набрасывание) этой способности к другому сущему (на другое сущее). Это получает свое проявление и реализацию в заступающей решимости.

Заступающая решимость, феномен которой раскрывает Хайдеггер в этой главе, указывает на способность Присутствия быть целым (единым и последовательным). Стоит на этом немного остановиться, так как для Хайдеггера это очень важное понятие. Он, как помним, ищет проявление целости Присутствия и находит ее в заступании к смерти, но это онтологический факт, а не онтический. В онтическом плане целое Присутствия обнаруживает себя в решимости. Таким образом, в решимости проявляется заступание, а через решительное заступание Присутствие достигает полной экзистенциальной понятности. Поэтому в заступающей решимости «угадан способ Присутствия быть, в каком оно выводит себя к себе и перед самим собой» (С.309). Если я решился на что-то и готов "стоять на этом на смерть" (идти на костер, на крест!) – это и есть прямое проявление заступания в решимости. В этом – «на том стою и не могу иначе!» – я знаю себя как целое. В этом никто не может отнять у меня мое бытие, даже если будет отнята моя жизнь. Это и позволяет Хайдеггеру сказать: «Если решимость заступая вобрала возможность смерти в свою способность быть, то отобрать собственную экзистенцию Присутствия не может больше никто» (С.307).

Заступающая решимость – решимость на наделение бытием. Это – «Да будет!», Божественное – «Fiat!». Присутствие наделяет способностью быть, тем, что есть у него и что оно знает (умеет). Присутствие «способно настать для себя и в таком само-допущении-себе-настать выносит эту возможность как возможность, т.е. экзистирует» (С.325. Разрядка моя – В.К.). Это настать означает не только то, что Присутствие становится чем-то, но и то, что становится его мир благодаря его бытию-в-мире. Этот феномен был исходным в "Бытии" (позволю себе такой каламбур): «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт. 1, 3). Обладая способностью быть, Присутствие бросает ее вперед-себя, порождая настающее. Так способность быть в заступающей решимости обнаруживает свое бытие как временение.

Допущение- настать есть исходный феномен будущего, говорит Хайдеггер (Там же). Способность Присутствия быть и его заступающая решимость как бытие к с а мой своей отличительной способности открывают исходный феномен временения – будущее. «"Будущее" значит тут не некое теперь,– читаем мы в этом фрагменте «БиВ», – которое, еще не став "действительным", лишь когда-то будет быть, но наступление, в каком Присутствия в его с а мой способности быть настает для себя» (Там же). Временность есть то, что делает возможным бытие Присутствия, или: способность быть Присутствия невозможна, если нет времени. Временность – условие (основание) бытия Присутствия.

Но само время не сущее. Оно не есть, а временит (С.328). Тут становится ясно, что в вопросе «Что делает возможным бытие Присутствия?» речь, действительно, шла не о неком сущем – "что?", а о том "как возможно?" – через временение Присутствие есть. Хайдеггер пишет: «Временность временит, а именно давая время возможным способам самой себя (т.е. временности = способности быть – В.К.). Последние (эти формы временения, формы способа быть – В.К.) делают возможной множественность бытийных модусов Присутствия, прежде всего основовозможность собственной и несобственной экзистенции» (Там же). То есть все экзистенциалы способности Присутствия быть оказываются модусами временности. Или: весь социокультурный (присутствиеразмерный) мир суть модусы временности. Картезианский мир (а это мир новоевропейской науки) – мир модусов пространства, хайдеггеровский мир – мир модусов времени. И снова мы видим, что фундаментальная онтология открывает принципиально новый взгляд на действительность, формирует новую парадигму мысли.

В связи с этим встает один интересный вопрос. Картезианский мир знает меру пространства – длина, ширина, высота, операции геометрии, сам Картезий "задает" принципы аналитической геометрии. А какова мера времени, временности? Это не часы, минуты или секунды, потому что они ничего не говорят о самом времени, а только о способах его членения, которые приходят извне. Хайдеггер ищет ответ на вопрос, что характеризует саму временность как таковую. Где обнаруживает себя феномен временности? В наступании. «Первичный феномен исходной и собственной временности, - считает философ, - есть будущее» (С.329). Понимание временности, действительно, возникает "из будущего" – в "ожидании", в "движении к концу". Конечность – вот в чем обнаруживает себя временность. Мера времени – конец. «Собственное будущее, первично временящее ту (т.е. подлинную, которая говорит о смерти – В.К.) временность, которая составляет смысл заступающей решимости (а она есть решимость "идти до конца!" – В.К.), само тем себя раскрывает как конечное» (С.329-330). Исходная временность есть настающий конец, смерть. Но та конечность, т.е. смерть, абсолютный конец, временит здесь, теперь. Делая конечным настоящее, и здесь время обнаруживает себя как то, чего всегда не хватает, что всегда в недостатке. В заботе всегда недостаток времени: для подготовки к экзамену – еще бы денек, а для сдачи диссертации – еще бы месяц. Только счастливые (беззаботные) часов не наблюдают. В «Пролегоменах к истории понятия времени» Хайдеггер писал: «Вот-бытие (Dasein, Присутствие – В.К.) обнаруживает свое бытие в качестве времени. Время не есть внешнее, некакая матрица для событий мира; столь же мало оно есть нечто, что гудит где-то внутри, в сознании; время – это то, что делает возможным прежде-себя-бытие-в-уже-бытии-при, т.е. бытие заботы» (Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск: Водолей, 1998. С.337). И там же: «Бытие, в котором вот-бытие может собственным образом быть своей полнотой как прежде-себя-бытием, есть время».

Саму временность, как уже говорил проф. Голенков, Хайдеггер определяет как «исходное "вне-себя" по себе и для себя самого» (С.329), которое складывается из трех эк-стазов – настающего, бывшести и актуальности. Это исходное "вне-себя" и делает возможным бытие Присутствия.

Таким образом, временность есть онтологическая основа заботы, а вместе с тем и бытия Присутствия. И здесь, естественно, на память приходит Кант, для которого время было не только исходной априорной формой чувственности, но и основой схематизма (основой познавательного действия) рассудка, основой бытия познания. Хайдеггер затем в своей работе «Кант и проблема метафизики», в единственном фрагменте, который был написан им из второй части «БиВ», на это специально будет обращать внимание, о чем мы еще, надеюсь, на наших семинарах поговорим.

Еще два замечания по поводу понимания Хайдеггером времени (временности).

Конечность как сущностная особенность временности неразрывно связана с апофатическим характером бытия Присутствия, она и делает возможным такой способ его бытия. Присутствие "наделяет" и себя и окружение бытием через ничтожение (нетствование), оно приходит к бытию через ничтожение. «Экстатический характер исходного настающего лежит как раз в том, - пишет Хайдеггер, - что оно замыкает способность быть, т.е. само замкнуто и как таковое делает возможным решившееся экзистентное понимание ничтожности (нетствования, негации – В.К.). Исходное и собственное для-себя-наставание есть смысл экзистирования в наиболее своей ничтожности» (С.330. Курсив мой – В.К.). Решимость, которая всегда связана с отказом от… для…, это действие в пространстве Дантовых координат, которое строится на отказе, ничтожении для выхода к утверждению: «Да будет!». Апофатическое пространство есть пространство временения, исходное "вне-себя", предполагающее такие modi operandi, которые и определяют модусы временности. Исходный пункт, конституирующий апофатическое пространство Дантовых координат – modus operandi "не то, не то…", указывает на ограниченность и конечность, которая требует преодоления, выхода в настающее. Ничтожение (нетствование) заканчивается утверждением (выбором реализуемой возможности), которое порождается modus ’ом operandi "Если А, то обязательно А". Этот способ действия порождает пункт определения себя как бывшего и настоящего (замечу, что прошлого в чистом виде, вероятно, нет). Наконец, третий modus operandi "Теперь, когда…" порождает пункт абсолютного настоящего (актуальность), которое длится как это бытие. В настоящем, актуальном "снимается" конечность временности, ибо настоящее неделимо, неконечно, оно-то и обеспечивает возможность целости бытия Присутствия. (О способах действия в пространстве Дантовых координат и о временности см.: Конев В.А. «Дантовы координаты (проблема определения ценностного бытия)»; Его же. «Индивидуальность и бессмертие» // Конев В.А. Онтология культуры. Самара: Изд-во "Самарский университет", 1998).

Исходной феномен временности, по Хайдеггеру, настающее, будущее. С "перед" ("вперед") связана сущностная черта экзистенциальности: бросание себя на "ради себя самого" (С.327). "Уже" связано с фактичностью: «Первичный экзистенциальный смысл фактичности лежит в бывшести» (С.328). Третий конститутивный момент заботы – "падающее бытие-при", как отмечает Хайдеггер, не имеет указания на временность
(в своем наименовании). Но это не значит, что падение не коренится во временности. Падение, по мысли Хайдеггера, укоренено в актуальности. Но актуализация, в которой первично основано падение в озаботившую Присутствие подручность и наличность, сама включена, считает философ, в настающее и бывшесть, она не самодостаточна. И это обнаруживается, когда Присутствие решается и извлекает себя из падения, чтобы быть собственным вот, и тогда в "мгновение- ока " размыкается ситуация (С.328). То есть настоящее, актуальность обнаруживается тогда, когда "Да будет!" заставляет увидеть – вот оно, что есть, и нужно это преодолеть. И пока не преодолел, длится настоящее. Это, действительно, так. Настоящее, акт уальность держится свершением, но именно держится, а не преодолевается. Хайдеггеровская концепция временности, по сути, отрицает настоящее (оно включено в настающее и бывшесть), оно превращено практически в "мгновение-ока", которое как вспышка фотоаппарата, выхватывает нечто и сразу его теряет. Но это вряд ли может быть принято без оговорок. Все-таки настоящее, на мой взгляд, должно быть признано главным модусом временности, ибо только из актуальности временит время. Думаю, что подход к этому возможен, если заступающую решимость толковать как решимость сохранить это – так понятое бытие – до самой своей смерти, до самого конца.

А теперь снова вернемся к "странному" вопросу «Что делает возможным бытие Присутствия и тем самым его фактичную экзистенцию?» или «Как возможна способность быть?». Хайдеггер разворачивает поиск ответа на этот вопрос и в другой плоскости – в плоскости методологической.

Проблемы методики (так сам Хайдеггер называет то, что в нашей традиции называется методологией) всегда в поле внимания автора «БиВ». Он постоянно подробно фиксирует вопросы предстоящего анализа, показывает, как связаны между собой шаги экзистенциального анализа Присутствия. Я бы сказал, что в этом отношении данный текст прямо образец для подражания. В этой же главе Хайдеггер уделяет специальное внимание обсуждению сущности экзистенциального анализа и его основ. Это видно уже из названий параграфов: § 61 «Предразметка методического шага от очерчивания собственного присутствиеразмерного целого-бытия к феноменальному высвобождению временности», § 63 «Достигнутая для интерпретации бытийного смысла заботы герменевтическая ситуация и методический характер экзистенциальной аналитики вообще», § 66 «Временность Присутствия и возникающие из нее задачи более исходного возобновления экзистенциального анализа» (Курсив везде мой – В.К.). Видно, что содержание главы насыщено методологической проблематикой.

Проблема временности, которая возникла в ходе экзистенциального анализа, заставила сам экзистенциальный анализ обратиться к самому себе, эта проблема потребовала заново просмотреть весь результат предшествующего анализа. Если временность есть некое универсальное условие реализации способности быть, то все способы проявления быть Присутствия, которые уже рассмотрены (бытие-в-мире, мирность, кто сущего и т.п.), должны быть интерпретированы под углом зрения временности. Тогда и возникает вопрос о принципах самого экзистенциального анализа: как же он так строится – говорил, говорил что-то, а теперь вдруг оказалось, что все надо переделывать. Надежен ли тогда такой метод? Вот и нужно заняться прояснением методических возможностей, требований и границ экзистенциальной аналитики вообще (С.303). И Хайдеггер отмечает, что экзистенциальный анализ имеет ряд особенностей, которые, в конечном счете, связаны с особенностями предмета аналитики.

Во-первых, Присутствие «не поддается сцеплению из наличных кусков в нечто наличное» (Там же). Получить его понимание и понятие нельзя, "обобщая" некие проявления Присутствия. Оно может быть понято только из какой-то идеи, принципа – в данном случае из идеи экзистенции, из которой оно может быть "выращено", выведено. То есть общее (а в связи с этим и упорядоченное, организованное) в мире Присутствия (в присутствиеразмерном мире, в социокультурном мире) есть результат реализации какого-то одного принципа (начала, сущности) в фактических происшествиях. Более того, фактическое происшествие не может быть само по себе, оно может быть только проявлением этого принципа. Не может быть, например, решимости выбора той или иной возможности, если нет самой решимости, а она в своей собственности есть выбор предельной возможности, такой возможности, которая лишает всякие возможности быть возможностями – смерти (С.302).

Итак, экзистенциальная аналитика должна доходить до таких начал, которые изначальны для всякого фактичного проявления.

Во-вторых, как это может быть реализовано. На примере движения своей аналитической мысли Хайдеггер говорит: «Надо было сперва "выйти" на феномены» (С.303), а потом понять, что все эти феномены "восходят" к чему-то одному, что коренится в самом способе быть Присутствия – в экзистенции. Аутентичный метод, считает Хайдеггер, основывается на предобзоре основоустройства размыкаемого "предмета". И аутентичное осмысление метода попутно проясняет способ бытия тематического сущего. Метод должен исходить из "предмета" и соответствовать его способу бытия (Там же). Вот здесь и обнаруживается (проявляется) главная особенность экзистенциального метода – совпадение метода познания предмета и способа его бытия. Экзистенциальный анализ = онтологический анализ Присутствия (для Хайдеггера) тождественен раскрытию экзистенции Присутствия, его движению к смыслу бытия.

Присутствие есть экзистенция. Это исходная идея экзистенциального анализа. Откуда она? Она из понимания, что Присутствие всегда понимает свое бытие, что сущее, которое именуется Присутствие, всегда, как бы его не трактовали – как наличное или нет, но оно не просто налично, оно себя всегда уже поняло как-то (мифологично, магично и т.п.). Познание должно быть беспредпосылочно, считала философия. Да, присоединяется к этому и Хайдеггер. Но это не значит, что у него нет предпосылок. Анализ бытия должен быть основан только на одной предпосылке – предмет следует рассматривать таким, как он дан прежде всего и чаще всего, уже всегда, изначально, в нашем ближайшем бытии, в повседневности и т.д. А так предмет дан всегда только самому Присутствию*. Вот и получается, что изначально точка зрения Присутствия и точка зрения на Присутствие совпадают.

Присутствие понимает бытие. Экзистенциальный анализ должен довести понимание бытия Присутствием до понятия: «Онтологическая интерпретация набрасывает заданное сущее (т.е. некий предварительный набросок, взятый из самого бытия сущего – В.К.) на свойственное ему бытие, доводя его в аспекте его структуры до понятия» (С.312. Курсив мой – В.К.). Еще: онтологическое исследование «будучи способом бытия размыкающего Присутствия, хочет оформить и довести до понятия принадлежащую к экзистенции понятность бытия» (С.315). И Хайдеггер делает очень интересное заключение: «Способ бытия Присутствия требует поэтому от онтологической интепретации…, чтобы она покорила себе бытие этого сущего наперекор его собственной тенденции к сокрытию» (С.311).

По Хайдеггеру, Присутствие в людях скрывает свое бытие, и это для него нормальное состояние. Но суть его бытия не в скрытости, а в открытости себе самому как одинокого, единственного и т.п. Это и должен показать онтологический анализ. Почему Присутствие этого требует? Потому что оно есть понимающее бытие и как понимающее должно дойти до понятия, которое может дать только онтологический анализ. Этот онтологический анализ есть экзистенциальное раскрытие самого бытия Присутствия. Получается: онтологический анализ = экзистенциальный анализ = экзистенция в ее экзистенциалах. Способ бытия Присутствия требует своего осмысления и интерпретации, иначе он не реализуется. Здесь экзистенциальный анализ выявляет особую бытийную способность, подобную саморазвивающейся абсолютной идее Гегеля. Там идея не может себя не знать и знает себя как мысль и определения мысли, завершающиеся понятием идеи. Здесь есть бытие, которое не может себя не знать как бытие, и его определения как бытия есть способы его бытийствования, прохождение им определенных станций – экзистенциальных ситуаций. Экзистенциальный анализ есть самопознание бытия. Но если это так, то, строго говоря, с каждым шагом самопознания бытие меняется, а есть такие шаги, которые требуют переосмысления себя. Таким шагом является шаг в осмыслении временности.

Таким образом, вопрос «Как возможна способность быть Присутствия?» получает еще один ответ: способность быть возможна только как постоянное осмысление самой себя. Новое тождество бытия и мысли: бытийствование и постижение его смысла совпадают. Нет бытия как сущего, которое может быть только выражено в мысли, есть бытие как его экстазы во временности, что может быть осмыслено в решимости, воле-иметь-совесть и т.д. Нет храма без дороги к храму.

Обсуждая методологические вопросы познания бытия, Хайдеггер неоднократно возвращается к проблеме "герменевтической ситуации" и "герменевтического круга". Это, на мой взгляд, одна из фундаментальных проблем гуманитарного познания, да, возможно, и познания вообще. "Герменевтическая ситуация" – целое тех предпосылок, которые требуются для предварительного уяснения предмета (С.232). Хайдеггер возвращается к проблеме герменевтического круга в связи с обсуждением смысла заботы. «Смысл есть то, на чем держится понятность чего-либо» (С.151). «Говоря строго, - уточняет здесь Хайдеггер, - смысл означает на-что первичного наброска понимания бытия» (С.324). Сущее "имеет смысл" – это значит, что оно стало доступно в его бытии. И это означает, что любое понимание, т.е. понимание любого сущего, определено пониманием бытия, которое есть у Присутствия, есть в Присутствии. В Присутствии есть на-что первичного наброска понимания бытия, в него на-что встроено. Читаем: «Весь онтический опыт сущего, усматривающий учет подручного равно как позитивно научное познание наличного, основываются во всегда более или менее прозрачных набросках бытия соответствующего сущего. А эти наброски хранят в себе то или иное на-что, из которого как бы питается понимание бытия» (Там же. Курсив мой – В.К.).

Таким образом, по Хайдеггеру, есть универсальное на-что, универсальная познавательная структура, формальная структура понятности (С.313). которая присуща экзистенции и заботе. Благодаря этой формальной структуре понятности, связанной с «экзистентным бытием фактичной способности быть» (С.325), т.е. со всем накопленным жизненным опытом, и становится возможным выход из пред-понимания к пониманию, "разрыв" герменевтического круга. А точнее превращение герменевтического круга в ленту Мебиуса, в которой в определенной (но не поддающейся фиксации) точке, той точке, где, говоря словами Данте, «сошлись стяженья всей земли, где гнет всех грузов отовсюду слился», происходит переворачивание первоначальных представлений и их преобразование в новые смыслы. М.К. Мамардашвили говорил в «Картезианских размышлениях» о собирании субъекта в точке интенсивности, которая позволяет родиться мысли, новому смыслу. Здесь-то и происходит разрыв наброска и ставшего понимания, или скачок от наброска к новому смыслу, приращение смысла. Это также свидетельствует о конечности в понимании, о его жизни во времени. Здесь временность обнажается как прямое εκστατικον, но по-другому: сдвиг с места происходит вдруг. Это вдруг, на мой взгляд, является одной из существенных характеристик времени, но Хайдеггер это практически не рассматривает. А это интересный аспект временности.

Позвольте на этом закончить. Спасибо за внимание!

Семинар 11