Станут бесплодными чрева ваших женщин, станет ядовитым ваше вино. Проклятие на ваши головы – и да будет так!

Я – Мать, и это говорю Я» .]

Рекка сладко потянулась и села, упершись локтями в подушки. Откровенно наслаждаясь собственной наготой, она провела пальцами по своим губам, и сладко улыбнулась своим мыслям. Вокруг витал туманящий ясность разума запах аравийских благовоний, а рядом, на тонко расписанном блюде, тонко курились листья сивифы.

Емерет стояла слева от ложа в длинном платье их лёгкой хлопковой ткани, плотно облегавшей изящную фигуру. Две юные девшки оборачивали её тело хитоном[81], отделанным по подолу фестонами, и расшитым серебряными нитями. Мальчонка лет семи одевал ей на умащённые ступни сандалии. Закончив, он во всеуслышанье тоном заправского пройдохи заявил:

-Эх, в жизни не видал ещё такой красивой ножки. Недаром ж ты, великая, дщерью Всеяматери речена. А у этих, - он шлёпнул растопыренной пятернёй по спелой ягодице одной из рабынь, - разве что лапы двериные. Уродины!

Царица рассмеялась, но прогнала его от себя:

-Поди прочь, мерзкий пакостник. Ты расстроил мою бедную Салию, - она приласкала ладонью смущённую девушку. – Всякий раз когда ты открываегь рот, оттуда сыплется трухлявая гниль. Уж лучше молчи!

-Так его, госпожа! – поддакнгула из дальнего угла карлица, которую тот частенько избивал до полусмерти. –Так этого мерзкого пакостника.

Услышав её слова, мальчик яростно гарунул:

-Ах ты паскуда иеригалова! Молчи, покуда я не затолкал тебе в пасть ворох червей, дабы они выели твой грязный язык и поганую глотку!

Та от обиды и страха завыла, но, получив пинок в грудь, быстро умолкла. Затем мальчику велели принести украшения и он помчался в прилегающую вк будуару комнатку. Оттуда он, пыхтя и тихо ругаясь, принёс большой ларец из чёрного дерева, украшенного резьбой и сине-жёлтой смальтой.

-И нужны все эти безделушки, великая? Ты и так затмеваешь солнце.

-Предлагаешь их за ненадобностью отдать тебе? – раздался ехидненький голосок карлицы из угла. Мальчонка сжал кулачки, схватил железную жаровню с тлеющими углями, а она тем временем продолжала, - Не слушай его, моя госпожа, этого…- что-то твёрдолй и горячее ударило карлицу по затылку, из которого торчали клоки спутанных паклей, а потом ей за шиворот посыпались раскалённые искры. Она дико взвизгнула и покатилась по полу, тряся длинными ручищами и коротенькими, согнутыми ножками в воздухе.

Чтобы не расхохотаться, Рекка ткнулась лицом в баладхин и что есть сил зажала рот ладонью. Салия, закусив губу до боли, продолжала низать браслеты на запястья царицы, а сама Емерет усмехнулась.

-Посмеёшься ты ещё сегодня, - прошелестело на губах у поскуливающей от боли карлицы, но никто этого не услышал.

Чрезвычайно гордый собой, мальчик, маленький гордый мужчинка, сначала прохаживался то взад то вперёд неподалёку от своей жертвы, а потом с победным воем кинулся на царское ложе, и стал осыпать живот и груди Реки поцелуями. Заливисто смеясь, она заставила его утихомириться, и он улёгся подле неё, широко раскинув ноги.

-Говорят, - задорно начал мальчик, - ты и твои спутники хотят чтобы мы, раассцы, прекратили войну.

Она утвердительно кивнула головой и прибавила:

-Мы привезли мировую от Луридуша.

-А почему мы должны перестать воевать?

-Это истощает наши страны. Пора принести мир в наши края – народ будет благодарен за это. Воины уже не знают, за что воюют.

-Как за что! – возразил мальчик. – Наши воюют за Мать. А вот за что ваши – не знаю.

Рекка не ответила, поднялась с ложа, и, отогнав рабынь, подошла вплотную к Емерет. Взяв из ларца серебряного змея, она сжала тисками её руку выше локтя, потом обвила длинную шею рядами розового сердолика и жемчуга, холодного мерцавшего на коже тёплого, карамельного оттенка. Затем дочь царя Карад-Стана заплела царице длинные чёрные косы, вдев в них нити драгоценных камней, и, наконец, увенчала склонённую головку поданной короной, которая была искусно сотворена придворными ювелирами из веточек золота и янтаря, в которой был аккуратно спрятан маленький флакончик с благоухающим маслом, сочившимся капля за каплей и распространявшим нежный аромат.

А в следующий момент в её покои ворвались бунтовщики. И за их спинами пряталась Остарта, младшая сестра Емерет. А в ряду первых был Астириат, Мирист и Алик. Ту-и же решила, не выходя из своих палат, напиться. Когда Мер-Тафет утонул в душераздирающих криках молодой Матери, полных боли и ярости, она закрыла уши и сама что есть мочи закричала.

[Теперь, на закате моих дней и моей страны, я вижу, как гниют мои

пашни, как вымирают мои люди, как обступают наши мои границы

враги.

Я убила свою собственную сестру. Я – Мать. И я проклята Матерью].

Таинство смены светил свершалось в ледяной выси: поблекшую луну и звёзды уносило серыми предрассветными ветрами; подкравшаяся из-за горизонта заря окрапила землю брызгами слепящего света. На дозорных башнях менялись караулы, во дворах дымились земляные котлы в ароматным мясом, откуда-то роем летела мошкара – на просторах благословенной Раассы наступал новый день.

И в этот новый день над Мер-Тафет вновь реяло белое полотнище.

Через шесть дней Матерью стала Остарта. Война закончилась. И в земли укрощённых топей пришёл мир.

-Она многого не знала, моя дорогая. Не знала, что её страна вскоре исчезнет с лица земли. Страна, ради которой она решилась в сговоре с казначеем на убийство. Не знала, что в Кандигирру вступят другие народы, и они назовут её богиню чудовищем, и мифы этих пришлых раструбят о Тиамат славу как об уродливом и хищном создании. Не знала, что сама Кандигирра станет называться Вратами Бога, Вавилоном. А спустя две тысячи лет, когда уже не останется никого и ничего, что бы свидетельствовало о великой стране Раассе, где царила Мать, кто-то иной превратит в своей религии Вавилон в распутную и грязную девку, провозгласив, что Бог есть Любовь.

Не знала она и о том, что наутро после казни, после медленного сожжения на углях, Рекка вывезет из Мер-Тафет маленькую дочь Емерет. И эта девочка положит начало огромной семье, которая со временем расползётся по разным уголкам этого мира. Начало нашей с тобой семьи, моя дорогая.

-Откуда вы это знаете?

-Оттуда же, откуда и ты. Загляни вглубь себя. С самого раннего детства ты рассказывала мне о своих снах, в которых видела Её. В которых Её сжигали. И тогда я поняла, что Ты, наконец, родилась. Родилась та, кого она ждала все эти лета и века. Все тысячелетия. Ты родилась, чтобы исполнить её проклятие.

Глава 9

Вместо Эпитафий

Пятнадцатое ноября, 2002 года

Москва, квартира Пьеро

15:46

Раненых птиц иногда подбирают;

Но мало кто наблюдал, как они погибают.

Психея

«Будешь на земле – заходи!»

Буквы остались на месте. Дверь тоже.

Он открыл не сразу. Небритый, исхудавший, в джинсах и одном тапочке. Волосы были стянуты на затылке какой-то бечёвкой.

-Я вернулась.

Он сказал, что покупал её любимое Ступинское молоко 1,5% жирности в тетра-пакетах каждый день. Теперь этим молоком забит весь холодильник. Ещё он сказал, что к нему приходил старый друг и принёс свои стихи. Потом он сказал, что нарисовал картину, но он её не покажет, потому что на холсте ещё ничего нет, но в действительности она практически закончена. Затем рассказывал, как ему звонили из какой-то компании, которые в качестве рекламной акции некого моющего средства предлагали прийти к нему домой и вымыть ковры. Потом он принялся на кухонной салфетке угольным карандашом делать рабросок её рук, но бумага не выдержала и порвалась, он психанул, ушёл в комнату за альбомом с плотными белыми листами, но желание рисовать пропало, и он отложил альбом, а через минуту пролил на него чай, который сам же и заварил.

Кристина молча смотрела на него и улыбалась.

-Так как твоя работа? Ты закончила?

-Да.

-И всё сдала?

-Да.

-Может, теперь дашь себе отдых?

-Да.

…

-Да.

…

На утро следующего дня Пьеро нашёл Кристину за странным занятием – она выкопала купленную им плюмерию с корнями из земли, высыпала в горшок горсть серого порошка, и вернула растение на место. Потом повернулась к нему, держа в руках какую-то глиняную урну, и сказала:

-Это для натюрмортов… Может понадобиться.

-А что за пепел? Удобрения?

-Да, что-то вроде. Правда, просроченные на пять тысяч лет.

А затем налила в кружку холодной воды и полила цветок.

Вечером зазвонил телефон. После короткого разговора, Кристина стала быстро собираться.

-Куда ты? – тоном маленького щенка спросил Пьеро.

-Я скоро.

Пауза.

Она обулась, и почти уже вышла, чувствуя на спине жгучий, полный боли взгляд. Но на этот раз она не смогла просто так уйти. Поэтому обернулась, и шепнула:

-Не волнуйся, я скоро вернусь. Я обязательно вернусь. Ты только дождись.

Семнадцатое ноября, 2002 года

Москва, Кофейня на Цветном бульваре

00:12

Мать методично напивалась. Но почему-то оставалась трезвой.

Кристина, спустилась из того мокрого мрака, который был разлит за окном, в светлое тёплое помещение, и сразу заметила Аглаю. Помедлила, но потом уверенно направилась к ней, без приветствия уселась напротив и подозвала официантку.

-Ещё водки, ещё стакан, и лёд.

Принесли.

Странно было видеть хозяйку Крестовского в Москве. Петербург, и сам клуб, уже стал её частью, а здесь, в Москве, без оравы бесят и обожателей, она казалось очень маленькой и всеми покинутой. Кристине вдруг захотелось её обнять, но она отогнала эту мысль.

-Зачем ты приехала сюда?

-Я хочу отговорить тебя делать то, что тебя убьёт.

Дочь усмехнулась:

-А тебе не всё равно?

Но пафос и дерзость тут были неуместны. Она это поняла по взгляду матери. И утихомирилась.

-Почему это должно меня убить?

Дождь вдруг успокоился так же внезапно, как и начался. Разогнало тучи. Показалось облитое чёрными чернилами небо, в котором сверкали белые кляксы звёзд.

Вопрос остался без ответа.

-Если ты позволишь ей проснуться, - сказала Аглая и прикурила ещё одну сигарету, - это будешь уж не ты. Она была рождена, чтобы властвовать. Её время ушло.

-Она – наша Мать.

-Она мертва, – возразила Аглая, а потом тише добавила, - Как и многие.

-Она может воскреснуть. Разве тебе не интересно?

-Мне – нет. Она принесёт хаос в тебя. Кто знает, что ещё она натворит. Её враги и её палачи давно сгнили в своих гробницах. Её царства больше нет. Она рождена, чтобы властвовать, но владеть ей уже нечем. Она не нужна.

Кристина не знала, что ответить. Не знала, как описать то жгучее любопытство, которое съедало её. И тот молящий тон в её голове: «Помоги мне!»

-Знаешь, Лёня два дня назад... Гонял на своём Suzuki. Разбился.

Лёня. Лёня..

-Насмерть?

-Да.

Паузу прервало чьё-то насвистывание. Мимо их столика прошёл маленький пёсик, виляя коротеньким хвостиком.

-Водка да водка. А ещё бабы называются, - пробурчал он, шевельнув усиками и поведя в сторону мокрым чёрным носиком.

-А ты не тяфкай, - огрызнулись хором ведьмы, посмотрели друг на друга, и… рассмеялись.

Неделю спустя Кристина занялась садоводством. Ошарашенный Пьеро, увидев её в резиновых перчатках, склонившуюся над плюмерией, которая росла не по дням, а по часам, спросил:

-Что это вообще такое?

-Купание красного коня, не видишь разве? - отозвалась она, копаясь в земле пальцами. – И вообще, не мешай мне пока.

Он пожал плечами, и ушёл курить на балкон. Кристина же аккуратно срезала с цветка все листья, достала нож, мелко их нарезала и бережно слила выделившийся сок в пузырёк из под каких-то таблеток. Затем выбросила развороченный горшок вместе с цветком и перчатки с ножом.

Ночью, пока художник спал, она пришла на кухню и включила свет. Заварила крепкий чай, достала пузырёк, открыла форточку и закурила. Она долго рассматривала надпись на флаконе: Валерьянка. И размышляла о том, что было внутри.

Мать.

Аглая.

Братислава Петровна.

И чай.

Она откупорила крышечку и слегка наклонила пузырёк над чашкой, из которой вился ароматный дымок индийского чая. Капля зелёного сока – и всё.

«Ибо Я – Мать. … Проклятие на ваши головы – и да будет так! Я – Мать, и это говорю Я».

Старые, произнесённые кем-то когда-то слова.

Капля зелёного сока. Сока самой Матери. И вопросы найдут ответы, начало обретёт конец, а древнее проклятие станет явью. Разве может быть иначе?

Другие пути, другие финалы, другие миры – всё это так далеко, а решение и самый короткий путь к истоку так близко! И заключён он в капле зелёного сока плюмерии.

На кухню вошёл Пьеро. Он протёр заспанные глаза и сел напротив. Улыбнулся. Его волосы запутались, а сам он походил на Маленького Принца.

-Чаи гоняем? А почему без меня?

Кристина посмотрела на него и, не выдержав, улыбнулась.

-Я скучала по тебе, пока меня не было, - вдруг сказала она.

Он помолчал, глядя в пол.

-Ну, не уж то! Моя стерва решила сменить кнут на пряник!..

Кристина поставила пузырёк на место и закрыла его крышечкой.

-Я не стерва.

Наутро она сказала, что ей нужно навестить бабушку.

-Вот те на… Сколько живём, а тут оказывается есть бабушка. Может, и с мамой меня познакомишь?

-Может быть, как раз хотела съездить в Петербург. Давно я там не была…

-Так твоя мама живёт в Петербурге?

Кристина ухмыльнулась своим мыслям, и не сразу ответила:

-Можно и так сказать… Кроме того, надо успеть на похороны.

-Чьи?

-Лёни.

-Что за Лёня?

-Лёня – это… Вобщем, это Лёня.

Она кинула пузырёк с соком растения в сумку и ушла. Выйдя из дома, зашла в кондитерскую, купила пирожных, и отправилась к Братиславе Петровне пить чай.

А наутро колдовская Москва всколыхнулась.

Выражаем глубочайшую скорбь в связи со скоропостижной смертью

Февральской Б.П. и оплакиваем эту невосполнимую утрату [82].

Но вскоре всё пошло своим чередом. В конце концов «и это проходит».

Город остался на месте. А это значит, что пройдёт не только это.

Город. Скопище пульсирующих перкрёстков фонарей. Опутаный нитями электропроводов. Дышащий трубами фабрик и заводов в бездонное и бесконечно прекрасное небо, таящее в себе ответы на все вопросы.

В поезде Москва-Петербург Пьеро читал ей стихи совего друга, графа У.