Карлос Кастанеда 3 страница

Кто-то остановился напротив неё. Она упорно не замечала этого.

«Да святится имя Твоё…»

-Не у него тебе сейчас нужно просить помощи, - произнёс тихий женский голос.

Даша подняла голову. Над ней стояла девушка в длинном плаще, с аккуратно собранными белесо-седыми волосами и карамельной кожей. У неё был странный зелёноокий взгляд, очень усталый и, казалось, даже скучающий.

-А у кого тогда? – ржаво спросила девочка.

-У меня, - последовал ответ.

Март, 2000

Москва, переулок Сивцев Вражек

23:41

Девочка не знала и не понимала ровным счётом ничего – это и раздражало Кристину больше всего. Сначала она молча шла рядом, внимательно вслушиваясь в отрывистые фразы, а потом её будто снесло с катушек.

-Кто они? - спрашивала она, указывая пальцем на мелькавшие тут и там, в толпе людей, тени. – Зачем они здесь, и что им нужно от меня?

-Это мёртвые, дорогая, - пожала плечами ведьма. – От тебя им нужно только внимание, ради этого они в лепёшку расшибутся.

-Но почему?

-Им скучно, - пожала Кристина плечами. – Чем ещё заниматься?

Они быстро шагали помало освещённому переулку, вдоль какого-то дома с наполовину похороненными в земле окнами первого, полуподвального этажа. Скудное освещение вырывало у темноты профили оконных рам, уходящие перспективой вперёд. Припаркованные автомобили слева, потрескавшийся асфальт, талые разводы и дышащее ещё февральским морозом небо. Пожалуй, в этом марте до весны ещё было далеко. Кристина курила вновь; увидев голодный взгляд девочки, они предложила сигарету и ей.

-Извини, мне нечем тебя накормить. Есть ещё мятная жвачка…

-На кой хрен она мне сдалась? – грубо оборвала её Даша, крепко затянувшись, и выпустив клуб дыма. – Лучше скажи мне: ты действительно видишь и слышишь их? Тех?

-Да, действительно.

-Почему? Почему их видишь ты, и я? Почему их не видят остальные?

Кристина остановилась. Интересно, как можно сказать ей правду и не вызвать истерику, которая и так сквозила в надрывно-хриплом голосе и резких, будто рубленых движениях? Как сказать человеку, которого последние четыре дня одолевали приведения, что он не совсем человек?

-Ты колдовка, - наконец решила не мудрствовать в подборе слов она. – А я – ведьма. Мы видим их потому, что рождены нелюдями.

Даша внимательно смотрела в её глаза, ища подвох, но там, по ту сторону ведовских очей, царило сумрачное спокойствие и безмятежность. Абсолютная меланхолия и ни единого намёка на то, что её слова – просто шутка, пусть и жестокая. В этот момент девочка совсем неуместно подумала о том, что ещё никогда не встречала зелёных глаз, что были бы настолько холодными и, кажется, даже бесцветными.

-Что ты сказала? – прошипела она, после длинной паузы. – Что ты только что сказала? – уже выкрикнула она.

-Ты меня прекрасно слышала, - спокойно ответила Кристина. – И если ты не будешь сейчас орать, как потерпевшая, то я отведу в безопасное место, где тебе всё объяснят гораздо лучше, чем я.

Даша всё поняла. Эти тени, эти шорохи, ведьма – да какого чёрта она вообще ей поверила и пошла с ней? Она знала это. Знала почти с самого начала. Знала, но боялась поверить. Но теперь ей всё стало ясно. Девочка снова взялась за крестик и, всунув в зубы сигарету, забормотала, зажмурив с силой глаза: «И не введи нас в искушение, Но избавь нас от лукавого; Ибо Твоё есть царство…» Пепел с сигареты упал на её одежду, но она не заметила.

Кристина тяжело вздохнула.

-Послушай, у меня не так много времени. Пойдём, я должна отвести тебя. Ты замёрзла, – и она протянула к ней руку, но Даша отшатнулась и злобно сказала:

-Уйди от меня. Ты – от нечистого! Я не верю твоим словам, ведьма. Я не та, кем ты меня назвала.

Замечательно. Делаешь добро, получаешь в ответ какашку. Для полного колорита этого сумасшедшего денька с так и не отведанными блинчиками, запах которых всё ещё преследовал её голодное воображение и таинственными историями одержимого сицилийца, ей не хватало только неофитки, бредящей христианскими догмами о греховном и дьявольском истоке колдовства.

-Это всё от Дьявола, – голосом убеждённой фанатички проговорила девочка. – Но я не поддамся. Господь наш защитит меня! Он всегда со мной!

Началось. Ведьма едва не рассмеялась, глядя на тлеющий окурок в уголке Дашиных губ. Конечно, теперь мы – наикротейшие овечки доброго Пастыря. Неважно, что мы творили до этого момента – когда грянул гром, все, конечно, дружно крестимся. Просто удивительно это свойство людей в считанные мгновения становиться образчиками добрых христиан, стоит только случиться чему-то непредвиденному. Мы могли не вылезать годами из «всех тяжких», но если вдруг увидели рогатую тень в зеркале, как из каких-то закромов памяти немедля всплывают строки никогда так толком и не выученных молитв, а лики на иконах вдруг превращаются в свет в оконце. Слово «Бог» из наших уст вдруг начинает звучать настолько подобострастно, что этому могут позавидовать даже священники. И мы верим! Верим настолько безрассудно и безотчётно, насколько это вообще возможно.

-И давно ты ходила в церковь? – пришло вдруг в голову спросить ведьме, хотя она и понимала, что это совсем не то, что следует говорить.

-Какая разница? – огрызнулась Даша и выплюнула, наконец, подгоревший фильтр сигареты, чувствуя как внутренний голос, так похожий на бабушкин, шепчет «Я же тебе говорила!». – Это имеет значение?

-Нет.

Кристина поразмыслила с пару мгновений, и, поняв, что ей жутко хочется, наконец, поспать, сказала:

-Слушай, если ты хочешь думать, что я – сатанинское отродье – пожалуйста. Возможно это и так, хотя я не верю в Сатану, которого подразумеваешь ты. Однако скоро полночь, я устала, я должна привести тебя в Приёмник, где ответят на все твои вопросы о Боге, Дьяволе и о тебе.

-Никуда я с тобой не пойду! – завопила истерично Даша.

-Ну и чёрт с тобой, - презрительно пожала плечами ведьма. – Можешь торчать тут до Второго Пришествия, но вот что я тебе скажу: ты рождена той, кем рождена, и ты ничего не изменишь, хочешь того или нет. А мёртвые от тебя не отвяжутся, потому, что ты не знаешь, как правильно от них избавиться. Я знаю тех, кто знает. Хочешь – сходи сума в одиночестве, а, хочешь, я помогу тебе. Выбирай.

Даша переминалась с ноги на ногу, оглядываясь по сторонам, но всё ещё не выпуская из рук крестик.

-Кто те, о ком ты говоришь?

-Кто-то вроде учителей.

-А они не заставят меня снять это?

Кристина глянула на крохотного распятого Иисуса:

-Это твоё дело, хочешь – носи, хочешь – сними. Им абсолютно всё равно.

Девочка посомневалась ещё немного, но потом буркнула:

-Хорошо.

И они снова пошли вперёд. Молча.

На Смоленском бульваре Кристина попыталась остановить такси. Прошло двадцать минут. Наконец к тротуару примостилась грязно-синяя шестёрка. За рулём сидел сорокапятилетний мужчина в кепке и с широкой, желтозубой улыбкой. Когда на переднее сидение устроилась ведьма, а на заднем осторожно расположилась колдовка, он решил, что неплохо бы и поболтать, поэтому брякнул:

-Что, шальные, гуляем?

Девочка не ответила, она только внимательно и настороженно следила за ними обоими. Были искорки безумия в её взгляде, но что-то просто чудом держало её разум трезвым. Хотя ведьма и понимала, что она давно идёт на резерве, и что надолго её не хватит. Она тоже оставила реплику водителя без ответа, сказав:

-Улица Кибальчича. И, желательно, быстрее.

Машина фыркнула, и, подпрыгнув, покатилась вперёд.

Министерство Колдовских и Ведовских Дел располагалось на севере Москвы, где-то между улицей Кибальчича и Кулаковым переулком. Уже старый, но монументальный дом с девятью этажами, и, естественно, без лифта. К парадному входу вёл обледенелый пандус, огибающий помпезную клумбу в центре. Кое-где стояли припаркованные иномарки. На ступенях курили двое неприметных. Вот, в общем-то, и всё. Когда за витой решёткой ворот притормозила машина, и из неё вышли две невысокие фигуры, на это мало кто и что обратил внимания. Ни шороха в ветвях старых, искорёженных временем и ядовитым московским воздухом, деревьев. Ни шевеления в тени, под крыльцом. Была уже ночь. И их тут не ждали.

Здание строили в начале века, строили, что называется, «на совесть». Окна на фасаде, высотой с человеческий рост, широкие двустворчатые двери с массивными латунными ручками, и не единой таблички, что указывала бы незнающим на то, что именно за ведомство или структурное подразделение разместилось внутри, заняв всю эту гигантскую площадь от корки до корки.

Кристина расплатилась с таксистом, мысленно отметив, что у неё осталось в обрез на дорогу домой, и повела Дашу внутрь. Девочка внимательно оглядывала всё вокруг, но ничего не говорила, а только послушно шла за ведьмой. Они неторопливо взошли к парадным ступеням, поднялись, оставив без внимания тот взгляд, которым проводили их двое курящих. На пороге их встречал пост охраны. Там сидел сонный Леший без формы, в простых джинсах. На его груди виднелся прицепленный бейджик с именем «Геннадий». Когда они появились, он не немного встрепенулся, окинул их долгим взглядом, и осипло спросил:

-Вы куда?

-В Крысятник, - ответила Кристина.

Он скорчил понятливую гримасу, и потянулся, было, за журналом учёта, но потом передумал и махнул рукой, мол, проходите.

Далее следовал холл с широкой лестницей наверх, выстеленной истёртым красным ковром, вправо и влево уходили бесконечные, тонувшие в полумраке, коридоры с офисами. На боковой стене висел план здания, согласно которому ведьма выяснила, что нужный им отдел находился на шестом этаже в кабинете №872. Вокруг было непривычно тихо – видимо, и в МКВД наступает ночь. Однако чутьё безошибочно подсказывало, что на самом деле эта нелюдимая администрация не так пустынна, как казалось на первый взгляд.

Шестое октября, 2002 год

Москва, МАКиВ

12:20

Группа 17-К медленно, но верно собиралась на лекцию по праву. Добрыня Никодимович восседал на своём месте, как всегда, одетый в чистую и аккуратно отглаженную одежду. Его круглое, но не полное лицо, светилось неким довольством, как у рачительного, радушного хозяина. Он был действительно рад тому, что почти все студенты явились вовремя, и даже немного загодя. Немного грузный, хотя и не рыхлый, он больше напоминал подрумянившийся пирожок, чем грозного и могущественного колдуна. Вот уже около пятнадцати лет он был заведующим по учебной части в Академии, и постоянное общение с «детками», как он их звал, до сих пор доставляло ему удовольствие. Он относился к той редкой породе субъектов, что с улыбкой довольствуются малым, даже если могут взять гораздо большее. Добрыня Никодимович никогда не прельщался своими, скажем прямо, внушительными способностями, хотя и без зазрения совести в необходимые моменты пускал их в оборот. Этим утром он был доволен даже тем, что сквозь тучи проглядывало солнышко, с которым он, в преддверии зимы, прощался на долгие-долгие холодные месяцы, пользуясь каждой возможностью. Итак, Добрыня Никодимович, аудитория, и звонок. Надежда Кузьминишна, занимавшаяся тем, что давала звонки столько, сколько он себя помнил, никогда не опаздывала и не торопилась. Она всё всегда делала вовремя. И это его тоже очень радовало, так же как и по-осеннему тёплое солнце, выкрасившее пожухлую траву на аллее во дворике у МАКиВа золотыми и багровыми красками.

-Доброе утро, ребята! – встал и поздоровался он тихо, и от этого уверенного, но мягкого голоса все моментально притихли. – Подскажите мне, пожалуйста, на чём мы остановились?

Девушка со второго ряда, пролистнув свои конспекты в пухлой и помятой тетрадке, негромко сказала:

-Мы закончили тему о правовых отношениях у людей.

-Так-с… Следовательно, что у нас теперь?

-Правовые отношения у нелюдей? – предположила она, пожав плечами.

-Именно.

Он вышел из-за стола, обошёл его и встал перед залом, сложив на груди могучие руки. Немного помолчав, он прошёлся пятернёй по своим серебристым волосам, поправил лацканы своего бежевого, с полосами белого, пиджака, и начал лекцию:

-Как вы все знаете, в нашем мире, друзья, живут как люди, так и мы. Как ни прискорбно, но мы вынуждены скрывать наше присутствие среди них, так как история уже помнит неприятные события, что следовали за нашими попытками открыть миру истину: и самый яркий тому пример, это средневековая истерия по ведьмам. Человеку в силу его религиозных, моральных, или даже, как некоторые утверждают, психических особенностей, сложно признать, что есть кто-то, кого эволюция, Бог, фортуна – не важно кто - наградила больше (или же меньше – кто знает) чем его самого. Человек привык всегда и везде считать себя хозяином положения, и для него сам факт нашего существования неприемлем. По крайней мере, на данном этапе развития человеческого общества и человеческой мысли.

Человек строит в своём мире строгую систему правовых взаимоотношений, как мы усвоили при нашей прошлой встрече. Эта система призвана чётко разграничить права каждого индивидуума, уравняв его со всеми остальными. Это равенство, повторю, происходит из довольно верного, на мой взгляд, утверждения о том, что все люди равны при рождении. И дальнейшее их развитие практически целиком и полностью зависит от них самих и их родителей. Да, вы можете в противовес моему слову поставить современные национал-социалистические движения, частью идеологии которых является теория о превосходстве некоторых рас одна над другой. Но, поверьте, если бы кто-то был действительно в значительной мере сильнее других, согласитесь, он бы знал об этом не из пропагандистских брошюрок, а исходя из самого себя, - и Добрыня Никодимович развёл руками. – Ну да ладно, я отвлёкся. Итак, правовые отношения. На них, по сути, держится мир. Или же притворяется, что держится – это уже тема для другого занятия. Право – это чётко определённый перечень, вроде как в две колонки, озаглавленные «можно» и «нельзя». По такому принципу строятся конституции, сборники, кодексы законов, и так далее.

Таковые есть и у нас. Никто не вспомнит, как они называются?

-Догматы? - предположил кто-то.

-Верно. Догматы. Самую первую догму сформулировал ещё в 1243 году великий мыслитель и политический деятель Октавиан. Он сказал: «Да будут мир Людской, и мир Нелюдской, и да не смешаются они». Именно он первым созвал Совет Четырёх, который, как вы знаете, в 1598 году стал Советом Пяти благодаря вступлению в него помимо представителей колдовских, ведовских и вампирских братий, а также гнёзд оборотней, ещё и выборного от тогда не признававшейся Нечисти вроде леших, водяных, русалок, кикимор, и так далее.

Сегодня мы с вами живём в двух социумах, и оба они – опутаны законами и правом. Люди создают международные объединения и организации, чтобы издавать правила и нормы, которые действовали бы не только в пределах одной отдельно взятой страны, но на максимально больших территориях и регионах. Внутри стран, например, внутри Российской Федерации, функционируют законодательные органы, которые занимаются по сути тем же, но только в мелкомасштабном формате.

Тоже самое и у нас.

Верховная власть принадлежит Совету, ему подчиняются Министерства, вроде МКВД, и местные инстанции. Классический состав Догматов почти не меняют, разве что вводят поправки и практически незаметные дополнения. Хотя, следует отметить, что в последнее время поднялся ажиотаж вокруг финансового права. В частности поднят вопрос о том, правомерно ли ведут себя на международных финансовых рынках наши игроки, учитывая их возможности предугадывать, или, если хотите, предвидеть некоторые события. Мы не можем отказаться от участия в игре на этих рынках, так как спонсирование административного аппарата государства, которое, в некотором роде, не существует, должно, так или иначе, производится. Кроме того, не стоит забывать наш частный сектор. Те из нас, кто решает отказаться от своих природных способностей и пойти, скажем, в бизнес, не меняет своей изначальной сущности, и даже если они, к примеру, не колдуют, все мы знаем о таких вещах, как сверхъестественно-точная интуиция, которая ставит конкурентов предпринимателя, например, ведьмака, в неравные с ним условия. В связи с этими, и другими вопросами, о которых мы ещё поговорим, был создан орган Надзора, который осуществляет контроль и следит за правомерностью действий «нелюдей в людях».

В дверь постучали, затем приоткрыли, и в проёме показался смущённый философ.

-О, Борис Михалыч! – констатировал Добрыня Никодимович, - Заходите, заходите…

-Да я вроде как …

Но он уже зашёл, кивнул приветственно аудитории студентов, и подошёл к завучу.

-Я вот по какому вопросу, - зашептал он негромко, - вы не замените меня на следующей паре минут на двадцать-тридцать? А то одна исторьица вышла пренеприятнейшая, и мне нужно отлучиться.

-Какая? – тут же посерьёзнел Добрыня Никодимович.

-Да я всё улажу, только полчасика, я всё успею и прибегу. Там будет, если мне не изменяет память, группа старшекурсников.

-Конечно, заменю. А-а…. Куда вы так торопитесь?

-В общаг… в общежитие. Нужно урегулировать один вопросик с одним студентом.

-Всё нормально? – приподнял одну бровь Добрыня Никодимович. – Моё вмешательство не требуется?

Борис Михалыч заверил его, что не требуется, что всё хорошо, и быстро ушёл, чтобы он не задал ему ещё один вопрос.

А дело было вот в чём. Пару дней назад из Университета Магии и Вуду, что находился на побережье Мексиканского Залива, и имел филиалы на некоторых из гряды островов, что отделяли Карибское море от Атлантического океана, прибыл студент по обмену. Были ещё двое из ЮАР, но не в них было дело. История началась с того, что шальная компания из группы 18-В, куда определили креола, во главе с двумя закадычными друзьями: грузинским ведьмаком Вано и уральским Петрушей, решили устроить новичкам с русским размахом и кавказским гостеприимством самое настоящее крещение огнём. Небольшую квартирку, что снимала братия общими усилиями для приятного времяпрепровождения где-то на Лубянке, загромоздили ящиками со спиртным и продуктами, а затем ушли на два выходных дня в запой, так что всё время, что отвели прибывшим на акклиматизацию, они провели довольно весело. Так сказать, акклиматизовываясь. И, как и следовало ожидать, на первые занятия в понедельник сумели явиться только африканцы, которые, как казалось, бледнели бы при каждом вдохе-выдохе, если бы могли. А вот креол куда-то запропастился. Зато, что больше всего злило философа, Вано и Петруша сидели свежие, как огурцы. «Мать вашу, да вы что, вусмерть решили их споить что-ли? – орал он на них, когда ему выложили всю горькую правду. – Нет бы сутки, но двое! Да, скорее всего, ещё и начали-то в пятницу вечером, не правда-ли?» А они в ответ только вели носами: «Ну Борис Михалыч, ну-у…»

И это бы ещё ничего, да только стоило сердешному успокоиться, как его вызвала к телефону консьержка общежития Академии, и, с заплетающимся от волнения языком, спросила:

-Борис М-михайлович, скажите пожалуйста, не под вашим ли ведением студенты по обмену?

-Под моим, - грустно сказал философ, уже предчувствуя беду. – Что случилось?

-П-понимаете, я недавно работаю, - сказала женщина таким тоном, будто доказывала это себе, - и, вероятно, не совсем привыкла, что ребятки тут тт-т-талантливые. Но вот о таком я ещё действительно не слышала…

В полчетвёртого утра сего дня недавно заселившийся в комнату на четвёртом этаже молодой иностранец приплёлся домой. По её словам, он ещё достаточно твёрдо стоял на ногах, но был «хороший». Спустя два с половиной часа он в абсолютно трезвом виде вышёл куда-то. Затем, около девяти утра, он вышел ещё раз, хотя она клялась, что с той, прошлой прогулки, он так и не вернулся. Пару минут назад он вышел третий раз. И снова трезвый, как стёклышко. «Нет, конечно, ребятки тт-талантливые, но…»

Взяв с собой Вано и Петрушу, философ отправился на место происшествия. Консьержка, попивая крепкий чай с коньяком и валерьянкой, назвала им номер комнаты креола, и, немного нервно улыбнувшись, добавила: «Вы только не подумайте, я не нервничаю, просто привыкаю!»

Как и предполагал Борис Михайлович, никуда креол не выходил, а валялся на кровати полуснявши куртку и в одном ботинке. Он спал настолько крепким сном, какой не снился и младенцам. Проснулся он оттого, что в его комнате громко разговаривали:

-Немного подтолкни.

-Ну, Борис Михалыч, как-то неудобно, гость страны всё-таки…

-Неудобно было спаивать его как козла последнего!

Креол резко сел в кровати, затем немного посопел и разлепил глаза. Перед ним стояли трое. Двое показались ему до боли родными, а вот третий, дышавший свирепо, как бык на корриде, был ему ещё не знаком.

-Bon jour, - сказал он.

-Халлоу, - ответил тот третий незнакомец и сложил руки на груди. – Ну что, сам протрезвеешь, или тебе помочь?

После ледяного душа креол всё вспомнил, в том числе и русский, который давным-давно начал изучать у себя на Родине, так как хотел почитать Достоевского в оригинале. Он резвенько бормотал что-то. Вано с Петрушей ему в ответ улыбались, но были, как ему казалось, уж слишком напряжены. Борис Михайлович сидел в креслице у стола, закинув ногу на ногу, но уже более-менее пришедший в себя.

Креол в белом банном халате уселся на кровать, не зная чего и ждать. Голова раскалывалась, но была свежей. Зато во рту, как и обещал Вано на второе утро памятных выходных, была птицефабрика. У него была красивая кожа, напоминавшая смешанную с золотом тёмную охру. Удивительно-большие, чистые карие глаза и широкая, радушная улыбка.

-Итак, миленький, рассказывай, куда это ты так часто ходил этим утром, и как? – сказал философ.

-Я? Я не ходил, - пожал плечами он. – Я спал.

-Серьёзно?.. Эм-м.… Как там? – обратился он к Петруше.

Двухметровый русый богатырь стоял в углу, виновато понурившись:

-Этьен.

-Ага, Этьен, – и он снова повернулся к креолу. – Итак, Этьен. Меня зовут Борис Михайлович. Я преподаю философию в Академии, так что думаю, мы с тобой будем встречаться на парах. Я смотрю, ты, едва успев приехать, уже тут немного освоился. Молодец, ценю такое. Но с этими обалдуями, - и он строго глянул на широкоплечего, коренастого Вано, что тоже стоял, пряча глаза, - мы ещё поговорим об этикете и о том, как надо встречать гостей.

Этьен улыбался широко и мягко, как ребёнок. В это тёплое утро ему, если не обращать внимание на похмелье, было почти так же хорошо, как бывало дома, в Гваделупе на Антильских островах, где он с юных лет полюбил ром. Как выяснилось, русская водка Немирофф на коньяке обладала почти тем же, что и он, удивительно-умиротворяющим и приятным воздействием на организм. Как говорил его дед, «то, что не вредит, обязательно помогает».

-Ладно, Этьен, у меня мало времени. Просто объясни, куда это ты выходил трижды утром? И как возвращался?

-А-а…- протянул Этьен. – Так вот вы о чём говорите. Я не выходил, я просто посылал своих двойников. Кажется, мне очень хотелось пить…

Он оглядел всю комнату:

-Но минералки так, кажется, и нет. А жаль…

-Двойников? – переспросил философ.

-Да, двойников. Меня обучили этому в Университете. Я был лучшим в этом деле, - не без тени бахвальства констатировал он. – Просто создаёшь своё подобие и управляешь им. В этом-то и проблема, всё время нужна активная мозговая деятельность, а я засыпал, и, скорее всего, они не доходили.

Борис Михайлович пожевал губами:

-Мда-а… Даёшь, малый! Не плохо, должен заметить.

В этот момент встрял Петруша:

-Двойники – это как дубли у Стругацких, да? Вот здорово-то, а!

-Аха… - кивнул головой философ, представив перед собой целую аудиторию студентов-двойников, тупо записывающих за ним каждое слово, в то время как их хозяева, скажем, завтракают. – Так, вы двое отправляйтесь на лекции, а мы с Этьеном тут потолкуем.

Выйдя из здания общежития, Вано грустно сказал своему другу:

-Возьмёт с него слово не рассказывать, как творить дублей. То есть, двойников.

-Это как пить дать, - мрачно отозвался Петруша.

-Гад.

Март, 2000 год

Москва, здание МКВД

00:22

Лестница. Широкая, какие делали раньше. Невысокие ступени, перила под мрамор… Стены крашены-перекрашены, безупречно отбеленные потолки. На пролёте между третьим и четвёртым этажом их чуть не сбила какая-то невысокая полная дама, что со стопкой папок и бумаг спешила куда-то. Она буркнула что-то вроде извинений, и, не замедляя мелких, но скореньких шажков, спускалась ниже и ниже. Её грудь в вульгарной кофте с жабо подпрыгивала в такт её движениям. Даша растерянно посмотрела ей вслед.

-А чего ты ожидала? – пожала плечами Кристина. – Эскалаторов?

Девочка тихо сказала:

-Не знаю что, но явно не это.

Они добрались до шестого этажа. Уходящие вправо и влево бесконечные коридоры, тусклое освещение, тёртый линолеум. Стулья у стенок с табличками. Кабинет №872 располагался, судя по нумерации остальных, в правом. Туда они и двинулись, не торопливо идя мимо десятков некрасивых дверей с некрасивыми ручками и табличками. «Отдел регистрации», «Отдел восстановления», «Отдел убытия», «Отдел перерегистрации», «Отдел приёма иностранных граждан», «Отдел убытий иностранных граждан», «Отдел продления регистрации»… Наконец «Отдёл приёма и регистрации». У двери на стульях сидели нелюди. Когда Кристина окинула взглядом окружение, она насчитала их не менее восьми. И, попытавшись войти в нужный кабинет, естественно наткнулась на возмущение.

-Очередь, гражданочка! – завопила какая-то старенькая лешачиха, подле которой сидели её три внучки. Все как одна – вылитая она. Такие же сморщенные, но маленькие.

-Я только спросить.

-Так мы все только спросить, - отозвался средних лет небритый оборотень в тёмных очках и кожаной куртке.

Даша беспомощно озиралась по сторонам.

-Если хотите, вставайте в очередь, а так вас не пустят.

Кристина согласилась и внесла имя Даши на очередь в Приёмник. Список был составлен на мятом, исписанном вдоль и поперёк, листе. Девочка оказалась семнадцатой. И, судя по тому, что за пятнадцать минут, что они провели у двери №872, никто оттуда не вышел, и никто не зашёл, двигалась эта очередь чрезвычайно медленно.

-Что теперь? – негромко спросила Даша.

-Ждать.

-Здесь?

-А где ещё?

Кристина окинула девочку пристальным взглядом, и вдруг увидела до смерти перепуганное, продрогшее и голодное существо. Потом она посмотрела на часы и тяжело вздохнула:

-Значит так, я принесу тебе воды и еды. А ты жди и никуда не уходи.

Ведьма разыскала где-то в десяти минутах ходьба от МКВД круглосуточный магазинчик продуктов, где и накупила ребёнку шоколадок, булочек и колы. Затем она вернулась. Даша сидела ровно на том же месте ровно в той же позе, какой она её и оставила. Даже страшно было смотреть на застывшие черты задумчивого лица, на неподвижные ладони, что та смирно положила на коленки. На неё саму.

-Здесь всё, и сигареты, - протянула она ей пакет.

-Спасибо.

-Удачи, - бросила Кристина, и, было собралась так и уйти, но, конечно, Даша её так просто не отпустила.

-Ты бросаешь меня?

Именно так. Не оставляешь, не покидаешь, а именно «бросаешь». Ведьма даже разозлилась:

-Предлагаешь мне сидеть рядом и держать тебя за ручку?

Остальные присутствующие сделали вид, что ничего не слышали и не видели.

-Уже не маленькая, дождёшься очереди, там всё за тебя и для тебя сделают. Даю слово.

Девочка как-то борзо, и, одновременно тупо, поглядел на ведьму. Потом неопределённо махнула рукой, и отвернулась, не желая смотреть ей в спину. Кристина ушла, не сказав более ни слова. И, будь кто-то из числа очередников вдумчивым и наблюдательным, он бы заметил, что при этом на её лице ничего не выдало и капли смущения или стыда. Но вдумчивых и наблюдательных не оказалось. Как не было и смущения, как не было и стыда. В конце концов, это жизнь. А она зачастую гораздо прозаичнее, чем может ожидать даже самый осипший циник.

На улице она закурила, потом решила взять такси, но тут вспомнила, что у неё почти не осталось денег. Пожалуй, тут ей впору было рассмеяться и признать, что она таки мать Тереза. Добираться до ближайшей станции метрополитена было слишком долго, автобусных маршрутов она не знала.

Докурила сигарету. Две. Третью. Выход из положения всё никак не приходил в голову. Она стала рыться в своей сумке, сердцем чуя, что вряд ли найдёт заначку. Но надежда, как говорится, умирает последней. Обшарив все карманы и отыскав только двенадцать рублей, она фыркнула, перешла улицу, остановилась в центре аллеи, села на лавку и стиснула зубы. Остаться в центре Москвы как на необитаемом острове – надо ж так умудриться. И всё из-за внезапно проснувшегося благородства. Надо же! «Дайте-ка я помогу бедной девочке». Тьфу, чёрт!

Холодало. Она засунула руку в карман плаща, и нащупала что-то пальцами. То была визитка художника Л.Т. Он сказал ей: «Девушка, почему вы так грустны?» На что она, не задумываясь, ответила: «Потому что вперёд это, как оказывается, по кольцевой». Она часто говорила что-то в этом духе, чтобы отвязаться от ненужных ей молодых людей. Но на этот раз почему-то не сработало, ибо он ответил: «А налево и направо тоже прямо, хотя и кажется, что прочь». Она тогда впервые посмотрела на худощавого молодого человека с печальным, будто мокрым взглядом, и с длинными, тёмными волосами, которые прямо лежали на его широких плечах. Он ей понравился, и она взяла визитку. Теперь же настал момент выяснить, не зря ли.