Геометрия человеческого тела». Симон Колинский.1543…146 стр

И больше ничего. Вот они – две из трёх проклятых книг Отверженного алхимика, а пользы чуть. Неужели вся тайна Казимира в том, что он написал эту средневековую чушь? «Niveus leo est piscis piscis in incendia»[51]. И что с того? Золото, сера, ртуть…Подобной мути полно в сотнях других работ, и какого чёрта она моталась за ними по всему свету? Да ещё Пьеро не перестаёт писать, она боится включать мобильный – вдруг в этот самый момент он позвонит.

Хм-м… Она – «боится»?

И почему на потолке какие-то разводы? У тех, кто сверху, текут батареи? «У тех, кто сверху»? Кто – сверху? И при чём тут они, и то, что они сверху? Слишком много вопросов, слишком много ответов, но вопросы и ответы не совпадают, как кусочки мозаики. Картина незавершенна, осталось самое главное, а детали не вяжутся. Остаётся заламывать руки, пить холодную воды и царапать стены, набивая под ногти старые бумажные обои.

Что-то ускользало. Что-то важное, главное, сам сок и первозданная суть. Кристина перечитывала раз за разом тексты, искала то, что могло быть скрыто шифром ли, намёками ли, любым возможным криптографическим способом. И в результате тот же самый ноль. Вдобавок остальные. Они приходят, уходят, спрашивают, как у неё продвигается дипломная работа, просят дать переписать какие-то конспекты, но чем дольше она вглядывается в эти лица, тем меньше узнаёт их. Остальные интересуются, как у неё дела? Вновь этот наиглупейший вопрос: «Как дела?» Если нечего сказать после «привет», спрашивают «как дела»? Этим вопросом прикрывается абсолютное равнодушие в ответе на него. Неужели задавать его более невежливо, чем задавать? Неужели дружеское расположение, наличие коего они предполагают в своих визитах, подразумевает под собой лицемерие вместо честного молчания?

Эстампы. Множество запутанных рисунков, тщательно выведенных и прорисованных, при каждом новом взгляде на которые можно было обнаружить тот или иной смысл. Все смыслы в купе бессмысленны. Да и по отдельности они бесполезны. Под каждым из эстампов надпись: Oculatus abis[52]. Ведьма не видела.

Мистерии, тайны – и всё это лишь ворох малоценных домыслов мёртвого алхимика?

Или же она настолько беспросветно слепа и глупа, что не замечает очевидного?

Ведьма сходила сума.

И когда она, наконец, поняла, что самой ей не справится, она решила пойти за помощью, и, даст Бог, за третьей книгой.

Она выкурила три сигареты подряд, неотрывно разглядывая окна шестого этажа, и молясь о том, чтобы дома никого не оказалось. Окна ждали. Она бы и рада уйти, да вот гордость, и погода, гнали её, хлеща холодным ветром, внутрь. Лестница, пролёты. Вот и знакомая массивная дверь с огромными литыми ручками, изогнутыми симметрично и плавно. Звонок, дверь открывается.

-Здравствуй, моя дорогая, я тебя ждала…

Конечно же, ждала! Ну кто, кто мог бы в этом сомневаться хоть мгновение? Ждала – да! Ждала и знала, что, в конце концов, это нелюбимое материно отродье, но обожаемая бабушкой дочь, придёт, в поисках ответов на вопросы, от которых она бегала столько лет и столько стран.

Объятья. От бабушки пахло деревом. Так пахло во всей её небольшой квартире. Бабушка – это сухонькая, очень невысокая дама в длинном платье из плотного чёрного бархата, закрывающем её всю. Высокое горло, длинные рукава… Да, она ждала. Седые волосы собраны в пучок и проткнуты какой-то палочкой наискосок. В ушах – массивные серебряные серьги, слегка оттягивающие мочки. Перстни на некрасивых, уже морщинистых пальцах. Но тот же взгляд.

Она обняла внучку одной рукой, и провела в уютную залу, усадила в креслах, на мягких узбекских подушках, и ушла делать чай, напевая тихонько какой-то чертовски знакомый, но неуловимый мотив. Кристина чувствовала, что у неё горит лицо и дрожат руки. Она огляделась – всё на своих местах. Диваны, низкие восточные столики, бронзовая фигурка войны из Бирмы в половину человеческого роста, две индийские птички с длинными шеями и тонкими спицами-ножками. Невероятное множество чёрно-белых фотографий в старых рамках на стенах. Да, только здесь и могла бы жить ведьма вроде её бабки. Старая карга.

Она вернулась с подносом, на котором стояла серебряная посуда. Травяной чай. Когда-то, когда Кристине было пять или шесть лет, она нечаянно опрокинула на себя такую с кипятком. Было настолько нестерпимо больно, что ребёнок визжал во всю глотку, а бабушка просто наложила руки на обожженные коленки, что-то втёрла в израненную детскую кожицу, и боль куда-то прошла. На следующее утро не осталось и следа от произошедшего. Тогда Кристине стало любопытно. И она вновь опрокинула на себя кипяток. Однако на этот раз бабушка ничего не сделала, и только смотрела, мягко улыбаясь. Её «вылечила» мать. С тех самых пор Кристина боялась экспериментировать.

Итак, чай. И бабка. Судя по тому, какие о ней ходила слухи, Братислава Петровна в последние годы жила довольно изолировано, не появлялась в обществе и не поддерживала старых дружеских контактов. Со временем она превратилась в одного из московских старожилов, без которых и город то не город, а так – поселение.

-Ну, моя дорогая, рассказывай, что же привело тебя ко мне?

Вот старая тварь! Будто она не знает. Не она ли вела её всё это время с помощью бедняги Басилио? Не она ли купила «Арифметику» Фробена, чтобы внучка пришла за нею? Не она ли… Но пришлось засунуть свою гордость и злобу куда подальше, и улбынуться:

-Бабушка, я за советом. И за помощью.

-Хм-м.. Я вся внимание.

Кристина поняла, что предстоит сыграть хитро, иначе вся её авантюра оборвётся здесь, в этой знакомой с самого раннего детства гостиной, в которую она некогда поклялась не входить.

-Видите ли, я ищу третью книгу. Книгу, которую написал Казимир Отверженный. Мне помогал один сицилиец – вы наверно его помните. Басилио.

-Знаю, милая, знаю. Пусть земля ему будет пухом.

Пришлось и это проглотить.

Старая ведьма – что у неё в голове? Она помнит закат царской империи, помнит утро 17-го года, помнит всё. И знает всё. В глазах тех, кто живёт на этом свете столь долго, хранятся ответы на все вопросы. Нужно лишь уметь правильно их задавать. И быть готовым услышать ответ.

-Вы отдадите мне её?

Братислава Петровна улыбнулась её прямолинейности. Кристина напоминала ей её дочь – до того как та выпорхнула из под материнского крылышка и спряталась в Петербурге. Да, Аглая тоже когда-то была такой. Потом у неё появилась дочь. И ради неё – ради крошки – она забросила все свои поиски. Ибо знала, что и дочь заразится манией истории Казимира. Она запретила ей, бабушке, даже говорить с внучкой об алхимике, и о той истории, что он хранил. Аглая искала когда-то его книги, чтобы уничтожить их, и развеять по ветру последние упоминания о том, почему восемь веков назад две девушки сожжены зажмво в городе N, который история давно стерла со своих страниц. Но она не нашла их. Братислава Петровна сдержала клятву – она не дала Кристине не единого повода, который мог бы заставить её задавать те вопросы, которые она пришла задать. Её сообразительная внучка дошла до всего сама. А Басилио лишь помог ей немного.

-Вы отдадите её? – повторила свой вопрос молодая ведьма, в жилах которой кипело и бурлило нетерпение.

Братислава Петровна улыбнулась, встала, вышла из комнаты, и вернулась с книгой. Отдала её внучке. На обложке было тусклым тиснением выведено: Arithmetics. И печать типографии Иоганна Фробена на развороте.

-Довольна?

Кристина кивнула головой растеряно.

-Теперь у тебя все три. Что собираешься делать? Искать ключ?

-А вы его знаете?

-Конечно же нет, моя дорогая.

Они допили чай. Кристина пыталась о чём-то говорить, но в действительности все её мысли крутились вокруг «Арифметики». Она скоро распрощалась с бабушкой, чмокнула её в щёку на прощание, и, было, ушла, но та сказала ей:

-Буду тебя ждать в скорейшем времени. Приходи, мы поговорим.

Что-то кольнуло в сердце, но дверь за спиной уже закрылась.

Три дня без сна. Три книги – все три!.. О, Басилио, какого чёрта ты умер? Три записи в дневнике – и всё безрезультатно.

«- А для чего тебе владеть звездами?

- Чтоб быть богатым.

- А для чего быть богатым?

- Чтобы покупать еще новые звезды, если их кто-нибудь откроет.

"Он рассуждает почти как пьяница", - подумал Маленький принц.

И стал спрашивать дальше:

- А как можно владеть звездами?

- Звезды чьи? - ворчливо спросил делец.

- Не знаю. Ничьи.

- Значит, мои, потому что я первый до этого додумался.

- И этого довольно?

- Ну конечно. Если ты найдешь алмаз, у которого нет хозяина, - значит, он твой. Если ты найдешь остров, у которого нет хозяина, он твой. Если тебе первому придет в голову какая-нибудь идея, ты берешь на нее патент: она твоя. Я владею звездами, потому что до меня никто не догадался ими завладеть.

- Вот это верно, - сказал Маленький принц. - И что же ты с ними делаешь?

- Распоряжаюсь ими, - ответил делец. - Считаю их и пересчитываю. Это очень трудно. Но я человек серьезный.»[53]

Кристина всегда бралась перечитывать Маленького Принца, когда чего-то не понимала. Этому её научил Пьеро. Он часто читал эту книгу сидя перед картиной, которую не знал, как закончить. Любому другому человеку полотно казалось цельным и абсолютно завершённым, но Пьеро злился, потому что никто не видел, что, на самом деле, на полотне ещё ничего нет. Одно дело – размазать краску. Другое дело – вдохнуть в линии жизнь. Чем-то одним. Каким-то штрихом. Если он будет слишком жирным, то всё пропало. Если он будет бледным и не заметным, то захочется добавить что-то ещё, а два завершающих штриха – это перебор. Так и останется картиной незаконченной, и, будто голой. Такие лучше разорвать и выбросить. И не мучить себя самого. Потому что нет ничего хуже, чем напоминание о том, что ты мог бы сделать идеально, но испортил идею, и теперь так никогда её и не воплотишь, так как дважды за одно и тоже Пьеро никогда не брался. Возможно, он был дилетантом, но у него это получалось настолько виртуозно, что его неосведомлённость можно было принять за истинное мастерство.

Она легла на кушетку и уткнулась немигающим взглядом в потолок. Белый, гладкий. Когда где-то за окном проезжала машина, отсвет её фар полосами проходил по побелке. Жужжание мотора замолкало вдали, и потолок вновь становился однотонным. Выключив мысли, Кристина прислушалась к тишине и бухнула свой воспалённый разум в забытье.

Сквозь какую-то пелену светило солнце. Видны были прожилки. Это происходило сейчас, но сейчас – это очень давно. И знакомый женский голос рассказывал ей что-то. От тембра становилось спокойно и хорошо. Как в материнской утробе. Будто возвращаешься к первоистокам, в само лоно своего естества. Тихо. Её ещё не (или уже) не сожгли. Всё так хорошо и умиротворённо, как только может быть в этом сотворенном Богом и Любовью мире.

В дверь постучали.

Это Катерина, колдовка с третьего курса, бегала по общаге, пытаясь загнать специальные ручки для шпаргалок.

-Смотри, - достала она блокнот, и провела по ней чернилами. Следа не осталось. Затем она перевернула ручку, нажала какую-то кнопочку, и из колпачка заструился голубоватый след. Линия на бумаге тут же проявилась.

Кристина смотрела только на её лицо и молчала, не улавливая её болтовню.

-Понимаешь, их не видно, удобно, всего двадцатка, мне просто тятя их привёз, не знаю куда девать, за двадцатку своим…

Молчание.

Катерина решила, что её не поняли, и принялась снова рисовать на блокноте линии, и выявлять их голубым светом.

-Удобно, раз – и не видно, а потом рр-ра-з, и видно!.. – Кристина захлопнула дверь, но перед этим в её уши ещё влетели обрывки фразы горе-продавщицы, - как второе дн..

Свет сквозь кожу. Прожилки.

Второе дн…

Стоп!

Кристина открыла дверь и выбежала в коридор. Катерина уже, тихо матерясь, направлялась к лестнице, чтобы спуститься этажом ниже.

-Стоп! Что ты сказала?

-Когда?

-Сейчас.

-Где?

-Тут.

-Что?

-Сказала ты что? – чуть ли не взъярилась Кристина.

Катерина решила, что покупатель передумал, и вернулась назад.

-Сказала, что удобно, и что…

-Нет, после этого. Второе дн.. Второе – что?

-Второе дно.

Ведьма помолчала, потом вдруг кинулась на шею в колдовке и расцеловала её.

-Да! Второе дно! Второе дно!!.. Понимаешь? Второе дно! И всего то – второе дно!..

Все три книги - «Теория мельчайших составляющих сущего», «Геометрия человеческого тела» и «Арифметика» - это для отвода глаз. Имели смысл лишь эстампы. Oculatus abis. Да – теперь она видела. Эстампы. Дело было именно в них, а, точнее говоря, в пергаменте, с которого некогда соскребли первоначальный текст, и нанесли линии запутанных гравюр. Палимпсесты. Второе дно, которое можно обнаружить во многих работах средневекового периода. Такие книги подлежат восстановлению – но это очень долгий и кропотливый труд, и неизвестно, принесёт ли он хоть какие-нибудь плоды. Если, конечно, ты не знаком с сотрудниками лаборатории по реставрации МАКиВа. Там, на специальном оборудовании, под просветом тщательнейшим образом сфокусированных лучей, пропущенных через десятки линз под аккуратно рассчитанным углом, истинные надписи становятся явью.

-Алло, Борис Михайлович?.. У меня к вам дело.

-Сейчас половина третьего утра, девочка моя! Может, подождём до утра?

-Вы всё равно не спите. Слезайте с этой бабы и дуйте в Академию.

Спустя двое суток у неё в руках была пухлая 48-ми листовая тетрадка в клеточку, в которой размашистым почерком в каждой строке на латыни был написан текст, спрятанный пятьсот лет назад Казимиром Отверженном в трёх книгах – Теории, Геометрии и Арифметике. И, через час после того, как она его прочла, Кристина, как и пророчествовала Братислава Петровна, вновь отправилась на Петровку, зная, какие вопросы на этот раз нужно задавать.

Но чудо-ручек у Катерины она так и не купила.

Глава 8

Смерть моей Матери

Дети и придворные ошибаются намного реже,

чем родители и монархи.