Омар Хайям

Одиннадцатое октября, 2002

Петербург, Загородный проезд

20:41

Убогая однокомнатная квартирка, снятая у какой-то старухи, которую Кристина нашла на вокзале по приезду. Кран в раковине на кухне невозможно завинтить до конца, и поэтому в тишине методично капает по мозгам. Маленький холодильник Минск, в котором стоит только бутылка купленного ею йогурта и буханка хлеба на столе. В комнате – кровать, пустой шкаф, зеркало на стене и неизвестно как сюда попавшая школьная доска, задвинутая вглубь. Старый паркет. Обои в цветочек. Ржавая ванная, раздолбанный душ. Зато дёшево.

Кристина сидела на подоконнике, подтянув к себе колени. У её носков стояла чашка горячего чая. В руках – старый, пожелтевший листик, на котором расплывшиеся от времени три строчки, написанные некогда рукой Меньшака.

1. «Теория мельчайших составляющих сущего». Фредерик Морель.1579

2. «Геометрия человеческого тела». Симон Колинский.1543

3. «Арифметика». Иоганн Фробен. 1526

На руках были все возможные козыри. Оставалось сложить их воедино и вывести итог. Однако что-то слишком мутна была голова. Ничто ни с чем не вязалось, а перед глазами всё ещё стояла мать. Мать, которая просила бросить «это дело». А ещё та женщина из снов. В первый раз она появилась в библиотеке, второй раз ночью в поезде, который вёз её из Москвы в Петербург. С тех пор она не спала. Вероятно, это и давало о себе знать странной ноющей головной болью.

Меньшак. Сожжённая страница из книги Казимира. И дождь по ту сторону холодного стекла. Могла ли мать соврать? Конечно же, могла. Но большего она всё равно не скажет. Так что оставалось поверить ей. Или же остановиться..

Мелодия звонка. Она потянулась за сумкой, достала мобильник. Определитель номера сказал ей: «Пьеро». С секунду поколебавшись, она отключила звук, и отложила телефон подальше. В тишине ещё около получаса раздавался зудливый звук вибрации.

Она вновь взялась за листок. Повертела его в руках. Но больше ничего. Информация и так уже отпечаталась в цепкой памяти. Он ей уже не был нужен.

Она отложила его.

В дверь позвонили. На пороге стоял Басилио с небольшим чемоданчиком в тёплом пальто на каракулевой шерсти. Он молча прошёл в едва освещённую прихожую, оставляя мокрые следы, поставил на пол чемодан и разулся. Затем снял пальто.

-Кофе хотите?

-Пожалуй.

Кристина сварила кофе. В это время сицилиец сидел на табурете, почти таком же как и у него в квартирке на втором этаже книжного магазинчика на Арбате, и рассматривал листок.

-Это всё?

-Всё.

-Хм-м…

Она поставила перед ним чашку и села напротив. Сложила руки на столе. Затем спросила:

-Что скажете?

-Скажу, что хочу курить. Ты же не против?

Она тоже закурила. Басилио хмурился, и от этого его непривлекательное лицо становилось ещё более уродливым. Хотя продолжало оставаться довольно импозантным.

Под пальто на нём оказалась выглаженная свежая рубашка и брюки на подтяжках. Тапочек в этой квартире не было, поэтому он переминал пальцами ног в дорогих носках, которые чувствовали холод, шедший от пола.

Шло время. Мобильник в комнате снова повибрировал пару раз и угомонился. Наконец стало абсолютно тихо. Хотя это ложь. Всё ещё лил дождь. Он, как в пафосных романах, истошно бил по крышам.

Пепельница медленно, но верно наполнялась.

-Сама-то что думаешь? - наконец спросил Басилио.

-Думаю, что ничего не понимаю. Я никогда не слышали ни об этих книгах, ни об этих авторах.

Старик пожевал тонкие губы. Вздохнул, закашлялся, потом успокоился, глотнул охладевший кофе. Вновь заговорил:

-Да. Это вопрос. И что значат эти даты?.. Не понятно.

Помолчав некоторое время, он задал вопрос:

-А мать как?

-Нормально, - тон Кристины запретил продолжать эту тему. Старик это понял.

Двадцать-три: ноль-ноль. Решение всё не находилось. Старик вертел лист и изучал всё то, что осталось от страниц 77 и 78. Он что-то бурчал себе под нос, хотя, скорее всего, это были всего лишь мысли вслух. Кристина вернулась на подоконник и смотрела на то, как город смывает с полотна дождём. Курить уже не хотелось. А это очень страшно – когда надоедает курить. Потому что когда не можешь курить, не остаётся больше ровным счётом ничего. И в этом «ничего» ехидненько хихикает тупиковая безысходность. Ты рассыпаешься пеплом как сигарета, а меж ушей свистит, так как даже там уже «ничего». Страшное и глупое состояние.

Но если есть в кармане пачка сигарет…

Значит всё не так уж плохо на сегодняшний день… [40]

Однако когда тебе становится всё равно, есть она там или нет, остаётся то самое безвкусное бесцветное безынтересное бесформенное и бесполезное «ничего».

Два года поисков и вот итог. Два года бессонных ночей и вот итог. Два года размышлений домыслов и фантасмагорических «а что, если?», и вот итог.

Итог = Ничего

И даже не хочется курить.

Кристина стала бесцельно шляться взглядом по комнате.

Разве кто-то обещал, что будет иначе? Что, в конце концов, откроется истина? Истина о том, что же случилось в городе N* на Сицилии в пасхальный вторник 1282 года?

-Что если глянуть в Биографический Справочник Личностей? Там, вероятно, найдутся эти имена. Надо узнать, кто такие эти Морель, Колинский и Фробен. И кем они были. Что, если это люди? Или всё таки нет. Может, и ваши. Хотя Казимир делал мало различий. В этом я перед ним снимаю шляпу – некоторым вашим стоит поучиться у него терпимости.

Кристина внимательно посмотрела на пожилого человека в своей комнате. И какого чёрта она поверила ему? Кто он вообще такой? Человек, знающий её бабку… Для этого надо быть не просто человеком. Ей внезапно стало не по себе.

-Вот и займитесь этим сами. А с меня хватит.

Он оторвался от листка, и взглянул на неё. Потом снял очки, и повёл одним ушком по губам.

-Что ты имеешь ввиду?

-С меня хватит. Всё.

-Ты не можешь остановиться сейчас.

-Меньшак смог.

-И много это ему дало?

Басилио встал и подошёл к окну. Опёрся руками о подоконник. От него пахло каким-то одеколоном и табаком.

-Мы ведь у цели, - злясь от бессилия, чуть ли не вскричал он. – Ты ведь чуешь! Чуешь! У тебя нюх не хуже моего.

-Это ещё одна загадка. Она скрывает новую. Затем следующую… Не знаю, зачем дед оставил это. Может, чтобы посмеяться над теми, кто попробует решить загадку после него. Я знаю свою родню. Он не остановился бы ни за что, будь он в состоянии решить тайны Казимира. Но он бросил это. Если было не по зубам ему, то нам и подавно.

-Замолчи, - прошипел Басилио. – Ты сама не слышишь себя. Хочешь сказать, что всё было впустую? Всё это?

Но он чувствовал, что её не переубедить.

-И что теперь? Уедешь обратно в Москву? Писать свой диплом? Заканчивать свою Академию? И жить как надо? Да не блефуй, ты не сможешь, ты не такая. Ты сдохнешь там. Ты не той породы, которая могла бы просто жить!

-Откуда вы знаете, какой я породы?

-Я знаю Братиславу Петровну. Ты знаешь свою мать.

На это было нечего возразить. Да Кристина и не пыталась. Она молча отвернулась.

-Хорошо. Дай мне ещё сутки. Сутки! Без тебя я не справлюсь, я человек. Ты – нет. Мне нужны те связи и возможности, которая даёт тебе твоя треклятная привилегированная сущность.

-Сутки?

-Да. В дань уважения нашему общему делу. Или я не знаю почему. Просто сутки. Ты согласна?

Басилио выжидательно уставился на молодую ведьму.

-Если мы что-то найдём, и ты продолжишь, мы забудем об этом разговоре. Нет – проваливай к чёрту, я сам всё как-нибудь закончу.

-По рукам, - сказала Кристина.

Следующим же утром они отправились в Центральную Библиотеку Магии и Волшебства Петербурга. Кристина мало ждала от этой поездки, Басилио же наоборот, будто предвкушал что-то. Когда они подходили к сырому, рассыпающемуся особняку в районе Английской набережной и Конногвардейского бульвара, ведьма внезапно сказала сицилийцу:

-Вы, главное, молчите и кивайте.

-Ты о чём? – нахмурился он.

-Придите в себя, - прошипела она. – Вы направляетесь не просто в Библиотеку. Разве не ясно?

Он улыбнулся:

-Ты забыла? Я под протекцией Братиславы Петровны.

Кристина в ответ ехидно, и несколько обречённо, усмехнулась:

-Это Петербург. Здесь имя московской Бабы-Яги и гроша ломаного не стоит.

Они вошли в здание. Басилио больше ничего не успел возразить, и даже сообразить. На входе стоял пункт охраны. Оборотни. Конечно, волчьи мальчики – разве можно найти кого-то с более острым нюхом?

Кристина улыбнулась молодому парню в форме, и уверенно направилась к стойке пропуска.

-Здравствуйте, - ещё шире улыбаясь, прощебетала она елейно. – Ой, вы знаете, нам с папенькой надо кое-что найти…

По ту сторону стекла на неё взглянула администратор – довольно карикатурная дама около пятидесяти лет с малиново-кровавыми губами и такими же когтями. Она рылась в каких-то папках с бумагами, когда перед её носом нарисовалось светящееся миловидное личико. А потом оно заговорила противно-инфантильным голосочком.

-Понимаете, я учусь в Академии.. И вот… Мне сказали, что надо написать доклад. И папенька взялся проводить! Вы покажете куда идти, а то я в первый раз, и… Вот.

Басилио спиной чувствовал на себе взгляд охранника.

Администратор приподняла подведённые брови:

-Вы хоть имеете представление, что вы ищите?

-Да, конечно, - только начал, было, «папенька», как получил толчок локтём. Теперь взгляд охранника чувствовала и Кристина. И чувствовала, как к ним принюхиваются.

-Знаете, - перебила она Басилио, - мой папенька такой сильный! Представляете, он учился у одной ведьмы в Москве. У той, что на Петровке.

-Да-а? – не отрывая взгляда от неких документов, протянула администратор. - И что?

-Да, у него даже в память осталась отметина. Он недавно такую штуку придумал, что просто закачаешься! Вот, прикол, прикиньте, он придумал такое зелье, выпив которое он на пару часов становиться практически человеком.

Вот тут администратор оторвалась от бумаг:

-Человеком?

-Угу. Да вы сами попробуйте – определите, кто он!

Она попробовала. И, конечно же, у неё ничего не получилось.

Кристина продолжала улыбаться – как дура прямо.

-Вот видите! Правда, он у меня умница? – и она для полноты образа повернулась, приподнялась на носочки, и чмокнула итальянца в небольшую лысину.

Администратор на этот раз свела нарисованные брови:

-А зачем это ему притворятся человеком?

-Как зачем? – искренне возмутилась ведьма. – Вот вы не узнали кто он. Охрана тоже. Это же здорово! На пару часов ты будто и не существуешь!

Её собеседница, по-видимому, не находила в этом ничего заманчивого и умного. Поэтому она, решив про себя, что всё с этой парой чудаков ясно, просто повторила свой вопрос:

-Итак, вы знаете, что вы ищите?

-Да, - кивнула Кристина. – Мне нужен какой-нибудь… Ну… понимаете, такой, интересный человек, из прошлого. Вот. Только не очень известный – а то в прошлый раз преподаватель наверно решил, что я законченная лентяйка. Подумаешь, немного проболела. Что с того? Не ходить же мне на лекции с насморком! – Кристина тараторила так, что любо-дорого было послушать. Даже Басилио с изумлением внимал пламенным речам «дочери». – Так вот, теперь я собираюсь его удивить. Вообще, хорошо бы ему рассказать что-нибудь, чего он и не знает! Или знает. Может, стоит просто сделать большой доклад? Или, всё-таки, небольшой, но новый? Ой! А может интересный и большой!

Администратор обречённо вздохнула:

-Ясно.

Их препроводили в компьютерный зал и усадили за одно из свободных мест. Зал был подключён к системе каталогов всей печатной литературы, что имелась на полках и в запасниках Библиотеки. Стоило сопровождающему уйти, как улыбка сползла с лица Кристина.

-Вы же хотели попасть в Библиотеку, - пожала она плечами, в ответ на вопросительный взгляд сицилийца. – Может, другие способы и были, но у нас нет времени их искать.

-Хорошо, - согласился Басилио. – Приступим.

-К чему?

-К поиску, - наивно предположил Басилио. – Ведь мы пришли в Библиотеку. Так что тут ещё делать?

Ведьма развернула к себе клавиатуру старенького, грязно-белого компьютера с чудовищно-огромной коробкой монитора, и застучала по клавишам.

-Видите ли, дорогой мой, даю вам руку на отсечение что в этой Библиотеке мы не найдём ничего.

Сицилиец возмутился:

-Господи, помилуй, но тогда зачем мы сюда пришли?

Кристина улыбнулась.

-Этот зал похож на обычное компьютерное кафе. Главный компьютер, и от него дочерние. Все они объединены сетью поиска по занесённым в цифровую форму книгам фонда Библиотеки Петербурга. Но главный компьютер помимо этого входит в МеККА.

-Мекка?

-Международный Конгломерат Книжных Ассоциаций. Это глобальная компьютерная сеть, которая включает в себя сети таких учреждений, как эта библиотека. Получив доступ к МеККА, мы получим доступ не только к базе данных этой библиотеки, но и к ресурсам сотен ей подобных по всему миру, конечно, если только они являются частью МеККА.

-Но мы ведь не за главным компьютером! – довольно логично возразил Басилио.

-Пока, - улыбнулась Кристина.

-Хочешь сказать, что ты взломаешь его? Не знал, что ты занимаешься хакерством в свободное время.

-Зачем взламывать? - пожала плечами Кристина и улыбнулась. – Достаточно просто хорошо знать оператора.

Сицилиец окинул взглядом залу. Просторное помещение, заставленное компьютерными столами вдоль стен. В середине – затёртая ковровая дорожка. Жёлтый электрический свет. В «голове» всего за огромным столом красного дерева, за ухоженным и, по-видимому, новеньким компьютером, сидит женщина лет тридцати, с аккуратно уложенными назад волосами, в сером костюме-двойке и в очках. Она методично стучит по клавишам, не обращая ни на кого и ни на что внимания.

-Подруга моей матери, - пояснила Кристина.

Через пару минут они были в МеККА.

Строка ввода «Название» и «Автор». Кнопочка «найти». Курсор мигает в самом начале. Кристина, не мешкая, ввела:

«Теория мельчайших составляющих сущего». Фредерик Морель.

«Найти».

Мгновенно высветился ответ: «По вашему запросу ничего не найдено».

«Геометрия человеческого тела». Симон Колинский.

«По вашему запросу ничего не найдено».

«Арифметика». Иоганн Фробен.

«По вашему запросу ничего не найдено».

-Чёрт, - фыркнула она и хлопнула ладонью по столу. Басилио упёрся взглядом в пол.

Молчали.

«Теория мельчайших составляющих сущего»

«По вашему запросу ничего не найдено».

«Геометрия человеческого тела».

«По вашему запросу ничего не найдено».

«Арифметика».
«По вашему запросу ничего не найдено».

-Ну и что это значит? – в бессилии вздохнула Кристина. Её планы рушились в который раз. Рассыпались с лёгкостью карточного домика.

-Это значит, что, либо эти книги находятся не в фондах какой-либо библиотеки, либо…

-Либо они не существуют, - закончила за него ведьма.

Снова молчали.

Казимир. Меньшак. Да катитесь вы!..

-Стоп.

Морель, Колинский, Фробен.

Морель, Колинский, Фробен.

Морель, Колинский, Фробен…

-Они не писали книг, - вдруг сказала Кристина.

-Что? – хрипло спросил старик, уставившийся на надпись, что горела на мониторе: «По вашему запросу ничего не найдено».

-Они не писали книг, - повторила ведьма. – Ни Фредерик Морель, ни Симон Колинский, ни Иоганн Фробен.

-Но в записке Меньшака эти фамилии стоят рядом с названиями… Думаю, можно не сомневаться, что это названия книг. Не думаешь же ты…

-Конечно, Казимир имел много талантов, но, насколько мне известно, картин он не писал. Он писал книги. Трактаты.

Сицилиец ничего не понимал.

-Что ты хочешь сказать?

-Как что? – внезапно глаза Кристины загорелись. – Ни Морель, ни Колинский, ни Фробен не писали книг!

-А что они тогда с ними делали? – вспылил Басилио.

-Они их печатали!

Кристина кое-что ввела в строку поиска. Появились ответы:

«Фредерик Морель (1523-1583) - фр. гуманист, печатник, родоначальник династии издателей».

«Симон Колинский (1480-1545) - фр. печатник, По примеру венецианца Альда Мануция выпускал недорогие книги маленького формата».

«Иоганн Фробен - (ок.1460-1527) - базельский типограф-издатель».

-А даты, - догадался сицилиец, - 1579, 1543 и 1526 – это годы, в которые были напечатаны «Теория…», «Геометрия…» и «Арифметика».

-Именно.

-Но тогда кто автор этих трёх книг? Кто их написал?

Кристина улыбнулась:

-Как кто? Казимир. Больше некому.

-Почему тогда мы никогда ничего о них не слышали? Ведь должно же было хоть где-то остаться упоминание, или намёк!

-Потому, что эти книги, скорее всего, никогда не выходили в широкую печать. С тех пор как из рук Мореля, Колинского и Фробена вышло по экземпляру, больше никто никогда их не издавал. Помимо того, сомневаюсь, что хоть одна из них когда-либо попадала в фонды какой-либо библиотеки или архива, иначе осталась бы информация, и я бы её нашла.

-Что же получается?

-Хм… Получается, что эти книги скорее всего уже невозможно найти, - просто пожала плечами ведьма. – Я сомневаюсь, что они могли пережить пять веков. И, даже если так, данных о них нет. Они утеряны.

-Не обязательно, - произнёс Басилио тоном человека, который знает больше, чем собеседник.

-У вас есть идеи? – удивилась Кристина.

-Есть. Книги могли пережить всё это время целыми и невредимыми. Но только в одном случае.

-В каком?

-Если они хранились в частных коллекциях.

-Но частные коллекции также занесены в МеККА. Если бы они там были, ответ нашёлся бы.

- Ваши частные коллекции, - поправил Басилио. – Я правильно понимаю?

-Да.

-Ваши, но не людские. Ты понимаешь мою мысль?

Кристина понимала. Колдовские книги в человеческих руках – что же, это не ново.

-Даже если так, подумайте сами: кто согласиться предоставить свои сокровища для изучения? Кроме того, людей-коллекционеров тысячи по всему миру. Пусть даже Теория, Геометрия и Арифметика стоят на чьих-то полках, но разыскать их невозможно.

Сицилиец, не имея сил скрыть своего довольства, глянул ей в глаза:

-А вот невозможное предоставьте мне.

Они вышли из здания Библиотеки, и направились к набережной. Басилио шёл бодрой походкой, и даже немного насвистывал. Кристина шла рядом и молча ждала объяснений, однако вскоре поняла, что не дождётся их. Петербург вокруг свернулся клубком и перестал иметь хоть какое-то значение. Новые нити, новые данные, но по-прежнему тайна Казимира далеко и за семью печатями. Она уже подумывала о том, чтобы напомнить своему спутнику об уговоре о сутках, но решила сначала спросить:

-Куда, собственно мы идём?

-Мне нужно сделать пару международных звонков.

-У меня есть мобильник.

-Не думаю, что у тебя на счёте достаточно средств. Разговоры будут долгими.

-В таком случае едем на квартиру. Там есть телефон.

Она решила уснуть. На кухне Басилио второй час курил и о чём-то бубнил с кем-то по-итальянски. Делать было решительно нечего, сигареты уже осточертели, так что оставалось только спать. А улице ещё был день, и какого-то чёрта выглянувшее из непреходящих туч солнце слепило глаза. Она задвинула шторы, свернулась калачиком на диване, укрылась пледом и закрыла глаза. Но сон пока не шёл. В голове сумбурно скакали какие-то мысли.

«Дед бросил это дело. Брось и ты».

Не мешало бы поесть. Но вставать уже не хотелось.

Мобильник высвечивал восемь звонков от Пьеро без ответа.

Мама-мама…

Интересно, поверят ли ей в Академии, когда она вернётся с объяснениями прогулов в духе «грипп и ужасный кашель». Или стоит придумать что-то более правдоподобное для ведьмы?

Когда она вернётся… Когда она вернётся? Когда она вернётся.

Когда-нибудь ведь должна.

Жгучая, невыносимая, нестерпимая, адская… Боль! Боль! Её тело пронизывает палящий, жалящий жар. Она протягивает к кому-то руки и кричит и просит.

«Помоги мне!»

Она видит чьи-то лица, но на них какая-то отстранённость. Лишь одна женщина смотрит на неё иначе. По-другому. Совсем. Странно смотрит.

Но ей так больно!

Петербург, два часа ночи, шестнадцать лет назад.

-Что ты делаешь? – мать стоит у зеркала во весь её рост и красит губы. На ней шуршащие юбки до пола, и кружево огибает стройную спину, плечи. Маленькая Кристина сидит в большом кожаном кресле в волшебном платье принцессы. Так называла его бабушка. Но бабушка недавно уехала куда-то. Теперь она снова один на один с мамой. На рукояти кресла, обёрнутом паралоном и обивкой, устроилась молодая девушка с густо подведёнными глазами, отчего её личико становилось толи жалобным толи жалким. Она гладит девочку по длинным мягким волосам и смотрит на её мать.

-Я играю с куклой.

-Я вижу.

Да, кукла. Очаровательная куколка в шляпке, с копной огненно-рыжих кудряшек, в прелестном наряде и белых панталончиках. На крохотных ножках маленькие атласные башмачки с пряжкой из горного хрусталя. Эту куклу ей подарил дядя Лёня. На день рождения. Её вообще с самого рождения баловали дорогими подарками. Куклы, платья, бусы, крохотные туфельки, ворохи тончайших шалей, одеялец, плюшевых игрушек: вся её комната - рай для любой маленькой девочки.

-Но разве тебе интересно играть с раскрашенным куском пластика, на который нацеплены тряпки и приклеены волосы?

Мама всё ещё красит губы. Глядя в зеркало, она видит позади себя маленькую Кристину и девушку рядом с ней.

Девочка внимательно смотрит на свою куклу и вдруг понимает, что ей уже не интересно. И она бросает её на пол. Та падает лицом вниз.

Девушка, что поглаживает её волосы, вдруг начинает тихо смеяться.

-У меня для тебя есть кое-что посообразительнее, - интригуя, говорит мать. – Загляни-ка в свои комнаты.

Кристина, болтая в воздухе ножками, надувает губки:

-Не хочу.

-Прошу тебя, - не отрываясь от зеркала, говорит мать.

Девочка всё-таки спрыгивает на пол и вприпрыжку бежит наверх. Там она проходит залу спальни своей мамы, и вбегает в комнату, прилегающую к ней. Распахивает дверь.

Посреди растерзанного пледа и разбросанных по всюду медведей со вспоротыми животами, рядом с противной жёлтой лужицей, сидит маленький щенок. Кристина, видя, что стало с её игрушками, схватившись ладошками за белые щёчки, кричит. Прибегает девушка.

-Что? Что случилось?

Кристина всё кричит, визжит и захлёбывается. По щечкам катятся кристально-чистые слёзки.

-Уберите это чудовище отсюда! – истерически всхлипывает девочка.

-Но это подарок твоей мамы!

-Уберите! – не терпящим возражений тоном приказывает она, указывая пальчиком на длинноухое создание с круглыми коричневыми глазками.

Эта её комната! Эта комната только её! И никакая тварь не имеет права устраивать здесь разгром, будь она хоть трижды малой и несмышленой.

Мать, соблаговолившая тоже подняться наверх и выяснить, что случилось с её принцессой, улыбается, прислонившись плечом к косяку двери, и глядя, как девушка бегает по комнате за щенком, а дочь носится над своим драгоценным Заей, игрушечным зайцем с неё ростом, которому вырвали уши и распороли брюхо, и из которого вывалилась плюшевая требуха.

Спустя много лет эту комнату закроют. В то время это уже будет далеко не принцессин рай, каковым он некогда был. Просто комната с кроватью, шкафом, письменным столом и статуей Афины Паллады практически в человеческий рост. Затем её вновь откроют. Для того, чтобы там поселилась новая принцесса Крестовского. Она перевезёт туда некоторые свои вещи, но иногда всё равно будет отправляться ночевать в общежитие.

Почему Аглая решит открыть эту комнату для кого-то? Только ли лишь для того, чтобы вызвать новый виток слухов и сплетен, которые облепили их с Ольгой отношения? Или это всего лишь ещё одна толи инфантильная толи остро продуманная выходка хозяйки Крестовского?

Или нечто иное?

Или-или-или…

Тем не менее, когда Ольга будет обживаться в новой комнатке, и раскладывать вещи по полкам шкафа, Аглая будет точно также стоять у порога, прислонившись одним плечом к косяку. И улыбаться одними губами. Это случиться совсем скоро после эксперимента с любовным зельем.

Она будет улыбаться, когда увидит однажды, какими глазами смотрит Александр на Ольгу. На девушку, что стала вдруг так недосягаема, прекрасна и холодна. Она будет улыбаться, глядя, как он медленно к ней подбирается, крадучись, словно кот на охоте. Она будет улыбаться, когда они с Лёней, сидя плечом к плечу, лицом к сцене, отметят, что оба – и Ольга и Александр – куда-то внезапно пропали. Лукьяныч в это время станет распинаться под ярким, несколько слепящим светом софитов, на тему риторического вопроса: «Когда девка стала тёлкой»?

«Девушка, красавица, кровь с молоком – и вдруг тёлка!» - скажет он, ковыряясь острым ногтем левого мизинца у себя в ухе перед полным залом Крестовского.

«Что скажешь теперь?» - довольно продолжая улыбаться, спросит тихо Аглая, не отрывая взгляда от горе-импресарио.

«Скажу, что ты мухлюешь, милая. Не уж то считала, что я не узнаю о том любовном зелье?.. Я всё думал, куда ты тогда унесла нашу пепельницу» - Лёня тоже улыбается, и тоже смотрит на Лукьяныча.

Плечо к плечу.

«Сами пораскиньте мозгами – если оные имеются: тёлка это животное, которое даёт молоко и мясо. Девка просто даёт. Или не даёт – это уже зависит от степени вашего козлизма, мужики. Тем не менее – что тут общего?»

«Зелье не сработало» - сообщит ему Аглая.

«Откуда я знаю что вы – козлы? А кто ещё станет слушать всю эту бурду, что я несу, когда рядом сидит тёлка и стоит бутыль, а?»

Хохот, одобрительные хлопки.

«Почему ты так думаешь?» - усмехнётся Лёня.

«Потому что я бросила в него твой окурок».

На сцену выйдет труппа артистов в нарядах персонажей из какой-нибудь сказки. В предвкушении занимательного представления, раздадутся аплодисменты. Аглая тоже будет хлопать, а Лёня выжидательно будет смотреть на неё, будто рассчитывая на объяснения. Но вместо них он получит только одну фразу:

«Твоё имя уже включено в программку на завтра. Ты поёшь Песню Про Зайцев».

Петербург, вечер, октябрь, 2002 год.

«Помоги мне!»

Женщина смотрит на неё сверху вниз и не двигается с места. На её лице что-то страшное, нечеловеческое, но боль слишком остра…

Она слишком обжигает и так опалённые окончания нервов, чтобы хоть что-то замечать.

«Помоги мне!»

-Помоги мне! – вскричала Кристина и села в кровати. Всё тело покрывал холодный пот. Кожа будто ещё горела. Басилио сидел напротив, на табурете, принесённом из кухни, и раскуривал трубочку.

-Плохой сон?

Ведьма не ответила.

Она откинула с себя одеяло, встала, и прошлёпала босиком в ванную комнату. Там она открутила краны с холодной водой и сунула голову под хлещущую струю. Привидевшееся мгновенно съёжилось в её памяти, и отошло на задний план. Всё стало реальным. Даже контрастным, будто чёрно-белым. Она вернулась в комнату, с её волос стекала капельки воды. Сев на подоконник, она закурила, глядя на то как серый влажный вечер окутывает Петербург, и спросила севшим голосом:

-Ну что? Вы что-нибудь узнали?

Сицилиец вздохнул.

-Я звонил своему старому знакомому. Пять лет назад мы хорошо разругались из-за одной пренеприятнейшей историей с томом Бальзака, однако он мне всё-таки помог. С меня теперь бутылка Бордо 88-го года. Но это ничего.

-Вы что-нибудь узнали? – повторила Кристина.

-Ну не думаешь же ты, что я просто так буду дарить вино? – хитро прищурившись, глянул на неё Басилио, вдруг вскочил, и, пританцовывая, направился к окну, едва ли не напевая:

-Прага, Киото, Венеция.

-Что? – округлились глаза ведьмы, и она расхохоталась. – Мы нашли их?

-Да, да! – выкрикнул Басилио.

Кристина засмеялась как безумная; спрыгнув на пол и зажав в зубах сигарету, она схватила старика за руки, и они пустились в пляс по комнатке.

-Прага, Киото, Венеция!

-Прага, Киото, Венеция!

-Да! Да!

Спустя пятнадцать минут Кристина выбежала из дома и вернулась с пакетами из крохотного продуктового магазинчика неподалёку, набитыми всякой снедью. Они решили праздновать. Сицилиец угощался коньячком. Ведьма налила в кружку с отбитой ручкой мартини с апельсиновым соком, чайной ложкой соскребла со стенок морозилки маленького холодильника «Минск» лёд, и так же бросила в коктейль. Они всё приплясывали.

-Прага, Киото, Венеция!

-Там, там!..

-Где возьмём денег?

-Я могу продать свою книжную лавку на Арбате.

-Не надо. Я возьму у своих, - хмельным, но серьёзным тоном, сказала Кристина.

-Не спорь. Она мне уже не нужна. Не трогай мать.

-В таком случае пусть Братислава Петровна купит ваш книжный магазин.

Басилио опрокинул в себя стопку, поморщился, мысленно вспомнив мать того, кто разливал эту бурду где-то под Подольском, и вдруг согласился:

-А это не плохая идея. Однажды она уже говорила мне, что если я и соберусь её продавать, то лучше ей. Как в воду глядела…

Двадцать первое октября, 2002 год

Чехия, Прага

08:12

-«Doxy impalpable frenum»[41] - так она называется. Всплыла на одном закрытом аукционе в 1934 году. Её приобрёл Томаш Тихи. С тех пор она не покидала его коллекции, которую он держит на втором этаже своего дома в Подебрадах, где последние пятьдесят лет поправляет здоровье. Если верить каталогам, на ней знак типографской работы Мореля.

Они прибыли в аэропорт Праги утром. Даже салон первого класса был забит семьями с детьми, что заставляло раздосадованного Басилио злиться. Тогда, чтобы отвлечь сицилийца от старческого ворчания, Кристина принималась вновь расспрашивать о книгах, и о том, что ему удалось узнать от своего друга. Приземление, таможня, здание аэропорта, набитое группами туристов, над головами которых там и тут возвышались таблички, что держали в руках гиды чешских туроператоров. Завтрак в каком-то кафе, где официантка на ломанном английском пыталась объяснить, что они не подают лёд к горячему кофе, но Кристина сунула ей пару евро, и вопрос оказался быстро решаемым. Басилио угощался горячими булочками с маком и крепким ароматным чаем. За стеклянной витриной, к которой примыкал их столик, начался день в Матери городов.

В девять в кафе вошёл молодой человек. Он снял очки, и оглядел большими голубыми глазами присутствующих. Заприметив Кристину и Басилио, у ног которых стояла пара чемоданов, он двинулся к ним. Подойдя вплотную, он представился:

-Милош.

Юный оборотень. Любимая русская бабушка оставила ему в наследство горстку старой бижутерии и знание русского языка. Благодаря ей, Милошу так и не привелось поработать по специальности преподавателя младших классов, на которого он некогда пошёл учиться из-за маленького конкурса на факультете. Почти сразу после окончания института, совпавшего с довольно ранней смертью отца, он устроился в Агенство Путешествий им. Ведьмака Йиржи. Пару дней назад начальница сообщила, что в Прагу направляются двое русских, которых необходимо встретить и сопровождать во время поездки по стране. И вот они здесь.

-Кристина, - сказала Кристина.

-Басилио, - сказал Басилио.

-Очень приятно, могу я присесть?

Не дождавшись ответа, он устроился на стуле, и сложил руки на столе.

-Добро пожаловать в Прагу. Я буду вашим гидом. Вы уже решили, где хотели бы побывать сначала, или мне стоит предложить вам что-то?

Ведьма сделала маленький глоточек кофе:

-Послушай, Милош. Наша цель – не облазить все памятники, купить сувениров и вернуться назад. Нам нужно встретиться с человеком по имени Томаш Тихи. Он живёт в Попрадах. Пока это всё, что о нём известно. Ты поможешь нам.

Юный экскурсовод не ожидал такого резкого поворота событий, но попытался сохранить бесстрастность на лице, и задал первый пришедший в голову вопрос, чтобы скрыть волнение:

-Этот человек вас ждёт?

-Нет. Он нас не знает. Мы должны купить у него книгу.

Пока Кристина договаривалась о деле, Басилио продолжал наслаждаться тёплой, ароматной сдобой. Ему нравился едва уловимый оттенок корицы во вкусовом букете булочек. Ему вообще нравился этот довольно тёплый день, нравилось собственное новое пальто и начищенные ботинки. И запахи, которые витали в кафе. И чехи.

Милош записал в крохотной записной, которую извлёк из внутреннего кармана своей куртки, «Doxy impalpable frenum», и, пообещав вскоре вернуться, вышел их кафе.

-Что думаешь? – спросила его Кристина.

-На мой взгляд, довольно сообразительный малый. Посмотрим, как он себя покажет.

Ведьма хотела, было, закурить, но, поискав взглядом на столе пепельницу, поняла, что они в зале для некурящих. Взяв сумку, она раздосадовано вышла на улицу, и, встав слева от входа, закурила. Слепящее, но не греющее солнце, заливало улицу. Прямо перед ней был перекрёсток, потоки машин, по тротуарам шли прохожие. Светофоры, рекламные вывески с теми же лицами моделей и товарами, что и в Москве, но с надписями на чешском языке. В перспективу уходил некий проспект. Высокие массивные здания, окна, огоньки, витрины и фонари. Довольно интересно, пусть и обыденно для любой столицы. Отчего-то ей захотелось спать.

Она вернулась в кафе, чувствуя, что принесла на волосах, губах и кончиках пальцев запах табака. Он ей не понравился. Достав упаковку мятной жвачки, она положила в рот одну и принялась методично жевать. Затем нашла в крохотном кармане своей сумки один пакетик с влажной салфеткой, вскрыла его, и вытерла ладони. Теперь кожа рук пахла каким-то кремом. Вместо табака вокруг неё уже витал аромат крепкого кофе, который заказал Басилио. Наверное, ему показалось мало того, что он уже отправил в рот. Не смотря на то, что воротничок его отутюженной рубашки примялся, и на довольно взъерошенный после перелёта вид, сицилиец продолжал оставаться импозантным стариком с глубоким и пронизывающим взглядом. Нельзя было понять природу того умиротворения, которое рисовал узор миролюбиво разгладившихся на его лице морщин. Толи он вкусно и хорошо поел, толи думал о том, что лучше всего прикрыть свои мысли сытым довольством от вкусной и хорошей еды. Где-то глубоко внутри Кристину вновь кольнула нота недоверия к своему спутнику, но в это время вернулся Милош.

-Значит так, ваш Томаш уже лет семь как умер.

-Что? – округлились глаза Басилио. – Чтоо-о? Как это… Как это умер? – прошептал, или даже прошипел он.

-Умер. От рака. Впрочем, это не должно вас удивлять – ему было почти девяносто лет.

Кристина покачала головой:

-Ну и мир праху его, так что с книгой? – на одном дыхании, и, не меняя тона, сказала она.

-Всё нормально. Его внучка, которая получила по завещанию коллекцию, включая, скорее всего, и вашу «докси импалпабле френум», живёт в Праге.

-А откуда ты всё это узнал? – спросил Басилио, наклонившись к нему над столиком, и, рискуя опрокинуть чашку кофе.

-Позвонил в Справочное бюро, - просто пожал плечами Милош. – Правда, оператор попалась какая-то ненормальная, смутно понимала по-чешски, ну а по-русски тем более. Едва объяснил ей кто и что мне нужно.

-Справочное бюро? – нахмурился Басилио.

Так бывало всегда, когда всплывало нечто, чего он не знал. Не смотря на свою широчайшую осведомлённость в жизни нелюдей, и на общение с Братиславой Петровной, как подозревала Кристина, он не мог себе представить всю картину целиком. В голове не укладывалась целая система структур и инфраструктур, которая была создана для удобства тех, кому не подходят обычные человеческие учреждения. МеККА – один из примеров. Справочное бюро - тоже самое. Какими широкими взглядами не обладал бы человек на жизнь, всё таки, ему сложно понять, что в его среде есть ещё одно общество, иного толка, со своими законами, кодексом поведения, своей верхушкой и подразделениями власти. Общество, которое вполне удобно устроилось и существует, причём очень давно, тесно соприкасаясь с людьми, но всё же не по-людски.

-Да Справочная, - пояснила она. – Такие наши устроили почти во всех крупных городах Европы. Что-то подобное есть и в Азии, и в Арабском мире. Не знаю как там, но здесь база данных просто поражает. Как видишь, и отдельно взятую личность можно найти.

-Мда-а, - неопределённо качнул головой сицилиец.

-Как зовут наследницу? – перевела взгляд на чеха Кристина. Она откровенно наслаждалась его видом – густой шевелюрой, смеси чёрного и серого цветов. Мощной челюстью, хорошо развитой мускулатурой, точно угадывавшейся под приличной, но поношенной курткой и джинсами. Наверняка, из этого существа получался довольно матёрый волчара. На это бы стоило посмотреть, только вот жаль, что не место, да и не время.

-Дана Тихи.

-Адрес есть?

-Есть. Телефон тоже есть. Я звонил ей, сказал что вы – русские коллекционеры. Как я понял, собрание книг отца её мало интересует, ей нужны деньги. Она согласилась с вами встретиться и ждёт вас завтра в восемь часов у себя.

Басилио довольно улыбнулся и погладил ладонью гладко выбритый подбородок. Посмотрел на ведьму. Та тоже была удовлетворена.

-Она сносно понимает русский, но так же знает французский. Кто-нибудь из вас знает французский?

-На этом закончим, - сказала Кристина, не ответив. – Вы прекрасно справились с работой, спасибо.

-Это всё? – округлил светлые, чистые глаза Милош.

-Всё. Ваши гонорары вам выплатит Агенство. Было приятно с вами работать, до свидания, - и она, не дав ему опомниться, протянула для рукопожатия ладонь. Милош, немного ошарашенный, распрощался с русскими туристами, и ушёл восвояси, оставив на столике адрес Даны Тихи, и, зачем-то, чаевых, хотя ничего не заказывал.

Басилио и Кристина тоже вскоре закончили трапезничать, и, расплатившись валютой, которую заблаговременно обменяли ещё по дороге в Домодедово, отправились на поиски сносного отеля. Не тяжёлые, но довольно неудобные чемоданы, приходилось нести самим. Они прошли около километра вниз по проспекту, тому самому, на который некоторое время назад смотрела, куря, Кристина, и, наконец, набрели на небольшой отель, который довольно неоригинально и по-английски назывался Prague. Отдельных номеров у них не было, поэтому пришлось снять один на двоих, и приготовиться довольствоваться обществом друг друга до вечера следующего дня.

Первой не выдержала Кристина.

Басилио нашёл в отеле за обедом в ресторане отеля троицу русских нефтяников, которые отдыхали в Праге пятый день. До окончания оплаченной вперёд поездки оставалась ещё неделя, поэтому они начали пить. Возвращаться раньше времени к жёнам не хотелось. Ездить куда-то и осматривать готические замки да крепости надоело двум уральцам и одному алтайцу ещё два дня назад. Так что, обнаружив в непосредственной близости четвёртого русскоязычного мужика, пусть и староватого, они несказанно обрадовались новой компании, настояли на том, чтобы он пересел за их столик, и понеслось. Этим же вечером у них была запланирована партия в домино в роскошном номере одного из нефтяников. Кристине оставалось только попросить не пить слишком много. Когда он, одев свой коричневый костюм-тройку, отправился в гости, она заскучала. Полежала в ванне, полистала путеводитель по Праге, в конце концов, оделась и вышла на улицу.

Стобашенная Прага звала и манила. Город шпилей и Кафки, город Златой Улочки Алхимиков. Город Казимира.

Через час она оказалась на Старом Месте. Ноги повели в извилистый омут каменных улочек. Не смотря на то, что вокруг были люди, она вдруг почувствовала себя абсолютно одной. Одинокой. На Вифлеемской она закурила. Много лет назад она уже бывала здесь. С матерью. Ах, мама! Ты была слишком прекрасна, и слишком жестока. Ты никогда так и не стала матерью. Твоё единственное чадо – Крестовский, да и тот ты презираешь.

Аглая привезла её сюда девочкой с белоснежными кудрями и огромными, бархатными, влажными глазами. Ты ведь помнишь, мама. Помнишь эти сумасшедшие ночи. Помнишь, как учила свою дочь видеть мёртвых. Разве сыщешь в целом свете для этого место лучше, чем Прага? Ты сказала закрыть глаза и прислушаться. Сказала не бояться, и тут же отпустила детскую ладошку. Ты смеялась, когда девочка побелела, впервые в жизни окунувшись в тонкий мир шёпотов и теней. Ты сказала, что в Петербурге будет ещё хуже. Так и было, мама. Но Прага… Прага другая. Она старше и мудрее. Прага оказалась на проверку сумасшедшим городом. В Петербурге стенает камень и целые дома. Здесь же плакали улицы. А вспарывающие нежное и тонкое небо шпили будто сочились едким привкусом трухлявого времени. Ничего не изменилось, изменилась только ведьма.

Фонарь, улица. Блоковская аптека где-то далеко, но и здесь, в Праге, если постараться, можно ощутить как сквозь пальцы совершенно безболезненно и неслышно сочатся мгновения. Тонкой вереницей они исчезают, и через какую-то секунду дым, что ты выдыхаешь из лёгких вместе с морозным воздухом, становится добычей прошлого. Здесь не стареет только сам город. Всё остальное же ветшает, болеет, и умирает. Но пока ещё под кожей с шумом несётся горячая красная кровь, можно только наслаждаться этой красотой и оттенками безумного серого неба октября, которые медленно, но верно становятся твоими палачами, ибо отнимают из тебя минута за минутой целую жизнь. Эти минуты можно подарить чему-то другому. Или кому-то. Но ты почему-то всё-таки здесь, вдыхаешь город мистерий, и не чувствуешь, как сердце начинает биться с ним в унисон, и сам ты становишься ещё одной умалишённой легендой, коих здесь шастает целыми оравами. Красота опасна, потому что. Опасна Прага. Опасен Петербург. Ощутив, как на кончике языка трепещет их вкус, никто и никогда уже не найдёт заменителя. И каждый раз нужно ещё и ещё. Сильнодействующий наркотик под тонкими слоями штукатурки на фасадах и за холодными стёклами окон. Он нугой разлит в холодных мутных лужах, которые, просыхая, обнажают каменные кладки мостовых. В них отражается блеск мокрых витрин напротив. Горьким мёдом вливается в уши и ноздри аромат кавалькады месяцев и лет, что прожил здесь кто-то когда-то. Этот аромат пахнет самой жизнью, настоящей, или же так только кажется. Стоит прислушаться и присмотреться, как что-то внутри незнакомым голосом рассказывает истории скамеек, двориков, даже зонтов, и, конечно же, целых улиц.

Кристина слушала, как разговаривает город. Она открылась и просто наслаждалась тем, как сквозь неё просачиваются звуки, запахи, время и жизни. Где-то взвизгнула резина колёс. Где-то стучат копыта. Справа звучал Шостакович, слева – Милен Фармер. В конце улицы идёт прохожий с дипломатом. А рядом с ним в булочную спешит молочница, которая добрые пару веков как мертва. Но она всё ещё идёт. И где-то подходит тесто, кто-то собирается испечь из него хлеб, но тот, кто его съест, лежит сейчас на Еврейском кладбище. Там, чуть дальше, где начинается Жидовске-Место, в своём домике молодой человек по имени Франц старается втиснуть в буквы ту тоску, что разлита в голове. А Святым на Карловом мосту всё ни по чём. И тем же жирным росчерком он переброшен через Влтаву. Кто-то о ком-то плачет, стоя на нём. Плачет то ли сейчас, то ли завтра, то ли это уже ты оплакиваешь самого себя, потерявшегося где-то между.

Она гуляла всю ночь. Вспоминая, вдыхая, проживая заново.

Утром вернулась в номер отеля, где Басилио уже попивал чай и перелистывал томик Леонида Андреева, что взял с собой в дорогу. Она разделась, легла в свою постель, и, не произнеся ни слова, уснула.

Вечер. Пригород Праги. Элитные жилые дома. Лифт, последний этаж. На улице осеннее пражское «не лётное». А тут тепло и хорошо. Сицилиец тщательно одетый, с приглаженными седыми волосами вокруг лысины. От него пахло дорогим одеколоном Davidoff, на руках – швейцарские часы. Кристина в сером плаще и с закрученными в жгут волосами. Через плечо переброшена вместительная сумка хаки. Вместе они выглядели довольно странно. Однако оба были напряжены и сосредоточены.

Номер нужной квартиры – 118 – позолоченными циферками был приколочен к массивной двери. Звонок. Открыли.

Прежде чем удалось увидеть молодого человека в халате на голое тело и в огромных растоптанных тапках на тонких волосатых ногах, пришедших обдало перегаром, громкой музыкой и крепко настоявшимся спёртым воздухом. Сюда не заходили и не выходили довольно долго.

-Здравствуйте, - попробовал сделать благодушную мину Басилио.

-Он не поймёт, - шепнула Кристина.

-Тьфу, ты! Забыл!

-Bon jour, - произнесла ведьма с самой располагающей улыбкой, на которую только была способна. – Ou est Dana?

Молодой человек то щурился, то всматривался в этих двоих, потом просто ушёл в глубь квартиры, оставив дверь открытой и не выдавив ни звука.

-Мило, - стерев улыбку, и уже заходя внутрь, прокомментировала она.

Едва освещённая тусклым светом двадцативольтной лампочки, свисающей грушей на шнурке с потолка, прихожая. Справа – гардероб красного дерева. В него навалено грязных курток, внизу стоит около полтора десятка пар обуви. В большинстве своём дорогие, но разношенные и в осенней грязи, подцепленной на улицах, и уже засохшей. Музыка – что-то из американской альтернативы – молотком долбила по вискам.

Why is everything so fucking hard for me?

Keep me down to what you think I should be.

Most you tempt me and provoke the ministry

Keep on trying I’m not dying so easily… [42]

Под ногами – пустые железные банки из под пива. Она смяты и спихнуты – скорее всего ногами – ближе к углам. Шелуха от семечек. На тумбочке часы с разбитым циферблатом и выгнутыми наружу ажурными стрелками.

Стены плавятся. Слишком много людей было в этой огромной квартире. Басилио сначала решил снять пальто, но потом передумал, достал платок, и вытер высокий лоб, на котором выступила испарина. Кристина всматривалась в пространство.

Сразу после коридора начиналась просторная комната-студия, которая, собственно, и составляла всю квартиру. Семьдесят два квадратных метра паркета, подвесного потолка и исписанных карандашами и губной помадой стен. Семьдесят два квадратных метра табачного дыма и испарений тёплого пива. Семьдесят два квадратных метра настоящего рая для пропащей молодёжи, которая, уже успев набраться, разбрелась по диванчикам и креслам. Кто-то спал сидя на полу и подтянув к груди колени. Трое резались в карты. Несколько молодых людей в футболках и тапочках занималась каким-то странным делом: они сидели по-турецки в кругу, лицами друг к другу, и внимательно всматривалась друг в друга. Кристина поняла суть занятия, когда один из них не выдержал и несусветно, по-конски, заржал.

-Палятся.

Одна парочка целовалась: она, с грязно-русыми волосами, небрежно собранными под какую-то полосатую шапочку; он с недельной щетиной и в засаленных тёртых джинсах. Оба едва держали себя в руках, чтобы немедля не упасть с кресла и не вырубиться намертво.

-Ну и? – пожал плечами Басилио

-Что ну и? – в ответ шепнула ведьма.

-У кого будешь спрашивать?

-Я?

-Ты, конечно! Это ведь твоё поколение.

Кристина не нашла, что ответить, и промолчала. Поискала глазами хоть кого-либо в более-менее вменяемом состоянии. Глаз остановился на одной девушке. Она сидела на табурете, поставленном в полуметре от экрана большого плазменного телевизора, и с какой-то невероятной скоростью перещёлкивала каналы. Лица сменялись пейзажами, звуки смешивались и растворялись в какофонии звучащей из мощных колонок музыкального центра музыки. Она медленно пошла к ней, отодвигая носком ботинка катающиеся по полу железные банки и старательно огибая софу и журнальный столик подле неё, на котором штабелями стояли полупустые стаканы с какой-то бурдой. Девушка почувствовала чьё-то приближение. Повернув голову, она вылупилась стеклянным взглядом на незнакомку, продолжая нажимать кнопку смены каналов на пульте в руке.

-Дана, - сказала Кристина. – Dana. Dana?

Девушка ничего не сказала, а только показала рукой на дверь слева от неё, и вновь уткнулась в экран.

Кристина скривила губы, жестом поманила за собой Басилио, и направилась туда, куда было указано. Мало кто замечал их присутствие, а если и замечал, то почему-то не удивлялся, а только внимательно разглядывал с ног до головы.

За дверью оказался проход на маленькую кухоньку, и двери в ванную с туалетом. Кухня, естественно, была пуста. В туалете они обнаружили спящего мальчишку, которому на вид нельзя было дать и пятнадцати лет. Когда Кристина, уже без особой надежды, взялась за ручку ванной комнаты, та оказалась, как ни странно, заперта.

-Она тут.

-Наверное, надо подождать.

И они стали ждать. Когда прошло минут двенадцать, Кристина не выдержала. Ей не нравилось ни место, ни люди, ни та атмосфера, что здесь царила. Подобное она уже видела множество раз и с самого рождения, но всё равно так и не смогла привыкнуть. Она закрыла глаза и попыталась почувствовать человека, который находился по ту сторону двери. Внушить желание поскорее выйти из ванны на таком маленьком расстоянии совсем не сложно.

-Что ты делаешь? – заметив её сосредоточенное лицо, спросил Басилио.

Вдруг её будто обожгло. Ей совсем не понравилось то, что она ощутила. Так пахнет что-то очень плохое – и природное чутьё мгновенно подсказало ей что именно.

-Я взломаю дверь, - тихо сказала она.

-Что? – ошалел сицилиец.

-Отойдите.

Она ощупала руками ручку, и место под ней, затем немного повертела её, надавила, и дверь поддалась. Совсем не сложно, если знаешь, как просто устроены все бытовые замки.

Ванная комната оказалась очень маленькой – налево сама ванная, которая была занавешена шторкой, прямо – умывальник, полочка и зеркало. Кафельные стены, шампуни и зубные щётки с пастами.

-Зайдите и закройте дверь.

Басилио послушался. Замочек щёлкнул и встал на место.

-Не пугайтесь, - сказала Кристина и тут же резко одёрнула шторку, сицилиец отвернулся, закрыв лицо рукой, ведьма же застыла, хотя и знала, что именно увидит.

В давно остывшей воде алого цвета лежала голая девушка-женщина со вскрытыми венами. На бортике ванны – бритвенное лезвие и пять затушенных окурков. Лицо самоубийцы было погружено в воду, красную воду, абсолютно безжизненное и невыразительное. Редкие волосы волнами лежали вокруг головы, будто змеи Медузы-горгоны.

Кристина закрыла всё шторкой. Потом облокотилась о стену, достала сигарету и закурила. Маленькая комнатка с низким потолком немедленно наполнилась дымом. От осознания того, что меньше чем в метре от тебя труп бросало то в жар, то в холод. Сицилиец всё не двигался. Потом он, было, решил выйти вон, и взялся за ручку.

-Куда вы собрались? – севшим и бесцветным голосом спросила ведьма.

-Прочь отсюда.

-Стойте.

Он послушался.

-Вы забыли, зачем мы пришли?

-Мы пришли к Дане Тихе.

-Вот она, - кивнула ведьма в сторону ванны с трупом.

Басилио вертел головой:

-Нет, нет и нет! Ну, зачем? Зачем?

Кристина пожала плечами. В какой-то момент ей стало абсолютно всё равно зачем. Почему, собственно, её это вообще должно было волновать? Она ещё не успела спросить себя «зачем?», но если бы кто-то всё таки спросил, она бы просто ответила, что если Дане Тихи захотелось выпустить свою кровь и улететь, то Дана Тихи на это она имела полное право. А что до остального, то всё это просто полемика того, кто никогда этого не сделает и того, кто мог бы, и эта самая полемика уже никоим образом не спасёт вышеозначенную Дану Тихи.

-Надо думать не об этом. Скорее всего, где-то в пределах это квартиры лежит «Теория..» и нам надо её найти. Другого шанса не будет.

-Ты сума сошла? Тут мёртвый человек.

Да, собак всегда пугает и заставляет содрогаться вид других мёртвых псов. Почему-то их не трогают голуби или кошки. Только «свои».

-Я не позволю вам всё испортить, - прошипела Кристина. – Если хотите, отправляйтесь в номер гостиницы, а я закончу здесь сама. Эти обалдуи не заметят, они же едва соображают.

Басилио отдышался, втягивая в нос дым ведьминых сигарет, потом сказал:

-Ты права. Абсолютно права. Хорошо, мы… А что мы скажем?

-Ничего не скажем. Дана в ванной комнате принимает душ – вот пусть здесь и остаётся.

Они вышли и заперли дверь, как было. Не чувствуя ног, они вернулись в студию. Конечно, никто не обратил внимания на их возвращения. Девушка, что сидела у телевизора, выключила его и принялась есть с пластмассовой тарелки ссохшиеся пирожные. Кто-то шарил по полкам и углам в поисках нетронутой бутылки пива. Или же чего покрепче. Компания, которая «палилась» затянулась ещё, и в воздухе помимо табака запахло травкой.

Кстати о полках.

Да, Кристина видела их – но, Боже мой! Будь Томаш Тихи жив, он бы умер от одного вида того, как содержала Дана его книги. Сицилиец и ведьма подошли ближе, нечаянно потревожив какого-то спящего на кресле, что только буркнул нечто и снова уснул. На фолиантах стояли пустые бутылки. О корешок одной из них – огромной Biblia Poliglota[43] - какая-то из этих скотин тушила окурки.

-Ищи быстрее, - сказал Басилио, перед глазами которого всё ещё стояла мёртвая девушка.

И Кристина стала искать. Она перебирала одну за другой книги, стараясь не привлечь ничьего внимания. Кто-то ходил по комнате. Кто-то пил. Кто-то курил. Кто-то тихо с кем-то о чём-то переговаривался. Этим обдолбанным молодым людям было абсолютно плевать кто и что делал в квартире Даны Тихи, в конце концов, сюда постоянно кто-то приходил и кто-то уходил.

«Doxy impalpable frenum».

-Есть! – загорелись ведьмины глаза.

Кристина повернулась к сицилийцу, который стоял не жив, не мёртв, уставившись в одну точку и отчаянно борясь с приступами тошноты. Она показала ему тиснение на небольшой потрёпанной книжке, которую держала в руках. Он внимательно, и очень медленно, будто ничего не понимая, прочёл, а потом сдавленно произнёс:

-Пошли отсюда.

И они быстро убрались прочь из квартиры Даны Тихи.

Двадцать четвёртое октября, 2002 год

Япония, где-то между Токио и Киото

15:23

-Если Казимир хотел спрятать части в трёх разных книгах, то почему и Колинский и Морель – французы? Только Фробен – базельский печатник. Ему бы следовало выбрать третьего типографа, скажем, голландца, или даже пражанина.

Басилио отреагировал не сразу. Его сознание, умиротворённое проносящимися за окном экспресс-поезда пейзажами, было охвачено таким отрешённым спокойствием и безмятежностью, что ему мог позавидовать японский бог. Когда, наконец, что-то подсказало ему, что ведьма что-то таки сказала, и это была не пустая трескотня в воздухе, он впопыхах буркнул первое, что пришло в голову:

-Эм-м.. Казимир – да. Это странно. Не знаю даже…

Кристина покачала головой, глядя на его, пришедшие в оживлённое движение, морщины, и вновь углубилась в чтение своих старых блокнотов, где были выписаны все те редкие упоминания о пражском Алхимике, которые ей удалось найти в стопках пыльных книг Московского Архива.

Салон поезда располагал к тому, чтобы немного подремать. Так делали многие, прикрыв глаза и тихонько посапывая. Басилио вновь уставился за окно.

«В 1572 году К. ненадолго уехал из Праги. В воспоминаниях его друзей и соратников не осталось упоминаний о том, куда именно он направлялся. Вероятно, когда-нибудь информация об этом и всплывёт в архиве какого-либо из городов, но пока это – ещё одно белое пятно из его биографии».

Ведьма задержала на этом взгляд. Мысли путались. Что-то было рядом – так подсказывала интуиция. Но имелось слишком мало зацепок, а полагаться на одно лишь чутьё – это непозволительная роскошь. Она ещё немного поломала голову над тем, куда ж Казимира носили черти, однако в голову ничего путного так и не пришло. И правда выскользнула из рук.

Правда. Правда о том, почему среди типографов, выбранных Алхимиком два француза. Правда о том, почему среди них нет венецианца. И о том, что судьба таки большая проныра, ибо третья книга – та, о которой пока рано говорить - как и хотел Казимир, всё-таки попала в Венецию.

История уже вряд ли кому-либо когда-либо это расскажет, да и не нужно… Но в 1572 году Казимир Отверженный, тогда ещё могущественный, пышущий властью и связями, пражский алхимик, отправился инкогнито в Венецию, где солнечным утром третьего августа на гондоле подплыл к палаццо человека по имени Амадей Неапольский[44], что стоял на канале, который и сейчас называют Сан-Сальвадор. Хозяин сам – разодетый в чёрную шёлковую симарру поверх туники и штанов – встречал дорогого гостя, расплываясь самой солнечной и лучезарной улыбкой, которую в Венеции можно было встретить разве что у младших служащих конторок, метивших на хорошее место.

-Здравствуй, старый друг, - сказал он на латыни Тита Ливия, и обнял Казимира. – Будешь моим самым любимым гостем.

Амадей ввёл Алхимика в свой дом. Здание когда-то принадлежало одному из отпрысков патриция, теперь же, перестроенное, было для Неапольского и домом и типографией.

-Накрывайте стол, - сказал он Магде, что ведала его хозяйством. – Пошлите за сыром. Я хочу сыра.

Взяв Казимира под руку, он вёл его залами палаццо и жаловался на судьбу:

-Столько типографий развелось у нас. Просто ступить негде. Если бы не старые клиенты, я давно бы побирался на улице как последний бродяга. Я должен за этот дом огромные суммы, работа кипит днём и ночью, а ситуация всё хуже и хуже.

Казимир молча внимал. Он узнал о том, что все ластятся к треклятому Альдо Мануцио – магнату типографского дела. Узнал о том, что то - чрезвычайно противный и брюзгливый старик, с которым он – Амадей – не желает иметь ничего общего даже на грани банкротства.

Магда тем временем уже раздавала распоряжения. Она послала свою племянницу, похожую за живое и прозорливое личико на мышь, к Риальто. Там, где торговые улочки mercerie с лавками тянулись от церкви Сан-Бартоломео до Сан-Марко, кое-где продавался лучший сыр с Крита. И, хотя сей остров «оседлала турецкая тварь» по словам самого господина Неапольского, всё же сыр остался лучшим из всех, что когда-либо пробовали в его доме. Пятнадцатилетний мальчишка, сынок садовника, был отправлен к зданию Арсенала, подле которого располагалась хлебопекарня. Там ему следовало купить галет – любимых хозяйских моряцких булок. Ну а потом неплохо бы забежать на Монетный двор, и там, в мясной лавке на углу, набрать ветчинки, солёного и сушёного мяса. Стол для гостя должен был получиться отменным. Магда доставала из закромов крупы, овощи, фрукты, приказывала нести то чашки то плошки, то воду с колодца на заднем дворе, и дом напоминал огромный жужжащий улей.

Амадей же привёл Казимира в подвалы. Здесь тоже кипела работа. Набранные за гроши умельцы из нищих систьере[45] Санта-Кроче и Канареджо, в пыли и полумраке делали для венецианской знати книги…

Сделать книгу тогда можно было либо переписав её, как делали монахи, проводя часы и годы за этим нуднейшим занятием в стенах своих обителей, либо напечатав. Для этой цели люди Неапольского закупали рулоны бумаги (а он лишь охал, выписывая векселя на сотни и сотни дукатов), искали и находили кожу, шедшую на обложки, подбирали поставщиков буковок, ливших их из металлов, чтобы потом набрать буквы ровными рядами на деревянную доску, и, обмакнув в чернила, напечатать одну страницу. Затем ещё одну. И ещё. И так – пока не выйдет целая книга. Пусть это очень нудно и долго, однако в последние десятилетия XVI века это изобретение Гуттенберга считалось гениальным.

-Видишь, влачу жалкое существование, - ныл Амадей, с болью в глазах наблюдая за тем, как работают его люди. Заметив, что в ряды буковок на доске одного из наборщиков в слово «compasso» вкралась ошибка, он запричитал, опять-таки на латыни:

-Ты хочешь свести меня в могилу?! Ты хоть знаешь, сколько мне будет стоить твоё тупоумие, негодная скотина? Где тебя учили, что ты настолько глуп?

Но наборщик родился и вырос на крайнем западе систьере Дорсодуро, и потому говорил лишь на nicoloto, старом венецианском наречии. Он ничего не понял, только спрятал пустой взгляд на собственной груди, согнувшись в три погибели, и смолчал. Подождав, пока неизвестный ему господин в чёрных одеяниях, и, по всей видимости, иноземец, не уведёт разбушевавшегося хозяина прочь, он утёр нос и вернулся к работе. Те, кто работал рядом с ним, тоже ничего не сказали, и продолжали, сгорбившись над деревянной доской, приделывать к ним мозолистыми и неуклюжими пальцами буковку за буковкой.

Воздух отчего-то в этих подвалах казался бурым. Стоял гвалт и шум, скрежетавший слух. Амадею чуть не стало дурно, и он сам, вместе с Казимиром, спешил убраться прочь из типографии. Сам он когда-то тоже начинал одним из таких наборщиков. Потом ему повезло, он рискнул, и сорвал куш. Пришлось, правда, для положения в обществе, забыть nicoloto… А нынче стал стар, да и здоровье уже совсем не то, что в двадцать лет.

Да ну что уж вспоминать всё это? Былое уже не случится, а если случится, то не с ними, а с кем-то другими, может, с нами, но не сегодня, а вчера. Былое – Венеция, 1572 год… Пару лет до чумы, пару лет после неё. До Гитлера, но после Христа. До смерти после её свершения – разве это имеет хоть какое-то значение? Нужный сыр племянница Магды так и не нашла, за что получила по шее. И она вот уже пять веков как мертва. Так же как и молочница с улиц Праги, так же как Дана Тихи, так же как Кафка, как Меньшак, так же как и сам Отверженный Алхимик, который в тот памятный визит разругался в пух и прах с бедствующим типографом потому, что Амадей не желал браться за издание книги в единственном экземпляре, пусть и сулил Казимир за это не малые деньги. И что это для старого сицилийца и молодой ведьмы, направляющихся экспресс-поездом в Киото?

-Знаешь, я хочу сладких каштанов, - сказал Басилио. – Нельзя осенью побывать в Японии и не попробовать сладких каштанов.

На этот раз не слушала Кристина.

За окном, на полях, под сухим синим солнцем, собирали рис. Когда-то это делали бедняки за гроши, теперь – тракторы за солярку. Сицилиец, кажется, что-то вспоминал. Что-то, что может вспоминать старик, повидавший за свою долгую жизнь много интересного, сидя в вагоне первого класса и медленно попивая чай. Вполне вероятно, что он не думал ни о чём, а ностальгию его морщинки рисовали по давней привычке маскировать истинное состояние души. Ведьма рядом не обращала на это, и на что-либо иное, никакого внимания. Думать о Казимире уже не было сил. Не размышлять вообще – это очень большая блажь. Оставалось только одно – включить мобильный телефон и полистать сообщения присланные абонентом, забитым в память мобильника как «Пьеро».

13.10.02 22:08 «Где ты? Где же ты? Я звонил. Но ты знаешь. Тем не менее, звонил. Тебе тоже кто-то звонил, искали. Сказал, что не знаю где ты. Ты ведь здесь, правда?»

13.10.02 22:11 «Ты просто сука. Я ненавижу тебя».

15.10.02 04:19 «Ты здесь».

Она поняла, что он снова взялся курить траву.

16.10.02 02:48 «Ты здесь».

18.10.02 08:12 «Мне устроили выставку. Я купил цветок, но когда пришёл домой, тебя не было. Странно, у меня было чёткое ощущение, что ты там будешь. Наверно, я ошибся».

18.10.02 00:56 «Ты просто сука. Я ненавижу тебя».

18.10.02 01:12 «Ты самая настоящая сука. Я ненавижу тебя».

18.10.02 02:23 «Ты – сука. Я ненавижу тебя».