Карлос Кастанеда 4 страница

«Доброе утро» - сказала ей трубка.

«Утро? Сейчас ночь» - сдвинула Кристина брови.

«Вероятно. Моё утро начинается в ноль одну».

«Когда же тогда ночь?»

«А зачем нужна ночь?»

Он приехал через тридцать две минуты и довёз её до общежития МАКиВа, где она ещё жила в тот год. Конечно, он не знал, что это за Академия. Впрочем, его это мало интересовало. Ведьма распрощалась с ним хриплым «Прощай», зашла в здание, поднялась в свою комнату, включила свет, села в кресле и сложила на коленях ладони точно так, как они некогда были сложены у Даши. Настало время обдумать слова старика.

«Казимир расшифровал письмена. И он сохранил перевод. Я знаю».

«Откуда?»

«Зачем спрашиваешь? Ведь и ты только что в это уверовала»,

«Я не уверовала ни во что».

«Не ври, милая. Тайное притягивают тебя ещё больше моего, можешь не пытаться строить передо мной безразличие».

Кристина, посидев с десяток минут, стала раздеваться: медленно стягивать с себя одежду и аккуратно складывать её на краешек своей узкой и жёсткой кровати. Затем она отправилась в душ.

«Был такой колдун… Его звали Меньшак. Он связан – и я в этом по веским причинам уверен – с Казимиром и его историей. Он учил в твоей Академии».

«Куда он делся?»

«Он давно умер. Он числился в штате сотрудников примерно век назад»,

«Тогда причём тут он?»

«Он нашёл что-то в архивах МАКиВа. Он нашёл что-то, понимаешь?»

Ведьма понимала.

«И?»

«Что И?»

«И?»

«И-и! – передразнил её сицилиец. – После того как он нашёл это, он перестал преподавать там».

«И?»

«И…» - вдруг старик помедлил, и тогда Кристина поняла, что он, скорее всего, переходит к сути.

«И… ты получишь доступ в Архив, и найдёшь то, что нашёл он! Вот тебе и «И»!»

Она сварила себе кофе с корицей на общей кухне с тремя печками, заставленными жирными и обляпанными кастрюлями. На маленьком грязном холодильнике она нашла чистую кружку. Затем она села у приоткрытого окна на подоконник, подтянула к груди колени, и, медленно смакуя терпкий вкус, снова закурила.

«Ты странная», - голос Пьеро сладко касался кожи.

«Ты тоже».

Остаток ночи она провела в раздумьях.

Ухаживал Пьеро тоже странно. Рвал своими руками полевые ромашки, дарил несуразицу, водил на свидания на свои любимые московские крыши, и, чаще всего, рисовал. Он рисовал Кристину на улице, в помещении, одну, с кем-то, акварелью, гуашью, пастелью, мелками, даже ручкой на салфетке. Спустя семь месяцев она поселилась у него в небольшой квартирке под чердаком в старой части Москвы. А через полтора года, она узнала, что Даша перерезала себе вены. Они так никогда больше и не встретились. Кристина могла бы осведомиться, в какой лицей её определили на обучение, позвонить и просто спросить «Как дела?», но её разум был уже слишком занят Казимиром и его тайной. Узнав о самоубийстве, она ничего не сказала, помолчала немного, глядя в несуществующую точку, и продолжила делать записи в своём ежедневнике: «Прага, Казимир, 1483 год…»

Шестое октября, 2002 год

Москва, центр

07:54

Город ревел как раненный зверь. Визгом резиновых колёс, перестуком железных… Усталый, выдыхающийся который год, который век, в утреннем угаре. Он плакал как потерявшийся в очумелой толпе ребёнок. Его уже не было. Не было проспектов, улиц, аллей, скверов, дворов и закоулков. Был только бесконечно живой, целеустремлённый поток. Всё, город кончился. Потускнела декорация, и потух свет. Театр пустел, все зрители вылезли на сцену и начали разыгрывать Вавилонскую драму.

Посмотрите налево. Здесь, за табачным ларьком, мы видим Лубянку. А там, за рекламным щитом моющего средства для жирной посуды, типичную городскую усадьбу XVII века. Чуть дальше по ходу – казино. Оно стоит на месте православной церкви, некогда построенной в стиле московского барокко, и снесённой в 1994 году. За мусорными баками прячутся автобусные остановки, в недрах похороненной под асфальтом земли ходят железные поезда, набитые под завязку людьми, что гордо величают себя москвичами. Да, Четвёртому Риму не бывать, ибо куда же дальше?.. и глубже?..

Кристина нырнула вниз, в подземный переход, и ноги привычно повели её по проторенному пути. Направо, налево, свернуть, направо, направо, налево, и ещё раз направо. Те же киоски, те же никому не нужные товары за никого не интересующие цены, но за те же деньги, интересующих всех. Глядя на всё это, можно было подумать, что деньги стали уже не средством, а целью. Только вот некому было поглядеть и подумать. Теперь ещё раз направо.

Ведьма посмотрела на часы. В это время кто-то толкнул её, буркнул себе под нос «извините», и, не замедляя шага, ушёл прочь. Вот уже его (её) спина растворилась в других. Кристина и не глянула ему (ей) вслед; зазвонил телефон; она сошла с пути движения идущих ей в спину, и встала у стены.

-Да, - выдохнула она в трубку.

-Здравствуй, дорогая.

От этого бархатного женского голоса у неё перехватило дыхание. Перед взором тут же замелькали смутные воспоминания из такого далёкого теперь детства.

-Что вам нужно?

-Не хочешь зайти ко мне на чай?

-Вряд ли.

-Что же, я и не ожидала другого ответа, милая.

-Тогда зачем вы звоните, - пожала плечами Кристина, и, подумав, холодно добавила, - бабушка?

-Ну, - загадочно протянул голос, - моё дело предложить, твоё дело отказаться. Однако знай, что если ты всё-таки передумаешь, то… Я буду ждать, - и ведьма почувствовала, что она сказала это с улыбкой.

Гудки.

Какого чёрта? Ноги её никогда не будет на Петровке. Пусть ждёт до скончания века. Не дождётся ничего, или же, по крайней мере, ничего хорошего. Оттого ли, что звонок выдернул её из омута мыслей о Казимире, или же оттого, что она никак не ожидала услышать её голос, а может оттого, что наступило ещё одно утро в череде предыдущих и следующих, но Кристина разозлилась. Что-то скрежетало и ворчливо пыхтело в груди, как у старой бабки. Это бесило её ещё больше. Но деваться было уже некуда – пора было спешить в Архив.

Итак, Казимир Отверженный. В который раз она обдумывала всю ту скудную информацию, которую ей удалось найти. Парочка его довольно непримечательных работ, вроде «Трактата о Смерти» 1586-го года, «Трактата о жизни», написанного им незадолго до смерти, «Трактата о бессмертии» и «Трактата о Бессмертии как о вечной смерти», и прочая. Не самый оригинальный набор суеверий, которым, по меткому замечанию одного из просветителей XVIII века, нелюди верят больше чем люди, которые верят в нелюдей. Хотя, в среде узкого круга специалистов ходили слухи, что его труды были переписаны спустя полвека после его смерти из-за слишком пугающих горизонтов, которые они открывали. В то время посчитали, что мало кто готов оценить их по достоинству и использовать в правильном русле. Однако слухи слухами, а сам Казимир умер. То ли его исследования в области бессмертия дали течь, то ли он и не проверял их точность. Почил алхимик в 1598 году нищим и голодным, непризнанным и оставленным всеми. Говаривали, что его сильно избили за украденную бутылку вина, и он умер в своём доме абсолютно один. Все его друзья-алхимики, ученики и почитатели оставили его в этот час. О причинах история молчала. Впрочем, ей и не следует это нам рассказывать.

Кристина кое-как протиснулась в вагон метро, двери перед ней захлопнулись, и она прислонилась лбом к холодному стеклу. К тому самому, с полустёртой белой надписью «Не прислоняться». Она вновь и вновь перебирала в уме даты, имена, события. Прага, XVI век. Волшебная Прага. Город, куда со всей Европы стекались еретики, учёные, ворюги и эстеты. Мекка алхимиков всех времён и народов. Злата улочка – Университет им. Философского камня. И где-то в самом её сердце – Казимир. А за пару веков до этого – две заживо сожжённые девушки в затерянном на Сицилии городе.

Ещё что-то неуловимое. Что-то, что сложно было описать словами или дать точное определение. Это смахивало на интуицию, на шестое чувство. Или же – как сказал бы реалист – на одержимость.

И Меньшак.

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция …»

Через полчаса Кристина вошла в здание Архива МАКиВа, которое располагалось неподалёку от Андреевской набережной. Последовала долгая и нудная процедура проверки личности и степени допуска к документам. Сначала на посту охраны у входа, затем с администратором, и, после, когда её уже сопроводили в нужный ей сектор, со смотрительницей. Только после этого её наконец-таки допустили в Кабинет. Здесь, в чрезвычайно просторной и светлой комнате с огромными окнами вдоль одной стены, с высокими потолками и рядами письменных столов, находилось всего шесть человек. Что, впрочем, не удивительно, учитывая то, что архивные документы почти никому не нужны, а если и бывают нужны, то получить разрешение на их использование почти невозможно. Разве что если ты не Будда в какой-либо области. Или если ты не Кристина.

Она положила сумку на один из столов, бросила на спинку стула плащ, сняла перчатки. Затем, спустившись в один из подвальных зал, набрала ворох нужных ей папок и каталогов с разного рода информацией, из которой она надеялась выудить хоть косвенный намёк на Казимира. Здесь были листки убытий и прибытий, протоколы судебных разбирательств, жалобы и просьбы, заявления и прошения тех дней.

Что?.. Ну что мог найти тут Меньшак?

Спустя около трёх месяцев после того, как Басилио выложил перед ней свои карты, она спросила его – откуда он знает, что Меньшак вообще что-то находил о Казимире? На это сицилиец промолчал. И лишь много позже сказал, что у него имеется достоверный источник. «Уж не сам Меньшак-ли, упокой Господь его душу?» - усмехнулась тогда ведьма.

Что мог этот эксцентричный преподаватель истории искусств найти в Архиве Московской Академии о чешском алхимике? Это казалось, по крайней мере, нелепым. Документов о Чехии, и, в частности, Праге, здесь была сущая малость. Разве что кое-какие образцы, любезно предоставленные чешской стороной.

В который раз она вчитывалась в строки, исписанные готическим минускулом[23]. И ничего. Ни единого упоминания. Даже ни единого намёка. Однако сицилиец продолжал утверждать, что то, что обнаружил Меньшак, и поныне находится в Архиве, и до поры до времени Кристина продолжала ему верить, хотя её терпение истончалось также быстро, как и масло на раскалённой сковороде.

Но в который раз она приходила сюда, и начинала искать.

Этим утром, спустя час, поняв, что она читает одну и туже строчку седьмой раз, Кристина отложила бумаги в сторону, и, уронив голову на руки, закрыла глаза. Бессонные ночи давали о себе знать.

Шестое октября, 2002 год

Москва, квартира Пьеро

08:03

Художник всё не мог заставить себя подняться с кресла. Сигарета дотлела до конца, и он швырнул окурок в переполненную пепельницу. С развёрнутого к свету мольберта на него глядел взгляд его девушки. Или, по крайней мере, той девушки, которой как он некогда считал, она была. Но что если то был только сон? И он, обманув себя, принял его за реальность? И где начинается разница между сном и реальностью? Начинается ли она вообще? Если неизвестно где начало, то можно ли найти конец? И нужно ли его вообще искать?

Те же самые вопросы, та же самая тишина в ответ, то же самое одиночество.

Он потянулся в сторону за гитарой. Веявший в распахнутое настежь окно холодный ветер развивал его тяжёлые, густые тёмные пряди. Он откинул их пятернёй со лба, бережно, даже нежно, положил инструмент себе на колени, и потёр кончики пальцев. Затем, Пьеро заиграл.

К берегу спешат пароходы,

К берегу бегут поезда.

Но закрыты все замки и засовы -

На берег наступает вода.

Берег - это медленная птица;

Берег - это пленный океан;

Берег - это каменное сердце;

Берег - это чья-то тюрьма.

И когда на берег хлынет волна,

И застынет на один только миг,

На земле уже случится война

О которой мы узнаем из книг.

Лязгнут золотые ворота.

Чей-то голос скажет: «лети».

Надпись на дверях туалета… [24]

Он внезапно остановился и посмотрел на свои ладони, испачканные цветными пятнами. Затем отложил гитару, встал, взял со столика баночку с краской, и быстро пошёл к входной двери. Открыв её, он вытащил из-за уха кисть, обмакнул в густой красный цвет, вывел сразу под прицепленными цифрами номера квартиры 158: «Будешь на земле – заходи!», и с грохотом захлопнул.

Шестое октября, 2002 год

Москва, Архив МАКиВа

10:17

Кто-то звал её. Звал нежно, ласково, как мать. Но даже во сне она знала, что это не её мама. Это был кто-то другой, совсем не свой, но отчего-то всё её естество откликалось на этот зов. Она не понимала ничего. Появилось так долго грезившееся на горизонте спокойствие. Оно снизошло, будто воплотившаяся фата-моргана. Тихое, умиротворённое и незыблемое. Этот кто-то говорил с ней, хотя она не понимала ни слова. Она соглашалась. Со всем. Мысли баюкало некое чувство, которое появляется, когда встречаешь очень старого близкого друга. Всепонимающего и всепрощающего. Настолько близкого, будто это и есть ты. Хотя нет. Себя она никогда не понимала и не прощала, просто потому что не пыталась.

Открыв глаза, она обнаружила, что спит в Кабинете Архива. Никто не обратил на это внимания – здесь были дела и поважнее. У неё в ушах звучала сказанная кем-то из сна фраза: «Я жду тебя. Только тебя». Не смотря на то, что остатки сна слетели вместе с влившейся в уши, ноздри и глаза реальностью, ощущение умиротворения не прошло. К нему присоединилось ещё кое-что. Кое-какая догадка. Уверенность. Сродни озарению. Ведьма не задумывалась о его природе, а просто поддалась порыву, встала, и вышла из Кабинета. Она направилась в старый корпус Архива по пустынным, и плохо освещённым коридорам. В ней всё больше крепла вера в то, что она знает, куда и зачем идёт, хотя шла она скорее по «запаху». Это был запах Казимира. Или Меньшака. Да, да! Она шла верно. Это было то состояние, при котором нет надобности кричать «Эврика!» Абсолютно спокойное и целеустремлённое. Вероятно, так чувствовал себя Цезарь, переходя Рубикон.

Она направлялась к отделению Центральной Библиотеки. Точнее говоря, к её «кладовой». То было местечко, куда Центр давным-давно перебросил всё то, что было невостребованным у посетителей, и ежели раз в кои-то веки появлялся некто, кому была необходима та или иная информация, находящаяся в запасниках, его направляли именно сюда.

В приёмной не было посетителей. За стойкой пила чай старая книжная крыса. Перед её длинным, крючковатым носом, на кончик которого были надвинуты узенькие очки, лежала раскрытая книга. При появлении Кристины, она захлопнула её, предварительно вложив закладку. На обложке улыбался добрый доктор Курпатов.

-Здравствуйте.

-Здравствуйте, - ровно таким же сиплым и безэмоциональным голосом ответила ведьма.

-Что вы ищите?

Этот вопрос поставил её в тупик.

-Честно говоря, я сама пока не знаю, но… Мне кажется, я знаю, где я это найду. Могу я пройти к полкам?

Вообще-то это против правил. По давно заведённому в библиотеках порядку к книгам допускаются только библиотекари.

-Нет, - не раздумывая, ответила крыска, и провела рукой по аккуратно зачёсанным в пучок, реденьким грязным волосам. Кристина внезапно подумала, глядя на блестящую голову, что знает, отчего бедняга-Раскольников[25] пошёл на убийство. Она вдруг посмотрела в убогие маленькие глазки, и содрогнулась от отвращения к этому мало что из себя представляющему существу, которое всю свою жизнь пило слабый чай за очередной глупой книженцией, находясь рядом с кипами настоящих книг. Она пыталась стряхнуть с себя это холодное и скользкое чувство, но ничего не получалось.

-Думаю, что вы могли бы мне это позволить, не правда-ли? – это тоже против правил. Воздействовать на тех, кто не может тебе сопротивляться.

-Да, - едва слышно выдохнула крыса, и, как-то неумело, даже неуклюже, достала ключи и повела ведьму к книжным полкам.

Ряд с мемуарами был предпоследним. Кристина сказала библиотекарше ждать в проходе, а сама пошла между полок, ступая медленно и тихо, будто боясь спугнуть зверя. Глазами она внимательно отсчитывала торчащие закладки с буквами: «А, Б, В…» Когда, наконец, начались книги с биографиями людей, чьи имена начинаются на «К», она остановилась. Вот он – момент истины. Она знала, что если не найдёт сейчас, то не найдёт никогда. Потому что терпение кончилось на листке с протоколом судебного разбирательства по поводу раздела имущества между супругами, жившими четыреста лет назад. Да, она была умницей, но не настолько. Поэтому ведьма, затаив дыхание, стала бегать взглядом по корешкам. Катерины, Клавдии, Ксерксы, Ксенофотны, Калиостро… И, наконец… Казимир!

Да, это была она. Та самая книжка, найденная Меньшаком ещё до революции 17-го. Тяжёлый переплёт, уйма страниц, пахнущих веками, и внимательно следящие за Кристиной крысиные глазки.

«Вы ведь позволите мне взять её, да? На время, буквально на пару дней. Позволите ведь, не правда ли?»

Голос хлынул в уши библиотекарши, достиг мозга, запретил ему отказываться. И она, конечно, позволила. А ещё, после ухода странной посетительницы, она забыла, что вообще кто-то приходил в Богом забытое отделение Центральной Библиотеки. И про пустующее место из под увесистой книги в ряду мемуаров.

Шестое октября, 2002 год

Москва, квартира Пьеро

10:42

Он вспоминал, водя кончиками пальцев по струнам. Вспоминал запахи, улицы, слова, прикосновения, вечера, разговоры, ощущения, вкус и сотни оттенков послевкусий. Когда же это было? И случалось ли это когда-либо? Может, взбудораженное сознание играет с ним и рисует в памяти события, которые никогда и не имели место быть?

Но нет, это случалось. Не в этой жизни, так в следующей. В той самой, которую он проживал совсем недавно.

Он откупорил бутылку с водкой. Достал кружку, и стал вливать в себя прозрачный змеиный яд, который намертво выжигал глотку. Пьяный художник, сидящий с гитарой на подоконнике, изредка бросавший взгляд вниз, на проезжую часть, пытался воссоздать в памяти ту девушку, из-за которой он сошёл сума. Странно, но Пьеро очень отчётливо понимал, что он уже отнюдь не нормальный человек.

Нормальный человек. Прибавим две буквы – «н» и «е» - и вот он уже совсем не соображающее существо, добровольно замуровавшее себя в своей собственной квартире потому как видеть мир, забирающий еженощно и ежечасно объект его ненормальности, он не в силах. Он ненавидел их. Всех тех, кто там, вне. Всех тех, кто не она. Всех тех, с кем она и из-за кого она. Всех тех…

Тёплое место, на улице ждут отпечатков наших ног… [26]

Его агент устраивал ему выставку в галерее «Пятое солнце». Он был в восторге от картин Художника. Впрочем, восторгался не только он, но и вся элитная Москва. Мало кто рисовал настолько яро и чувственно, как сбрендивший художник, о затворничестве которого ходили легенды. Какой-то западный журнал, писавший о культуре, сулил ему баснословные деньги за интервью, пока он не послал к какой-то матери главного редактора.

Мягкое кресло, клетчатый плед, не нажатый вовремя курок… [27]

Успешный, талантливый, молодой и красивый. Ну чего ему не хватает? Ответ прост – присутствия рядом той, из-за которой его полотна исполосованы кровью и болью. Отчаянье и безысходность просачивались сквозь слои красок, распространяя запах едкого сумасшествия.

Он налил себе ещё водки. Выпил.

Сердце твоё двулико

Сверху оно набито

Мягкой травой

А снизу каменное-каменное дно [28]

Шестое октября, 2002 год

Москва, Чистые пруды

11:01

Разношёрстный пафосный люд сидел группами на лавочках и у лавочек. Они оккупировали фонтаны, берега прудов, даже тротуары. Кристина нашла себе местечко рядом с двумя молодыми людьми в костюмах пиратов, которые рекламировали некий Океанариум. Они предложили и ей сходить в это «уникальное и чрезвычайно интересное» заведение, но ведьма отказалась, и они потеряли к ней всякий интерес. Она положила свою сумку себе на колени, и осторожно, замирая, вытащила книгу. Плотный, изрядно потрёпанный переплёт, на заглавном листе надпись – Casino. И, ниже, мелким шрифтом – Altera Pars[29]. На втором листе – гравюра. На ней изображено финиковая пальма, и две фигуры, смотрящие друг на друга. Если приглядеться, то можно было заметить, что они обе зеркально повторяют друг друга. Та же поза, те же черты, ниспадающие одежды, и даже колышущий материю ветер.

Кристина перевернула страницу.

«Ego Casino. Ego valde Adept. Ego acquainted ut, ut … haud sulum. Ego … is futurus of conscius ampersand proinde ego …»

Ведьма с некоторым трудом переводила выведенные чернилами ровные буквы: «Я – Казимир. Я – великий Алхимик. Я знаю то, что знает не каждый. Я не страшусь это знать, и поэтому я превосхожу вас во всём».

«Ego pulsus in procul septem blacksmith procul allodium suffragium…»[30]

Около ста страниц повествовали о том, как оборванец, воспитанный на улице, обнаружил в себе талант алхимии. Как однажды он сбежал из дома и попал на какую-то ярмарку в Париже, где его и обнаружил старый, умудрённый летами колдун, ставший его учителем. О том, как он рос и совершенствовался под его опекой год за годом, пока не превзошёл во всём. Затем – факультет медицины в Пражском университете. Именно в Праге он познакомился с неким Франциском Скориной…

«Скорина. Ну конечно!»

Георгий Скорина был русским медиком и типографщиком. В 1517 году он появился в Праге, чтобы печатать там русские книги.

Затем, в середине повествования последовал рассказ о том, как Казимир ненароком в одной подпольной лавочке редкостей наткнулся на некие письмена, язык которых никто не мог не то что узнать, но и классифицировать. Лишь один человек сказал, что подобные надписи он видел на стенах дворцов древних царей в землях арабов, что были разрушены и пришли в запустение многие лета назад. Однако написанное на пергаментах было явно гораздо моложе, о чём говорила степень его сохранности.

То ли из молодой горячности, то ли из жгучего любопытства, но Казимир взялся их перевести. И, если верить его словам, он добился своего.

«Ego obduco … suborno obviam latin. Ego informatio suum giant assignment ampersand subiungo им. Tamen ego haud talis behalf cohort they vesica supremus procul … ora. Talis ещё haud pulsus in hic … Proinde ego relinquo suum behalf miserabilis»[31].

Кое-какие слова были почти полностью затёрты, так что Кристине приходилось додумывать то, что было написано в пробелах самой. И постепенно в её голове складывалась поразительно-яркая и точная картина. Время всё шло, а она не двигалась с места.

«EGO abrumpo suum obviam ternary retineo. Одна divortium reperio procul…»[32]

Ведьма с замиранием сердца перевела взгляд на следующую страницу разворота, чувствуя, что приближается к разгадке.

«Hic мне suffragium meus runco Scorina … ego relinquo historian numerus unus … ampersand exsequor, quod paluster того quisnam … added ut panton alius ut is … ledo»[33].

Стоп.

«Одна часть находится в... В этом мне помогал мой друг Скорина. Ему я …»

Сначала.

Страница под номером 76 заканчивается словами «Одна divortium reperio procul…». Следующая начинается с фразы «Hic мне suffragium meus runco Scorina».

Исчез кусок с текстом о месте нахождения перевода свитков.

Ведьма сжала руку в кулак, и почувствовала, как ногти до боли врезались в нежную плоть. Глянув на номер под ровными строчками, она сразу всё поняла: «79». Исчез целый лист. И если она правильно понимала, то позаимствовал его тот, кто пользовался книгой до неё.

А именно – Меньшак.

Она без особого интереса пролистала оставшуюся часть, почерпнув из неё уже не интересующие её сведения о том, чем занимался скрытный старикашка после того, как спрятал письмена. О том, как писал свои труды, и какой шок они вызывали в обществе – как у людей, так и у нелюдей. Впрочем, всё это её уже мало волновало. Дочитав до конца, она сунула книгу в сумку, решив позже осмотреть её внимательней, хотя интуитивно уже чувствовала – ничего стоящего в ней больше нет.

Закурив, она откинулась на спинку лавочки, и закрыла глаза.

Меньшак. Чёрт тебя дери, сволочь драная! Не будь ты мёртв…

Она практически не помнила его. Так же как и всех остальных из её юных лет. Если быть точным – она предпочитала не помнить слишком долго, чтобы вспомнить теперь.

Мда-а…

Два года исследований привели её всё туда же, хотя она и надеялась избежать перекрёстков с прошлым. Ощущение сравнимо с тем, которое наступает, когда после долгого блуждания по лабиринту попадаешь туда, откуда начал.

Пару минут спустя она приняла решение. Она знала, что делать. Это решение влилось в вены, и застыло там. Оно было единственным, которое она могла найти.

И оно не терпело отлагательств.

Шестое октября, 2002 год

Москва, квартира Пьеро

15:38

Кристина подошла к входной двери.

«Будешь на земле - заходи!»

Некоторое время она не могла никак заставить себя достать ключи и открыть дверь. Пока художник не почувствовал её, и не открыл сам.

-Ты сегодня рано, - улыбнулся он пьяно и безумно.

-Я уезжаю, - тихо сказала она.

-Заходи.

Она быстро кидала в чемодан свои вещи, половину оставляя на полках и в шкафах. В основном это были её книги и записные. Включив компьютер, она записала на флэшку свои файлы, а затем удалила их с жёсткого диска. Немного одежды, какая-то обувь…

-Ты надолго? – стоял он с молящим, мокрым взглядом на пороге спальни.

-Я пришлю кого-нибудь потом за остальными вещами.

-Я буду ждать тебя.

Кристина обернулась и посмотрела на него. На маленького мальчика со вспоротым сердцем. Он ведь и так всё понимал, не правда ли?

Она кивнула:

-Хорошо.

Давно они так спокойно не говорили. Однако под масками спокойствия крылась самая настоящая истерия. И когда Кристина, чмокнув его в небритую щёку, закрыла за собой дверь, Пьеро закричал. Неслышно.

И совсем не больно.

Как смеялось небо … А потом прикусило язык… [34]

За окном бесновалась осень.

Глава 6

О том, как Оленька стала Ольгой

Невменяемо уважай седины.