Древняя Академия 1 страница

Приняв Академию от Платона, его племянник Спевсипп был ее

схолархом вплоть до самой своей смерти в 339 г. По списку из тридца-

ти названий, приводимому Диогеном Лазртием (IV 4-5), можно су-

дить о том, что Спевсипп разрабатывал темы, так или иначе представ-

ленные в платоновском корпусе сочинений: <О наслаждении>, <О спра-

ведливости>, <О дружбе>, <О душе>, <О богах>, <О философии>,

<О законодательстве> и др., причем среди его сочинений были как

диалоги, так и записки. Помимо этого Спевсипп написал <Энкомий

Платону>, где, в частности, речь шла о том, что основатель Академии

был сыном Аполлона. Таким образом, уже у Спевсиппа начинается та

сакрализация образа Платона, которая в позднем платонизме обес-

печила ему постоянный эпитет божественный.

Спевсипп, сохраняя платоновское деление мира на чувственный и

умопостигаемый, признавал знание на основе ощущений. Аристотель

сообщает (<Метафизика> VII 2, 1028Ы8 слл.), что Спевсипп по срав-

нению с Платоном увеличивал число сущностей, признавая отдельные

начала для чисел, величин, души. В сфере сверхчувственного бытия

он признавал вышебытийное Единое, источник бытия, началом которо-

го он считал неопределенную двоицу. Это мнение Спевсипп стремился

возвести к древним пифагорейцам, сохраняя и здесь консервативную

позицию Платона. Пифагорейская ориентация Спевсиппа безусловно

лежит в русле основных установок платонизма, однако, если Платон в

своих сочинениях всего один раз упоминает Пифагора, Спевсипп

подчеркивает пифагорейскую ориентацию платонизма. В трактате <О

пифагорейских числах> Спевсипп отождествляет умопостигаемую па-

радигму с декадой, которая и была образцом для творящего демиурга.

В области этики Спевсипп проповедовал "несмутимость" (~аоcljs`ia),

с которой вполне сопоставима развитая концепция "невозмутимости"

(~atarax`ia) Эпикура. В области логики признавал платоновскую ди-

эрезу; в трактате <О подобном> на материале биологии и ботаники

проводил логическое различение родовых и видовых признаков.

Говоря о Спевсиппе, мы по преимуществу остаемся в русле тради-

ции Академии при Аристотеле, который постоянно полемизирует со

Спевсиппом. Осознание того, что наряду со школой Платона и неза-

висимо от нее существует сопоставимая с ней школа другой ориента-

ции, по-видимому, впервые приходит к Ксенократу.

Покинув Академию после смерти Платона вместе с Аристотелем,

Ксенократ становится ее главой после смерти Спевсиппа. Ксенократ

первым дает четкую систематизацию и догматизацию платоновского

учения, тем самым консервируя его. Тот же Ксенократ впервые про-

водит намеченное в Академии деление философии на физику, этику

и логику, ставшее классическим в эпоху эллинизма. Во главе всего

Ксенократ помещает монаду, отождествляя ее с умом и Зевсом, и

диаду, принцип множественности и неопределенности. Наши источники

ничего не говорят о вышебытийном начале бытия у Ксенократа, но

иерархия бытия у него дана с абсолютной отчетливостью. Выделяя

умопостигаемое, представляемое и чувственное бытие, Ксенократ с

первым соотносит идеи-числа; со вторым - небесный свод, который

одновременно и зрим, и подлежит научному изучению посредством

астрономии; к чувственному бытию принадлежит все в пределах не-

бесного свода, который в свою очередь делится на две сферы - над-

лунную и подлунную.

В надлунной сфере - боги, к числу которых относятся планеты, в

подлунной помещаются демоны - человеческие души, не прошедшие

очищения и не могущие вернуться к своему солнечному отечеству.

Признавая бессмертной человеческую душу (включая и ее неразумную

часть), Ксенократ предписывает ей в качестве цели ее пребывания в

этом мире очищение от всего того, что причиняет ей тревогу. Блаженство

достигается человеком на пути следования первоначальным природным

задаткам (~т`а pрotа кат`а fusin), первый из которых - инстинкт самосо-

хранения, а по достижении разумного возраста - благодаря культиви-

рованию добродетелей. При этом Ксенократ признает наличие благих,

дурных и безразличных с этической точки зрения вещей.

Иерархия бытия и живых существ соответствует иерархии знания.

Сверхчувственной реальности соответствует знание, чувственной -

чувственное восприятие, промежуточной сфере - мнение. По-види-

мому, Ксенократу принадлежит также теория разных типов материи,

более или менее тонкой. Вероятно, таким образом он пытался перейти

от невещественной сферы образцов к все более плотным материальным

сферам. Продумывание и упорядочение иерархии бытия - одна из

главных тенденций Ксенократа, что в сочетании с подчеркнутым пифа-

гореизмом открывало его учению широкие перспективы, однако - в

значительно более поздний период.

Ксенократ написал 75 сочинений, часть которых трактует тради-

ционные академические - отчасти восходящие еще к эпохе софисти-

ки - темы: <О государстве>, <О силе закона>, <О справедливости>,

<О добродетели>, <О том, как можно научить добродетели> и др.;

часть его сочинений - шесть книг - посвящена отдельным наукам:

<О науках>, <О геометрах>, <О геометрии>, <О числах>, <Наука

чисел>, <06 астрономии>. Он специально занимался также проблема-

ми логики. Ему принадлежали трактаты <О диалектике>, <О проти-

воположностях>, <О родах и видах>. К сожалению, мы не знаем

содержания этих его сочинений, но можем предположить, что, во-

первых, он продолжал развивать некоторые платоновские методы (ди-

эрезу), а кроме того, при нем в Академии не прерывалась традиция

диалектических споров, диспутов.

В 314 г. Ксенократ умирает, и его сменяет Полемон. Перед нами -

новое поколение платоников, не знавших лично уже не только Платона,

но и Спевсиппа. Диоген Лаэртий (IV 18) сообщает о нем следующее:

"Полемон говорил, что должно упражнять себя на поступках, а не на

диалектических упражнениях; выучить гармонику по учебнику, но

без упражнений - это все равно, что изумлять всех вопросами, но

противоречить самому себе в распорядке жизни". Этот подчеркнутый

интерес к практической этике не означает, что Полемон - и Акаде-

мия при нем - пренебрегал диалектическими упражнениями: "Он,

говорят, даже не присаживался, чтобы разобрать утверждения собе-

седников, а разделывался с ними на ходу" (IV 19). Во всяком случае,

при Полемоне в Академию приходит Аркесилай, с которого начинается

новый этап ее эволюции: скептический.

Однако при Полемоне в Академии развивалась еще одна очень

важная сфера внутришкольной активности: Крантор, слушавший еще

Ксенократа, комментирует платоновского <Тимея>. Это показывает,

что, если у последователей Ксенократа и не шла речь о догматической

разработке платонизма, платоновские сочинения продолжали быть

предметом изучения и толкования в Академии.

Итак, начиная с Полемона мы можем говорить о все большем суже-

нии академического горизонта: этика и логика (диалектика) начинают

безусловно доминировать. Ставший во главе Академии после смерти

Кратета в 265 г. до н.э. Аркесилай, родоначальник скептической

(от греческого ~skept`eoin - "это еще нужно исследовать!") Академии,

провозглашает в качестве цели философии не обладание истиной, а

отсутствие заблуждений и выдвигает знаменитый принцип воздержа-

ния от суждений (~epоc`j). Основной в Академии становится полемика

с догматизмом других философских школ, прежде всего - стоиков.

Стоики

Диоген Лаэртий (IV 21) приводит эпиграмму на общей гробнице

Полемона и Кратета:

Путник, поведай о том, что в этой гробнице сокрыты

Рядом мудрец Полемон и богоравный Кратет,

Великодушием схожие двое мужей, у которых

Сонмы божественных слов жили на вещих устах.

Чистою жизнь их была, посвященная вечным заветам,

К мудрости высшей стремясь, в коей бессмертие их.

Не будем придавать слишком буквальное значение сообщениям Дио-

гена об образе жизни философов рассматриваемого периода, но все-

таки отметим резкое изменение самого описываемого Диогеном типа

тех, кто теперь прилежал философии. Диоген Синопский, сын меня-

лы Гикесия, за свой образ жизни и бесстыдство прозванный собакой

(~k`uwn) и ставший родоначальником кинизма, Моним Сиракузский,

ученик Диогена, раб одного коринфского менялы, Кратет, человек

благородного происхождения, раздавший свое имущество и несмотря

на уговоры родственников отдавший предпочтение тому, чтобы "же-

вать бобы и не знавать забот" (там же, VI 86), и другие прямые пред-

ставители кинического образа жизни, так же, как до известной степени

и философы в общественном мнении становятся предметом насмешек.

Вероятно, этому в первую очередь способствовало изменение духов-

ного климата эпохи, предпочитавшей активную и разнообразную прак-

тическую деятельность на необозримых просторах эллинистических

монархий. Однако и сам тип людей, избиравших философию своим

главным занятием, меняется.

Основатель стоического учения Зенон из Катиона, "что на Кипре,

греческого города с финикийскими поселенцами", в возрасте тридцати

лет прибыл с грузом пурпура в Пирей, попал в Афины и, познакомив-

шись со второй книгой <Воспоминаний о Сократе> Ксенофонта, "при-

шел в такой восторг, что спросил, где можно найти подобных людей";

был он с кривой шеей, худой, с толстыми ногами, нескладный и сла-

босильный, но закаленный и неприхотливый, скупой, мрачный, ед-

кий, с напряженным лицом, но распускавшийся на попойках (VII 1,

16, 26-27); Клеанф из Асса, в молодости кулачный боец, бедный,

трудолюбивый, но недаровитый, ставший преемником Зенона во гла-

ве школы (VII 168, 170, 174); ученик Клеанфа Хрисипп, родом из

Сол или из Тарса, поначалу - бегун, тщедушный телом, даровитый и

остроумный, но неблагородно плодовитый, постоянно погруженный в

бесконечные выписки, причем любивший гадости и непристойности

(VII 179-182, 187). Таковы, по Диогену, наиболее выдающиеся пред-

ставители Древней Стой.

Из тех, кто прибывал в Афины со всего света, иные, обнаруживая

там философские школы и философов, становились их учениками,

переходили от одного к другому и стремились создать на основе усво-

енной науки и свои собственные учения. Зенон учился у киника Кратета,

потом - у академиков Ксенократа и Полемона. Зенон усваивает при-

нятое в Академии начиная с Ксенократа деление философии на физи-

ку, этику и логику. Однако Зенон и Хрисипп ставили на первое место

логику, причем последний предлагает ее особенно подробную разра-

ботку. Это специальное внимание к логике в стоицизме чрезвычайно

показательно, поэтому с нее и начнем рассмотрение.

Сталкиваясь в Академии с практикой диалектических рассужде-

ний и будучи вовлечены в стихию школьных диспутов, новообращен-

ные философы стремились прежде всего овладеть логикой: стоики

разделяли ее на две части - риторику и диалектику, которая являет-

ся "крепостью разума" (Секст Эмпирик, VII 23). Самые элементар-

ные вещи той и другой становятся предметом школярски прилежного

рассмотрения. Стоики "открывают", что риторика делится на три час-

ти: совещательную, судебную и хвалебную, а диалектика - на две

области: обозначаемого и звука, соответственно рассматривая пред-

ставление и суждение (составленное из подлежащего, сказуемого),

умозаключение, софизм и т.п., а также буквы, части речи, обороты и

проч. То, что еще у Аристотеля было великолепным жестом гения,

впервые осознавшего и специально рассмотревшего стихию культиви-

рованной и рефлектированной речи, то в стоицизме становится пред-

метом рутинной схоластической разработки.

Область представления, рассматриваемая Платоном в общей ие-

рархии бытия и знания, оборачивается плоским (обывательским) про-

тивопоставлением постигающего представления (~kataljptik`j fantas`ia)

и непостигающего представления: первое запечатлевает существую-

щее как оно есть и потому является критерием правильного постижения

всякого предмета, второе - несуществующее или неправильно запечат-

левшееся существующее. Если у Платона в <Теэтете> эта возможность

правильного постижения рассматривалась на фоне общих философских

проблем бытия и знания и вызывала больше вопросов, нежели оконча-

тельных ответов, то для стоиков все достаточно просто и ясно: "...на

первом месте речь должна идти о представлении и чувстве, потому что

именно представление как таковое есть критерий, которым распозна-

ется истинность вещей, и потому без представления нельзя составить

понятие о признании, о постижении и о мышлении, а оно предшеству-

ет всему остальному. В самом деле, вначале бывает представление, а

уже за ним - мысль, способная выговориться, и она выражает в сло-

ве то, что испытывается в представлении" (там же, VII 49).

Но само внимание к этой искусственно выделенной в качестве пред-

мета специального рационального рассмотрения сфере представления

(~fantas`ia) было безусловно продуктивным и впоследствии, будучи

введено в общую иерархию знания неоплатониками, стало важной сфе-

рой собственно философского интереса и исследования. Точно так же

интересно с точки зрения четкой рационализации стихии высказываю-

щей речи стоическое учение о Хектоу: есть некое означающее слово

"Дион", которое равно слышат и греки и варвары; есть обозначаемый

им и находящийся вне нас предмет, сам Дион; но греки воспринимают

обозначаемое данным словом как нечто "установившееся в нашем

разуме", варвары же - нет; само слово и обозначаемый им предмет

телесны, а промежуточная рациональная структура, позволяющая объ-

единить слово и предмет, - бестелесна; это и есть ~lekt`on, с которым

соотнесена сфера истинного и ложного (Секст Эмпирик, VIII 12, ср.

VII 38).

Бестелесны у стоиков также пустота, в которой помещено одушев-

ленное и разумное тело мира, а также пространство и время. В мире

царит Зевс-Логос, который является его активным началом (~т`о поioun),

имманентным рациональным планом и законом всех происходящих в

мире изменений. Активности Логоса противостоит пассивное начало -

бескачественная материя (~т`о p`ascon, `apoios `ulj). Начала вечны. Но

Логос - своего рода семя, которое, приспосабливая к себе материю,

раскрывается и создает четыре элемента: огонь-эфир, в котором воз-

никает сфера неподвижных звезд и планет; воздух, вода и земля -

середина всего. Элементы не вечны. Из них два (огонь, воздух) соот-

ветствуют активному началу, два (вода, земля) - пассивному. Еди-

ный, конечный и шарообразный мир - как и все телесное - подвер-

жен гибели. Его природа - огненное дыхание, движущееся в некоем

созидательном порыве (~pneuma, пuр tecnik`on) к порождению и Даль-

нейшему выжиганию всего порожденного. Душа мира - теплое дыха-

ние, которое одушевляет и нас, причем стоики спорили, то ли души

людей смертны, то ли бессмертны, то ли бессмертны только души

мудрецов, то ли только мировая душа, частью которой являются от-

дельные души живых существ.

Но в любом случае, раз возникнув, живое существо стремится к

самосохранению, что возможно благодаря согласию со всеобщим все-

проникающим Логосом, т. е. благодаря жизни, соответствующей при-

роде, что тождественно добродетельной жизни и есть конечная цель

человека. Среди добродетелей первичные - разумение, мужество, спра-

ведливость, здравомыслие. Они суть знание некоторых предметов, а

пороки - незнание. Добродетели взаимосвязаны одна с другой, и

кто имеет одну, тот имеет и все. Добродетель и приносимые ею ра-

дость, удовольствие и проч., а также сами добродетельные люди -

благо, противоположное ему - зло, но есть и безразличное с этичес-

кой точки зрения: то, что само по себе не ведет ни к счастью, ни к

несчастью (например, богатство) и не возбуждает в нас ни склонно-

сти, ни отвращения (например, четное или нечетное число волос на

голове).

То из безразличного, что содействует жизни, согласованной с при-

родой, - предпочтительно, а что нет - избегаемо. Разум побуждает

нас к надлежащим поступкам, но отвращает от ненадлежащих, а есть

поступки ни те, ни другие (например, собирать хворост). Есть по-

ступки, надлежащие безусловно и по обстоятельствам, постоянно и

непостоянно, надлежащие среди надлежащих и среди безразличных и

проч. К неразумному нас подвигают страсти и избыточные побужде-

ния, вызывающие несогласные с природой движения души. Но как

тело бывает предрасположено к простуде или поносу, так и душа - к

тем или иным дурным склонностям.

Не впадает в страсти мудрец, который при случае может заняться

и государственными делами, и тогда он будет обуздывать пороки и

поощрять добродетель в других. Мудрец занимается физическими уп-

ражнениями, молится богам и дружит с другими мудрецами, а также

любит молодых людей, чей прекрасный облик обнаруживает врож-

денное расположение к добродетели, но не ради соития, а ради друж-

бы. "Так, Фрасонид, хоть и имел любовницу в своей власти, но воз-

держивался от нее, потому что она его не любила" (Диоген Л., VII

130).

В государстве, по мнению Зенона (VII 32-33), не нужно строить

храмы, суды и училища. Странным образом Зенон объявляет беспо-

лезным весь общий круг знаний. Все, кто не стремится к добродетели, -

враги, ненавистники, рабы и чужаки, жены - общие, с чем соглашался

и Хрисипп (там же, 131), одежды у мужчин и женщин - одинаковые,

причем не прикрывающие полностью ни одну часть тела, денег - нет.

Лучшее государственное устройство, по стоикам, - смешанное из демо-

кратии, монархии и аристократии. Это очень напоминает карикатуру

на платоновское государство.

Стоики были необыкновенно плодовиты в своих писаниях: соглас-

но Диогену, число сочинений только Хрисиппа - не менее семисот

пяти. Так или иначе они были связаны с Академией: Зенон, как уже

упоминалось, учился у Ксенократа и Полемона, Хрисипп - у Арке-

силая и Лакида. Их несамостоятельность была очевидной: ученик зна-

менитого Аристарха Аполлодор Афинский замечал, что "если бы из

книг Хрисиппа изъять все, что он повыписал из других, у него оста-

лись бы одни пустые страницы" (Диоген Л., VII 181).

Это краткое изложение философии стоиков по Диогену Лаэртию

показывает, что они были хотя и недалекими, но безусловно положи-

тельными людьми; но в то же время все это производит несколько

комическое впечатление, причем не по вине Диогена Лаэртия, а благо-

даря той ученической прилежности, которая вообще свойственна по-

пулярной по своим установкам философии. Заметить освоенную уже

существующей философией величественную картину мира, так или

иначе вместить ее в форме, доступной для торговца, кулачного бойца,

бегуна и т. п., приобщить к ней своих домочадцев, рабов, родственни-

ков и вообще юных сограждан, причем к удовольствию и под плески

всего города, увенчавшего Зенона венком за добродетель и безусловно

изменившегося с тех пор, как был казнен развратитель юношества

Сократ. Но в то же время нельзя не признаться, что для аристокра-

тической философской выдержки платоновского толка и впрямь не

было места в деятельном и практическом мире эпохи эллинизма, тогда

как доступная стоическая мораль, построенная на незамысловатой фи-

зике и школьной логике, имела свое воспитательное значение в не-

обыкновенно расширившемся и впервые осваивавшем европейскую

цивилизованность мире.

ЭПИКУРЕЙЦЫ

Если стоики, начав свое знакомство с уже существующей в Афи-

нах философией, прежде всего увлеклись логикой и попытались в том

или ином виде воспроизвести и другие части философии, разработан-

ные прежде всего Академией, Эпикур *, родившийся через семь лет

после смерти Платона и проживший 72 года, вообще отвергает логику

(диалектику), а в физике и этике объявляет себя самоучкой. Между

тем по свидетельствам, приводимым Диогеном Лаэртием (X 13), он

был слушателем последователя Демокрита Навсифана, ученика Теофра-

ста Праксифана, а также Ксенократа. Школу свою он основал сначала

в Митиленах и Лампсаке, а затем перебрался в Афины. К занятиям

философией он приобщил братьев Неокла, Хередема и Аристобула,

раба Миса, а также других рабов. Его отличала благодарность роди-

телям, любовь к братьям, гостеприимство, с которым он принимал

друзей в купленном им имении с прекрасным садом, по которому и

вся его школа - четвертая из главных школ в Афинах эллинистичес-

кого периода наряду с Академией, Ликеем и Портиком - стала назы-

ваться Садом.

"Простые основы" и "простые слова" - вот что объявляет Эпикур

главным признаком совершенного знания (X 36) в <Письме к Геродо-

ту>, которое дает популярную сводку эпикуровского учения о приро-

де. Эти простые основы и слова были призваны доставить жизненный

мир любому человеку, молодому и старому, а для этого ему прежде

всего нужно было отказаться от всех прочих философских учений.

Поэтому в <Письме к Пифоклу>, объясняющему небесные явления (X

84-116), Эпикур увещевает: "От всякого воспитания, радость моя,

спасайся на всех парусах" (X 6). Впрочем, было и другое устойчивое

мнение об этой враждебности Эпикура учению: "Эпикур выступает

против наук... надеясь прикрыть собственное невежество (ведь Эпи-

кур во многом уличается как человек невежественный и не умеющий

даже говорить чистым языком в повседневных разговорах). Возмож-

но, причиной была и его неприязнь к сторонникам Платона и Аристо-

теля и подобным, поскольку те отличались большой ученостью. Не

является неправдоподобным, что это произошло из-за его вражды к

Навсифану... Хотя Эпикур был его учеником, он, чтобы казаться са-

моучкой и самородным философом, всячески старался это скрыть,

стремясь ослабить его славу, и стал яростным обвинителем наук, ко-

торыми тот гордился" (Секст Эмпирик, 1 1-5).

Эпикур разрабатывает канонику, или учение о критерии познания,

которым объявляются ощущения, дополняемые предвосхищениями и

аффектами, - это изложено в утраченном сочинении <Канон>; физику,

знание которой избавляет нас от страхов, смятения духа и позволяет

* Об Эпикуре уже шла речь в разделе II, где его учение обсуждалось в связи с

предшествующими традициями античного атомизма. Здесь мы возвращаемся к Эпи-

куру как основателю школы, одной из самых важных в истории эллинистической

философии, стремясь поставить эпикуреизм в общий контекст современной ему и

после-

дующей философии.

сохранять безмятежность, - об этом идет речь в <Письме к Геродо-

ту> (X 35-83); а также этику, которая должна толпу избавить от

мнений, свойственных толпе, и привести ее к наслаждению, которое

есть устранение всякой боли, начало и конец блаженной жизни, -

этому посвящено <Письмо к Менекею> (X 122-135). Помимо этого

Диоген Лаэртий приводит <Главные мысли> Эпикура (X 139-154).

Ощущение неразумно, не подвержено влиянию разума и не зави-

сит от памяти; оно неопровержимо, но само определяет все наши по-

мышления. Предвосхищения, формируемые на основе частого явле-

ния определенных вещей и как бы остающиеся в памяти, позволяют

опознавать то, чем вызываются ощущения, и назвать их. Аффектов -

два: наслаждение и боль.

Вечный и беспредельный мир всегда был таков, каков он сейчас;

ему не во что изменяться, потому что ничего кроме него нет. В мире

есть боги, блаженные и бессмертные, которые суть определенного

рода тела, поскольку в мире нет ничего, кроме вечно существовавших

атомов и пустоты. Все сложное разлагается на атомы, которые несут-

ся в пустоте и отличаются друг от друга видом, величиной и весом.

Помимо разнообразных атомов существуют неделимые минимальные

частицы, которые суть меры атомов. Сами по себе они не могут дви-

гаться, но, будучи в составе атома, движутся вместе с ним.

Все вещи испускают непрерывно исходящие от них образы (~е`idwla),

которые, возбуждая наши чувства, оседают в мысли и так дают нам

возможность видеть и мыслить вещи, от которых они изошли. От этих

материальных истечений в нас происходит некоторое движение, из-за

которого возможны ошибки в суждении. Поэтому мы должны всегда

держаться критерия очевидности, но не допускать беспорядка от ошиб-

ки, принятой за истину.

В мире Эпикура единственное бестелесное - пустота. Поэтому

все рассуждения о душе сводятся к ощущениям и аффектам, так что

вся суть этики состоит в том, чтобы избежать этих ошибочных движе-

ний, возникающих в нас, приводящих к ошибочным суждениям и вы-

зывающих боль и страдание. Но не надо бояться молнии, например, и

впадать в баснословие в связи с ней или другими явлениями природы.

Молния происходит оттого, что множество ветров скапливаются вме-

сте, начинают вращаться и воспламеняются, землетрясение - оттого,

что заключенный в земле ветер, перемежаясь с частицами земли, при-

водит их в движение и прочая и прочая. Понимая мир, мудрец не

избегает жизни и не боится нежизни, так что если он не будет допус-

кать ошибок, то останется здоров и безмятежен.

Это невероятное сужение интеллектуального кругозора, провоз-

глашаемое Эпикуром, было решительно необходимо для его учени-

ков, поскольку в противном случае они могли бы обнаружить, что

целый ряд положений их учителя заимствован как раз из тех самых

учений, от которых он их всячески остерегает.

Сама основная установка Эпикура на наслаждение явно восходит

к Аристотелю, который в <Метафизике> (ХП 7, 107Ь25 слл.) и

<Никомаховой этике> (X 1178Ь21 слл.) подробно рассуждает о том,

что высшее блаженство мудреца, даруемое мыслью, которого он

достигает иногда, всегда свойственно богу. Эпикуровские боги также

обладают высочайшим блаженством ("бог есть существо бессмертное

и блаженное" - Х 123), к которому последователь Эпикура приоб-

щен через "блаженство познания природы" (X 78).

Отношение Эпикура к традиционной мифологии также безусловно

соотносится с аристотелевским. Рассматривая в <Метафизике> (XII

8, 1074а38 слл.) предания о светилах-богах, Аристотель отмечает: "А

все остальное добавлено в виде мифа для внушения толпе, для соблю-

дения законов и для выгоды, ибо в нем утверждается, что боги челове-

коподобны и похожи на некоторые другие живые существа...". Так и

Эпикур в начале письма к Менекею пишет: "Да, боги существуют...

но они не таковы, какими их полагает толпа... высказывания толпы о

богах - это... домыслы, и притом ложные", хотя они и "дают надеж-

ду умилостивить богов почитанием" (X 123-124, 134). Представление

Эпикура об отрешенности богов от мира также базируется на Аристо-

теле и толковании в Академии платоновского <Федра>, где речь идет