Аристотель и перипатетики

В отличие от Платона, вся творческая жизнь которого прошла в

Афинах, Аристотель длительное время после двадцати лет ровной и

налаженной академической жизни проводит вне Афин: в течение трех

лет он сначала в Ассосе (в Малой Азии), где благодаря тирану Атар-

нея Гермию, учившемуся в Академии, двумя другими платониками,

Эрастом и Кориском, была открыта философская школа, привлекшая

помимо Аристотеля Ксенократа, Каллисфена и позднее Теофраста;

затем он - в Митилене и Стагире; следующие восемь лет - при

Филиппе Македонском в качестве воспитателя Александра Македон-

ского. За это время Аристотель, вероятно, пишет <Историю живот-

ных>, <О частях животных>, <О передвижении животных>, трактат

<О душе>, а также совместно с Теофрастом описывает 158 государст-

венных устройств греческих городов (из них до нас дошла <Афинская

полития>), негреческие обычаи и установления, пишет часть <Поли-

тики> и делает эксцерпты из <Законов> Платона.

По возвращении в Афины Аристотель перерабатывает <Ритори-

ку>, завершает <Политику> и дописывает <Физику>, пишет ряд книг,

вошедших в <Метафизику>, <О рождении животных>, редактирует

трактат <О душе> и <Никомахову этику>. Перед нами новый тип

философа, профессионально сформировавшегося в школе Платона и

ведущего независимый образ жизни педагога и ученого. На примере

Аристотеля и других учеников Платона мы видим, что феномен шко-

лы начинает тиражироваться, а профессиональные научные занятия

плодотворно ведутся в пределах той ниши, которая была очерчена и

освоена Академией. Один из первых прецедентов такого рода - шко-

ла, основанная в Кизике Евдоксом Книдским, слушателем Платона,

математиком и астрономом, занимавшимся также географией. В гра-

ницах очерченного выше интеллектуального горизонта находили свое

естественное место занятия отдельными науками и их специальная

разработка. Однако нахождение внутри этого мира естественным же

образом сужает взгляд: и уже у Аристотеля мы отчетливо наблюдаем

это сужение.

Для Аристотеля - как и для Платона - высшее начало есть без-

условное благо. Но у Аристотеля - в отличие от Платона - оно

перестало быть за пределами ума и бытия. Первое начало есть полная

осуществленность: это ум, вечно обладающий предметом мысли, т. е.

непрерывно существующий как ум, или бог. Природа этого блага аб-

солютно постижима: бодрствование, восприятие, мышление - прият-

нее всего, а именно это и свойственно вечно деятельному уму. Мы -

как и весь мир - стремимся к нему, потому что ему так хорошо

всегда, как нам - бывает иногда, а может быть, ему и еще лучше.

Аристотель прекрасно понимает, что такое первоначало ничего не мо-

жет породить, но его это, очевидно, не смущает: когда нечто уже есть,

его не нужно порождать, и тревожащий Платона и предшествующих

мыслителей вопрос о происхождении мира - не вопрос для Аристоте-

ля. Платон в <Тимее> не дает на этот вопрос прямого ответа: он укры-

вается за рядом метафор, но вопрос о происхождении этого порядка

вещей безусловно существует для него. Для Аристотеля же (Метафи-

зика XII 10) все в мире уже "упорядочено для одной [цели]... так, как

это бывает в доме". И этот порядок можно изучить и непротиворечиво

описать с помощью соответствующих наук.

Точно так же вопрос о душе для Аристотеля - предмет исследова-

ния специальной рациональной науки, принадлежащей к числу наук о

природе. Вопросы о возникновении души, о душе мира, о наличии

доброй и злой души, т. е. все то, что занимало Платона, - философ-

ски нерелевантны для Аристотеля. О существовании души мы судим

по определенным ее проявлениям (все одушевленные существа нахо-

дятся в движении и обладают ощущением), которые можно изучить и

квалифицировать. Можно описать виды движения (перемещение, пре-

вращение, убывание, возрастание) и зафиксировать, что если движе-

ние и свойственно душе как таковой, то только привходящим образом.

Можно также установить число ощущений, которых может быть ров-

но столько, сколько их есть (зрение, слух, обоняние, вкус, осязание),

и указать на связь души и ума у разумных одушевленных существ.

Аристотель, чтобы показать все логические несообразности, выте-

кающие из признания отдельного существования души от тела, рассу-

ждает следующим образом: предположим, что топор был бы естест-

венным (существующим от природы) телом; тогда его сущностью, без

которой он не мог бы оставаться самим собой, было бы бытие в качес-

тве топора, - это и было бы его душой, без которой он не был бы

топором. Точно так же сущность живого существа, обладающего орга-

нами (органического), его бытие в качестве такового и единство всех

его функций и проявлений и есть его душа. Бессмысленно спраши-

вать, отделен ли отпечаток на воске от воска; поэтому душа - как

совершенная осуществленность живого органического тела - не мо-

жет существовать без него так же, как живое органическое тело не

может существовать без души. Как благо-ум имманентно миру, так

душа имманентна одушевленному (= живому органическому) телу.

Аристотель с такой легкостью уходит от умножения трансцендент-

ных сущностей и отказывается от признания вышебытийного начала

потому, что он замечательным образом расширил категориальный

аппарат описания наблюдаемых явлений, которые впервые с такой

решительностью становятся исходной реальностью научного знания.

В самом деле, сама механика определения и уяснения сущности любо-

го предмета - той же души, например, - в корне меняется: сущность

есть либо форма, либо материя, либо то, что состоит из того и другого;

форма есть осуществленность (энтелехия), материя - возможность.

Одушевленное существо состоит из материи и формы, т. е. из тела и

души. Тело осуществлено в возможности, душа - осуществленность

этой возможности, или энтелехия некоторого тела. Душа не есть тело,

а нечто, принадлежащее определенного рода телу, некое осуществле-

ние его возможности быть живым; ясно, что эта возможность тела

быть живым не может реализоваться вне тела.

Таким образом, с одной стороны, душа как некая самостоятельная

сущность исчезла; но в то же время она оказалась подлинной сущно-

стью одушевленного тела, подробно рассмотренной и описанной. Оду-

шевленные тела могут расти, вожделеть, ощущать, перемещаться, мыс-

лить. Одни живые существа обладают всеми этими способностями,

другие - некоторыми или одной. При внимательном рассмотрении

мышления мы обнаруживаем между ним и ощущением еще одну про-

межуточную способность - воображение. Все это многообразие есте-

ственным образом существующих вещей, к числу которых относятся и

элементы, Аристотель объединяет единым понятием природы, кото-

рая, вытеснив платоновскую мировую душу, и оказалась принципом

движения и изменения, но также и покоя - для тех вещей, которым

по природе свойственно покоиться.

Абсолютная очевидность того, о чем говорит Аристотель, его уме-

ние учесть все уже высказанные точки зрения и предвосхитить все

возможные вопросы, - все это заставляло забывать самые обычные и

здравые вопросы по их поводу. Так, Аристотель обращает внимание

на то, что два элемента - земля и вода - естественным образом

движутся вниз, а два других - воздух и огонь - вверх, но ни одному

из этих элементов не свойственно непрерывное круговое движение,

каким движется небесный свод; следовательно, заключает Аристотель,

существует еще один элемент - эфир, которому свойствен именно

этот вид движения. Его мы должны признать первым, самым совер-

шенным и вечным. Аристотель приводит множество логически безу-

пречных, но с физической точки зрения совершенно бессмысленных

доказательств этого тезиса, как бы не замечая исходной несводимости

описываемой им зримой реальности к нашему способу анализировать

и объяснять ее.

Это же наивное стремление овеществить наши рациональные по-

строения проявилось и в том, с какой готовностью Аристотель прида-

ет физический смысл геометрическим моделям небесного свода Евдокса

и Каллиппа (Метафизика XII 8). Безусловный прорыв, осуществлен-

ный Аристотелем в рационализации познания, был ошеломляющим и

для него, и для многих поколений мыслителей после него, и это рацио-

налистическое ослепление решительно сужало тот интеллектуальный

горизонт, который принципиально уже был открыт для философии в

предшествующий период.

Но этот имманентизм, это стремление не выходить за пределы

здешнего мира в рассмотрении трансценденталий, т. е. того, что

непосредственно не дано нам ни в чувстве, ни в рассудке, и рациона-

лизм в интерпретации физических явлений совокупно с твердой уве-

ренностью в том, что данность явленного мира - вечная, безусловная

и окончательная, - все эти новые установки познания открывали фи-

лософскому разуму огромный простор в конструировании его основ-

ных категорий. Разработанные Аристотелем понятия начала, причины,

формы, материи, возможности, действительности и окончательной

осуществленности - энтелехии, движения, места, времени, беско-

нечности, непрерывности и др. впервые и навсегда показывают, до

какой степени совершенствование понятийного аппарата философии

принадлежит к ее основным заботам.

Аристотель закрепляет деление науки на теоретическую и прак-

тическую. Ко второй относятся этика и политика. И та и другая свя-

заны с культивированием добродетелей. И хотя для Аристотеля -

как и для Платона - воспитание добродетелей связано с представле-

нием о высшем благе, которое постигается некой высшей наукой о

государстве, для него все же бессмысленно искать некое всеобщее выс-

шее благо, а предпочтительнее рассматривать те блага, которые мож-

но реально преследовать в разных видах деятельности.

Специальное рассмотрение, на какое стали претендовать в этом

сузившемся аристотелевском мире явления природы и факты чело-

веческой деятельности, было продолжено его ближайшими ученика-

ми и последователями.

Теофраст, приобретший для нужд школы крытую галерею (пери-

пат) с садом, по которой последователи Аристотеля стали называться

перипатетиками, был первым после Аристотеля схолархом осно-

ванной им школы. Его лекции пользовались чрезвычайной популяр-

ностью. Теофраст занимался отдельными проблемами логики, физики,

метафизики, этики, историей законов, риторикой, поэтикой, а также

ботаникой. Ему принадлежит систематическая подборка <Мнений физи-

ков> - доксографический компендий, лежащий в основе наших сведе-

ний по истории ранней греческой философии и науки. Огромный корпус

его сочинений -так же, как и всех прочих перипатетиков IV-11 вв.

до н.э., - дошел до нас во фрагментах, об его идеях мы можем судить

благодаря поздним свидетельствам.

Евдем Родосский, Дикеарх и Аристоксен - также непосредст-

венные ученики Аристотеля. Из них первый впоследствии организо-

вал собственную школу на Родосе, специально занимался толкованием

трактатов учителя, разрабатывал проблемы аристотелевской логики и

физики, а также изучал историю арифметики, геометрии, астрономии

и теологии. Второй прилежал к трудам исторического толка: помимо

общей истории греческой культуры от золотого века до современности

и государственных устройств ряда греческих городов, Дикеарх составил

жизнеописания Платона и других философов, а также писал о Гоме-

ре, Алкее, о состязаниях в музыке и поэзии. Аристоксен, учившийся

также у пифагорейца Ксенофила, составил жизнеописания Пифагора,

Архита, Сократа, Платона, собрал пифагорейские изречения, писал о

воспитательных и политических законах и составил целый ряд исто-

рических записок. Наиболее известны его сочинения по музыке, из

которых до нас дошла <Гармоника>.

Учеником Теофраста был Деметрий Фалерский, в течение деся-

ти лет (317-307 гг.) бывший правителем Афин. После изгнания из

Афин он перебирается в конечном счете (в 297 г.) ко двору Птолемея

1 Сотера в Александрию и переносит туда самый тип перипатетичес-

кой учености, наиболее адекватно отразивший одну из важнейших тен-

денций развития интеллектуальной сферы в период эллинизма не столь-

ко в замкнутых школах, культивирующих божественную мудрость,

сколько в открытых научных центрах, предполагающих специализа-

цию и самостоятельную разработку отдельных научных дисциплин.

Нам известны имена схолархов и представителей перипатетичес-

кой школы более позднего времени: все они занимались сходного рода

историческими и филологическими штудиями, а также этикой. Но как

философская школа Аристотеля Перипат перестает существовать. И

дело здесь не только в том, что школьные сочинения основателя школы,

после смерти Теофраста по наследству перешедшие Нелею из Скепси-

са и забытые его наследниками, на два века выпадают из поля зрения

перипатетиков; гораздо важнее было то, что заложенные Аристотелем

основы конкретных научных, в частности исторических, занятий оказы-

ваются значительно более важными в эпоху эллинизма, нежели репре-

зентирующие философскую мудрость авторитетные тексты.