Глава двадцать первая. ГЕРОИ

Вдруг барабан забил атаку. Штурм разразился, как ураган. Накануне, во мраке ночи, противникподползал к баррикаде бесшумно, как удав. Теперь же, среди бела дня,нападение врасплох на открытом пространстве было невозможно, потому чтоживые силы атакующих оказались на виду; раздался рев пушки, и войскоринулось на приступ. В яростном стремительном порыве мощная колоннарегулярной пехоты, подкрепленная через равные промежутки национальной имуниципальной гвардией в пешем строю, опираясь на шумные, хотя невидимыетолпы, выступила на улицу беглым шагом с барабанным боем, при звуках трубы,с саперами во главе, и, держа штыки наперевес, не сгибаясь под градом пуль,пошла прямо на баррикаду, с силой медного тарана, бьющего в стену. Стена выдержала. Повстанцы открыли бешеный огонь. Весь гребень осажденной баррикадызасверкал вспышками выстрелов. Штурм был настолько яростным, что на минутувся баррикада оказалась наводненной атакующими. Но, стряхнув с себя солдат,как лев стряхивает собак, и лишь на миг покрывшись нападающими, словно скаламорской пеной, она восстала вновь, такая же крутая, черная и грозная. Колонна, вынужденная отступить, осталась на улице в сомкнутом строю,страшная даже на открытой позиции, и ответила на огонь редута ожесточеннойружейной стрельбой. Те, кому приходилось видеть фейерверк, припомнятогненные снопы скрещенных молний, называемые букетом. Пусть они представятсебе такой букет не в вертикальном, а в горизонтальном положении, мечущийпули, дробь и картечь с концов своих огненных стрел и сеющий смертьгроздьями громовержущих молний. Баррикада попала под этот град. Обе стороны горели одинаковой решимостью. Храбрецы доходили до дикогобезрассудства, до какого-то свирепого героизма, готовые пожертвовать жизнью.В ту эпоху солдаты национальной гвардии дрались, как зуавы. Войскастремились кончить битву, повстанцы - продолжать ее. Затягивать агонию врасцвете юности и здоровья - это уже не бесстрашие, а безумство. Для каждогоучастника схватки смертный час длился бесконечно. Вся улица покрыласьтрупами. На одном конце баррикады находился Анжольрас, на другом - Мариус.Анжольрас, державший в голове весь план обороны, берег себя и стоял вукрытии; три солдата, один за другим, упали мертвыми под его бойницей, - онитак и не заметили его. Мариус сражался без прикрытия. Он стоял, как живаямишень, возвышаясь над стеной редута больше чем по пояс. Нет более буйногорасточителя, чем скряга, если ему вздумается кутнуть, и никто так не страшенв сражении, как мечтатель. Мариус был грозен и задумчив. Все представлялосьему словно во сне. Он казался призраком с ружьем в руках. Патроны у осажденных подходили к концу, но их шутки были неистощимы. Всмертном вихре, закружившем их, они продолжали смеяться. Курфейрак стоял с непокрытой головой. - Куда же ты девал свою шляпу? - спросил Боссюэ. - В конце концов они ухитрились сбить ее пушечными ядрами, - отвечалКурфейрак. Насмешки чередовались с презрением. - Кто может понять этих людей? - с горечью восклицал Фейи, перечисляяимена известных и даже знаменитых лиц, в том числе кое-кого из старой армии.- Они обещали примкнуть к нам, обязались нам помочь, поклялись в этомчестью, они наши командиры - и они же нас предали! Комбефер ответил с горькой усмешкой: - Некоторые люди соблюдают правила чести, как астрономы наблюдаютзвезды: только издалека. Баррикада была так густо засыпана разорванными гильзами от патронов,что казалось, будто выпал снег. У осаждавших было численное превосходство, у повстанцев - позиционноепреимущество. Они расположились на вершине стены и в упор расстреливалисолдат - те, спотыкаясь среди раненых и убитых, застревали на крутом ееоткосе. Баррикада, построенная подобным образом и отлично укрепленнаяподпорами изнутри, действительно представляла одну из тех позиций, откудагорстка людей может держать под угрозой целое войско. Тем не менее атакующаяколонна, непрерывно пополняясь и увеличиваясь под градом пуль, неотвратимоприближалась; мало-помалу, шаг за шагом, медленно, но неуклонно, армиязажимала баррикаду в тиски. Атаки следовали одна за другой. Опасность возрастала. И вот на этойгруде камней, на улице Шанврери, разразилась битва, достойная стен Трои.Изможденные, оборванные, изнуренные люди, которые больше суток ничего не елии не смыкали глаз, которые могли выпустить всего лишь несколько зарядов инапрасно ощупывали пустые карманы, ища патронов, почти все раненные, кто вголову, кто в руку, забинтованные порыжелыми и почерневшими тряпками, визодранной, залитой кровью одежде, вооруженные негодными ружьями и старымизазубренными саблями, преобразились в Титанов. Баррикаду атаковали раздесять, одолевали ее высоту, проникали внутрь, но так и не могли взять. Чтобы составить представление об этой борьбе, вообразите пылающийкостер из этих охваченных яростью сердец и посмотрите на разбушевавшийсяпожар. То было не сражение, а жерло раскаленной печи, уста извергали пламя,лица искажались гневом. Казалось, то были уже не люди; бойцы пламенелияростью, страшно было смотреть на этих саламандр войны, метавшихся взад ивперед в багровом дыму. Мы отказываемся от описания всех сцен этойграндиозной битвы и в целом и в их последовательности. Одной лишь эпопеедозволено заполнить двенадцать тысяч стихов изображением битвы. Это напоминало ад брахманизма, самую ужасную из семнадцати безднпреисподней, именуемую в Ведах "Лесом мечей". Дрались врукопашную, грудь с грудью, пистолетами, саблями, кулаками,стреляли издали и в упор, сверху, снизу, со всех сторон, с крыш домов, изокон кабачка, из отдушин подвала, куда забрались некоторые из повстанцев.Они сражались один против шестидесяти. Полуразрушенный фасад "Коринфа" былстрашен. Татуированное картечью окно, с выбитыми стеклами и рамами,превратилось в бесформенную дыру, кое-как заваленную булыжниками. Боссюэ былубит, Фейи убит; Курфейрак убит; Жоли убит; Комбефер, пораженный в грудьтремя штыковыми ударами в тот миг, когда он наклонился, чтобы поднятьраненого солдата, успел только взглянуть на небо и испустил дух. Мариус все еще сражался, но был несколько раз ранен, большей частью - вголову, и все лицо его было залито кровью, словно завешено красным платком. Один лишь Анжольрас оставался невредимым. Когда ему не хватало оружия,он, не глядя, протягивал руку вправо или влево, и кто-нибудь из повстанцевподавал ему первый попавшийся клинок. Теперь у него остались обломки отчетырех шпаг; у Франциска I в битве при Мариньяне было шпагой меньше. Гомер говорит: "Диомед убил Аксила, сына Тевфрания, обитавшего всчастливой Аризбе; Эвриал, сын Мекистея, лишил жизни Дреса, Офелтия, Эсепа иПедаса, зачатого наядой Абарбареей от беспорочного Буколиона; Уллис поразилПидита Перкосийского; Антилох - Аблера, Полипет - Астиала, Полидамант - ОтаКилленейского, Тевкр - Аретаона; Мегантий гибнет от копья Эврипила. Царьгероев Агамемнон повергает во прах Элата, уроженца высоко стоящего города,омываемого звонкоструйной рекой Сатиноном". В наших старинных эпическихпоэмах вооруженный огненной секирой Эспландиан нападает на великана маркизаСвантибора, и тот, защищаясь, швыряет в рыцаря башни, вырванные им из земли.На наших древних фресках изображены два герцога, Бретонский и Бурбонский, наконях, в боевых доспехах, в шлемах и с гербами на щитах; они мчатся друг надруга с бердышами в руке, опустив железные забрала, в железных сапогах, вжелезных перчатках, один в горностаевой мантии, другой в лазурном плаще;Бретонский герцог - с изображением льва между двух зубцов короны, герцогБурбонский - с огромной лилией перед забралом. Но чтобы блистатьвеликолепием, вовсе не надо носить герцогский шишак, как Ивон, или держать вруке живое пламя, как Эспландиан, или, подобно Филесу, отцу Полидаманта,привезти из Эпира прекрасные боевые доспехи, дар Япета, владыки мужей;достаточно отдать жизнь за свои убеждения или за верность присяге. Вотпростоватый солдатик, вчерашний крестьянин из Боса или из Лимузена, стесаком на боку, который оплачивается возле нянек с детьми в Люксембургскомсаду, вот бледный молодой студент, склонившийся над анатомическим препаратомили над книгой, белокурый юнец, бреющий бородку ножницами, - возьмите ихобоих, вдохните в них чувство долга, поставьте друг против друга наперекрестке Бушра или в тупике Планш-Мибре, заставьте одного сражаться засвое знамя, а другого за свой идеал, и пусть оба воображают, что онисражаются за родину. Начнется грандиозная битва, и тени, отброшенныепехотинцем и студентиком-медиком во время поединка на великую эпическуюарену, где борется человечество, сравняются с тенью Мегариона, царя Ликии,родины тигров, сдавившего в железном объятии могучего Аякса богоравного.