Глава двадцатая. Мертвые правы, и живые не виноваты

На баррикаде наступала агония. Все объединилось, чтобы оттенить трагическое величие этих последнихминут. Множество таинственных звуков, носившихся в воздухе, дыханиеневидимых вооруженных толп, двигавшихся по городу, прерывистый галопконницы, тяжелый грохот артиллерии, перекрестная ружейная и орудийная пальбав лабиринте парижских улиц, пороховой дым, поднимавшийся над крышамизолотыми клубами, неясные и гневные крики, доносившиеся откуда-то издалека,грозные зарницы со всех сторон, звон набата Сен-Мерри, заунывный, какрыдание, мягкая летняя пора, великолепие неба, пронизанного солнечнымсиянием и полного облаков, чудная погода и устрашающее безмолвие домов. Со вчерашнего дня два ряда домов по улице Шанврери обратились в двестены - в две неприступные стены: двери были заперты, окна захлопнуты,ставни затворены. В те времена, столь отличные от наших, в час, когда народ решалпокончить с отжившим старым порядком, с дарованной хартией или с устаревшимизаконами, когда воздух был насыщен гневом, когда город сам разрушал своимостовые, когда восстанию сочувствовала буржуазия, - тогда горожане,охваченные мятежным духом, становились как бы союзниками повстанцев, домбратался с выросшей словно из-под земли крепостью и служил ей опорой. Ноесли время еще не назревало, если восстание не получало одобрения народа,если он отрекался от него, то бунтовщики обречены были на гибель. Городвокруг них обращался в пустыню, все души ожесточались, все убежищазапирались, и улицы открывали путь войскам, помогая овладеть баррикадой. Нельзя насильно заставить народ шагать быстрее, чем он хочет. Горетому, кто пытается понукать его! Народ не терпит принуждения. Тогда онбросает восставших на произвол судьбы. Мятежники попадают в положениезачумленных. Дом становился неприступной кручей, дверь - преградой, фасад -глухой стеной. Стена эта все видит, все слышит, но не хочет прийти напомощь. Она могла бы приотвориться и спасти вас. Но нет! Эта стена - судьба.Она глядит на вас и выносит вам приговор. Какой угрюмый вид у запертыхдомов! Они кажутся нежилыми, хотя на самом деле продолжают жить. Жизнь какбудто замерла, но течет там своим чередом. Никто не выходил оттуда целыесутки, хотя все налицо. Внутри такой скалы ходят, разговаривают, ложатсяспать, встают, сидят в кругу семьи, едят и пьют, дрожат от страха - этоужасно! Только страх может извинить неумолимую жестокость; смятение,растерянность - смягчающие обстоятельства. Порою - даже и такие случаибывают - страх становится одержимостью; испуг может обратиться в ярость,осторожность - в бешенство; вот откуда взялось полное глубокого смыславыражение: "Бешеные из умеренных". Случается, что вспышки панического ужасапорождают злобу, подобную темному облаку дыма. "Чего еще надо этимсмутьянам? Вечно они бунтуют. Только сбивают с пути мирных горожан. Довольнос нас этих революций! Зачем их принесло сюда? Пусть проваливают! Поделом им.Сами виноваты. Пускай получат по заслугам. Нам-то какое дело! Всю нашубедную улицу изрешетили пулями. Это шайка негодяев. Главное, не отворяйтедверей!" И дом преображается в гробницу. Повстанец мучается в агонии передзапертой дверью; вот его настигает картечь, вот над ним заносят обнаженныесабли. Он знает, что, сколько ни кричи, - помощь не придет, хотя его ислышат. Там есть стены, которые могли бы укрыть его, там есть люди, которыемогли бы спасти его, - и у этих стен есть уши, но у людей сердца из камня. Кто тут виноват? Никто, и каждый из нас. Виновно то злосчастное время, в какое мы живем. Утопия всегда действует на свой страх и риск, выливаясь в восстание,обращаясь из борьбы идей в борьбу вооруженную, из Минервы - в Палладу. Еслиутопия, потеряв терпение, становится мятежом, она знает, что ее ждет; почтивсегда она приходит преждевременно. Тогда она смиряется и взамен триумфастоически приемлет катастрофу. Она служит тем, кто отвергает ее, не жалуясьи даже оправдывая их; благородство ее в том, что она согласна быть всемипокинутой. Она непреклонна перед лицом опасности и снисходительна кнеблагодарным. Впрочем, неблагодарность ли это? С точки зрения человечества - да. С точки зрения отдельной личности - нет. Прогресс - это форма человеческого существования. Прогрессом зоветсяжизнь человечества в целом; прогрессом зовется поступательное движениечеловечества. Прогресс шагает вперед; это великое земное странствие человекак небесному и божественному. У него бывают остановки в пути, где он собираетотставших; бывают привалы, где он размышляет, созерцая некую чудесную землюХанаанскую, вдруг открывшую перед ним свои просторы; бывают ночи, когда онспит; и нет для мыслителя более мучительной тревоги, чем видеть душучеловечества, окутанную мраком, чем ощупью искать во тьме уснувший прогресси не иметь силы разбудить его. "Уж не умер ли бог?" - сказал однажды пишущему эти строки Жерар деНерваль, путая прогресс с богом и принимая перерыв в движении за смертьвысшего существа. Те, что отчаиваются, неправы. Прогресс неизменно пробуждается; всущности, он и во сне продолжал свой путь, так как вырос за это время.Увидев его снова, вы убедитесь, что он стал выше ростом. Пребывать в покоетак же невозможно для прогресса, как для потока; не ставьте ему преград, небросайте каменных глыб в его русло; препятствия заставляют воду пениться, ачеловечество бурлить. Вот причина волнений и смут. Но после каждоговосстания оказывается, что вы продвинулись вперед. Пока не будет установленпорядок, - а порядок не что иное, как всеобщий мир, - пока не воцарятся наземле гармония и единение, до тех пор этапами прогресса будут служитьреволюции. Что же такое прогресс? Мы уже сказали. Непрерывно развивающаяся жизньнародов. Однако случается иногда, что преходящая жизнь отдельных личностейсопротивляется вечной жизни человеческого рода. Признаемся откровенно - у каждого есть свои личные интересы, и вовсе непреступно отстаивать и защищать их; настоящему отпущена вполне законная доляэгоизма; преходящая жизнь имеет свои права и не обязана непрестанножертвовать собою ради будущего. Нынешнее поколение, свершающее свой земнойпуть, не обязано сокращать его ради будущих, в сущности подобных ему самомупоколений, чей черед придет позже. "Я существую, - шепчет некто, именуемыйВсе. - Я молод и влюблен, я стар и хочу отдохнуть, я отец семейства, ятружусь, я преуспеваю, мои дела идут прекрасно, мои дома сдаются внаем, уменя есть сбережения, я счастлив, у меня жена и дети, я люблю их, я хочужить, оставьте меня в покое". Вот почему благородные передовые отрядычеловечества встречают в известные периоды такое глубокое равнодушие. К тому же надо признать, что, начиная войну, утопия сходит со своихлучезарных высот. Истина грядущего дня, вступая в борьбу, заимствует методыу вчерашней лжи. Она, наше будущее, поступает не лучше прошедшего. Чистаяидея становится насилием. Она омрачает героизм этим насилием, за которое, посправедливости, должна отвечать; насилием грубым и неразборчивым всредствах, противоречащим нравственным правилам, за что она неизбежно несеткару. Утопия-восстание сражается, пользуясь древним военным кодексом; онарасстреливает шпионов, казнит предателей, уничтожает живых людей и бросаетих в неведомую тьму. Она прибегает к помощи смерти - это тяжкий проступок.Можно подумать, будто утопия не верит больше в сияние истины, в еенесокрушимую и нетленную силу. Она разит мечом. Но меч опасен. Всякий клинок- оружие обоюдоострое. Кто ранит другого, будет ранен и сам. Сделав эту оговорку со всей необходимой суровостью, мы не можем,однако, не восхищаться славными борцами за будущее, жрецами утопии, всеравно - достигнут они своей цели или нет. Они достойны преклонения, дажекогда их дело срывается, и, может быть, именно в неудачах особенносказывается их величие. Победа, если она содействует прогрессу, заслуживаетвсенародных рукоплесканий, но героическое поражение должно растрогатьсердца. Победа блистательна, поражение величественно. Мы предпочитаеммученичество успеху, для нас Джон Браун выше Вашингтона, а Пизакане вышеГарибальди. Надо же, чтобы хоть кто-нибудь держал сторону побежденных. Люди несправедливы к великим разведчикам будущего, когда они терпяткрушение. Революционеров обвиняют в том, что они сеют ужас. Всякая баррикадакажется покушением на общество. Революционерам вменяют в вину их теории, недоверяют их целям, опасаются каких-то задних мыслей, подвергают сомнению ихчестность. Их обвиняют в том, что против существующего социального строя ониподнимают, нагромождают и воздвигают горы нужды, скорби, несправедливости,жалоб, отчаянья, извлекаются с самого дна человеческого общества черныеглыбы мрака, чтобы взобраться на их вершину и вступить в бой. Им кричат: "Выразворотили мостовую ада!" Они могли бы ответить: "Вот почему наша баррикадавымощена благими намерениями". Бесспорно, самое лучшее - мирно разрешать проблемы. Что ни говори,когда смотришь на булыжник, вспоминаешь медведя из басни, а такая добраяволя больше всего тревожит общество. Но ведь спасение общества в егособственных руках; так пусть же оно само и проявит добрую волю. Тогдаотпадет необходимость в крутых мерах. Изучить зло беспристрастно, определитьего, а затем исцелиться. Вот к чему мы призываем общество. Как бы там ни было, все, кто, устремив взгляд на Францию, сражаются вовсех концах вселенной за великое дело, опираясь на непреклонную логикуидеала, полны величия, даже поверженные, в особенности поверженные; онибескорыстно жертвуют жизнью за прогресс, они выполняют волю провидения, ониделают священное дело. В назначенный срок, по ходу действия божественнойдрамы, они сходят в могилу с бесстрастием актера, подавшего очереднуюреплику. Они обрекают себя на безнадежную борьбу, на стоическую гибель радиблистательного расцвета и неудержимого распространения во всем мире великогонародного движения, которое началось 14 июля 1789 года. Эти солдаты -священнослужители. Французская революция - деяние божества. Впрочем, существует одно важное различие, и его необходимо добавить кдругим, уже отмеченным в прежних главах: бывают вооруженные восстания,одобренные и поддержанные народом, - их зовут революцией, и восстанияотвергнутые - их зовут мятежом. Вспыхнувшее восстание - это идея, которая держит ответ перед народом.Если народ кладет черный шар, значит, идея бесплодна, восстание обречено нанеудачу. Народы не вступают в борьбу по первому зову, всякий раз, как тогожелает утопия. Нации не могут вечно и непрестанно проявлять душевную силугероев и мучеников. Народ рассудителен. Восстание ему неугодно a priori; во-первых, потому,что часто приводит к катастрофе, во-вторых, потому, что всегда исходит изотвлеченной теории. То и прекрасно, что именно ради идеала, ради одного лишь идеалажертвуют собой те, кто идет на жертву. Восстание порождается энтузиазмом.Энтузиазм может прийти в ярость - тогда он берется за оружие. Но всякоевосстание, взяв на прицел правительство или государственный строй, метитвыше. Так, например, вожди восстания 1832 года, и, в частности юныеэнтузиасты с улицы Шанврери, сражались - мы на этом настаиваем - не противЛуи-Филиппа как такового. В откровенной беседе большинство из них признавалодостоинства этого умеренного короля, представлявшего не то монархию, не тореволюцию. Никто не питал к нему ненависти. Но они восставали против младшейветви помазанников божьих в лице Луи-Филиппа, как прежде восставали противстаршей ветви в лице Карла X, свергая монархию во Франции, они стремилисьниспровергнуть во всем мире противозаконную власть человека над человеком ипривилегий над правом. Сегодня Париж без короля - завтра мир без деспотов.Примерно так они рассуждали. Цель их была, конечно, отдаленной, неясной,может быть, и недостижимой для них, но великой. Таков порядок вещей. Люди жертвуют собой во имя призрачной мечты,которая оказывается почти всегда иллюзией, но иллюзией, подкрепленной самойтвердой уверенностью, какая только доступна человеку. Повстанец видит мятежв поэтическом озарении. Он идет навстречу своей трагической участи,опьяненный грезами о будущем. Кто знает? Быть может, они добьются своего.Правда, их слишком мало, против них целая армия. Но они защищают право,естественный закон, верховную власть каждого над самим собой, от которойневозможно отречься добровольно, справедливость, истину и готовы умереть заэто, если понадобится, как триста древних спартанцев. Они помнят не о ДонКихоте, но о Леониде. И они идут вперед и, раз вступив на этот путь, неотступают, а стремятся все дальше, очертя голову, видя впереди неслыханнуюпобеду, завершение революции, прогресс, увенчанный свободой, возвеличениечеловечества, всеобщее освобождение или, в худшем случае, Фермопилы. Такие схватки за дело прогресса часто терпят неудачу, и мы ужеобъяснили почему. Паладину трудно увлечь за собой неподатливую толпу.Тяжеловесная, несметная, ненадежная именно в силу своей неповоротливости,она боится риска, а достижение идеала всегда сопряжено с риском. Не надо еще забывать, что здесь замешаны личные интересы, которые плоховяжутся с идеалами и чувствами. Желудок подчас парализует сердце. Величие и красота Франции именно в том, что она меньше зависит отбрюха, чем другие народы; она охотно стягивает пояс потуже. Она перваяпробуждается и последняя засыпает. Она стремится вперед. Она ищет новыхпутей. Это объясняется ее художественной натурой. Идеал не что иное, как кульминационный пункт логики, подобно тому, каккрасота - вершина истины. Народы-художники всегда вместе с тем инароды-преемники. Любить красоту значит стремиться к свету. Именно поэтомусветоч Европы, то есть цивилизацию, несла вначале Греция, Греция передалаего Италии, а та вручила его Франции. Великие народы-просветители! Vitailampada tradunt {Передают светильники жизни (лат.) - Лукреций, кн. II}. Удивительное дело: поэзия народа - необходимое звено его развития.Степень цивилизации измеряется силой воображения. Однако народ-просветительнепременно должен оставаться мужественным народом. Коринф, но не Сибарис.Кто поддается изнеженности, тот вырождается. Не надо быть ни дилетантом, нивиртуозом: надо быть художником. Не нужно стремиться к изысканности, нужностремиться к совершенству. При этом условии вы даруете человечеству образецидеала. У современного идеала свой тип в искусстве и свой метод в науке. Толькос помощью науки можно воплотить возвышенную мечту поэтов: красотуобщественного строя. Эдем будет восстановлен при помощи A+B. На той ступени,какой достигла цивилизация, точность - необходимый элемент прекрасного;научная мысль не только помогает художественному чутью, но и дополняет его;мечта должна уметь вычислять. Искусству-завоевателю должна служить опоройнаука, как боевой конь. Очень важно, чтобы эта опора была надежной.Современный разум - это гений Греции, колесницей которому служит генийИндии; Александр, восседающий на слоне. Нации, застывшие в мертвых догмах или развращенные корыстью, непригоднык тому, чтобы двигать вперед цивилизацию. Преклонение перед золотым или инымкумиром ведет к атрофии живых мускулов и действенной воли. Увлечениерелигией или торговлей омрачает славу народа, понижает духовный уровень,ограничивая его горизонт, и лишает присущей народам-миссионерам способности,божественной и человеческой одновременно, прозревать великую цель. УВавилона нет идеала, у Карфагена нет идеала. Афины и Рим сохранили ипронесли сквозь кромешную тьму веков светоч цивилизации. Народ Франции обладает теми же свойствами, что народы Греции и Италии.Франция - афинянка по красоте и римлянка по величию. Кроме того, у неедоброе сердце. Она все готова отдать. Она чаще, чем другие народы, способнана преданность и самопожертвование. Правда, она изменчива и непостоянна - вэтом и состоит основная опасность для тех, кто мчится бегом, когда она хочетидти, или идет, когда ей вздумалось остановиться. У Франции бывают приступыгрубого материализма, ее высокий разум по временам засоряют идеи, которыенедостойны французского величия и годятся разве для какого-нибудь штатаМиссури или Южной Каролины. Что поделаешь? Великанше угодно притворятьсякарлицей; у огромной Франции бывают мелочные капризы. Вот и все. Тут нечего возразить. Народы, как и светила, имеют право на затмение.Это еще не беда, лишь бы свет вернулся, лишь бы затмение не превратилось ввечную ночь. Заря и возрождение - синонимы. Новый восход светиласоответствует неизменному обновлению человеческого "я". Установим факты беспристрастно. Смерть на баррикаде или могила визгнании являются для самопожертвования приемлемым и предвиденным концом.Настоящее имя самопожертвования - бескорыстие. Пусть всеми покинутыеостаются покинутыми, пусть изгнанники идут в изгнание, ограничимся тем, чтообратимся с мольбой к великим народам - не слишком далеко отступать, когдаони отступают. Под предлогом возврата к здравому смыслу не следуетопускаться слишком низко. Существуют, бесспорно, и материя, и насущные нужды, и личные интересы,и желудок, но нельзя допустить, чтобы требования желудка становилисьединственным законом. У преходящей жизни есть права, мы их признаем, но естьсвои права и у жизни вечной. Можно подняться на большую высоту, а затемвдруг упасть. В истории такие случаи бывают, к сожалению, часто. Великая,прославленная нация, приблизившаяся к идеалу, вдруг начинает копаться вгрязи и находит в этом вкус; если ее спросят, по какой причине она покидаетСократа ради Фальстафа, она отвечает: "Потому что я люблю государственныхмужей". Еще одно слово, прежде чем вернуться к сражению на баррикаде. Битвы, вроде той, о которой мы здесь повествуем, не что иное, какисступленный порыв к идеалу. Прогресс в оковах подвержен болезням и страдаеттрагическими припадками эпилепсии. Мы не могли миновать на своем путиисконную болезнь прогресса - междоусобную воину. Здесь один из роковыхэтапов, и акт и антракт нашей драмы, главным действующим лицом которойявляется человек, проклятый обществом, и истинное название которой:"Прогресс". Прогресс! В этом возгласе, который часто вырывается у нас, воплощенывсе наши чаяния. И так как заключенной в них идее в дальнейшем развитии этойдрамы предстоит пережить еще немало испытаний, да будет нам позволено здесь,если не приподнять над ней покрывало, то хотя бы показать сквозь завесуяркое ее сияние. Книга, лежащая перед глазами читателя, представляет собою от начала доконца, в целом и в частностях, - каковы бы ни были отклонения, исключения иотдельные срывы, - путь от зла к добру, от неправого к справедливому, от лжик истине, от ночи к дню, от вожделений к совести, от тлена к жизни, отзверских инстинктов к понятию долга, от ада к небесам, от небытия к богу.Исходная точка - материя, конечный пункт - душа. В начале чудовище, в конце- ангел.