Глава четырнадцатая, из которой читатель узнает имя возлюбленной Анжольраса

Сидя на камне рядом с Анжольрасом, Курфейрак продолжал издеваться надпушкой, и всякий раз, как проносилось с отвратительным шипением темноеоблако пуль, именуемое картечью, он встречал его взрывом насмешек. - Ты совсем осипла, бедная старушенция, мне тебя жалко. Зря тынадсаживаешься. Разве это гром? Это просто кашель. Все вокруг хохотали. Курфейрак и Боссюэ, отвага и жизнерадостность которых росли вместе сопасностью, заменяли, по примеру г-жи Скаррон, пищу шутками, а вместо винаугощали всех весельем. - Я восторгаюсь Анжольрасом, - говорил Боссюэ. - Его невозмутимаяотвага восхищает меня. Он живет одиноко и потому, вероятно, всегда немногопечален; его величие обрекает его на вдовство. У нас, грешных, почти у всехесть любовницы; они сводят нас с ума и превращают в храбрецов. Когда тывлюблен, как тигр, нетрудно драться, как лев. Это лучший способ отомститьнашим милым гризеткам за все их проделки. Роланд погиб, чтобы насолитьАнжелике. Всеми героическими подвигами мы обязаны женщинам. Мужчина безженщины - что пистолет без курка; только женщина приводит его в действие. Авот у Анжольраса нет возлюбленной. Он ни в кого не влюблен и тем не менеебесстрашен. Быть холодным, как лед, и пылким, как огонь, - это простонеслыханно. Анжольрас, казалось, не слушал Боссюэ, но если бы кто стоял рядом сним, тот уловил бы, как он прошептал: Patria {Родина (лат.)}. Боссюэ продолжал шутить, как вдруг Курфейрак воскликнул: - А вот еще одна! И с важностью дворецкого, докладывающего о прибытии гостя, прибавил: - Ее превосходительство Восьмидюймовка. В самом деле, на сцене появилось новое действующее лицо - второепушечное жерло. Артиллеристы, поспешно сняв с передков второе орудие, установили егорядом с первым. Это приближало развязку. Несколько минут спустя оба орудия, быстро заряженные, открыли стрельбупо редуту прямой наводкой; взводы пехоты и гвардейцев предместьяподдерживали огонь артиллерии ружейными выстрелами. Где-то неподалеку также слышалась орудийная пальба. Пока обе пушки состервенением били по редуту улицы Шанврери, два других огненных жерла,нацеленных с улицы Сен-Дени и с улицы Обри-ле-Буше, решетили баррикадуСен-Мерри. Четыре орудия перекликались, словно зловещее эхо. Лай этих злобных псов войны звучал согласно. Одна из пушек, стрелявших по баррикаде улицы Шанврери, палила картечью,другая ядрами. Пушка, стрелявшая ядрами, была приподнята, и ее прицел наведен с темрасчетом, чтобы ядро било по самому краю острого гребня баррикады, разрушалоего и засыпало повстанцев осколками камней, точно картечью. Такой способ стрельбы преследовал цель согнать бойцов со стены ипринудить их укрыться внутри; словом, это предвещало штурм. Как только удастся ядрами прогнать бойцов баррикады с гребня стены икартечью - от окон кабачка, колонны осаждающих немедленно хлынут на улицу,уже не боясь, что их увидят и обстреляют, с ходу пойдут на приступ, каквчера вечером, и - кто знает? - быть может, захватив повстанцев врасплох,овладеют редутом. - Нужно во что бы то ни стало обезвредить эти пушки, - сказал Анжольраси громко скомандовал: - Огонь по артиллеристам! Все были наготове. Баррикада, так долго молчавшая, разразилась бешенымогнем, один за другим раздались шесть или семь залпов, звучащих яростью иторжеством; улицу заволокло густым дымом, и вскоре сквозь этот туман,пронизанный огнем, можно было разглядеть, что две трети артиллеристовполегли под колесами пушек. Те, кто выстоял, продолжали заряжать орудия стем же суровым спокойствием, однако выстрелы стали реже. - Здорово! - сказал Боссюэ Анжольрасу. - Это успех. Анжольрас ответил, покачав головой: - Еще четверть часа такого успеха, и на баррикаде не останется дажедесяти патронов. Должно быть, Гаврош слышал эти слова.