Глава десятая. ЗАРЯ

В эту самую минуту Козетта проснулась. У нее была узкая, чистенькая, скромная комнатка с высоким окном,выходившим на задний двор, на восток. Козетта ничего не знала о том, что происходило в Париже. Накануне онанигде не была и уже ушла в свою спальню, когда Тусен сказала: - В городе что-то неладно. Козетта спала недолго, но крепко. Ей снились приятные сны, может быть,потому, что ее постелька была совсем белая. Ей пригрезился кто-то похожий наМариуса, весь сияющий. Солнце светило ей прямо в глаза, когда онапроснулась, и ей почудилось сначала, будто сон продолжается. Сон навеял ей радостные мысли. Козетта совершенно успокоилась. Какнезадолго перед тем Жан Вальжан, она отогнала все тревоги; ей не хотелосьверить в несчастье. Она надеялась всем сердцем, сама не зная почему. Затем унее вдруг сжалось сердце. Она не видела Мариуса уже целых три дня. Но онаубедила себя, что он наверное получил ее письмо и знает теперь, где она; онведь так умен, он придумает способ с ней повидаться. И непременно придетсегодня, может быть, даже утром. Было уже совсем светло, но лучи солнцападали отвесно; еще рано, однако пора вставать, чтобы успеть встретитьМариуса. Она чувствовала, что не может жить без Мариуса и что одного этогодовольно, чтобы Мариус пришел. Никаких возражений не допускалось. Ведь этобыло бесспорно. И то уже нестерпимо, что ей пришлось страдать целых три дня.Три дня не видеть Мариуса - как только господь бог допустил это! Теперь всежестокие шутки судьбы, все испытания позади. Мариус придет и принесет добрыевести. Такова юность: она быстро осушает слезы, она считает страданиененужным и не приемлет его. Юность - улыбка будущего, обращенная кневедомому, то есть к самому себе. Быть счастливой - естественно для юности,самое дыхание ее как будто напоено надеждой. К тому же Козетта никак не могла припомнить, что говорил ей Мариус овозможном своем отсутствии - самое большее на один день - и чем он объяснялего. Все мы замечали, как ловко прячется монета, если ее уронишь на землю, скаким искусством превращается она в невидимку. Бывает, что и мыслипроделывают с нами такую же штуку: они забиваются куда-то в уголок мозга - икончено, они потеряны, припомнить их невозможно. Козетта подосадовала набесплодные усилия своей памяти. Она сказала себе, что очень совестно инехорошо с ее стороны позабыть, что ей сказал Мариус. Она встала с постели и совершила двойное омовение - души и тела,молитву и умывание. Можно лишь в крайнем случае ввести читателя в спальню новобрачных, ноникак не в девичью спальню. Даже стихи редко на это осмеливаются, а прозевход туда запрещен. Это чашечка нераспустившегося цветка, белизна во мраке, бутоннераскрывшейся лилии, куда не должен заглядывать человек, пока в нее незаглянуло солнце. Женщина, еще не расцветшая, священна. Полураскрытаядевичья постель, прелестная нагота, боящаяся самой себя, белая ножка,прячущаяся в туфле, грудь, которую прикрывают перед зеркалом, словно узеркала есть глаза, сорочка, которую поспешно натягивают на обнаженноеплечо, если скрипнет стул или проедет мимо коляска, завязанные ленты,застегнутые крючки, затянутые шнурки, смущение, легкая дрожь от холода истыдливости, изящная робость движений, трепет испуга там, где нечегобояться, последовательные смены одежд, очаровательных, как предрассветныеоблака, - рассказывать об этом не подобает, упоминать об этом - и то ужедерзость. Человек должен взирать на пробуждение девушки с еще большимблагоговением, чем на восход звезды. Беззащитность должна внушать особоеуважение. Пушок персика, пепельный налет сливы, звездочки снежинок,бархатистые крылья бабочки - все это грубо в сравнении с целомудрием,которое даже не ведает, что оно целомудренно. Молодая девушка - это неяснаягреза, но еще не воплощение любви. Ее альков скрыт в темной глубине идеала.Нескромный взор - грубое оскорбление для этого смутного полумрака. Здесьдаже созерцать - значит осквернять. Поэтому мы не будем описывать милой утренней суетни Козетты. В одной восточной сказке говорится, что бог создал розу белой, но Адамвзглянул на нее, когда она распустилась, и она застыдилась и заалела. Мы изтех, кто смущается перед молодыми девушками и цветами, мы преклоняемся передними. Козетта быстро оделась, причесалась, убрала волосы, что было оченьпросто в те времена, когда женщины не взбивали еще кудрей, подсовывая снизуподушечки и валики, и не носили накладных буклей. Потом она растворила окнои осмотрелась, в надежде разглядеть хоть часть улицы, угол дома, кусочекмостовой, чтобы не пропустить появления Мариуса. Но из окна ничего нельзябыло увидеть. Внутренний дворик окружали довольно высокие стены, а впросветах меж ними виднелись какие-то сады. Козетта нашла, что садыотвратительны: первый раз в жизни цветы показались ей безобразными. Любойкусочек канавы на перекрестке понравился бы ей гораздо больше. Она сталасмотреть в небо, словно думая, что Мариус может явиться и оттуда. Вдруг она расплакалась. Это было вызвано не переменчивостью еенастроений, но упадком духа от несбывшихся надежд. Она смутно почувствовалачто-то страшное. Вести и впрямь иногда доносятся по воздуху. Она говориласебе, что не уверена ни в чем, что потерять друг друга из виду - значитпогибнуть, и мысль, что Мариус мог бы явиться ей с неба, показалась ей ужене радостной, а зловещей. Потом набежавшие тучки рассеялись, вернулись покой и надежда, иневольная улыбка, полная веры в бога, вновь появилась на ее устах. В доме все еще спали. Здесь царила безмятежная тишина. Ни одна ставняне отворялась. Каморка привратника была заперта, Тусен еще не вставала, иКозетта решила, что и отец ее, конечно, спит. Видно много пришлось ейвыстрадать и страдать еще до сих пор, если она пришла к мысли, что отец еежесток; но она полагалась на Мариуса. Затмение такого светила казалось ейсовершенно невозможным. Время от времени она слышала вдалеке какие-то глухиеудары и говорила себе: "Как странно, что в такой ранний час хлопаютворотами!" То были пушечные залпы, громившие баррикаду. Под окном Козетты, на несколько футов ниже, на старом почерневшемкарнизе прилепилось гнездо стрижа; край гнезда слегка выдавался за карниз, исверху можно было заглянуть в этот маленький рай. Мать сидела в гнезде,распустив крылья веером над птенцами, отец порхал вокруг, принося в клювекорм и поцелуи. Восходящее солнце золотило это счастливое семейство, здесьцарил в веселье и торжестве великий закон размножения, в сиянии утрарасцветала нежная тайна. С солнцем в волосах, с мечтами в душе, освещеннаязарей и светившаяся любовью, Козетта невольно наклонилась и, едваосмеливаясь признаться, что думает о Мариусе, залюбовалась птичьимсемейством, самцом и самочкой, матерью и птенцами, охваченная тем глубокимволнением, какое вызывает в чистой девушке вид гнезда.