Глава шестая. ЗАМЕСТИТЕЛЬ

Неожиданно полк, в котором служил поручик Теодюль, был переведен вПариж нести гарнизонную службу. Это обстоятельство способствовало зарождениювторой мысли в голове тетушки Жильнорман. В первый раз она вздумала поручитьТеодюлю наблюдение за Марксом, теперь она затеяла заместить МариусаТеодюлем. На всякий случай, если у деда вдруг возникнет смутное желание видеть вдоме молодое лицо, лучи Авроры иногда бывают отрадны руинам, она сочлаполезным обзавестись другим Мариусом. "Ничего, что другой," - рассуждалаона, это все равно что исправленная опечатка в книге: "Мариус - читайТеодюль". Внучатный племянник почти что внук; за отсутствием адвоката можнообойтись уланом. Однажды утром, когда Жильнорман был занят чтением не то Ежедневника, нето какой-то другой газеты того же сорта, вошла дочь и сладким голосом, иборечь шла об ее любимчике сказала: - Папенька! Нынче утром Теодюль собирался прийти засвидетельствоватьвам свое почтение. - Кто такой Теодюль? - Ваш внучатный племянник. - А-а! - протянул дед. Затем он снова принялся читать, выкинув из головы внучатного племянникакакого-то там Теодюля, и вскоре пришел в сильнейшее раздражение, что с нимслучалось почти всякий раз, как он читал газеты. В "листке", который ондержал в руках, само собою разумеется - роялистского толка, без всякихоколичностей сообщалось об одном незначительном и обыденном для Парижа тойпоры факте, а именно: "Завтра, в полдень, на площади Пантеона состоитсясовещание студентов юридического и медицинского факультетов". Речь шла ободном из злободневных тогда вопросов об артиллерии национальной гвардии иконфликте между военным министром и "гражданской милицией" из-заустановленных во дворе Лувра пушек. Это и должно было служить предметом"обсуждения" на студенческом совещании. Этого было вполне достаточно, чтобыЖильнорман вскипел. Он вспомнил о Мариусе, который тоже был студентом и который, наверно,вместе с другими отправится в полдень "совещаться" на площадь Пантеона. За этими мучительными мыслями и застал его поручик Теодюль,предусмотрительно одетый в штатское и тихонько введенный в комнатумадмуазель Жильнорман. Улан рассудил, что "старый колдун, конечно, не всеупрятал в пожизненную ренту, и ради этого, так уж и быть, можно себепозволить изредка наряжаться шпаком". - Теодюль, ваш внучатный племянник! - громким голосом произнесламадмуазель Жильнорман, обращаясь к отцу. И тут же шепнула поручику: - Смотри, ни в чем ему не перечь. Затем она удалилась. Поручик, не привыкший к столь почтенному обществу, не без робостипролепетал: "Здравствуйте, дядюшка", и отвесил какой-то непонятный поклон,машинально, по привычке, начав его по-военному, а закончив по-штатски. - А, это вы! Прекрасно, садитесь, - проговорил дед. И тотчас же позабылоб улане. Теодюль сел, а Жилыюрман встал. Засунув руки в жилетные карманы и сжимая старыми, дрожащими пальцамичасы, которые лежали в обоих карманах, он принялся ходить взад и вперед покомнате, рассуждая вслух: - Сопливая команда! А туда же собираться! Слыханное ли дело: негде-нибудь, а на площади Пантеона! Несчастные сосунки, вчера только откормилиц, молоко на губах не обсохло, а туда же - совещаться завтра вполдень! К чему, к чему это приведет? Совершенно ясно только к гибели. Воткуда завели нас эти голоштанники! Гражданская артиллерия! Совещаться огражданской артиллерии! Выходить на улицу, горланить - полагается линациональной гвардии палить из пушек или нет! А в какой компании они тамочутятся? Полюбуйтесь на плоды якобинства! Чем угодно поручусь, миллион обзаклад поставлю, что, кроме беглых да помилованных каторжников, там никогоне сыщешь. Республиканец и острожник - два сапога пара. Карно спрашивал:"Куда прикажешь мне идти, изменник?" А Фуше отвечал: "Куда угодно, дурак!"Все они такие, ваши республиканцы. - Совершенно верно, - подтвердил Теодюль. Жильнорман слегка повернул голову и, взглянув на Теодюля, продолжал: - И подумать только, что у этого негодяя хватило низости статькарбонарием? Зачем ты покинул мой дом? Чтобы стать республиканцем! Выдумал!Во-первых, народ не хочет твоей республики. Она ему совсем не нужна. У негомозги на месте. Он прекрасно знает, что короли всегда были и будут, онпрекрасно знает, что в конце концов народ это только народ, его, понимаешьли, смешит твоя республика, глупая твоя голова! Что может быть омерзительнееэтой придури? Втюриться в Отца Дюшена, строить глазки гильотине, распеватьсеренады и тренькать на гитаре под балконом девяносто третьего года! Датакая молодежь и плевка не стоит, до того она тупа! И все попадаются на этуудочку. Никто не ускользнет. Теперь достаточно вдохнуть воздуха улицы, иразума как не бывало! Девятнадцатый век это яд. Какой-нибудьшельмец-мальчишка, а уж отпустил себе козлиную бородку, вообразил, что онумнее всех, и скорей от стариков родителей наутек. Это по республикански,это романтично. А что это за штука такая романтизм? Сделайте одолжение,объясните мне, что это за штука? Сплошное дурачество. Год назад все бегалина Эрнани. Скажите на милость, Эрнани! Разные там антитезы, ужасы. Инаписано даже не по-французски! А теперь вдруг поставили пушки на Луврскийдвор. Вот до чего докатились! - Вы совершенно правы, дядюшка, - сказал Теодюль. - Пушки во дворе музея! С какой стати? К чему там пушки? не унималсяЖильнорман. - Обстреливать Аполлона Бельведерского, что ли? Какое отношениеимеют пушечные ядра к Венере Медицейской? Что за мерзавцы вся эта нынешняямолодежь! И сам их Бенжамен Констан тоже не велика фигура! А если ипопадется среди них не подлец - значит, болван! Они всячески себя уродуют,безобразно одеваются, робеют перед женщинами и вьются подле юбок с такимвидом, словно милостыню просят; девчонки. глядя на них, прыскают. Честноеслово, можно подумать, что бедняги страдают любвебоязнью. Они не тольконеказисты они еще и глупы; им любо повторять каламбуры Тьерселена и Потье.Сюртуки сидят на них безобразно, в их жилетах щеголять только конюхам,сорочки у них из грубого полотна, панталоны из грубой шерсти, сапоги изгрубой кожи; а каково оперенье таково и пенье. Их словечки разве только наих подметки годятся. И у всех этих безмозглых младенцев есть, изволите ливидеть, свои политические воззрения! Следовало бы строжайше запретить всякиеполитические воззрения. Они фабрикуют системы, перекраивают общество,разрушают монархию, топчут в грязь законы, ставят дом вверх дном, моегопортье превращают в короля, потрясают до основания Европу, переделывают весьмир, а сами рады-радешеньки, если доведется украдкой полюбоваться икрамипрачек, влезающих на тележки! Ах, Мариус! Ах, бездельник! Вопить на площади,спорить, доказывать, принимать меры! Боже милосердный, это называется у нихмерами! Смута все больше мельчает, становится глупостью. В мое время я виделхаос, а теперь вижу кутерьму. Школяры, обсуждающие судьбы национальнойгвардии! Такого не увидишь даже у краснокожих оджибвеев и кадодахов! Дикари,разгуливающие нагишом, с башкой, утыканной перьями, словно волан, и сдубиной в лапах, - и те не такие скоты, как эти бакалавры! Молокососы!Цена-то им грош, а корчат из себя умников, хозяев, совещаются, рассуждают!Нет, это конец света. Совершенно ясно конец этого презренного шара,именуемого земным. Вот-вот и Франция вместе с ним испустит последний вздох.Совещайтесь же, дурачье! И так будет продолжаться, пока они не перестанутходить читать газеты под арки Одеона. Стоит это всего одно су, но в придачунадо отдать здравый смысл, рассудок, сердце, душу и ум. Побывают там и вониз семьи. Все газеты чума, даже Белое знамя! Ведь Мортенвиль был в сущностиякобинцем. Боже милосердный! Теперь он может быть доволен: он довел своегодеда до отчаянья! - Это не подлежит никакому сомнению, - согласился Теодюль. Воспользовавшись тем, что Жильнорман умолк, чтобы перевести дух, уланнравоучительно добавил: - Из газет следовало бы сохранить только Монитер, а из книг Военныйежегодник. - Все они вроде Сийеса! - снова заговорил Жильнорман. - Из цареубийц -в сенаторы! Этим они все кончают. Сперва хлещут друг друга республиканскимтыканьем, а потом требуют, чтобы их величали сиятельствами. Сиятельныесморчки, убийцы, сентябристы! Сийес философ! Я горжусь тем, что всегда ценилфилософию этих философов не выше очков гримасника из сада Тиволи. Однажды явидел проходившую по набережной Малаке процессию сенаторов в бархатныхфиолетовых мантиях, усеянных пчелами, и в шляпах, как у Генриха Четвертого.Они были омерзительны. Настоящие придворные мартышки его величества тигра.Уверяю вас, граждане, что ваш прогресс безумие, ваше человечество мечта,ваша революция преступление, ваша республика уродина, ваша молодая,девственная Франция выскочила из публичного дома. Довожу это до сведениявсех вас, кто бы вы ни были - журналисты, экономисты, юристы, пусть дажебольшие ревнители свободы, равенства и братства, чем нож гильотины! Вот что,милые друзья! - Черт побери! - воскликнул поручик. - Как это верно! Жильнорман опустил руку, обернулся, посмотрел в упор на улана Теодюля иотрезал: - Дурак!

* Книга шестая. ВСТРЕЧА ДВУХ ЗВЕЗД *