Глава 3. О том, что последовало далее, мой потомок, написаны романы и сложены песни — все сплошь враньё

О том, что последовало далее, мой потомок,
написаны романы и сложены песни — все сплошь враньё.
Виктор Ночкин, «Под знаменем Воробья».
В целях конспирации Гарри присутствовал на свадьбе под видом некоего Барни, рыжего и кудрявого пухлого мальчишки, якобы одного из многочисленных кузенов семьи Уизли. Большая порция Многосущного зелья горчила на языке, несмотря на конфету, врученную сострадательной Гермионой при виде мученического лица Гарри; солнце сверкало, отражаясь от золотистых лент и шаров, украшавших сад. Это было, в принципе, красиво, но слишком уж аляповато, как-то подавляюще роскошно… вполне, впрочем, в духе Флёр.
С трёх часов до самого вечера Гарри, Рон, Фред и Джордж, вооружённые списками, встречали гостей и рассаживали по местам — на, конечно же, позолоченные стулья — в огромном шатре; глаза Гарри, непривычные к тому, чтобы смотреть на мир не сквозь призму очков, периодически слезились, а ноги были готовы отвалиться от бесконечной беготни к шатру и обратно, голова распухла от щебета гостей. «Какое счастье, что у меня никогда не будет свадьбы», — с отвращением думал Гарри, даже в самые тягомотные дни в Хогвартсе так не выматывавшийся. Там хотя бы исхоженные по лестницам километры имели какой-то смысл, в отличие от всей предсвадебной суеты.
— Добрый день, — Гарри кивнул Луне Лавгуд и её отцу; оба были в солнечно-жёлтых мантиях, а у Луны в волосах непонятным Гарри образом держался подсолнух. В целом, это выглядело довольно мило — если приспособиться к почти кислотной яркости наряда. — Позвольте, я провожу вас к вашим местам…
— Привет, Гарри, — поздоровалась Луна так непринуждённо, будто никакого Многосущного зелья Гарри сегодня и не пил.
— Как ты меня узнала? — улыбнулся Гарри. Общение с Луной никогда не бывало скучным.
— У тебя всё то же выражение лица, — охотно пояснила Луна. — Как будто ты всё время ждёшь удара в спину. Надо сказать, в этом облике ты смотришься глупее, чем обычно.
— Я в нём не навсегда, — оптимистично сказал Гарри.
— Это хорошо, — серьёзно кивнула Луна. Ей отец, всё это время разговаривавший с кем-то другим, закончил свою беседу — Гарри не был уверен, но ему показалось, что он слышал слова «морщерогий кизляк» — и обратил своё внимание на дочь и её собеседника.
— Ксенофилиус Лавгуд, — немного церемонно представился он, протянув Гарри сухую бледную руку. — Мы с дочерью живем сразу за холмом. Было так мило со стороны семьи Уизли пригласить нас на праздник!
Гарри с некоторым сожалением проводил Лавгудов к их местам — они были, на его вкус, самыми вменяемыми из приглашённых, и говорить с ними было приятно, несмотря на их своеобразный взгляд на мир — а может быть, именно благодаря этому взгляду.
— Уильям Артур, берёшь ли ты в жёны Флёр Изабель …
Гарри откровенно скучал; к его досаде, место ему выделили в передних рядах, где сидели семьи брачующихся — уж коль скоро он был назван кузеном, и заняться чем-нибудь полезным, например, начать читать один из подаренных Фредом и Джорджем свитков, украдкой сунутый с утра в карман мантии, было невозможно. «Скорей бы уже официоз закончился…»
Билл выглядел так, словно чувствовал себя крайне неуютно в строгой парадной мантии и с большой белой розой у горла; Гарри сдержал ухмылку, вспомнив эпатажные драные джинсы и майки с изображениями движущихся черепов, которые Билл носил в то лето, когда они с Гарри были вместе. «Хотел бы я посмотреть, как Флёр отреагирует на своего «’еспектабьельного» мужа в таком наряде… сожжёт всю ересь в камине, наверно».
Миссис Уизли и мадам Делакур, не скрываясь, рыдали от умиления, сидя в первом ряду; им вторил Хагрид, от избытка чувств трубно сморкаясь в свой огромный носовой платок. Даже Гермиона выглядела так, будто готова была разреветься, и Гарри только дивился накалу эмоций, вызванных этим трагифарсом. Хотя, быть может, остальные принимали нервозность и глухую тоску жениха за волнение в такой знаменательный день — вряд ли здесь было много эмпатов…
— …тогда я объявляю вас мужем и женой.
Серебряные звёзды взлетели над головами Билла и Флёр, закручиваясь в подобие спиралей — «это что, аллегория на тему того, как их неумолимо засасывает смерч совместного бытия?»; золотые шары, до того освещавшие площадку непосредственно церемонии, лопнули, и из них вылетели золотый колокольчики и крохотные птицы — всё это добавило шума в и без того неспокойный шатёр. «Я хочу тишины, можно мне немножко? Хотя бы пригоршню…» Гарри был несказанно счастлив, когда шатёр превратился в навес и гости равномерней распределились по саду — так их голоса были тише.
Терпковатый чай из листьев вишни и цветков липы помог Гарри расслабиться; устроившись за столиком, Гарри с философским смирением наблюдал за танцами под аккомпанемент музыкантов в — кто бы сомневался — золотистых переливающихся пиджаках. «Флёр прямо как сорока… зачем столько блестящего?»
— Скучаешь? — поинтересовались Фред и Джордж, приземляясь за его столик. — Чёрт, ты рыжий — это просто извращение какое-то…
— Ну, дракон из меня получается тоже рыжий, — ухмыльнулся Гарри. — Скажете, что тоже извращение?
— Дракон — это совсем другое дело, — авторитетно заявил Фред. — Кстати…
— …мы так и не покатались на драконе, — лукаво добавил Джордж. — Вся Эй-Пи каталась, а мы нет…
— Обязательно покатаю, — рассмеялся Гарри. — Только не сейчас, сами понимаете… а то миссис Уизли и Флёр меня сгрызут на пару за то, что я им весь вечер испортил.
— Почему испортил? — невинно хлопнув ресницами, удивился Фред. — Такое экзотическое развлечение, самый настоящий дракон… эту свадьбу надолго запомнят!
— Ага, — саркастически поддакнул Гарри. — Очень хорошо запомнят, как большинство гостей с визгом разбегутся, а меньшинство отважных под руководством Чарли оглушат незадачливого дракона над садом… и это окажется Гарри Поттер. Такое не забудешь, — Гарри с лёгкой укоризной покосился на ухохатывающихся близнецов. — Покатаю я вас, непременно…
— Гарри, — Джордж внезапно прекратил смеяться, — ты когда зелье пил в последний раз? У тебя глаза зеленеют, и шрам проявляется…
Что-то огромное и серебряное прорвалось сквозь навес над танцплощадкой; все танцующие замерли, музыканты в недоумении прекратили играть, глядя, как серебристая тень сгущается, становится неправдоподобных размеров рысью и глубоким баритоном Кингсли Шеклболта произносит:
— Министерство пало. Скримджер убит. Они наступают.
В первые секунды все молча осмысливали новость; а потом началась паника.
Кто-то кричал, кто-то истерически визжал, кто-то пытался аппарировать куда-то, кто-то выкрикивал защитные чары.
Гарри вспрыгнул на стол, стукнув по нему палочкой — ножки стола мгновенно удлинились на пару метров — и коснулся кончиком палочки своего горла:
— Sonorus… Тихо!! — выработанный долгими занятиями с Эй-Пи командный тон подкрепился чарами Сонорус, разнесшими его голос по всем уголкам сада и дома. — Женщины пусть берут детей и аппарируют отсюда, быстро, а кто не может — бегом к камину! — «каминную сеть, конечно, контролирует Министерство, но если захват случился только что, то есть шанс, что все успеют проскочить…» — Мужчины и члены Эй-Пи, палочки наизготовку, накладывайте на себя щиты, ЖИВО!
Несомненно, тому, что все без разговоров подчинились невесть откуда появившемуся Гарри Поттеру, способствовал только глубокий шок, в котором пребывали гости; всё же на свадьбе они не ожидали подобных новостей…
«У тебя всё то же выражение лица. Как будто ты всё время ждёшь удара в спину».
Не мешало бы и всем остальным ждать удара в спину — больше было бы шансов выжить.
Люди в чёрных плащах и белых масках хлынули на танцплощадку; но там их уже встречали только взрослые мужчины — вместе, впрочем, с Гарри, Гермионой, Роном, Луной и Джинни. Гарри поспешно наложил на себя Protego и хотел спрыгнуть со стола, чтобы присоединиться к завязавшейся магической драке, как сразу пятеро Пожирателей, не сговариваясь, швырнули в него по Ступефаю.
Пять Ступефаев прошли сквозь его защиту легко, как нож сквозь горячее масло; Гарри подбросило в воздух и несколько раз перевернуло.
Драконьи крылья за человеческой спиной вспороли горячий воздух, отчаянно замелькали, пытаясь удержать Гарри в воздухе; он перевернулся ещё несколько раз, шепча все щитовые чары, какие помнил, и кое-как выровнялся, зависнув над переквалифицировавшейся в поле битвы танцплощадкой, учащенно хлопая крыльями, как диковинная птица.
Ему не было нужды пользоваться вербальными чарами; холодная злость придавала ему сил и помогала сосредоточиться. Seco, Sectumsempra, Petrificus Totalus, Intervenio vitam — новые щиты, старые истончились под бешеным градом заклятий — Reducto, Stesio, Rejicio, Torreo, Impedimenta — снова щиты, Пожиратели в первую очередь хотят убить его, не кого-то ещё — Stupefy, Locomotor Mortis, Pello… Гарри кругами метался над битвой, безошибочно посылая заклятия в Пожирателей — да и трудно было бы перепутать их с наряженными в праздничные мантии гостями; полётом это нельзя было назвать — человеческое тело чувствовало себя в воздухе крайне неуютно, не зная, куда деть руки и ноги, но превращаться в дракона, во много раз б о льшую мишень, было рискованно, и драконьи крылья были, в конце концов, достаточно велики, чтобы держать в воздухе с пару десятков таких тощих мальчишек, как Гарри.
Три минуты боя…
Луна хватает отца за руку и с недевичьей силой отталкивает себе за спину, встречая нападающего Пожирателя Ступефаем…
Гермиона и Джинни сталкиваются спиной к спине, рыжие и каштановые волосы смешиваются, безостановочные вспышки заклятий слепят…
Миссис Уизли падает, ударенная красным лучом заклятия; близнецы одновременно посылают в того, кто напал на их мать, светло-голубую вспышку Intervenio vitam…
Пять минут боя…
Рон подхватывает упавшего Чарли, бешено кричит Ennervate; мистер Уизли — кажется, впервые в жизни — выкрикивает Avada Kedavra, и Пожиратель падает…
Зачем-то не дезаппарировавшая Флёр кидается на врагов без палочки — вейловская сущность видна, когти, перья; три зелёных луча на миг заключают её в смертоносный кокон…
Ремус методично отстреливает Пожирателей с помощью Stupefy Maxima, его лицо искажено; удар в спину чьим-то Петрификусом — и он падает, роняя палочку из рук…
Восемь минут боя…
Чьё-то Seco пробивается сквозь край защиты Гарри, задевает руку — красные капли, смертоносные капли рассеиваются над боем, как первые капли моросящего дождя — несколько человек падают, Гарри не видит, кто именно, он восстанавливает защиту и наскоро лечит порез, шипя от боли, свои не должны пострадать…
Мантия Билла горит, это Torreo; Гермиона, на секунду отвлекшись, сбивает пламя выведенным Гарри контрзаклинанием и продолжает драться…
Чарли, приподнявшись на локте, посылает Ступефаи в гущу Пожирателей…
Одиннадцать минут боя...
Луна корчится под Crucio…
Reducto пробивает крыло Гарри, и он теряет высоту, больно держаться на воздухе, так больно…
Джинни во всё горло кричит Pello, и Пожирателя впечатывает в стену Норы, он медленно сползает, оставляя за собой кровавый след…
Четырнадцать минут боя…
Ступефаи попадают в Хагрида, не причиняя видимого вреда, и мирный лесничий, в жизни не обидевший и таракана, обрушивает на ближайшего Пожирателя стол, просто прихлопывая, как муху…
Мистер Уизли зажимает рану на боку, сквозь пальцы бьёт кровь, Рон отбивается за двоих…
Гарри, отчаянно пытаясь не падать, снижается — одному Пожирателю достаётся Sectumsempra, другому просто носком кроссовки в челюсть — голова запрокидывается, заторможенно, как в замедленной съёмке, из-под белой маски летят вперемешку алые капли крови и светлые обломки зубов, Avada Kedavra свистит где-то над плечом, обдаёт холодом…
Шестнадцать минут боя…
Хлопки аппарации, ругань, крики «Отступаем!..»…
Всё.
Нет масок вокруг; нет плащей.
«Они ушли».
«Мы победили».
«Мы выиграли этот долбаный бой», — Гарри всё-таки упал — метров с полутора; крылья беспомощными тряпками распластались справа и слева от него. Холодный гладкий пол под щекой пах кровью.
«А я ещё жив, кто бы мог подумать…»
— Гарри!! Гарри, Гарри… Гарри, ты жив?.. — «и какого же, интересно, они ждут ответа?»
— Пока да, — Гарри рывком приподнялся на локтях и устало закрыл глаза; крылья, недовольно шелестя, исчезли. Их придётся лечить отдельно, иначе при следующей трансформации они останутся такими же: окровавленными, продырявленными… на таких дракон далеко не улетит. — И здоров. Вы в порядке?
— Всё хорошо… мы дерёмся лучше, чем они, — немного истерически хихикнул Фред. — Чёрт побери, Гарри…
— Всё хорошо, — успокаивающе сказал Гарри. — Сегодня мы победили… Фредди, Джорджи, сбегайте в дом, там у меня в сундуке есть обезболивающее, кровевосстанавливающее, общеукрепляющее и заживляющее, от внутренних повреждений… что есть в домашней аптечке, всё тащите тоже.
— Есть, командир, — абсолютно серьёзно ответил Джордж и потянул брата за рукав. — Пойдём…
Гарри встал, слегка пошатываясь, и оглядел поле «великой битвы».
Оглушенные, парализованные и убитые — свои и чужие — валялись на танцплощадке; Рон, стоя на коленях рядом с привалившимся спиной к дереву отцом, лихорадочно пытался остановить кровь, текущую у того из раны, Билл держал на весу обожжённые руки, Гермиона методично лечила многочисленные порезы на теле бессознательной Джинни, Тонкс дрожащими губами раз за разом повторяла Ennervate, направив палочку на Ремуса… «и почему я всегда был уверен, что именно так тошнотворно это всё и будет выглядеть?»
— Тонкс, он в сознании, он только парализован, — Гарри мягко отстранил руку Тонкс, опустившись на колени рядом с оборотнем. — Finite Incantatem. Ремус, ты в порядке?
— Да, — слова давались Ремусу с трудом, но сел он без особых усилий. — Как ты, Гарри?
— Отлично. Ремус, ты можешь связаться с Хогвартсом? Вы предусмотрели что-нибудь на такой случай, что-нибудь, не контролируемое Министерством? Аварийные портключи, например, зеркала, как то, что было у Сириуса и моего отца? — Ремус кивнул. — Тогда немедленно свяжись с Хогвартсом, пусть сюда прибудет мадам Помфри. У нас много раненых, им нужна помощь…
— Да, Гарри, — Ремус встал; что-то странное мелькнуло в медово-карих глазах, и он добавил:
— Да, командир.
«**@**».
Но долго думать было некогда.
— Рон, это делается не так… Curo! — глубокий порез на боку мистера Уизли затянулся — еле-еле, тонкой плёнкой. — Curo! — стало выглядеть надёжнее. — Следи, чтобы кровь не текла. Сейчас принесут зелья, я скажу, что делать дальше…
— Чарли, как ты? — драконовед досадливо смахнул струйку крови, вытекшую из угла рта, и не ответил. — Asclepio… у тебя ещё нос сломан, не шевелись… Episkey! Вот так. Болит что-нибудь?
— Нога… в неё попали Seco…
— Curo! Curo, Curo… — Гарри торопливо залечил порезы. — Сейчас подойдут Фред и Джордж, возьмёшь у них обезболивающее…
— Луна?.. Ennervate… Фред, Джордж, укрепляющее сюда! — Гарри на лету поймал нужную бутылочку. — Заживляющую мазь — да, ту, которая воняет болотной гнилью, именно — намажьте её на рану своему отцу, густо, и перебинтуйте его, слышите? Луна, пей… я знаю, больно, Круциатус… надо, пей, не такая уж и гадость…
— Я в порядке, Гарри… есть кого лечить, кроме меня, — сопротивлялась Луна, отхлебнув немного зелья. — Что с моим отцом?
— Жив и на вид здоров, только рука, кажется, сломана, — Гарри мгновенно нашёл взглядом жёлтую мантию Ксенофилиуса Лавгуда. — Пей. Это приказ.
Приказа Луна не ослушалась.
Гарри поил пребывающего в явном шоке Лавгуда Костеростом, когда мадам Помфри наконец появилась вместе с внушительным запасом зелий; она взялась за дело так рьяно, что Гарри смог заняться тем, чем считал нужным заняться с самого начала — восстановлением хоть каких-то защитных чар вокруг Норы. Многого наколдовать он в одиночку не мог — к тому же, говоря начистоту, не так-то хорошо в этом разбирался — но перекрыть пути к аппарированию и отвлечь незваных гостей, если таковые заявятся ещё раз — это было уже что-то. Через минуту к нему присоединились близнецы, начав повторять заклинания за ним — тройная защита будет крепче…
Защитив Нору всеми заклинаниями, какие знал, Гарри сунул палочку в карман — «начать, что ли, пользоваться чехлом, что Джинни подарила, а то упадёшь неловко, и палочка в кармане прикажет долго жить…» — и устало сполз по каменной стене, огораживавшей сад.
— Ты был бесподобен, — близнецы сели на траву по обе стороны от него.
— Наши все живы, — невпопад отозвался Гарри. — Буду дальше натаскивать…
— Это само собой, — не стали спорить близнецы. — Но мы не об этом. Это было феерично… этот твой полёт над битвой…
— Полёт, — фыркнул Гарри. — Без крыльев я бы тупо упал и сломал шею. Тоже мне, полёт…
— Именно так и запишут в учебнике истории, — Джордж взял Гарри за руку; горячие пальцы близнеца слегка подрагивали. — В сражении при Норе Гарри Поттер парил над битвой на драконьих крыльях…
— Не издевайся, — тоскливо попросил Гарри. — И так тошно…
— А я вполне серьёзно, командир, — хмыкнул Джордж.
— Так и будет, — поддержал брата Фред, целуя сбитые при падении в кровь костяшки пальцев Гарри.
Гарри негромко рассмеялся.
— Дай Мерлин, чтоб те, кто будет читать эти учебники, поверили этой чуши… чтобы они никогда… слышите, Фред, Джордж — никогда… не знали, какая на самом деле дерьмовая вещь война…
Гарри съехал ниже по стене; он уже не сидел, а лежал на земле. Где-то под кустом то ли плакал, то просто выл садовый гном.
— Нельзя на войне парить, как альбатрос — заавадят к мерлиновой бабушке… Можно беспомощно кувыркаться в воздухе, ожидая, что тебя сейчас впечатает в навес — это да…
— А что, мерлинову бабушку заавадили? — Фред выжал из себя слабую улыбку.
— Позвать мадам Помфри? — обеспокоенно спросил Джордж.
— Не надо, — Гарри сел прямо; пришлось переждать головокружение. — Я просто немного устал… Сейчас пойду, узнаю, как там все, кто выжил… и надо связаться с Хогвартсом…
— А отдыхать тебе не надо? — с укоризной осведомился Фред, подхватывая его на руки. — Если бы не ты, половину народа перебили бы…
— А так погибла Флёр и кто-то из её кузин, — добавил Джордж. — Та кузина, кажется, плохо понимала по-английски, не уловила, что надо аппарировать… Остальные будут жить. И драться смогут.
Гарри дёрнулся в руках Фреда, молчаливо требуя поставить его на землю; встав на ноги, прислонился лопатками к камню и вынул из кармана сигареты.
— Сейчас покурю и пойду говорить с Хогвартсом, — пообещал он неизвестно кому, вынимая сигарету из пачки.
— Дай и нам тоже, — попросил Джордж. — Джинни говорила, это здорово прочищает мозги…
Гарри дал близнецам прикурить от огонька на своей ладони; мятный дым, горьковатый и горячий, согревал лёгкие. Блейз любил, когда от Гарри пахло мятой… но на шестом курсе Гарри курил очень редко, потому что это не помогало отвлечься от жажды…
«Хорошо, что я не надел сегодня его рубашку. Порвалась бы». Плюшевая мышка привычно оттопыривала карман, изредка покалывая булавкой значка с недвусмысленной надписью: «командир АП».

* * *

Занимался рассвет, когда мадам Помфри, оставив Гарри кучу зелий и указаний по обращению с выздоравливающими, вернулась портключом в Хогвартс. К тому времени Гарри успел переговорить по зеркалу с профессором МакГонагалл; правда, ничего утешающего или ободряющего он от неё не услышал.
Министерство успело посреди ночи прислать сову о том, что через несколько недель в Хогвартс прибудут преподаватели ЗОТС и маггловедения — предыдущий профессор маггловедения, Чарити Бербейдж, загадочно исчезла куда-то в июне — а также новый директор. Министерство уже принадлежало Вольдеморту — и Гарри мог себе представить, чему научат эти преподаватели.
С той же совой пришло извещение об исключении из школы Гарри Джеймса Поттера; до членов Эй-Пи пока не успели добраться, но Гарри теперь был практически вне закона. Впрочем, его это не сильно беспокоило.
Профессор МакГонагалл обещала держать связь с Норой, обеспечивать зельями в случае необходимости, или хотя бы ингредиентами — чтобы Гарри мог сварить сам всё, что нужно. Если понадобится — то и бойцами; мало ли, вдруг Пожирателям показалось мало, и они решат ещё раз прийти… Ещё она и Гарри договорились о том, что Грюм с несколькими не присутствовавшими на злополучной свадьбе членами Ордена придут и добавят магической защиты стенам Норы.
Гарри уже начал прощаться, когда профессор торопливо окликнула его:
— Подождите, Поттер…
— Да, профессор?
Преподаватель Трансфигурации помолчала немного, собираясь с мыслями; камин в её кабинете бросал отсветы ей на лицо, сглаживая морщины и маскируя тени под глазами, и на миг она показалась Гарри искусным барельефом Афины в древнегреческом храме.
— Вы… возглавляли эту битву, ведь так? Ремус рассказал мне…
— Там нечего было рассказывать и нечего возглавлять, четверть часа магической драки, только и всего, — отмахнулся Гарри. — Профессор, совсем забыл… желательно, чтобы Орден не предпринимал пока никаких непродуманных шагов. Я понимаю, Вам трудно договариваться с Грюмом, но я думаю, что общий язык Вы сумеете найти.
— Без Вашего одобрения Орден не предпримет ничего существенного, не будь я Минерва МакГонагалл, — спокойно отозвалась профессор.
Гарри оторопело похлопал ресницами.
— Профессор, я совсем не это имел в виду…
— А я, мистер Поттер, именно это, — отрезала МакГонагалл. — Признаться, я никогда не верила, что слизеринец возглавит борьбу с Риддлом, но Вы…
— Вы имеете в виду всю эту чушь по поводу того, что я символ Света и всё такое? — с плохо скрываемым раздражением спросил Гарри. — Послушайте, профессор, эта дешёвая романтика ни к чему…
— Какой Вы символ, Поттер? — перебила МакГонагалл. — Символ — это бесполезное украшение, единственный смысл которого — вдохновлять своим видом.
— И что в этом описании ко мне не подходит? Я помню, например, те письма из подполья Польши и Франции, которые публиковал «Пророк»… там всё точно так было!
— Не паясничайте, Поттер, — строго сказала МакГонагалл. — Или Вы напрашиваетесь на комплименты? Ну, ну, не стоит так истерически смеяться, я поняла, что не напрашиваетесь. Как только Поппи закончит, отправляйте её обратно, профессор Флитвик что-то расхворался. До свидания, мистер Поттер.
— До свидания, профессор, — Гарри сунул выданное мадам Помфри зеркало в болтавшийся на шее подарок Хагрида и неверяще покачал головой.
Шестнадцать минут бестолковой драки — и твой авторитет возрастает до немыслимых высот, хотя уже, кажется, выше некуда было… «Этак за тридцать-сорок минут тебя министром магии изберут, не спрашивая твоего согласия», — ехидно предсказал внутренний голосок. Гарри, не ответив на это провокационное предположение, отправился искать мадам Помфри.
Несколько часов после рассвета Гарри проспал; близнецы бдительно охраняли его сон, и только после того, как он вскинулся, впервые за прошедший месяц настигнутый кошмаром — мёртвое лицо, мёртвое, он не вернётся, Гарри, не вернётся, холодное, мёртвое, мёртвое, — решили прилечь сами. Они предлагали Гарри поспать ещё, но он наотрез отказался — его всё ещё трясло.
Раненые спали; тяжело, вздрагивая и вскрикивая во сне. Какое-то время Гарри просто шептал диагностическое заклинание, проверяя раны на предмет нежелательных воспалений; но мадам Помфри лечила безупречно, и, чтобы хоть чем-то помочь, он убирал свой эмпатический щит и отдавал им своё спокойствие, свою отрешённую усталость; нахмуренные брови и сжатые губы расслаблялись, стоны боли утихали, дыхание выравнивалось. «Чувствую себя матерью Терезой, блин…»
— Interaneam condicionem volo cognoscere, — в пятидесятый, наверно, раз, пробормотал Гарри на выдохе. — Хм… Билл, ты не спишь?
— Не получается, — Билл открыл глаза; белки их были густо расчерчены сетью красных ниточек от лопнувших сосудов. — Я, наверно, недостаточно хладнокровен, чтобы сейчас спать…
— Я понимаю, Флёр умерла у тебя на глазах, — предпринял Гарри попытку уговорить Билла поспать — какое может быть выздоровление, если пациент бодрствует и думает о плохом. — Но ты-то жив, поэтому тебе надо восстанавливать силы…
— Я её не любил, — неожиданно возразил Билл. — И мне сейчас не так плохо, как могут подумать.
— В таком случае, приношу одновременно соболезнования и поздравления, — раздражённо сказал Гарри. — Что тебе мешает заснуть, в таком случае? Ты впервые видел расплющенного столом до состояния лепёшки человека? Давай я попытаюсь успокоить твои эмоции…
— Чёрт с ними, с раздавленными Пожирателями, которые были настолько глупы, что подошли к Хагриду на расстояние стола, — криво усмехнулся Билл. — Я хотел с тобой поговорить… позже, когда Флёр чирикала бы с гостями…
— Что ж, то, что она не может чирикать по техническим причинам, не послужит тебе помехой? — терпеливо осведомился Гарри. — О чём ты хотел поговорить?
— Гарри… прости меня.
Гарри помолчал, обдумывая ответ. Он чувствовал себя настолько усталым и опустошённым, что эти слова не вызвали в нём никакого отклика; всё, чего ему хотелось — это чашка горячего какао и сигарета; «интересно, если я позову Добби сюда, в Нору, он придёт? Или лучше самому сварить какао…». И чтобы в залитой солнечными лучами комнате — тихо-тихо, никого больше, и чтобы даже часы не тикали. Особенно часы.
— Прощаю, — пожал он плечами. — И если это мучило тебя два года, то зря: я давно забыл обо всём.
— Знаю, — согласился Билл. — Но я не забыл. Я… я на следующий же день понял, что совершил ошибку. Хотел прийти к тебе, поговорить… но ты был в больничном крыле, мадам Помфри гнала всех в три шеи, кроме Фреда и Джорджа, ворчала что-то про Веритасерум… а потом близнецы популярно высказали мне всё, что обо мне думают…
— Они всегда такие… прямолинейные, — Гарри улыбнулся против воли. — Гриффиндорцы…
— Я тоже учился в Гриффиндоре…
— А по мне, тебе пошёл бы Хаффлпафф, — честно сказал Гарри. — Если ты на следующий день понял, что совершил ошибку, зачем довёл дело до свадьбы? Она-то, кажется, тебя любила…
— Поэтому и довёл. Чтобы хоть один человек был счастлив, — невнятно объяснил Билл. — Гарри, мне правда нужно, чтобы ты меня простил…
— Ты пока не умираешь, и отпущение грехов тебе не требуется, — указал Гарри. — Тебе требуется спать, пока лекарство делает свою работу.
— Ты меня не простил, но лечишь… — улыбнулся Билл. — Ты слишком добрый…
— Какой уж есть, других в ассортименте не имеется, — огрызнулся Гарри.
— Слишком… — повторил Билл.
Гарри обеспокоенно положил руку ему на лоб и вскочил, вспоминая, в какой комнате мадам Помфри оставила запас зелий «на всякий случай». Кажется, в этой…
— Ты куда?
— У тебя жар, сейчас я тебя зельем напою… — Гарри выудил нужную бутылочку.
— Не бывает больше таких, как ты, — проникновенно сказал Билл потолку; серо-зелёные глаза лихорадочно блестели, губы обветрились и пересохли. «Мерлин, уже бредить начал… сейчас остальных разбудит…» — Добрый, красивый… ты был такой красивый с этими крыльями… прости меня, Гарри… у магглов ангелы летают… как люди, но с крыльями… а у магов — ты…
«Крылья?.. Твою мать… так и знал, что кого-то я забыл полечить».

* * *

«13.09.
**@**, ну и ночка выдалась…
Но по порядку. Пусть в голове хоть всё уложится.
Летом нашёл заклинание невидимости, всё никак не мог придумать, куда его применить… а тут прямо осенило: приду в Трофейный зал на час раньше, невидимый, дождусь, пока эти недоумки явятся (уж точно Блэк в одиночку не пришёл бы, в честной дуэли я его раскатаю по молекулам), и отправлю в больничное крыло всех, сколько явятся, скопом. Пусть Обри порадуется; ему Поттер с Блэком в прошлом году голову увеличили в два раза, вот он и ставит на меня, надеется, что я их отметелю… так-то он знает, что один на один гриффиндорцы никогда не дерутся. А против четверых мне редко удаётся выстоять… и Стеббинс тоже это знает.
Воспользовался я этим заклинанием, пришёл в Трофейный зал… Проторчал полчаса просто так; впрочем, немного пользы было: в уме составил подробный план эссе по Истории Магии к понедельнику и наметил, какими заклятиями воспользуюсь.
И вот сижу я на подоконнике, думаю… а тут дверь открывается. Я сначала подумал, что это Мародёры явились, подстеречь меня и сразу напасть вчетвером, палочку достал, хотел на них направить — и понял, что никого тут нет, кроме меня. Дверь открылась, уверенно так, но никто не зашёл. «Мать твою, — думаю. — Что такое?!» А потом до меня дошло, что они тоже невидимые… когда из ниоткуда появился Блэк с раздражённым воплем:
— Сопливуса ещё нет, прятаться не надо…
Руки зачесались запустить в него летним моим изобретением, Сектумсемпрой, но решил подождать. Вдруг что-нибудь занимательное скажет… хотя это Блэк-то…
— А если он прямо сейчас заявится? — раздражённо спрашивает голос Поттера откуда-то из пустоты. — Что скажешь?
— Я скажу, Джейми, что ты иногда бываешь ещё тем занудой, — заявляет Блэк. — Луни, вылезай хоть ты из-под этой тряпки… а то я ведь ревновать буду!
У меня челюсть чуть не до пола отвисла. Я угадал, что ли, когда язвил про свидание? «Вот это, — думаю, — ягодки на нашей яблоньке…»
— Нет, уж, — Поттер поспешно вылезает из-под тряпки — мантии-невидимки, так я понял; следом и Люпин показывается. — Лучше вы двое под неё залезайте… а то я за вас рад, конечно, но любоваться, как вы лижетесь, уже заколебался!
— Относись к жизни проще, Сохатый, — советует Блэк со своей наглой ухмылочкой во все тридцать два; я б на месте Поттера врезал бы по зубам, чтобы знал, как ухмыляться. Ну так Поттер — гриффиндорец и сам такой же придурок, ему нипочём… — Можешь просто отвернуться, гетер ты наш упёртый…
— Ты ещё присоединиться пригласи, — фыркает Поттер и демонстративно отворачивается.
— Не-ет, не приглашу, — язвительно тянет Блэк — ну точь-в-точь Люциус Малфой. — Нам с Луни и вдвоём хорошо…
— Рад за вас, — Поттер впихивает скомканную мантию-невидимку Люпину и усаживается на подоконник.
На тот же самый, где я сижу.
Слава Мерлину, он широкий и большой, так что если сжаться в углу, то Поттера можно не задеть; да вот только чёртов Поттер не знал, что надо смирно сидеть в углу, он думал, подоконник целиком в его распоряжении. Разлёгся, как на пляже, хорошо хоть, ноги не вытянул, а в коленях согнул — не то так на меня и наткнулся бы.
Сижу я, как идиот, сжавшись в комок, а сбоку Блэк с Люпином и правда лизаться начинают — гадость какая! Девушки им не дают, что ли, что они друг на друга переключились? Вроде Блэку любая готова дать, и Люпин не такой уж и урод… «Что значит, — думаю, — не урод?! Все они уроды беспросветные… особенно Поттер! Развалился на весь подоконник, мне тут даже дышать некуда…»
И смотреть я могу только на Поттера, поверх своих коленок; вбок голову повернуть — шею сводит, и там Блэк с Люпином лижутся. В другую сторону повернуть — снова сводит, очень уж поза неудобная; плюс, смотреть не на что, взгляд в оконную раму утыкается. Так что смотрю на Поттера.
А Поттер так улыбается мечтательно; на звёзды смотрит. Футболка задралась, живот видно — плоский, смуглый; волосы на глаза упали, и он их то и дело сдувает, а они всё не сдуваются, обратно падают. Лохматый вечно, с причёской «я-с-метлы-упал-на-поле-тормозил-своей-башкой», чего же вы ещё хотите…
И такой при этом… безобидный. Будто не меня подстерегать явился, а на звёзды полюбоваться, и ничего больше.
И что делать, не знаю. Вообще не знаю.
Тем временем Люпин с Блэком уже к более активным действиям перешли, судя по звукам. Поттер им, не поворачивая головы:
— Вы ещё трахнитесь здесь, трахнитесь… чтоб Сопливус, когда явится, полюбовался.
— Трахаться мы здесь не будем, — непреклонно говорит Люпин. — Сириус, дай я мантию надену, нехорошо, если Снейп застанет здесь кого-то, кроме тебя.
— Луни, если он не будет шельмовать — вообще не узнает о вашем с Сохатым присутствии, — снисходительно отзывается Блэк. — Но слизеринцам веры нет, не так ли?
— Кому и знать, как не тебе, Бродяга, — фыркает Поттер.
— Дурак ты, Сохатый, и шуточки у тебя дурацкие, — надувается Блэк.
— А это и не шуточки, — Поттер, зараза, взял и сел — чуть не пнул меня по ходу; потянулся, и футболка чуть ли не до груди добралась. — Правда жизни, Бродяга… ты же знаешь слизеринцев, так сказать, изнутри…
— Изнутри? — ржёт Блэк. — Я ещё никого из них не расчленял… хотя интересная мысль… где там Сопливус? Я хочу на нём потренироваться в расчленении!
Они ржут, как жеребцы, а потом Люпин обеспокоенно смотрит на часы.
— Шутки шутками, а ему пора прийти. Если ещё через десять минут не появится, то по правилам дуэльного кодекса ему можно засчитать поражение…
— Из тебя вышел бы отличный адвокат, Луни, — смеётся Блэк. — Все правила и законы помнишь…
— Хотя это ему не мешает их нарушать, — добавляет Поттер и соскальзывает с подоконника.
— С вами — да не нарушать? — тихо фыркает Люпин. — Я так не умею.
— Ну хоть чего-то ты не умеешь, — жизнерадостно гогочет Блэк; Люпин — шестнадцать придурку, давно и прочно трахается с лучшим другом — краснеет. Уму непостижимо, какой скромник, надо же… — Да какие твои годы, научишься!
— Тихо, — шикает Поттер, и я невольно затаиваю дыхание — как бы не обнаружил по звуку, что я тут… — Луни, прячемся под мантию и ждём. Он должен явиться… иначе вся школа будет знать, что он трус.
«Кто ещё из нас трус, — думаю зло. — Я из тебя сейчас фарш сделаю, гриффиндорский ублюдок, тогда посмотрим, кто где трус».
Как только Поттер скрывается под мантией, я словно просыпаюсь; неслышно спрыгиваю с подоконника и крадусь к двери — путь отступления должен быть всегда рядом.
— Кто-то идёт, или мне кажется? — первым реагирует Блэк.
Я замираю.
— Кажется, — уверенно говорит Люпин. — Слышишь, тихо?
— Слышу, — соглашается Блэк.
Я снова крадусь, я же ещё не дошёл до двери. Иду тихо-тихо, шаги тише стука сердца… и тут Люпин шёпотом:
— А теперь не кажется. Кто-то есть в этой комнате, невидимый.
— Так это же мы тут невидимые, Луни… — растерянно говорит тупица-Блэк.
— Да не мы, — злится Люпин. — Кто-то ещё. Идёт по комнате. К двери, кажется. Вот остановился…
— Где остановился? — уточняет Блэк.
Через секунду Блэк таким «тихим» шёпотом, что на всю округу слышно:
— Stupefy!
«Хрен тебе, — думаю, — с кисточкой, а не Ступефай». Пригнулся, Ступефай поверх головы прошёл. «А вообще, — думаю, — какого чёрта я тут торчу, как пень в поле?»
Всех троих невербальным Петрификусом уложил и двери в зал заклинанием запер. Филч с утра явится, открыть не сможет — позовёт МакГонагалл или ещё кого-нибудь из преподавателей. И найдут всех троих, на месте преступления застукают… мантию-невидимку я ведь подобрал и с собой унёс. Такая уникальная штучка всегда пригодится… а таким болванам ни к чему.
И сижу сейчас, а от мантии шампунем пахнет. И я, как придурок, думаю: это Поттера шампунь или Блэка с Люпином?
И больше ни о чём думать не могу.
**@** какая-то».