Глава 10. Откуда знать нам, дуракам, Что счастье вечно было там, Откуда мы с тобою уходили «Lumen», «Свобода»

Откуда знать нам, дуракам,
Что счастье вечно было там,
Откуда мы с тобою уходили…
«Lumen», «Свобода».
Неожиданное затишье вызывало у Гарри нехорошие предчувствия; пусть прорицательского таланта в нём было ноль целых ноль десятых, но даже хагридовский соплохвост уразумел бы, что ничего хорошего в бездействии Вольдеморта не кроется. Такого оскорбления, как наглое выкуривание из собственного штаба, Вольдеморт не потерпел бы, и впечатление, что он всё-таки стерпел, было стопроцентно обманчивым.
Редкие донесения Снейпа не содержали в себе ничего, что могло бы пролить свет на этот животрепещущий вопрос; по большей части, там говорилось, что наглость у Поттера наследственно-гриффиндорская, что бы по этому поводу ни думала Сортировочная Шляпа, и что Тёмный лорд мрачен, как туча, но замыслами с окружающими не делится. Оптимизма это не прибавляло.
Но, коль скоро, несмотря на истерические бредовые статьи в «Пророке», активных действий по отношению к сопротивлению не предпринималось, у Гарри появилась возможность подумать о делах насущных.
Самым насущным делом на данный момент ему представлялись хоркруксы.
Из шести, долженствовавших иметься в наличии, было уничтожено только два — дневник юного Риддла и кольцо Марволо Гонта. Где-то обретались в неповреждённом виде медальон Слизерина, чаша Хаффлпафф, какой-то причиндал Рэйвенкло или Гриффиндора и змея Нагайна.
Змея при Вольдеморте; подобраться к ней, минуя пристальное внимание красных глаз (высыпаться надо, а не планы коварные строить сутки напролёт) её хозяина, практически невозможно. Медальон Слизерина запрятан куда-то неизвестным Р.А.Б. Чаша и неопознанный причиндал и вовсе непонятно где находятся. С чего начать?
Вариант «с Нагайны» Гарри по зрелом размышлении всё-таки отмёл; если при этом случится столкнуться с Тёмным лордом, то придётся убивать его, не уничтожив остальные хоркруксы, и есть опасность, что его недобитое темнейшество через несколько лет снова вылезет из какой-нибудь щели. Как подступиться к поискам чаши и неведомого причиндала, Гарри не представлял, и поэтому решил начать с попыток выяснить, кто такой Р.А.Б.
Для того чтобы узнать, кто это, существовало два взаимодополняющих способа: во-первых, расспрашивать людей, во-вторых, копаться в книгах с родословными старинных семей — если Р.А.Б. называл Вольдеморта Тёмным лордом, то, скорее всего, происходил из чистокровного рода, Блейз говорил, у них всех, даже у тех, кто держал нейтралитет, это было привычкой…
Воспоминание о Блейзе привычно царапнуло болью — уже привычно, хотя всё так же тоскливо. Если бы хоть знать, как он там, в загробном мире… Седрик и родители говорили, там что-то есть, после смерти. Нравится ли там Блейзу, не скучает ли он по матери или Гарри?..
Гарри решил начать с расспросов, потому что людей вокруг было меньше, чем страниц в старых книгах, и эта задача представлялась более лёгкой. Оставалось определить, кто более перспективен в плане расспрашивания; ведь Р.А.Б. умер много лет назад, ещё до того, как пал в Годриковой лощине Тёмный лорд, и ровесники Гарри вряд ли знали этого человека. Кто-то вроде Артура Уизли тоже отпадал, потому что знакомств среди чистокровных семейств не поддерживал, пусть даже и был с большинством из них в родстве, и не учил наизусть родословные. Наиболее подходящим вариантом представлялся Сириус.
Гарри уже давно не болтал с крёстным наедине, как часто бывало в прошлом году, пока Сириус лежал в больничном крыле, в той самой отдельной палате, где выхаживали Гарри после рейда за Джорджем. Это называется, совместить приятное с полезным; к тому же Гарри хотелось самому поближе узнать своего крёстного, потому что сведения от доброжелателей, знавших Сириуса в юношеские годы, и из читаемого урывками дневника Снейпа, различались кардинально. Правда, полагал Гарри, лежала где-нибудь посередине, и до неё надо было добраться.
— Сириус? Ремус? Я не помешал? — вежливо спросил Гарри, без стука войдя в одну из комнат в гриффиндорской башне, где с одобрения МакГонагалл жили оборотень и анимаг.
— Нет, Гарри, что ты, — радостно встрепенулся Сириус, вскакивая с кресла. — Мы всегда тебе рады!
— Здравствуй, Гарри, — улыбнулся Ремус. — Проходи, садись. Будешь чай?
— С шоколадом? — улыбнулся Гарри, садясь на пушистый ковёр перед креслами Ремуса и Сириуса.
— Обязательно, — рассмеялся оборотень.
— Тогда буду, — Гарри внезапно захотелось сладкого. — А ещё я хотел поговорить с вами обоими…
— Сейчас принесу чай, и поговорим, — пообещал Ремус и скрылся в соседней комнате.
Гарри неловко молчал, притянув колени к подбородку; пристальный, обожающий взгляд Сириуса слегка нервировал его. Неужели крёстный тоже воспринимает его, как Избранного, героя, Спасителя и ещё Мерлин знает кого, звучащего так же трескуче — в конце концов, Сириус когда-то качал его на руках! Впрочем, вряд ли легко сопоставить капризного младенца на руках и вполне взрослого человека, даже если точно знаешь, что первый вырос во второго…
— Как у вас с Ремусом? — спросил он наконец. — Не ссоритесь больше?
Сириус пожал плечами.
— Даже и не знаю… с Луни никогда не угадаешь, что будет в следующую минуту — будет он дуться, или поцелует, или заведёт разговор об истории…
— Мне казалось, из вас двоих ты более непредсказуемый.
— Для других — может быть, — пожал плечами Сириус. — Но Луни знает меня, как облупленного, а я его почему-то нет…
— Он до сих пор винит себя?
— Иногда. Я не могу понять, какие вещи или слова заставляют его запрыгивать в свою раковину и заявлять, что он Иуда, но пытаюсь не повторять ситуаций, в которых он так делает, — Сириус вздохнул. — Сегодня такого ни разу не было, слава Мерлину… я не перестаю надеяться, что Луни рано или поздно вообще прекратит это…
— Меня обсуждаете? — Ремус ступал соверешнно беззвучно, но, судя по всему, слышал только последнюю реплику. Губы его были сложены в приветливую улыбку, но Гарри, осторожно приподняв краешек эмпатической защиты, чувствовал нервозность и бесконечное чувство вины. Даже если Ремус и не вспомнил опять о том, что когда-то поверил в предательство Сириуса, вид Гарри тоже должен был навевать оборотню не самые приятные мысли по поводу собственной верности и нравственности.
— В числе прочих тем, — Гарри принял из рук Ремуса пузатую чашку, над которой вился парок, и обхватил горячие керамические бока озябшими пальцами. — Спасибо.
— Вот шоколад, — Люпин поставил перед Гарри вазочку с конфетами. — Угощайся, ты ведь любишь.
— Ага, — подтвердил Гарри, выуживая из вазочки две конфеты сразу.
— Так о чём ты хотел поговорить? — вспомнил Сириус, с чисто родительским умилением полюбовавшись, как Гарри уничтожает шоколад.
— Хотел спросить, — Гарри на пробу глотнул чая и отставил чашку — пусть остынет немного. — Мне очень нужно знать, кем был один человек, но ничего, кроме инициалов, я о нём не знаю… Р.А.Б. Никто не вспоминается? Он должен был умереть где-то в то же время, когда Вольдеморт явился убивать годовалого меня.
— Р.А.Б.? — Сириус обменялся с Ремусом быстрыми взглядами. — Я знаю только одного человека с такими инициалами… то есть, не знаю, а знал. Мой брат, Регулус Арктурус Блэк.
— Он был Пожирателем? — заинтересованно спросил Гарри. Кажется, Сириус давным-давно говорил что-то о своём брате, ещё тогда, когда Гарри впервые попал в дом номер двенадцать по Гриммаулд-плейс.
Сириус уронил чашку себе на колени и, взвыв, вскочил — чай был всё ещё горячим.
— Assicco! — Гарри высушил пятно. — Ожоги есть?
— Серьёзных, кажется, нет…
— Accio восстанавливающая мазь! — чтобы добраться до Гарри из слизеринской спальни, приготовленной Гермионой восстанавливающей мази понадобилось около тридцати секунд. — Намажь и подожди пару минут, пока впитается — всё заживёт.
— Спасибо, — Сириус, досадливо пряча глаза, взял банку и ушёл в другую комнату — по-видимому, снимать штаны при крестнике он стеснялся, пусть даже упомянутый крестник не увидел бы там ничего принципиально нового.
— Так он и вправду был Пожирателем? — настойчиво спросил Гарри, как только за Сириусом закрылась дверь.
— Да, — Ремус обхватил себя за плечи, словно пытался согреться. — Он был на год младше Сириуса, учился в Слизерине… после окончания Хогвартса принял Метку. Они с Сириусом очень не ладили, тем более что родители гордились Регулусом и вечно ставили его Сириусу в пример.
— Но потом, насколько мне известно, он раскаялся… — полувопросительно сказал Гарри.
— Ты же говорил, что знаешь только его инициалы.
— Ну, если бы я не знал вообще ничего, кроме инициалов, вряд ли бы я им заинтересовался, правда?
— Правда, — согласился Ремус. — Я не знаю подробностей, но Регулус попробовал уйти из рядов Пожирателей… я всё удивляюсь, отчего он решил, что сможет это сделать. Тёмный лорд не отпускал своих слуг вот так запросто… Регулус умер при каких-то подозрительных обстоятельствах. Все считали, что его убили Пожиратели или Лорд лично; да так оно, скорее всего, и было.
— То есть, его убили только за то, что он решил бросить Пожирательство? — уточнил Гарри. В его представлении Вольдеморт мог обнаружить пропажу хоркруксов и сильно обидеться на Регулуса Арктуруса за такое неспортивное поведение.
Люпин пожал плечами.
— Честно говоря, не знаю, чем именно руководствовался Вольдеморт… а у тебя есть другие варианты причин?
Гарри снял очки и потёр переносицу.
— Я пока не уверен… мне не хватает информации.
— Реми, ты рассказал Гарри о Регулусе? — вернувшийся Сириус сел в кресло; Гарри надел очки снова, чтобы крёстный не выглядел одним расплывчатым пятном.
— В общих чертах.
— А зачем он тебе, Гарри? — огонь камина, пылавший за спиной Гарри, отражался в глазах Сириуса.
Обдумывая ответ, Гарри сунул в рот ещё одну конфету. Рассказывать о хоркруксах не стоило; чем больше людей о них знают, тем больше шансов, что Вольдеморт узнает об охоте за частичками своей души и захочет воспрепятствовать этой охоте.
— Сириус, ты общался с братом незадолго до его смерти? Просто у него в то время должна была быть одна вещь, которая теперь мне очень нужна…
— Не общался, — покачал головой Сириус. — Если честно, мы и до этого не слишком-то общались… мы друг друга ненавидели.
— Ненавидели? Даже до того, как он стал Пожирателем Смерти? — недоверчиво уточнил Гарри.
— Может, тебе трудно понять, Гарри, — неохотно начал Сириус, — но я ненавидел свою семью. Всю. Безвольного отца, полусумасшедшую мать с манией величия и паранойей, брата — материного любимчика, во всём пытавшегося на неё равняться… Я со своим Гриффиндором всегда был для них как бельмо на глазу. Я их позорил одним своим существованием, и они терпеть меня не могли, а я ненавидел их в ответ. Не могу сказать, что мне было жаль, когда родители умерли, или когда брат погиб… это был их собственный выбор и их собственная судьба, понимаешь? Со мной у них не было ничего общего, кроме крови, никогда…
— Разве кровь — это мало?
— Иногда это не имеет абсолютно никакого значения, — Сириус глотнул чая. — Вот Вольдеморт брал твою кровь, чтобы возродиться, и в его жилах она теперь течёт. Можно сказать, Вольдеморт — твой кровный брат. Неужели ты придаёшь этому значение?
— Это совсем другой случай, — упрямо возразил Гарри. — Я тогда видел Вольдеморта четвёртый раз в жизни, и он мне никто… ну, разве только враг. А с братом ты рос вместе, вы жили в одном доме… и родители…
Гарри беспомощно умолк. Ему, не знавшему никакой семьи, кроме Дурслей, казалось диким, что кто-то может вот так запросто отказаться от всего, что было подано на блюдечке — родители и брат…
— Ты и правда не понимаешь, — Сириус поморщился, — тебе, наверно, кажется, что все семьи такие же хорошие, какая была у Джеймса с Лили. Представь только, каково было расти в том склепе на Гриммаулд-плейс. Одни эти отрубленные головы эльфов снились мне в кошмарах лет до пяти, а Регулусу — до восьми… Родители хотели, чтобы я был достойным наследником, а потом шпыняли каждый день за то, что я расту не таким, как надо. Выжгли с древа… не умри Регулус, от меня отреклись бы официально и сделали его наследником, но просто не успели. Это было ужасно, пойми. Это был не семья — то, от чего я отказался. Там никогда не было семьи, если начистоту…
Гарри задумчиво сунул в рот ещё конфету; вязкая начинка со вкусом ириски таяла на языке. Он честно старался представить себе смертельную вражду с собственным братом, но никак не мог. Понятие «брат» было связано для него с Седриком и Кевином, а враждовать с этими двумя было трудно; можно сказать, что любить их было куда как проще.
Но, скорее всего, есть вещи, которые просто никогда не понять, решил Гарри. Их нет в твоём личном опыте, и ты не можешь сказать, правда это или гнусная ложь. Если ты слепой, то никогда не поймёшь, в чём прелесть рассвета, который не можешь увидеть — и всё в таком же духе.
Должно быть, для разнообразия в человеческой жизни этот мир устроен именно так; по крайней мере, это было бы логично.
— Наверно, всё так, как ты говоришь, — признал Гарри. — Хотя я всё равно ничего не понимаю… а вещи Регулуса сохранились?
— Кажется, тем летом, когда мы пытались сделать мой фамильный склеп пригодным к жизни, мы до них не добрались, — Сириус прищурился, вспоминая. — Потом и не до них как-то было… а что ты хочешь там найти?
— Я пока не могу рассказать, — спокойно отозвался Гарри. — Я доверяю вам обоим, но это слишком важно, чтобы посвящать в это тех, кого это непосредственно не касается. После того, как я покончу с этой гадостью, вы всё узнаете, — в подкрепление дружелюбия своих слов Гарри улыбнулся, и Сириус ухмыльнулся в ответ. Ремус остался серьёзен, словно на похоронах.
— Не хочешь — не говори… Джеймс тоже любил всякие страшные тайны, а на третий день обязательно рассказывал мне о них по секрету — не молчалось…
— У Джеймса были и настоящие тайны, — заметил Ремус, грея руки о чашку. — В них не стоило лезть даже друзьям…
— Рем, поверить не могу, что ты до сих пор об этом вспоминаешь, — немедленно ощетинился Сириус. Не «Реми» и не «Луни», а «Рем» — верный признак дурного настроения. — Я тебе до сих пор говорю, что это была непонятная блажь, которая, слава Мерлину, прошла!..
— Что за блажь? — заинтересовался Гарри.
— Так, ничего особенного, — хором сказали Сириус и Ремус и одинаково неловко улыбнулись — ни намёка на веселье не было в изгибах их губ.
— Снейп? — попробовал Гарри. Судя по тому, что он успел прочесть в дневнике Снейпа, Сириус, будучи для мага удивительно безапелляционен и упрям в суждениях, воспринял бы роман Джеймса и Северуса именно как непонятную блажь — разумеется, убедившись предварительно, что здесь не замешана какая-нибудь магия принуждения.
Если бы в руках Сириуса была чашка, он бы снова её выронил; осколки фарфора разлетелись во все стороны из сжавшихся пальцев Ремуса.
— Почему ты упомянул Снейпа? — быстро спросил Люпин.
— В прошлом году он оставил мне свой дневник, который писал на шестом курсе, — осторожно сказал Гарри. — Там говорится о том, что отношения Снейпа и моего отца стали меняться в то время… я, правда, только начал его читать, у меня ведь очень мало свободного времени…
Кровь отхлынула от лица Сириуса; крёстный подался вперёд, вцепившись в подлокотники кресла.
— Дневник Снейпа? — очень спокойно спросил Сириус. — Это интересно… может, ты дашь и нам его почитать? В конце концов, Снейп мог извратить… э-э, ошибиться в чём-нибудь, а мы поправим это…
«Боюсь, в стремлении поправить вы переборщите…»
— Нет, Сириус, — Гарри вытянул из вазочки ещё конфету. — Если что-то будет неясно, я обязательно у вас спрошу, но Снейп доверил свой дневник мне лично… это было бы нечестно по отношению к Снейпу, согласись.
— А почему Снейп отдал тебе свой дневник? — внезапно спросил Люпин. — Мне кажется, там должно быть много личного. Почему он так тебе доверился?
Правдивый ответ с вопиющей очевидностью стал бы неправильным.
— Этого я тоже не могу рассказать, — безмятежно улыбнулся Гарри и отпил чаю. — Это только между ним и мной.
Достаточно безобидная фраза вызвала у Сириуса странную реакцию: синие глаза сначала подозрительно сощурились, потом в ужасе расширились.
— Гарри… — начал Сириус.
— Нет, — оборвал его Ремус, положив ладонь на запястье Сириуса. — Определённо нет.
— Откуда ты знаешь? — вскинулся Сириус. — Не забывай…
— Я абсолютно уверен, — твёрдо сказал Ремус. Гарри, ничего не понимая, переводил взгляд с одного на второго по мере обмена репликами.
— О чём это вы?
— О своём, Гарри, — Ремус успокаивающе улыбнулся. — Ничего интересного, поверь.
Гарри не стал расспрашивать дальше о Снейпе — очевидно было, что по доброй воле Ремус и Сириус признаваться ни в чём не станут, а применять к ним Веритасерум или легилименцию Гарри казалось диким.
К тому же были и куда более насущные дела, чем то, что происходило между Снейпом и Мародёрами двадцать лет назад.
— Сириус, я уйду через ваш камин на Гриммаулд-плейс — если не ошибаюсь, туда проход открыт?
— Да, открыт, — неохотно откликнулся Сириус. — Грюм поставил там защиту на случай, если предателю Снейпу вздумается туда явиться, тот ведь знает адрес… поэтому всё же решили оставить доступ.
— Отлично, — Гарри поднялся на ноги и вынул горсть летучего пороха из аккуратного горшочка на каминной полке. — Не знаю, сколько времени это займёт, так что вернусь через камин слизеринской гостиной, чтобы вас не беспокоить.
— Гарри, — окликнул Сириус, — ты, получается, один теперь живёшь в подземельях, если младшие курсы не считать? А почему не переселишься, например, в гриффиндорскую башню? Тебе были бы рады…
Гарри пожал плечами. Несмотря на то, что он не любил сырые холодные подземелья, мысль о переселении не приходила ему в голову. Для неё было, пожалуй, поздновато.
— Я же слизеринец, — напомнил он и кинул порох в камин, ступая в мигом позеленевшее пламя. — Гриммаулд-плейс, двенадцать!..

* * *

Искать долго не пришлось — дом номер двенадцать с охотой подсказал Гарри путь; на самом верхнем этаже обнаружилась комната, на двери которой было написано:
«Не входить без особого разрешения Регулуса Арктуруса Блэка».
Серебряный и зелёный переплетались здесь во всём: в обивке мебели, в покрывале кровати, обоях, оконных рамах. На стене над кроватью были тщательно выведены чернилами герб и девиз Блэков — по неясной для Гарри причине гордый своим происхождением Регулус пошёл маггловским путём. Может быть, он рисовал это ещё до того, как обзавёлся волшебной палочкой — поэтому пришлось ограничиться чернилами и пером.
Пожелтевшие вырезки из «Пророка» о Вольдеморте были развешаны по стенам; на тумбочке стояла фотография слизеринской квиддичной команды, среди которой был и Регулус: не такой красивый, как старший брат, и ниже ростом, но такой же надменный и сознающий своё превосходство над окружающими, как тот Сириус, которого Гарри увидел в мыслесливе Снейпа.
В комнате царил идеальный порядок, если не считать тонкого слоя пыли, покрывавшего всё; по-видимому, Кричер не в состоянии был часто убираться в комнате обожаемого хозяина Регулуса, не изменившего идеалам семьи Блэков — что бы сказал старый эльф, узнав, что Регулус внаглую украл хоркрукс Тёмного лорда прямо из-под носа последнего, чтобы помешать осуществиться планам по воцарению чистокровных в этом мире?
— Accio медальон! — попробовал Гарри без особого успеха. Регулус мог быть Пожирателем и мог быть молод; но вряд ли он был идиотом и не защитил медальон противопризывными чарами.
Так оно и случилось — спустя две минуты всё ещё не было никакой реакции на заклинание. Вздохнув, Гарри засучил рукава мантии и принялся методично обыскивать комнату.
Спустя два часа Гарри мог бы безошибочно опознать почерк Регулуса, мог бы рассказать желающим, как тот учился, как протекала его карьера слизеринского ловца, какие ткани тот предпочитал для мантий и что он любил есть шоколад, лёжа на кровати — на белоснежной простыне сохранились почти невидные, незамеченные подслеповатым медлительным Кричером коричневые полоски, пахнущие мирной сладостью. Но медальона или хотя бы намёка на то, куда его могли девать, не было.
— Чтоб тебе на том свете икнулось, Регулус, — раздражённо пожелал Гарри вслух, садясь на кровать. — Где теперь медальон искать?..
Гарри устало потёр виски — он был на ногах уже семнадцать часов, и не похоже было, чтобы его день собирался вскоре закончиться.
Дневника Регулус не вёл, никаких указаний после себя не оставил, если не считать той записки, что лежала в фальшивом хоркруксе, и, по-видимому, не уничтожил хоркрукс, потому что не знал, как — иначе упомянул бы об этом в записке, хотя бы просто из вредности.
— Кричер! — негромко позвал Гарри. Шанс выжать что-нибудь из всецело преданного портрету миссис Блэк эльфа был невелик, но другого источника информации и вовсе не было.
— Молодой хозяин звал Кричера? — неприязнь и страх мешались в мутных, блёклых глазах эльфа.
— Да. Мне нужно, чтобы ты ответил на мои вопросы. И я приказываю тебе говорить правду, иначе ты будешь работать не здесь, а для магглорожденных в Хогвартсе.
— Да, молодой хозяин, — Кричер явно не забыл проникновенной речи Гарри два года назад и чувствовал, что теперешняя угроза вполне реальна.
— Ты знаешь что-нибудь о медальоне Тёмного лорда и о том, что с ним сделал твой бывший хозяин Регулус?
Кричер в немом ужасе уставился в лицо Гарри и попятился назад.
— Отвечай! — потребовал Гарри.
— Да, — с трудом выдавил из себя Кричер. Его трясло, как в лихорадке.
— Что именно? Расскажи мне всю историю.
— Кричер плохой! Он не выполнил приказ!! Кричер не справился!! — истошные вопли эльфа оказались для Гарри полной неожиданностью; не прекращая вопить, Кричер бросился к стене и принялся биться об неё головой.
— Я запрещаю тебе себя наказывать! — заорал Гарри, перекрывая и суматошный стук головы о стену, и продолжающиеся вариации на тему того, как плох не сумевший выполнить приказ Кричер. — Слышишь, Кричер? Запрещаю!
Эльф послушался; на лбу у него вздулась шишка, из ссадины у виска текла кровь, глаза покраснели и налились слезами.
— Успокойся и расскажи мне всё спокойно, — уже тише попросил Гарри.
И услышал в ответ прерывистую историю о том, как Тёмный лорд испытывал на домовом эльфе Блэков систему защиты своего хоркрукса. И о том, как Регулус приказал Кричеру отвести его туда, куда он ходил с Тёмным лордом; и как там, в пещере, Регулус сам выпил яд и велел Кричеру разрушить медальон, а если не сумеет — то скрыть так, чтобы его никто и никогда не нашёл.
И о том, как Кричер безуспешно пытался разрушить хоркрукс, а не сумев — решил хотя бы замаскировать. Трансфигурацию домовому эльфу никто, конечно же, не преподавал, но обращаться с ней он умел неплохо; особая эльфийская магия позволяла эльфам сделать почти всё, не задумываясь о способах, — лишь бы выполнить приказ обожаемого хозяина.
Не сумев причинить хоркруксу никакого вреда, Кричер превратил его в точную копию фамильного медальона Блэков, указывавшего хозяину злейшего врага; и спрятал настоящий медальон глубоко в лохмотьях у себя в каморке, чтобы никто никогда не заподозрил, что медальон в спальне хозяина Ориона — поддельный. В самом деле, кто стал бы бросать второй взгляд на фамильную безделушку, способную послужить по прямому назначению только своему хозяину?
А около года назад пришёл хозяин Сириус — негодный мальчишка, разорвавший сердце хозяйки, любитель грязнокровок — и забрал медальон. И Кричер не знает, где медальон теперь; все эти годы Кричер пытался его разрушить, но так и не мог — во многом благодаря цепенящему ужасу, исходившему от овального куска металла…
— Фамильный медальон? — подозрительно переспросил Гарри. — Сириус забрал? Это был серебряный медальон с большой буквой «Б», перевитой выгравированными змеями?
— Да, молодой хозяин… — проскрипел немного успокоившийся Кричер; кажется, он уже жалел о своём красноречии.
— А на оборотной стороне у него было написано: «Во мне ты увидишь врага своего»?
— Да, — Кричер уже смотрел на Гарри с привычной неприязнью, но страха отчего-то было куда меньше.
— Вот **@**, — сказал Гарри.

* * *

«25.10.
На самом деле, это было просто смешно — и его предложение, и моё согласие. Должно быть, у меня и правда помутилось в мозгах от того, что Поттер туда залез. А сам Поттер слишком перепугался, когда понял, что я не могу защитить свой разум. Наверное, едва в штаны не наложил, когда сообразил, что за убийство придётся отвечать — вот и от радости, что я всё-таки жив, предложил научить меня окклюменции, да ещё и поцеловал несколько раз.
Каких только глупостей люди от радости не делают.
Я не дописал в прошлый раз, уж очень хотелось спать. Но, разумеется, он не начал учить меня прямо тогда — сказал, после такого вторжения мне надо отдохнуть хотя бы день. Проводил до подземелий, не слушая возражений, и ещё раз поцеловал прямо у входа в гостиную — дескать, ему этого очень хочется. Слава Салазару, у нас там не висит портрет, иначе пикатная новость о двух извращенцах мигом разнеслась бы по школе.
Но это всё ещё ничего было. Дальше — оно всегда бывает хуже. Сколько ни проверял — всегда так и оказывается. Сначала нормально, потом всё хуже, хуже и хуже. А в конце концов мы вообще все умрём.
Вчера за обедом Поттер прислал мне сову — назначил на вечер первое занятие. Я долго думал, идти или не идти — в голове ведь и правда стало яснее, когда выспался.
Но всё-таки пошёл; в основном, чтобы сказать, что вся эта ерунда отменяется, и что я как-нибудь обойдусь без этой его… окклюменции.
Но разве гриффиндорцы давали когда-нибудь кому-нибудь хоть слово сказать первым?
— Привет! Начнём, пожалуй, с теории, — Поттер нервно улыбнулся и облизал губы — волнуется. Тоже, наверно, отошёл от вчерашнего и не знает теперь, как отказаться от того, что сам предложил. Дескать, слово надо держать… я бы его вполне понял, если б он той совой прислал просьбу о том, чтобы я забыл вчерашний день, словно его не было.
Ненавижу гриффиндорцев за долбаную принципиальность.
Ненавижу.
— Что за теория? — спрашиваю хмуро.
— Окклюменции, разумеется, — фыркает Поттер. — Ты что-нибудь знаешь о ментальной магии?
— У меня только есть немного практического опыта, — говорю. — Кое-кто не так давно лазил ко мне в мозги без разрешения.
Поттер морщится, но рвущийся с языка комментарий сдерживает.
— Ясно. Значит, начнём с азов, — Поттер устраивается поудобнее на том же столе, где сидел вчера. — Ментальная магия, как правило, делится на два больших раздела: сознания и чувств. В разделе сознания есть два подраздела: памяти и разума. Искусство легилименции и окклюменции относится к подразделу разума, поскольку для обоих искусств необходимо сознательное владение собственным мышлением, но порой бывает трудно провести границу между разумом и памятью, поэтому разделение довольно условное.
Никогда не предполагал, что Поттер может без запинки выдать такое длинное предложение с таким количеством умных слов. Ну не учил же он его наизусть специально, чтобы меня впечатлить.
Поттер снова облизывает губы — словно нарочно, чтобы я вспомнил, какие они мягкие и ласковые — и продолжает свою лекцию.
— Овладение ментальными искусствами обычно начинают с окклюменции, поскольку это пассивное искусство: оно требует умения закрывать разум и держать удар. Потом следует легилименция — искусство нападать и пробивать защиту. Высший уровень — артименция, умение создавать фальшивые воспоминания. Эти воспоминания можно либо при помощи некоторых легилиментивных приёмов вложить прямо в мозг другого человека, либо отправить в мыслеслив с целью обмануть кого-либо. Требуется высокий уровень мастерства, чтобы при просмотре подобных воспоминаний не выявилась их фальшивость; на подобное владение собственным разумом способны только единицы. Но окклюменцию и начало легилименции может освоить почти любой, если приложит достаточно стараний.
Ещё немного в том же духе, и я поверю, что под маской беззаботного идиота Поттер все пять с лишним лет прятал не такой уж завалящий ум.
— Прежде всего, — не затыкается Поттер, — тебе требуется научиться очищать разум. Ты умеешь медитировать?
— Нет.
— Тогда будешь учиться, — Поттер очень старательно не обращает внимания на мой угрюмый тон. — Для начала попробуй прямо сейчас очистить разум. Закрой глаза, чтобы проще было сосредоточиться, и представь себе что-нибудь мирное. Морской берег, например. Или текущий водопад. И выгони из головы все мысли, которые не будут касаться этой картинки.
Нет, я явно поспешил. Поттер — всё тот же идиот. Неужели он думает, что после этих пяти лет мне будет комфортно закрывать глаза в его присутствии и не обращать на него внимания? Да я рядом с Мародёрами всегда мечтал отрастить ещё три пары глаз, на затылке и по бокам головы — чтобы не пропустить, с какой стороны будет удар, оскорбление или заклятие.
Либо Поттер — святая наивность, либо просто самодовольный и самовлюблённый придурок, либо задумал гадость. Но гадость можно было сделать, и не раскатываясь на лекцию о ментальных искусствах, тем более, если бы здесь были где-нибудь под мантией-невидимкой Блэк, Люпин и Петтигрю.
Но их, похоже, здесь всё-таки не было.
— Ты сосредотачиваешься? — напоминает мне Поттер.
— Пробую, — вру я.
— Пробуй ещё, по лицу видно, что ты не стараешься.
Так пока я тут сижу с закрытыми глазами, он ещё и на лицо моё пялится? Зачем? Чтобы проверить, сосредоточился ли я?
Сижу я, закрыв глаза, пытаюсь представить себе море, которое видел только на картинках; но ни дементора, если честно, не выходит. Поттер молчит, я слышу только его дыхание — ровное, спокойное. А у меня пульс лихорадочный, и мысли носятся, как перепуганные тараканы — какое тут море, какая медитация?
Проходит битых минут десять, прежде чем Поттер нарушает своё спокойствие, причём весьма нестандартным способом: снова пытается залезть мне в голову. На этот раз осторожно, стараясь не лезть в память, а проходить по поверхности текущих мыслей. Само собой, никакого моря там и в помине не было.
— Ты не стараешься, — укоризненно замечает Поттер вслух.
— А ты не лазь ко мне в мысли, — огрызаюсь, открывая глаза. — Отвлекаешь.
— За десять минут можно было хотя бы подумать о море, — с укоризной говорит Поттер. — Я уже не говорю представить — просто подумать. А ты о чём думал?
Вопрос риторический, Поттер ведь сам всё видел, но я всё равно отвечаю:
— О тебе.
У Поттера розовеют щёки. Мать честная, он всё ещё умеет смущаться? Вот уж чего бы не подумал…
— И что же именно ты обо мне думал? Я старался не читать твоих мыслей, сам не знаю… — поясняет он, когда я вскидываю бровь.
— Я всё никак не могу понять, зачем ты меня вчера целовал, — говорю я медленно. — Все эти три раза.
Уж можно не сомневаться, я их посчитал. Я их все помню, как помнил бы калёное железо, вздумай Поттер меня им прижечь.
У Поттера такое беспомощное выражение лица, что его поневоле становится жалко. Как бы гладко он ни разглагольствовал о ментальной магии, о собственных эмоциях он говорить не умеет.
— Не знаю, — говорит он. — Мне так захотелось…
— И ты, разумеется, не поинтересовался, хочу ли я.
— Если ты был против, то почему не сказал? — ощетинивается Поттер.
— Я был всё ещё слаб, — поясняю чётко. — Как знать, что бы ты сделал, если бы я сказал, что твоё желание лизаться меня не вдохновляет. Может, ещё изнасиловал бы.
— Ты что, сдурел?
Вопрос интересный и, без сомнения, актуальный, но меня несёт. Захотелось ему меня поцеловать! Вчера меня, сегодня Блэка, завтра Эванс, послезавтра ещё кого-нибудь! Мало ли кому чего хочется…
— Я — нет, а вот ты да, — говорю. — Ты меня пять лет ненавидел. А теперь целуешь. Кто ты после этого?
— И кто же я? — охотно подставляется уже злой, как пёс, Поттер.
Он меня достал. Действительно достал. Пусть идёт и целует кого угодно, только не меня — хватит.
Мне это надоело.
— Педик ты, Поттер, — говорю я.
Я был готов к удару — маггловскому быстрому удару — и увернулся, потому что следил за движениями Поттера.
— Protego corpus! — следующий удар достигает цели, но ощущения при этом Поттер должен испытывать такие, будто въехал по каменной стене.
Он отступает, держа руку на весу, и смотрит на меня так, что мне… совестно.
— Почему ты так себя ведёшь? — спрашивает он. — Кто тебя тянет за язык? Если ты хотел драки, зачем надо было всё это устраивать?
— Это ты поцеловал меня, а не я тебя, — напоминаю. — Я ничего не устраивал.
Хочется верить, Поттер никогда не узнает про «Mens et animus». К тому же зелье только высвобождало то, чего он хотел на самом деле, и ни к чему не принуждало.
— Но какого хрена ты ведёшь себя так, будто… — Поттер запинается.
— Будто я тебя ненавижу, ты хотел сказать? — интересуюсь. — Вспомни предыдущие пять лет и подумай, могу ли я НЕ ненавидеть.
Разворачиваюсь и ухожу, ожидая удара в спину — удара, которого не следует. Смертельно хочется оглянуться, но я этого не делаю.
А сейчас, день спустя, я всё это записываю и думаю, что не имел никакого права давать Поттеру пощёчину за то, что он обвинил меня во вранье — я, как выяснилось, и правда вру в промышленных масштабах.
И так мерзко и муторно на душе, как не было ещё никогда.
Могу ли я не ненавидеть? Да ещё как могу.
Вот только Поттер об этом не узнает».