Глава 16. We were neurophobic and perfect The day that we lost our souls Maybe we weren’t so human If we cry we will rust And I was a hand grenade That never

We were neurophobic and perfect
The day that we lost our souls
Maybe we weren’t so human
If we cry we will rust
And I was a hand grenade
That never stopped exploding
You were automatic and
As hollow as the "o" in god
I am never gonna be the one for you…
(Мы боялись всего и были совершенны,
В тот день, когда мы потеряли наши души —
Быть может, мы не были такими уж человечными;
Если мы будем плакать, то заржавеем…
И я был как ручная граната,
Которая никогда не прекращает свой взрыв,
Ты был как машина,
Был полый, как буква «о» в слове «бог»,
Я никогда не буду тем самым единственным для тебя…)
Marilyn Manson, «Mechanical Animals».
— Чепуха, и так ясно, что ты происходишь от великих магов. С такими способностями, как твои!.. Нет, ты пойдешь далеко, Том. Я еще никогда не ошибался относительно своих студентов.
Гарри был положительно разочарован первой дырой в воспоминаниях Слахорна — подумаешь, реплика о том, что Риддл далеко пойдёт… будто это кому-то не было ясно, особенно сейчас, когда он и так зашёл далеко — дальше некуда. «Будем надеяться, о хоркруксах было сказано что-нибудь действительно интересное. Иначе зачем я разыграл перед Слагхорном ту мелодраму и получил от МакГонагалл взыскание за опоздание?»
— Сэр, мне интересно… что Вы знаете о хоркруксах?
— Проект по ЗОТС, Том?
На лице Слагхорна было написано замешательство и неловкость — оба отлично знали, что ЗОТС здесь ни при чём.
Гарри позавидовал лёгкости и изяществу, с которыми Риддл разговорил Слагхорна — небрежность, умелая лесть, почтительность; «Если бы я так умел… хотя после того, как Слагхорн один раз попался на такую удочку, всё равно надо было придумывать что-то другое». Но вот сами хоркруксы… вещь, куда можно спрятать кусок своей души. И если душа дробится всякий раз, как совершать убийство, то что же это за ошмётки остались от души у самого Гарри?.. «Слава Мерлину, что для хоркруксов нужно ещё какое-то специальное заклинание…»
«Семь частей? — Гарри стало кисло, когда он услышал, на сколько частей Риддл хотел бы разбить свою душу. — Семь предметов, в каждом из которых сидит по Тёмному лордику? Хотя нет, один кусок, да должен остаться в теле Риддла…»
— Спасибо, Гарри, — Дамблдор невидяще смотрел перед собой. Все директора и директрисы на портретах внимательно слушали. — Это воспоминание подтверждает мою теорию и показывает, как много ещё нужно сделать… Итак, Гарри, в том же возрасте, что и ты сейчас, плюс-минус несколько месяцев, Том Риддл делал всё, чтобы разузнать, как стать бессмертным.
«Как же я не люблю эти аналогии. А бессмертие мне и даром не нужно, и с доплатой не нужно».
— Четыре года назад я получил бесспорное доказательство того, что Том Риддл разделил свою душу.
— Четыре года? — повторил Гарри. «Второй курс… что тогда было?» — Дневник Риддла был хоркруксом? Наверное, самым первым…
— Совершенно верно, Гарри, — Дамблдор выглядел чрезвычайно довольным догадливостью Гарри. — И он, благодаря тебе, уже уничтожен. Я избавился ещё от одного хоркрукса, кольца Гонтов. Ужасное заклятие было на нём…
— Это тогда Вы сожгли руку?
— Да, Гарри. Более того, если бы не своевременные действия профессора Снейпа, остановившего распространение заклятия, меня могло бы уже не быть в живых. Но я отвлёкся от темы нашего разговора… Итак, небрежность, с которой Риддл обращался со своим хоркруксом, заставила меня предположить, что у него было достаточно других, чтобы не заботиться о безопасности этого. Кроме того, два года назад, рассказывая о встрече с Вольдемортом на кладбище, ты передал его слова: «Я, дальше других ушедший по дороге к бессмертию…» И действительно, расщепив свою душу на семь частей, он стал практически бессмертен.
— Значит, надо уничтожить ещё четыре каких-то предмета…
— Верно, Гарри. В его собственном теле осталась одна часть души, и её следует уничтожить последней.
«А этот ряд сорняков мы повыдергаем после того, как покончим с остальными…», — фыркнул Гарри мысленно.
— У Вас есть какие-нибудь догадки, сэр, насчёт того, что это за предметы?
— Вольдеморт, как ты мог заметить, любил собирать трофеи с детства — взять хотя бы украденные им у товарищей по приюту вещи. И предпочитал вещи с сильной магической историей — то же кольцо Гонтов. Он чрезвычайно гордился тем, что происходит от Основателя…
«Чем тут гордиться? Основатели и Основатели, ничего такого, чтоб устраивать весь этот кипеж. Нет, Риддл всё-таки больной…»
— Его гордость, его вера в свое превосходство, его цель высечь для себя место в магической истории наводят меня на мысль, что Вольдеморт выбирал бы себе хоркруксы с особенной тщательностью, предпочитая особенно ценные вещи. И причём такие вещи, которые были бы величественны и ценны сами по себе — например, принадлежали бы тем же Основателям.
«Они, наверное, уже в гробах попереворачивались, все четверо…»
— Медальон Слизерина и чаша Хаффлпафф? — вслух предположил Гарри.
— Да. Я готов поставить на кон свою вторую руку, Гарри, что именно они стали хоркруксами три и четыре. Можно предположить, что Вольдеморт хотел бы использовать что-нибудь из вещей Гриффиндора и Рэйвенкло, но единственная сохранившаяся реликвия Гриффиндора в полной безопасности.
Дамблдор указал на стену за собой, где в стеклянном ящике лежал инкрустированный рубинами сияющий меч. «Всегда думал, что магам с палочками-то холодное оружие — как рыбке зонтик… может, Годрик его на себе таскал, чтобы форму не терять? За день набегаешься с такой бандурой по школе, глядишь, лишний вес и пропал куда-то… Кстати, Шляпа эта полинявшая тоже вроде бы Гриффиндору принадлежала… ну да она не в счёт, какая из неё реликвия. И если бы Вольдеморт её использовал, она бы уже тридцать раз проболталась… можно ли накладывать Обливиате на шляпы? У них ведь и мозгов-то нет…»
— Что же касается последнего хоркрукса, то я предполагаю, что это — змея Вольдеморта, Нагайна. По всей видимости, Вольдеморт скрывал процесс создания Хоркруксов за показательными смертями, и твоя предполагаемая смерть отлично подошла бы — поэтому я уверен, что к тому моменту, как Вольдеморт явился в Годрикову лощину, где жила твоя семья, он намеревался создать ещё как минимум один хоркрукс. Позднее он использовал Нагайну, чтобы убить старого маггла, садовника бывшего дома Риддлов. Она подчёркивает его связь со Слизерином из-за дара змееуста; он постоянно держит её при себе и жёстко контролирует.
— Чаша, медальон, змея и что-то, принадлежавшее Рэйвенкло или, с меньшей вероятностью, Гриффиндору, — подытожил Гарри. — И всё это можно уничтожить… чем можно уничтожить хоркруксы, сэр?
— А чем ты уничтожил дневник Риддла на втором курсе, Гарри? — ответил Дамблдор вопросом на вопрос.
«Э-э…»
— Запамятовал, сэр. К тому же вряд ли удастся вновь воспользоваться тем способом…
— Хм, в таком случае, можно использовать яд василиска, заклятие адского пламени, меч Гриффиндора или ещё что-нибудь по-настоящему смертоносное. Правда, мечом Гриффиндора, по преданию, может воспользоваться только настоящий гриффиндорец.
— Значит, я обойдусь без меча, — «если на них капнуть моей кровью, это сойдёт, или надо неразбавленным? Ничего, думаю, Севви не пожалеет для меня пинты-другой…»
— Но не забывай, Гарри, что даже с осколком души ум и магические способности Вольдеморта остаются при нём. И победить его будет сложно.
«О да».
— Сэр… что это за сила, о которой говорится в пророчестве? В прошлом году Вы утверждали, что это любовь… но как победить ею Вольдеморта?
«Затрахать его до смерти, ага… или обнять, пожалеть, дать конфетку и пообещать, что всё будет хорошо — тогда сам умрёт, от разрыва сердца».
— Ты ещё слишком юн, Гарри, чтобы понять, насколько ты особенный потому, что умеешь любить, — Дамблдор изучающе смотрел на Гарри. — Это чудесное качество…
«А если снять с моих ушей лапшу, так будет и ещё чудесней. Ох, недоговариваете Вы что-то, господин директор…»
— И учти, Гарри — пророчество имеет значение только потому, что Вольдеморт ему поверил и решил убить тебя, пока ты не смог его убить. Он сам создал себе злейшего врага…
Гарри прослушал вдохновенную тираду Дамблдора на тему чудесности любви, необходимости убиения Вольдеморта и многих других не особо интересных вещей. «Да убью я его, убью, нечего так старательно агитировать… обещал же».
— Сэр, а как дела у Сириуса?
Дамблдор резко смолк.
— Сэр? — Гарри тревожно взглянул Дамблдору в глаза. — Что с Сириусом?
— Он нашёл Петтигрю, — ответил директор наконец. — Но, к сожалению, не сумел доставить его правосудию.
— Он… мёртв?
— Петтигрю — да. Сириус ранен, но ничего серьёзного.
— Где он? — «В Сейнт-Мунго приговорённого к Поцелую преступника не отправят…»
— Здесь, в Хогвартсе. Я доставил его сюда сегодня ночью. Мадам Помфри разместила Сириуса в отдельной палате, защищённой специальными чарами.
— Сэр, могу я к нему прийти?
«А запретите — всё равно приду».
— Да, Гарри, можешь. Пойдём.
«А если бы я не спросил, то никогда бы и не узнал ничего, так?»
На «ничего серьёзного» раны Сириуса не походили, на взгляд Гарри; яркий, ещё не заживший до конца широкий шрам пересекал левую щёку, правая рука была от пальцев до середины плеча зафиксирована с помощью Ferula. Другие повреждения, по всей видимости, прикрывало одеяло, потому что попыток встать Сириус не делал, а зная его характер, можно было смело утверждать, что дело не в распоряжениях мадам Помфри.
— Привет, Сириус, — Гарри проскользнул в палату, прикрыв за собой дверь — Дамблдор и медсестра остались за дверью. — Как ты?
— Гарри? — Сириус кривовато, слабо улыбнулся. — Я не думал, что ты придёшь…
— Я пришёл сразу, как узнал, — Гарри присел на стул у кровати Сириуса. — Как ты себя чувствуешь?
— Жить буду… слушай, Гарри, что у меня со щекой? Мадам Помфри её регулярно мажет какой-то дрянью, а зеркало не даёт…
— Шрам. Вот такой, — Гарри провёл кончиком пальца по здоровой щеке Сириуса от скулы до подбородка, обозначая размеры шрама.
— Понятно… как ты думаешь, Луни будет меня и такого любить? — усмешка Сириусу не далась — шрам был решительно против какого бы то ни было выражения лица, кроме печальной угрюмости.
— Думаю, да, — Гарри осторожно погладил шрам раскрытой ладонью. Чем бы его ни мазали в прошлый раз, оно успело впитаться, и ощущалась только кожа, прохладная и гладкая, пересечённая горячей неровной отметиной. — Он тебя ничуть не портит.
— Шрамы украшают мужчину?
— Не знаю, украшают или нет, но мои собственные ещё никогда ни для кого не были помехой, — Гарри пожал плечами. — К тому же у Ремуса у самого полно шрамов…
— А ты откуда знаешь? — удивлённо спросил Сириус.
«Видел».
— Он рассказывал, что когда бывал в Визжащей хижине и превращался, то кусал и царапал сам себя, потому что зверь требовал крови, и потом оставались шрамы, — «тоже правда».
— А-а… а как у тебя дела?
Гарри вздохнул.
— Так себе. Эта война… я каждый день открываю «Пророк» и жду, что они напишут: Министерство захвачено, Вольдеморт у власти… но он пока сосредоточился на других странах, Франция и Польша уже окончательно под ним. И знаешь, иногда печатают статьи за авторством подполья этих стран, дохленькое там такое подполье, что они могут против Вольдеморта… и они там все надеются на знаменитого Мальчика-Который-Должен-Убить-Злого-Лорда, смешно, да?
— Не очень-то, — сочувственно сказал Сириус. — Но им больше не на кого надеяться…
— Своя голова на плечах должна быть, — проворчал Гарри. — Сириус, а почему ты убил Петтигрю, а не схватил?
— Я бы не сказал, что он так уж жаждал, чтобы его схватили, — скривился Сириус. — Он был активно против, этот крысёныш, и успел позвать на помощь парочку приятелей с такими же симпатичными татуировками на руках… пока я с ними разбирался, он превратился в крысу и собрался свалить. Я достал его Ступефаем, но на крыс Ступефаи, оказывается, действуют слишком радикально. Ты не в претензии, Гарри, что твоего крёстного никогда теперь не оправдают?
Гарри проклял про себя Дамблдора, который пятнадцать лет назад не удосужился даже проверить, действительно ли Сириус виновен — а уж с его-то влиянием можно было потребовать хотя бы допроса с Веритасерумом!
— Никаких проблем, Сириус. Когда я убью Вольдеморта, тебя оправдают по одному моему слову.
— Думаешь?
— Они решат, что себе дороже со мной связываться, — улыбнулся Гарри. — А до тех пор где ты будешь? Дамблдор ещё ничего об этом не говорил?
— Пока нет. Наверно, опять буду сидеть на Гриммаулд-плейс и ругаться с портретом мамаши, — Сириус закрыл глаза.
— Это чревато, — хмыкнул Гарри. — Ты можешь разнести к чёрту весь этот дурацкий дом, и Орден останется без штаб-квартиры.
— Что он, штаб себе не найдёт? — вздохнул Сириус. — А разнесу, всё веселее будет…
— Наверняка тебе будут поручать что-нибудь… можно же достать Многосущное зелье, в конце концов… — «а ещё стоит учитывать, какая зараза держала тебя под замком: это был Дамблдор, которого я, если Малфой сплохует, убью сам, и плевать на расщепление души. Выбор лидеров среди оставшихся не то чтобы велик, и в любом случае моё мнение будет значить больше».
— Посмотрим, — тема была явно неприятна Сириусу. — Как у тебя учёба? Как твоя армия?
— Учёба — как обычно. А армия понемногу разрастается. Была дюжина человек, примкнуло ещё двадцать семь. Зелёные, как светофор…
— Светофор?
— Это такая маггловская штука, в определённые моменты светится ярким зелёным светом.
— Гадость какая.
— Да нет, полезная вещь… Ну и учим этих новеньких… самому с ними возиться недосуг, так я спихнул это на троих из старой гвардии. Выбрал тех, у кого уроков поменьше, а то получается, что пять вечеров в неделю занято, три занятиями со мной и два с новобранцами.
— Молодец, Гарри. Джеймс тобой гордился бы.
— Сириус…
— Что?
— А что вы всё-таки сделали со Снейпом? Тогда, когда учились…
— Ох… Гарри, зачем тебе это? Это было так давно…
— Но мне до сих пор аукается, — слукавил Гарри; Снейп с некоторых пор вёл себя с ним вполне цивилизованно — если, конечно, сравнивать с тем, что было раньше. — Было бы неплохо знать, из-за чего хоть мне достаётся?
Сириус выглядел тотально несогласным с этой максимой.
— Если ты действительно хочешь…
— Хочу.
Сириус наморщил лоб, подбирая слова.
— Понимаешь… мы тогда были детьми. Глупыми детьми… В тот год наша со Снейпом обоюдная ненависть выросла до предела. Дня не проходило, чтобы не случилось магической драки в коридоре или не было какой-нибудь каверзы. Должен признать, Снейп не отставал от нас в каверзах, хотя нас было четверо, а он один… впрочем, Луни практически не участвовал во всём этом, он не любил, когда мы зло шутили над кем-нибудь… И однажды мне пришло в голову подкинуть Снейпу идею сходить в Визжащую хижину в полнолуние. Дескать, так он узнает, куда и зачем Луни пропадает каждый месяц. Мне почему-то это показалось очень остроумным… а Снейп, не будь дурак, отправился. Хорошо, что Джеймс вовремя узнал об этом и успел вытащить Снейпа едва ли не из пасти Луни. Что было… Луни со мной не разговаривал три недели, Дамблдор устроил выволочку и снял кучу баллов, Джеймс до конца года стыдил при каждом удобном случае…
— Ремус в волчьей форме мог убить его… — потрясённо сказал Гарри. — Сириус, неужели ты правда хотел его смерти?!
— Молодой был. Глупый, — Сириус отвел глаза.
«Ты просишь прощения за то, что твой отец делал со мной, Поттер? Ты не знаешь, за что именно извиняешься... ты понятия не имеешь, что они все сотворили со мной...»
«Кажется, дело было не только в этом».
— Сириус, мне кажется, ты недоговариваешь, — наудачу сказал Гарри.
— Почему ты так решил? — Сириус очень хорошо играл удивление, но обмануть Гарри не мог. — Я всё тебе рассказал.
«У этой истории должна быть какая-то грязная подоплека, раз Сириус ушёл в такую глухую несознанку…»
Осуждать крёстного Гарри мог с большими оговорками, потому что у него и самого рыльце было в пушку; кто без греха, тот пускай и швыряется камнями. К тому же Снейп жив и, судя по всему, не получил тогда никаких особо серьёзных повреждений; в отличие от тех неудачников, что имели несчастье связаться с сыном Джеймса Поттера.
— Ну ладно… мадам Помфри ничего не говорила насчёт того, когда тебя выпустит?
— Пока нет. И я ведь ещё не знаю толком, что там у меня внутри творится… мадам Помфри как помахала палочкой где-то над моим желудком, так и заахала: «Какой кошмар, почти как у того бедного мальчика, ужасное состояние…» Что за мальчик, не сказала, убежала за зельем, но основную мысль я уловил. Не знаешь, о ком она говорила?
— Блейз Забини, мой одноклассник, — коротко сказал Гарри. — Мы с ним нелегально были в Хогсмиде как раз тогда, когда напали Пожиратели. Он прикрывал меня и погиб от обширного кровоизлияния внутренних органов. Какое-то подлое заклятие… наверно, в тебя запустили тем же, — «Мерлин, как я заврался».
— Понятно, — Сириус помолчал и спросил:
— Красивый был?
— Очень, — Гарри с трудом сглотнул. — Я любил его, — «прошедшее время неправильное. Но если буду употреблять настоящее, меня могут неадекватно понять…»
Сириус утешающе сжал ладонь крестника.
— Давно это случилось?
— Больше месяца назад. Не надо… утешать меня. Всё в порядке. Правда.
— Как скажешь, — беспрекословно согласился Сириус, явно чувствующий себя не в своей тарелке как утешитель.
Хлопнула дверь; Гарри молниеносно обернулся, выхватывая палочку.
— Ой… мадам Помфри, не пугайте меня больше так…
— А то оглушишь? — с ноткой неодобрения поинтересовалась медсестра. — Паранойя плохо лечится, Гарри…
— Зато легко приобретается, — вздохнул Гарри, пряча палочку обратно в карман.
— Чего только не приобретается в наше время… — мадам Помфри откупорила бутылёк из доброго десятка стоявших на тумбочке Сириуса и начала осторожно смазывать шрам на щеке. — Уже поздно, Гарри. Может, пойдёшь в свою спальню?
— От Филча можно спрятаться, — возразил Гарри. — А спать я не хочу, и уроки все сделаны — это я так, на всякий случай говорю…
— На тот случай, чтобы мне не удалось тебя отсюда выдворить ни под одним предлогом, — понимающе кивнула мадам Помфри. — Тогда помогай, если не хочешь уходить.
— Что делать? — с готовностью спросил Гарри, припомнив, что ляпнул в прошлом году на профориентации о желании стать целителем. «В любом случае полезно будет знать».
— Зачерпывай вот эту мазь и нагревай в ладонях, — мадам Помфри передала Гарри холодную увесистую баночку с желтоватой кремообразной массой, пахнущей цветами.
Гарри подцепил вязкую массу и укрыл в ладонях, согревая; осторожно подышал на неё.
— Согрел? — мадам Помфри поставила на тумбочку пустой кубок из-под какой-то дряни, которую Сириусу пришлось выпить, и откинула одеяло с бока крёстного. — Теперь втирай сюда.
Уродливые гематомы покрывали весь левый бок Сириуса — не снаружи, а изнутри. «Ему, должно быть, больно…», — Гарри, оставив основную часть мази на левой ладони, начал правой бережно втирать мазь.
— Хорошо действуешь, — расщедрилась мадам Помфри на похвалу. — Не думал стать колдомедиком?
— Была такая мысль, — откликнулся Гарри, следя за выражением лица Сириуса — не слишком ли страдальчески тот закусывает губу. — Но пока не определился… у этой мази такой слабый обезболивающий эффект потому, что иначе нейтрализуется проникающий эффект? Судя по запаху, здесь много экстракта индийской дюшенеи, а её запросто можно свести на нет, если переборщить с ингредиентами притупляющей группы…
— Подумай серьёзнее о том, чтобы стать колдомедиком, — посоветовала мадам Помфри. — Не зря профессор Слагхорн просто соловьём разливается о твоих способностях к Зельеварению… это для колдомедика один из основных предметов.
— Я боюсь, мадам Помфри, у меня будет возможность подумать о выборе только тогда, когда война кончится… нужно ещё втирать, или этого хватит?
— Ещё столько же. Если что, я замолвлю за тебя словечко на курсах при Сейнт-Мунго.
— А Вы, должно быть, в авторитете в медицинском мире? — хмыкнул Гарри. — Столько практики, как здесь, ни одному Сейнт-Мунго не снилось.
— Бывает, что и не снилось… скажем, когда квиддичные страсти кипят, — досадливо кивнула мадам Помфри. — Вотрёшь мазь, подожди пять минут и протри вот этой настойкой. Потом дай выпить вот это, только подогрей сначала. Я пока пойду, проверю остальных, — Гарри припомнил, что видел на кроватях несколько человек, пока шёл сюда — очевидно, школьникам не надоедает пулять друг в друга заклятиями ни при каких обстоятельствах. Вольдеморт там или не Вольдеморт, а после урока надо обязательно зарядить Ступефаем в глаз вон тому уроду с соседней парты, куда же без этого…
— Тебе не больно? — уточнил Гарри, когда за мадам Помфри закрылась дверь.
— Нет… можешь втирать сильней, не развалюсь, — Сириус явно чувствовал себя неудобно, когда его лечил собственный крестник. — А у тебя хорошая реакция.
— Натренировал с Эй-Пи.
— И с зельями у тебя, похоже, и правда зашибись как отлично. Лично я ничего не могу по запаху понять, хоть и собака вроде…
Гарри улыбнулся в ответ на шутку и втёр остатки мази.
— Ну ты же не зельевар. А мне просто нравится со всем этим возиться.
— Приходится признать, что из Соп… Снейпа вышел хороший учитель. Вот уж не подумал бы…
— Не то чтобы хороший, — хихикнул Гарри, представив лицо Снейпа, услышавшего подобный комплимент из уст заклятого врага. Хотя при самом Снейпе Сириус вряд ли сказал бы что-нибудь подобное. — Я всё это выучил скорее вопреки ему. Он меня гнобит на уроках, а я варю себе, внимания не обращаю… а чтоб внимания не обращать, надо же его занять чем-нибудь. Вот я и учил, как сумасшедшая землеройка.
— Как-как?
— Ну, очень усердно, в смысле.
— Да я понял, просто очень необычно сказано…
— Ну, в общем, так я и выучился зельям. И ЗОТС тоже сам учил, у нас ведь один нормальный год был — когда Ремус учил. Все остальные — просто смех. Грюм, правда, ещё туда-сюда преподавал, но всё-таки он не годится в учителя, по моему скромному мнению.
— Ты просто молодец, — Сириус снова сделал попытку улыбнуться и болезненно скривился. — Лили была бы рада…
— А она и была рада, — Гарри потянулся за ватным диском и бутылкой с настойкой, которой надо было протирать гематомы. — Там, в Арке… я же их видел. Помнишь, ещё привет тебе передавал.
— Они тебя спрашивали об учёбе?
— Мама спрашивала. А отец о квиддиче.
— Узнаю Джеймса, — Сириус, вовремя вспомнив о шраме, сдержал улыбку. — Ох…
— Больно?
— Нет, — быстро открестился Сириус. — Она просто… жжётся немного.
— Да? — Гарри покосился на бутылку. — А написано, что успокаивает после интенсивного лечения… наверно, с этой конкретной мазью не очень удачно сочетается.
Они ещё немного поговорили после того, как Гарри, поддерживая ладонью голову Сириуса, напоил его жидкостью цвета смолы, а потом мадам Помфри всё-таки выгнала Гарри из палаты, мотивировав это тем, что время уже заполночь, и что даже если старосты нынче не считают нужным подавать остальным пример, возвращаясь в спальню до отбоя, то больным нужен строгий режим.

* * *

Чем солнечней и суше становилось на улице, тем больше Гарри нервничал. Малфой постоянно где-то пропадал, но совершенно непонятно было, по делу он пропадает, или, скажем, получает разрешение на портключ до Гавайских островов, потому что задание Вольдеморта выполнить не сможет и попадаться на глаза последнему не желает. Гарри взял за правило регулярно проверять по Карте Мародёров, где именно ошивается Малфой, когда его никто не видит, и обнаружил, что очень часто Малфой доходит до седьмого этажа, три раза проходит по коридору и исчезает с Карты. «Выручай-комната, так надо понимать. На Карте не отражается… то ли Мародёры о ней не знали, то ли это часть магии самой комнаты. Хочется верить, что он там своим поручением занимается, а не баклуши бьёт».
Проверить, чем именно Малфой занимается в Выручай-комнате, Гарри не мог, но всё же продолжал проверять Карту — просто по привычке и чтобы держать блондинчика под контролем; но ничего интересного, если не считать исчезновений, с Малфоем не происходило.
Приближался последний квиддичный матч сезона, Слизерин-Рэйвенкло. Гарри не испытывал никаких сомнений в том, что обыграет Чжоу Чанг хоть с завязанными глазами, и избегал поэтому подниматься в Большой зал заранее или подолгу задерживаться там, поев — ставший похожим на маньяка Боуд подлавливал команду и тащил на внеплановую тренировку или подолгу читал лекции по тактике и стратегии матча, что было для Гарри крайне неудобно, учитывая домашние задания и занятия Эй-Пи. Вот и в этот раз Гарри выждал минут пять-семь после того, как ужин начался, и только потом отправился вверх, попутно проверяя Карту.
Малфой обнаружился в мужском туалете на первом этаже. В этом факте как таковом не было ничего сверхъестественного, но вместе с ним там была ещё и Плакса Миртл, что ввергло Гарри в оторопь. Подглядывает она за ним, что ли? Да нет, этим же проще заниматься в ванной, а в туалете не такое уж и эстетичное зрелище… «Странная парочка, ничего не скажешь…» Гарри свернул Карту, на ходу сунул в карман и едва не споткнулся, вспомнив, что сказала Миртл в тот день, когда он ушёл в Тайную Комнату. «Кто здесь? Драко, ты? А почему здесь?» «Это следует так понимать, что обычно они встречаются в мужском туалете… а ничего, что это место общественное, и чем бы они там ни занимались, в любой момент кто-нибудь может зайти с самой низменной целью? Эксгибиционист Малфой… да даже если они там экзистенциализм обсуждают, всё равно странно будут выглядеть, если их застукают».
Движимый любопытством Гарри свернул в сторону от коридора, ведшего к Большому залу, и осторожно приоткрыл дверь мужского туалета.
Невиданное зрелище предстало его взору.
Драко Малфой стоял спиной к двери, сжав руками края раковины, его белокурая голова была низко опущена.
— Нет, — мурлыкала Плакса Миртл. — Нет... скажи мне, в чем проблема... Я смогу тебе помочь…
— Никто не может мне помочь, — Малфой судорожно дрожал всем телом. — Я не могу это сделать. Я не смогу... он сильнее… Это не сработает... и если я не сделаю это скоро... он говорит, что убьет меня... я жалею уже, что вообще родился на этот свет…
Гарри, в шоке приросший к полу, мог только внимать и видеть в замызганном зеркале над раковиной, как крупные слёзы катятся по бледному лицу Малфоя и падают в раковину.
Малфой всхлипнул, открутил кран и плеснул холодной водой себе в лицо; поднял голову, чтобы посмотреть в зеркало, и увидел Гарри.
«Ептыть», — подумал Гарри, выхватывая палочку.
— Impedimenta!
— Protego!
— Stupefy!
— Infino! Esdi!
— Нет! Прекратите!! — вопила Плакса Миртл. — Не надо!!
Гарри воспользовался секундной паузой, в течение которой Малфой разбирался с собственным Ступефаем, и ткнул палочкой в сторону Миртл:
— I in lacunari! — заклинание подействовало безотказно, как и на Пивза в прошлом году.
Наступила тишина; оба противника перешли на невербальные заклинания.
Малфой отбил Levicorpus и Reducto, Гарри увернулся от Fodico и Seco и трансфигурационным заклятием — программа третьего курса, кратковременная анимация предметов — заставил кран ближайшей к Малфою раковины вытянуться и уронить того на пол, обхватив за талию.
— Expelliarmus! — палочка Малфоя оказалась в руках Гарри.
Кран медленно встал на место, снова превратившись в добропорядочную деталь сантехники, которая не нападает на учеников.
— П-поттер… — Малфой расширенными от животного ужаса глазами смотрел на Гарри.
— Только сейчас узнал, что ли? — зло спросил Гарри.
Почему эта мелкая мразь живёт, ходит по земле, дышит, говорит, жалуется на то, что не сможет сделать то, что поручили — а Блейз мёртв? Любящий, смелый, умный, красивый, самоотверженный, обаятельный, обворожительный, верный Блейз мёртв, а эта погань ещё здесь… Холодная злость не давала Гарри дышать; ненависть теснилась в нём, угрожающе щёлкая жвалами.
— Н-нет, сразу узнал… — Малфой судорожно сглотнул. — Ты… опять ты… везде ты, Поттер…
— А тебя что-то не устраивает? — недобро прищурился Гарри. — Какие-то претензии, жалобы, пожелания? Выкладывай, Малфой, не стесняйся.
Малфой отполз назад и наткнулся затылком на раковину; в серых глазах застыл дикий, панический страх — страх перед Гарри.
— Ты… вечно ты… гнёшься, но не ломаешься… ты не умираешь, Поттер! — выкрикнул Малфой, дрожа. — Ты всё никак не сдохнешь, не сломаешься, ты вылез из-за Арки… с тебя всё как с гуся вода…
Гарри молча слушал, а Малфоя несло:
— Тебе хоть бы что, Поттер… я насиловал тебя, а ты ходил и улыбался… и тогда, в холле… ты не человек, Поттер… тебя били, тебя пытали, а ты стоишь в очереди в Зал и потягиваешься… я ненавижу тебя, Поттер, ненавижу, я ломал тебя пять лет, я сам сломался!..
— Нет, — оборвал его Гарри. — Не ненавидишь. Только боишься. Больше, чем Вольдеморта.
От упоминания имени своего Лорда Малфой дёрнулся всем телом и, кажется, потерял дар речи.
— И знаешь, Малфой, — вкрадчиво продолжал Гарри, чувствуя, как пелена ярости застилает все мысли, — ты абсолютно прав. Вольдеморт далеко, а я здесь. Что скажешь, если я убью тебя прямо здесь за всё, что ты мне сделал? Завещание приготовил, мразь?
Малфой тоненько всхлипнул, не отводя взгляда от Гарри. Завещания, судя по всему, у него ещё не было.
— Нет? Очень неосмотрительно с твоей стороны… — слова срывались сами собой с пересохших от злобы губ Гарри; он шагнул вперёд и, намотав светлые волосы на кулак, отклонил назад голову Малфоя. — Смотри мне в глаза, Малфи, смотри, не бойся. Я пока не умею метать Аваду глазами. Для тебя я воспользуюсь палочкой, так и быть.
— Н-не надо, — почти шёпотом жалобно сказал Малфой. — Не надо… не убивай меня… пожалуйста…
— Вот даже как? — Гарри сильнее оттянул намотанные на кулак волосы, заставив Малфоя ойкнуть. — Назови мне хоть одну причину, чтобы я тут же не заставил твою гнилую душонку расстаться с телом, и я подумаю…
— Я… я сделаю всё, что хочешь… — пролепетал Малфой. — Всё, что угодно… только не убивай… пожалуйста… Гарри…
— НЕ СМЕЙ называть меня по имени! — прошипел Гарри, приподнимая Малфоя над полом на волосах.
— Я не буду… больно… не буду… — запах страха, тошнотворный, сладковатый, проникал даже сквозь защиту эмпата. — Пожалуйста… я всё что хочешь сделаю… что угодно… хочешь… х-хочешь, я отсосу тебе? — никогда ещё Малфой не был менее красив, чем сейчас, даже в обличии хорька.
Гарри изумлённо моргнул; Малфой, очевидно, принял это за согласие и начал дрожащими руками расстёгивать джинсы Гарри.
Понадобилось только несколько движений, чтобы желание, грубое, звериное, смешалось с яростью и ненавистью; Гарри начал ритмично подаваться вперёд, каждый раз ударяя голову Малфоя о раковину позади; слёзы катились по щекам задыхавшегося Малфоя, и какая-то часть Гарри была в ужасе от того, что он делал, требовала остановиться, истерически кричала о том, что так нельзя — но злоба, ненависть и похоть, окрасившие мир в мутные, дрожащие багровые тона, перекрывали её с лёгкостью.
— Знаешь, Малфи, чем комар отличается от блондинки? — Гарри с силой подался вперёд в последний раз. — Его не надо гладить по голове, пока он сосёт…
Малфой закашлялся, глотая, и Гарри отступил на шаг, разжав руку.
— Не убивай меня… — попросил Малфой; спутанные пряди падали на покрасневшие глаза. — Пожалуйста…
Гарри молча стоял, опустив зажатые в руке палочки; дурман ненависти и злости медленно рассеивался, укладывался, как взбаламученный ил на дне реки.
«Что я сделал? Зачем я вообще сюда пошёл?»
Он отбросил палочку Малфоя в сторону и сжал портключ.
— Мне это понравилось… — сдавленно прошептал Гарри. — Мне понравилось, его страх, всё это… я мразь, я сволочь, я хуже любого Пожирателя…
Гарри чувствовал, как чёртовы слёзы разрывают его изнутри, обжигая, рождаются где-то, кажется, в груди — там, где было так тяжело, словно на него сел гиппогриф — и выкатываются наружу настоящей кислотой, оставлявшей огненные следы на щеках, вытравливавшей неровные дорожки на влажной от холодного пота коже; его трясло, и лоб пылал, как в лихорадке. Больше всех в этот момент он ненавидел сам себя; пожалуй, всё, что бы ни совершили другие люди — любые преступления, убийства, насилие, массовый геноцид — показалось бы ему сейчас совершенно незначительным по сравнению с тем, что сделал он сам. Он был хуже Гитлера, хуже Атиллы, хуже Вольдеморта. Слёзы стучали о каменный пол всё чаще, и Гарри дышал всё прерывистей, чувствуя такое неизбывное отвращение к самому себе, какого никогда не испытывала самая утончённая аристократка к собачьему дерьму посередине посыпанной белым песком аллеи своего ухоженного парка.
— Чтоб я сдох! — вырвалось у Гарри; он вскочил на бортик Астрономической башни и качнулся вперёд, но успел зацепиться рукой за колонну.
— Блейз… Блейз, я тебе обещал… я не могу… Блейз, в кого я превращаюсь без тебя… Блейз… — Гарри глухо застонал. — Блейз… я никогда, никого не буду больше насиловать… я убью Лорда… я обещал тебе… Блейз, зачем ты умер?!..
Гарри шагнул вперёд, подставляя солнцу искажённое стыдом и болью лицо; крылья дракона плеснули в воздухе, разворачиваясь, и струя пламени оставила пятно копоти на стене башни.